Спектакль: Акт Второй / Acta est fabŭla

Кадзуха расхаживает из стороны в сторону перед светло-синей железной дверью реанимации. Он примчался, как только ему позвонил Нигредо, сам психолог уже в дороге и скоро должен приехать. Дурин сейчас улаживает какие-то формальности, нетерпеливо подписывая документы о согласии на проведение операции. Каэдэхара прислоняется к стене и сползает вниз — на холодный пол. В голове как на повторе звучат слова Альбедо, сказанные в субботу: «Не скучай, я скоро вернусь». Сердце сжимается от боли, нервы берут над парнем верх и он просто опускает голову, уткнувшись лицом в колени. — Чертовы бумаги! — выругавшись, Дурин присаживается на скамейку рядом с сидящим на полу Кадзухой. Мужчина одет в черные штаны, чёрную рубашку и серую кофту сверху, его длинные темные фиолетово-бордовые волосы собраны в хвост и лежат через плечо, взгляд мутно-красных глаз направлен на железную дверь. — В странном мире мы живём, — проговаривает Дурин. — «Мы не можем приступить к операции, пока кто-то не подписал согласие»… И в какой момент у врачей на первом месте начало быть не спасение чужой жизни, а переживание о формальностях? Особенно, когда счет идет на секунды… а если у человека нет никого, тогда что? Ужасный мир… — … — слова этого человека проходят мимо Кадзухи. Юноша слишком сильно переживает, так что уловить суть сказанного не получается. Хотя, он должен признать, что одно лишь присутствие Дурина здесь, уже помогает. Ощущение тоски и одиночества становится не таким сильным, когда он понимает, что есть ещё люди, так же сильно переживающие за его Альбедо. — Эта больница считается лучшей в области, да и мой брат не так слаб, как может показаться, — продолжает мужчина. — Уверен, он выкарабкается. Продолжает говорить одно и то же, будто пытается успокоить не только Кадзуху, но и себя. Его бесконечный поток слов слегка раздражает, но стоит ему замолчать, в голове Каэдэхары тут же всплывают неприятные мысли и воспоминания. Он чувствует ужасно сильную вину перед Альбедо, если медик не выживет, Кадзуха пойдет за ним. Для себя он уже всё решил. Жизнь без этого человека ему не нужна. «Альбедо… Пожалуйста… — он готов молиться всем богам и демонам, готов на что угодно, лишь бы с любимым всё было в порядке. — Выживи… я обещаю, что больше не буду умалчивать… буду с тобой искренним… пожалуйста, только выживи…» — В минуты отчаяния людям свойственно чувствовать вину за все грехи человечества, — так мягко звучит голос Нигредо, и Кадзуха резко поднимает голову. — Надеюсь, ты не начнёшь винить себя в том, в чем ты не виноват. Увидев психолога, юноша поднимается на ноги и бросается к нему. Он сильно прижимается, словно в поиске мнимой защиты, опускает голову на плечо, сминает руками мягкий вязанный бежевый свитер с высоким воротником, и, поддавшись эмоциям, просто рыдает, пытаясь подавить громкие всхлипы. Нигредо опускает ладонь на голову Кадзухи, принимаясь поглаживать пепельные волосы, а второй рукой гладит юношу по спине. — Давно не виделись, — со слабой улыбкой проговаривает психолог. — Нигредо… он же… он же… — Каэдэхара зарывается лицом в чужой свитер, продолжая заливать его слезами. — Он будет в порядке, — так спокойно и ровно блондин успокаивает не только Кадзуху, но и себя. — Альбедо и не из такого говна выбирался, я уверен, он выкарабкается… Час, два, три… по ощущениям прошла целая вечность. Все трое уже сидят на скамейке в коридоре, они морально выдохлись и устали, но эта пресловутая лампочка «идет операция» продолжает светиться красным. Впервые за долгое время из операционной выходит медсестра, ее взгляд сразу же падает на Нигредо: — В ходе операции произошла сильная кровопотеря, Ваш брат нуждается в переливании. — Конечно, — психолог вскакивает, и, оставив свои вещи на руках Кадзухи, следует за медсестрой по коридору. Стоило Нигредо уйти, на душе вновь образовалась пустота. От него словно веет спокойствием и уверенностью, и сейчас, когда и его нет, атмосфера снова давит. Ожидание… Кадзуха сжимает в руках мягкий шарф психолога, закусывает губу, принимаясь нервно обдирать сухую кожицу. Дурин, кажется, уснул, облокотившись о стену. Каэдэхара глубоко вздыхает, продолжая сверлить взглядом мигающую красную лампочку. «Альбедо… прости меня, Альбедо… пожалуйста… только не уходи…» — юноша подходит к двери и принимается снова расхаживать из стороны в сторону. Он просто не может сидеть на месте. Пальцы нервно перебирают мягкий шарф, перед глазами невольно проносится жизнь: тот труп на цветочной клумбе, потеря сознания из-за нервов, а затем эти пустые изумрудно-голубые глаза. Лишь сейчас в голову приходит осознание, что жизнь началась именно тогда, в тот самый момент, когда судебно-медицинский эксперт привел его в сознание. Первое, что он увидел — пронзительный взгляд изумрудно-голубых глаз. Светлые волосы этого человека упали на лицо, заставляя того дёрнуть головой в бок. Уставший взгляд, синяки под глазами и лёгкая улыбка на лице. — Как себя чувствуете? — мягко спросил блондин. — В порядке… что это было? — растерянно отвечает Кадзуха. — Вы про обморок или вонючую жижку? — с интересом спросил Альбедо, поднимаясь на ровные ноги, — Вас может кто-то забрать? Обморок может случиться снова, мало ли. Не хотелось бы, чтоб наша следующая встреча состоялась в морге. Хотя, столы там довольно удобные. Иногда я сплю там, — пожал плечами парень, — Думаю, выражение «отосплюсь после смерти», придумали те, кто что-то знали~ Вспомнив эту сцену, Каэдэхара невольно усмехается. Уже в тот момент странный и немного безумный медик смог зацепить его, вызвать неподдельный интерес и заполнить все мысли. Кадзуха хорошо помнит, как несколько дней он никак не мог выбросить из головы это лицо, этот голос, эту странную улыбку. «Может, это и есть любовь с первого взгляда…? И почему у меня ощущение, что до встречи с тобой я вовсе и не жил…?» — юноша тяжело вздыхает, бессилие убивает, чувство какой-то обречённости и безнадеги так больно разъедает изнутри. Когда-то Альбедо принял избитого подростка у себя дома, укрыл, не задавая лишних вопросов, помог спрятаться и пережить довольно неприятный период в жизни. Почему-то всё, что было до встречи с медиком, хочется забыть, но то, что происходило в стенах его квартиры, Кадзуха готов переживать снова и снова. А затем долгие два года разлуки. Сейчас он жалеет, что испугался, что чувства и вправду навязаны обстоятельствами, испугался, что на самом деле он не любит Альбедо, что это просто привязанность из-за безысходности. Не нашел в себе смелости поговорить, и просто оборвал общение. Целых два года полного игнорирования. Но даже так не было ни дня, чтобы он не вспоминал Альбедо, не думал, как он? Покушал ли? Задержался на работе? Где сегодня ночует? Есть ли у него кто-то? «Идиот… Какой же я идиот… — Кадзуха запускает руки в волосы и сжимает у корней. — Потратил два года впустую, и вот сейчас… мы чуть больше месяца вместе, только начали налаживать… а я снова всё испортил… почему я не уговорил тебя остаться дома…? Почему отпустил тебя в этот ТЦ…? Почему позволил тебе пострадать…? Это я виноват… я ведь… я должен был задержать тебя… прости меня…» Слезы уже не текут, их больше нет. Эта чертова лампочка никак не меняется на зелёную. Нигредо вернулся около часа назад, психолог уснул, опираясь о Дурина. Он устал с дороги, после сдачи крови он чувствует головокружение и слабую тошноту. Его организм истощен, так что сон не заставил себя ждать. «Дай мне шанс всё исправить… не бросай меня, Альбедо… только не ты… не уходи… пожалуйста, не уходи…» — Кадзуха прижимается спиной к холодной стене, тиканье наручных часов сейчас ему кажется настолько громким, что звучит эхом в его голове. Сквозь окно в конце коридора уже пробиваются солнечные лучи. Похоже, наступил рассвет. Каэдэхара переводит уставший взгляд на дверь. Красная лампочка наконец меняется на зеленую и надпись «идет операция» тухнет. Кадзуха тут же вскакивает на ровные ноги, дожидаясь, что вот-вот из помещения выйдет врач. — Нигредо, — Каэдэхара аккуратно толкает психолога в бок. — Проснись, пожалуйста… — Мм? — блондин поднимает голову с плеча Дурина. — Операция закончилась… кажется… Нигредо поднимает взгляд на дверь, и тут же вскакивает. Затем, осознав импульсивность своего поступка, глубоко вздыхает. Он должен сохранять спокойствие, чтобы не нагнетать. Психолог подходит к юноше и аккуратно обнимает его за плечи. Дверь распахнулась, и на пороге операционной показался врач. Увидев несколько вопросительных взглядов мужчина подходит к парням. — Д-Доктор, как он…? — кажется, сдерживать эмоции психологу больше не по плечу. Его глаза медленно наполняются слезами, а голос дрожит. — Не переживайте, — мужчина слабо хлопает парня по плечу. — Состояние Вашего брата стабильно тяжелое, но мы держим всё под контролем. Операция прошла успешно, но пока что он будет находиться в реанимации. Если в течение пары дней состояние не ухудшится, мы переведем его в палату интенсивной терапии. — Фух… — Нигредо облегченно выдыхает. — Когда мы можем увидеть его? — Пройдемте со мной в кабинет, уладим некоторые бумажные вопросы. Думаю, за это время Вашего брата уже переведут из операционной в реанимационную палату. А вы, — врач переводит взгляд на Кадзуху, затем — на Дурина, — можете спуститься на третий этаж. Его переведут в одну из палат там, в зависимости от Ваших финансовых возможностей. — Хорошо, — Нигредо поднимает со скамейки свою тканевую сумку через плечо, — пойдёмте. ~ Увидеть Альбедо получилось лишь через три часа после ухода психолога. Помимо улаживания формальностей, пациент нуждался в переливании крови, врачи приняли решение в этот период никого не впускать. Нигредо смог оплатить лучшую палату с современными аппаратами и заключить договор с лечащим врачом. Из-за работы Дурину пришлось уехать, мужчина так и не дождался встречи с братом. Кадзуха расхаживает из стороны в сторону под дверью палаты, не решаясь входить без Нигредо. Ещё несколько минут, и психолог наконец возвращается. — Казу, пойдем, — он берет руку юноши в свою и заводит того в палату. Подключенный к аппарату искусственного дыхания, укрытый белоснежным одеялом, Альбедо лежит на больничной койке. В руку вставлен катетер, к пальцу подключен прибор измерения пульса, на экране можно видеть ровное и спокойное сердцебиение, показывающее 50 ударов в минуту, температура тела — 35 градусов. Глаза медика закрыты, на лице несколько фиолетовых ссадин и рваных ран, так бережно промытых и аккуратно зашитых врачами. Голова перемотана бинтом, неприкрытые одеялом руки покрыты глубокими порезами, что происходит под больничной рубахой и покрывалом — представлять не хочется. Кадзуха присаживается с одной стороны около Альбедо и берет его руку в свою. — Я скоро вернусь, — шепотом проговаривает Нигредо. — Выйду отзвонюсь Сяо и му… Скару. — Да, конечно. Психолог уходит, и Каэдэхара глубоко выдыхает. Он опускает голову и слабо трётся щекой о холодную руку Альбедо. Это неприятное пикание аппаратов, слабый гул работы ИВЛ, шарканье бахил по полу… почему-то сейчас всё это звучит как приятная мелодия, дарующая желание жить. — Альбедо… — Кадзуха поглаживает медика по руке, понемногу приходя в себя и успокаиваясь из-за стабильного, хоть и замедленного, сердцебиения. — Я люблю тебя, Альбедо… ты справишься, точно справишься… ты у меня сильный… самый сильный, самый лучший… Почти бесшумно в кабинет проходит психолог. Он присаживается с другой стороны постели и опускает руку на предплечье брата. Ему важно сейчас чувствовать, что Альбедо действительно здесь. — Казу… я должен тебе кое-что сказать, — глубоко выдохнув, начинает Нигредо. — Да… что…? — юноша переводит взгляд на него, продолжая поглаживать Альбедо по руке. — Доктор сказал, что у него была сильная травма головы… я не хочу вдаваться в подробности… потому что… я не смогу это повторить… — кажется, одного воспоминания о словах врача уже достаточно, чтобы голос психолога дрогнул. — В общем… такой случай на практике этого хирурга уже не первый… поэтому… он дал весьма неутешительный прогноз в плане… эм… он сказал, что угрозы жизни нет… Альбедо должен прийти в себя и со временем встать на ноги, но… велика вероятность, что у него будет амнезия. — …? — Осколки, которые… Господи, Казу, прости, но я правда не могу это произнести… поэтому… мне больно говорить это и осознавать, что это всё произошло с моим братом, так что… я опущу подробности… Сейчас он находится в состоянии седации, поэтому ничего не чувствует и не слышит… — Седация? — Медикаментозный сон… через время его выведут из-под аппарата ИВЛ, он сможет дышать сам, и его переведут в палату интенсивной терапии… скорее всего, тогда он и придет в себя… Доктор сказал готовиться к тому, что он не вспомнит никого и ничего… признаться честно, я сбит с толку и даже напуган…