Спектакль: Акт Второй / Acta est fabŭla

Нигредо закрывает блокнот и откидывается на спинку кресла. На сегодня у него больше нет записей, а значит можно собираться и идти домой. По просьбе Алатуса он вписал в свое расписание Хэйдзо, но сегодня тот отменил запись, этим самым освободив психологу вечер. Блондин поворачивает голову — взгляд цепляется за зеленые занавески. В голове сразу же всплывает воспоминание, которое заставляет слабо улыбнуться. Вздохнув, он одёргивает закатанные по локоть рукава бежевого свитера, берет со стола телефон, заходит в переписку с Альбедо, которая состоит из сплошных плюсов от него. Хочется написать хоть что-то, спросить, как дела, узнать про переезд, про самочувствие, да что угодно, но он не может… обещал, что не будет отвечать, поэтому ставит телефон на блокировку и поворачивает экраном вниз. Дома его ждёт Скарамучча, который, скорее всего, приготовил что-то вкусное, чтобы хоть как-то порадовать, но сил совсем нет. Погружаясь в работу, Нигредо отвлекается от собственных проблем с братом, а сейчас, когда Хэйдзо отменил запись, появился целый лишний час, который можно было бы провести с мужем, но голову вновь наполняют воспоминания, а душу — боль. Психолог складывает руки полочкой и опускает голову сверху. Закрывает глаза и тихо выдыхает. Они не общаются уже почти два месяца, и это ужасно давит. Пустота, которая образовалась, как только Альбедо ушел, с каждым днём становится лишь больше, и справиться с ней ему просто не под силу. Знает, что брат остынет, что придёт сам, что всё будет нормально, но продолжает угасать, чувствуя себя так, будто у него вырвали кусок души. Он слышит шарканье обуви за дверью, поднимает голову и смотрит на часы. «Хэйдзо всё же пришел…? Или это Скар…?» Дверь медленно открывается, и на пороге показывается тот, кто не выходит из головы уже которую неделю подряд. Одетый в черный домашний спортивный костюм, прихрамывая на одну ногу и бросив косой взгляд на зеленые занавески, Альбедо медленно проходит, не спрашивая разрешения, и присаживается на кушетку. Он смотрит четко вперед себя, сверля взглядом стену. Нигредо аккуратно выходит из-за стола, медленно подходит к брату и останавливается, не решаясь ничего говорить. — Привет, Док… — Альбедо переводит уставший взгляд на него. — Ты… я рад тебя видеть, Бедо… — Доставка унылого говна. Получите, распишитесь… оформить возврат не желаете? — Не желаю… — Нигредо стоит почти впритык к сидящему на кушетке близнецу, и смотрит ему в глаза. — Такое обмену и возврату не подлежит. — Потому что никому не нужен бракованный товар? — Потому что никому не отдам… Альбедо глубоко выдыхает и просто падает лицом в грудь Нигредо. Обнимает близнеца за пояс, зарываясь лицом в его мягкий бежевый свитер, от которого так приятно пахнет чистотой. Психолог слабо улыбается и кладёт руки медику на плечи, поднимается выше, запуская пальцы в волосы и принимается перебирать светлые пряди. — Прости меня… — не отстраняясь бубнит Альбедо, продолжая прижиматься к брату. — Всё в порядке, — привычно мягко и ровно отвечает тот, поглаживая его по голове. — В конце концов, это именно мне нужно извиниться… — Нет, не нужно. Ты ни в чем не виноват… ты просто пытался меня уберечь… я вспылил. Я не должен был… да и вообще… мм… — Глупый-глупый брат, — Нигредо стягивает резинку с его волос и аккуратно массажирует затылок. — Ты всегда во всём винишь себя. Так было ещё с детства… И это не есть хорошо. Не во всех бедах человеческих ты виноват. — То есть… Все эти трупы в морге… Они там не из-за меня? — Тц, — психолог закатывает глаза, затем усмехается. — Из-за тебя, конечно. Если б тебя там не было, то вряд ли их бы привезли именно в этот морг. — От тебя приятно пахнет… — словно ребенок он жмётся к Нигредо и ёрзает лицом по мягкой ткани на груди. — Я по тебе соскучился… спасибо, что писал мне каждый день… думаю, на одних твоих «плюсах» я и держался… хех… — Каждый раз, когда я писал тебе, то просто сидел и смотрел в экран, пока не появится пометка «прочитано». Глупо, да? — Ты всегда был таким, Альбедо, — Нигредо отклоняется назад, поднимает лицо брата за подбородок и смотрит ему в глаза. — Скрываешь чувства где-то глубоко… За каждым твоим холодным «плюсом» скрываются долгие минуты ожидания статуса «прочитано». За каждым равнодушным взглядом — десятки мыслей и чувств, которые ты просто не можешь озвучить. Тебе легче сделать что-то, чтобы проявить свои эмоции, чем озвучить их. И это не есть плохо. Просто ты такой. С детства ещё… — Звучит как оправдание похуизма. — Внешнего похуизма, Бедо. Внутренне ты никогда не был похуистом. Ты очень переживаешь всё, пропускаешь через себя, но не показываешь. — Я… я так ничего и не вспомнил… — эта фраза даётся с трудом, но продолжать надеяться и ждать непонятно чего у него уже просто нет сил. — Я хочу начать жить, Док… Я очень устал «существовать»… — Понимаю… — Нигредо присаживается рядом, и голова Альбедо сразу же опускается ему на плечо. — Я так не могу больше… Я хочу жить… вот так весело сидеть с Сяо и Венти в баре… ходить на работу… общаться с Нари… хочу разобрать коробки наконец-то, обустроить дом… хочу сутками пропадать на сменах… хочу ходить к тебе на сеансы… хочу наконец-то выключить эту ёбанную паузу… — Начать с чистого листа? — подсказывает психолог. — Да, именно… я хочу поставить точку. Оставить прошлое, которое я забыл, позади. Я не могу заставить себя любить того, кого не помню… я не могу цепляться за воспоминания, которых у меня нет… мне так хорошо на работе, что я не хочу возвращаться домой… потому что на работе я знаю, что делать… я просто общаюсь, будто ничего не было, я никому ничего не должен, я просто делаю свою работу… а дома… Дома сразу сотни мыслей, что я должен вспомнить… что я обязан принять Кадзуху, ведь когда-то я любил его… я… я так больше не могу. — Глупый… — Нигредо прикладывает ладонь к щеке брата и вытирает слёзы. — Ты никому ничего не должен… просто живи, Альбедо. Я всегда поддержу тебя. Любой твой выбор, любое твое решение… я не брошу тебя одного, не позволю тебе скатиться в депрессию… я тебе обещаю. Если ты хочешь поставить точку… поставь её. Поставь и живи дальше. Живи свою «новую» жизнь. ~~~ Первым, кого увидел Кадзуха, когда пришел в себя, был Авис. Друг спал, опустив голову на кисть юноши. Взгляд алых глаз растеряно пробегает по палате — белая постель, цветы на столе, пикающие приборы. Внимание притягивает сидящий на подоконнике инженер. Он что-то нажимает на сенсоре телефона и совсем не замечает Кадзуху. Лишь когда ветер врывается в открытое окно и наводит на голове Итэра беспорядок, он наконец отвлекается от устройства. — О, ты проснулся, — инженер встаёт с подоконника и подходит к Кадзухе. — Как себя чувствуешь? — Кажется… нормально…? Всё прошло хорошо…? — Не веришь? — он с лёгкостью улавливает смятение в алых глазах. — Скорее, надеялся, что не выживу… — честно отвечает, поворачивая голову. Пустой взгляд устремляется в потолок. — Хм. Если решишь умереть, то позволишь сначала изучить тебя? — Что…? — Вообще, меня интересует только мозг. Именно внешне хочу посмотреть, как это выглядит. Не через рентген, а просто… у тебя ведь часть полностью заменена. Никогда подобного вживую не видел. — Горишь работой… — безжизненно бубнит Кадзуха. — И всё же люди — те ещё эгоисты, — Итэр присаживается на кровать и закидывает ногу на ногу. — Твой друг не отходил от тебя ни на минуту. Как только ему позволили прийти к тебе. К слову, это было позавчера. Ты проспал больше суток, а твой друг всё это время просидел тут. Он даже в туалет отходил всего пару раз. Он ничего не ел. Просто вот так вот сидел рядом с тобой. Его брат тоже был, но уже ушел. — Ави… — Кадзуха закусывает губу, чувствуя стыд и смущение за свои недавние слова. — Вот-вот. Конечно, это его выбор и всё такое. Да и не мне, существу, более не умеющему чувствовать, говорить о чувствах. Но… разве его преданность не удивительна? Грустно будет, если ты всё же решишь покончить с собой из-за неудачной любви. Думаю, выражение лица твоего друга будет примерно таким, — он опускает веки, смотрит на Кадзуху полузакрытыми глазами, брови расслаблены, уголки губ опускаются. — Выглядит не особо. — Да, и чувствовать будет себя глупо. Столько времени на тебя потратил, а ты просто взял и положил хуй. Или… поклал? Кажется, как-то так люди говорят. — Пх… — Кадзуха вытягивает руку из-под спящего Ави и кладёт её ему на голову. Проводит по темным волосам и слабо улыбается. — Ты странный, Итэр… но ты прав. — «Странный» — необычный, не соответствующий норме или ожиданиям, вызывающий недоумение, — как робот проговаривает инженер. — Хммм… а чьим ожиданиям я должен соответствовать? — Даже не знаю, что тебе ответить… — О, ты шевелишь рукой. А ногами тоже можешь? Нет чувства онемения и всё такое? — К-кажется, нет ничего… — он сгибает ноги в коленях, и Ави тут же поднимает голову. Смотрит на Кадзуху сонно и как сквозь туман. — Это всё потому, что пока ты спал, твой дорогой друг делал тебе массаж, чтобы не было проблем с кровообращением, и чтобы держать мышцы в тонусе. Оказывается, если просто сутки лежать и ничего не делать, то тело тебе «спасибо» не скажет. Удивительно, да? — Кадзуха… — Авис укладывает голову на грудь друга и глубоко выдыхает. — А… ну тут как бы мои полномочия всё, — Итэр встаёт и, натянув улыбку, прощается: — Оставлю вас наедине. Если что-то нужно, вызывайте профессора Фарузан через кнопку вызова персонала. — Итэр! — отзывает его Кадзуха. — Мм? — Спасибо… — Пожалуйста. — И… эм… я подумаю над Вашими словами. — Удачи, — он лишь пожимает плечами и уходит, закрыв за собой дверь. — Я так рад, что ты в порядке… — Авис трётся щекой о мягкое одеяло на груди друга. — Прости меня… — тихо шепчет Кадзуха, запуская руку в волосы друга. — Я был таким идиотом… — Что? О чем ты…? — Так эгоистично говорил тебе, что не хочу жить… так просто поддавался апатии… я такой идиот, Ави… так зациклился… совсем плевал на то, что тебе больно слышать мои слова… видеть меня таким… и даже когда я очнулся, то моей первой мыслью было сожаление о том, что всё прошло успешно… — Пх, — брюнет поднимает голову, сквозь слёзы смотрит Кадзухе в глаза, слабо улыбается и выдыхает. — Я рад, что ты очнулся… и тебе не за что извиняться, Казу.

***

С того дня, когда они виделись в последний раз, прошло почти два месяца. Теплый весенний ветер раздувает пепельные волосы, наводя на голове юноши слабый беспорядок. Алая прядь, как обычно, неаккуратно торчит в сторону. Сколько бы он ни пытался уложить шевелюру так, чтобы выглядеть опрятней, — ничего не вышло. Одетый в белое худи, мягкие черные штаны и белые кроссовки, Кадзуха идёт по аллее городского парка, где они договорились встретиться с Альбедо. В голове непривычно пусто и чисто. Он так много думал об этом дне, что совсем не спал ночью. Кажется, прокрутил каждый возможный сценарий и теперь ему просто не о чем думать. Где-то вдалеке он замечает Альбедо: медик сидит на лавочке лицом к реке, в его руках — альбом и карандаш. Он рисует, полностью погружаясь в процесс. Кадзуха подходит ближе и останавливается буквально в метре от художника, но тот его не замечает. Светлые волосы собраны в хвостик, сбоку — привычная косичка, а на макушке пряди неопрятно торчат в разные стороны. Потухший взгляд голубых глаз направлен в альбом, грифель карандаша скользит по некогда белоснежной бумаге, на которой уже «на быструю руку» набросан пешеходный мост через реку. Рукава бежевой кофты, надетой поверх черной водолазки, закатаны по локоть, оголяя предплечья, на которых виднеется несколько царапин и синяков в дополнение к маленьким ранкам, которыми покрыты его кисти. Кадзуха слабо усмехается: все эти следы — как напоминание о том, что Альбедо ничуть не изменится, ведь он всё так же врезается в дверные проёмы, случайно царапается обо всё, обо что только можно, и до крови трёт руки, когда чувствует грязь. Художник откидывает голову назад и закрывает глаза, чтобы снять напряжение. «Всё такой же красивый… и всё такой же уставший…» — Кадзуха продолжает молча стоять, смотря на Альбедо: аккуратные брови, длинные ресницы, острый нос, бледные губы, тонкая изящная шея, ромбик, который неоднократно притягивал внимание Каэдэхары. Юноша глубоко и громко выдыхает, чтобы привлечь внимание Альбедо, но вместо того, чтобы открыть глаза, из рук художника выскальзывает карандаш и падает к его ногам. Медик на это никак не реагирует, что дает понять, что он уснул. «Тоже плохо спал ночью…? Хотя, будто у тебя бывает иначе, хех…» Кадзуха опускается на корточки, чтобы поднять карандаш. Взгляд цепляется за развязавшийся шнурок. Вновь усмехнувшись с невнимательности Альбедо, он принимается завязывать маленький бантик. Юноша поднимает упавший карандаш и присаживается рядом со спящим художником. Тревожить его не хочется, так что он просто ждёт, пока медик проснется сам. Солнце медленно опускается за горизонт. Легкий ветер взъерошивает непослушные пепельные волосы, играет с алой прядью, пока сам юноша неподвижно сидит, смотря вдаль. На его плечо вдруг опускается голова Альбедо, который всё ещё спит. Альбом соскальзывает с чужих колен, но Кадзуха успевает накрыть его ладонью и прижать к ногам Альбедо. Это довольно резкое и рваное движение пробуждает медика ото сна. Несколько секунд он просто смотрит на Каэдэхару, растеряно хлопая ресницами, затем во взгляде появляется осознание, и от былого непонимания не остаётся и следа. — Прости, — Кадзуха кладёт альбом Альбедо на колени и сразу же убирает руки. — Я не хотел тебя трогать без разрешения или вторгаться в личное пространство. Просто ты уснул, а альбом чуть не упал… Извини, если напугал или ещё что. — … — медик лишь приподнимает одну бровь. — А… эм… могу отодвинуться дальше, или ещё что… — Каэдэхара растеряно бегает глазами по лицу Альбедо, на котором нет ни единой эмоции, отчего становится ужасно неловко. — Хорошо, что не упал, — проговаривает медик. Неловкая тишина. Кадзуха постоянно отводит взгляд, хоть и старается иногда поглядывать на Альбедо. Медик же смотрит на речку, вслушивается в шум ветра и воды, пытаясь собраться с мыслями. Просидев вот так неподвижно, потупив взгляд в одну точку, он наконец поворачивает голову на Каэдэхару, и тот вздрагивает. — Я хотел поговорить… Знаешь… эм… почти два месяца прошло… и я вообще не думал, что мы ещё раз увидимся, поэтому… наверное… мм… мысли хаотичны, извини… сейчас соберусь. — Альбедо… прости меня… за тот раз… я… я вообще не должен был приходить… — Забудь, — перебивает и качает головой. — Брат мне всё рассказал, так что я знаю, что ты действовал не по своей воле… это первое. Мне не нужны твои извинения, ведь я ни на что не обижаюсь и зла на тебя не держу. Это второе… И… эм… я хочу, чтобы ты понимал, что это ничего не меняет, Казу. — Ч-что…? Что ты имеешь в виду? — Ух… — он глубоко выдыхает, ещё раз прокручивая в голове всё, что собирался сказать. — Я благодарен тебе за то, что ты был со мной… я в долгу перед тобой за твою доброту, так что… так что ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью или ещё что… — Но…? — уже понимая, к чему клонит Альбедо, Кадзуха закусывает губу. — Но прошло три месяца, а в моей голове нет ни одного воспоминания… кроме… кроме того мужчины… и… это вполне ожидаемо, ведь страх — самая сильная эмоция, так что… да… очевидно, что я вспомнил лишь то, что напугало меня… вот… — очередной тяжелый выдох, и он переводит взгляд в глаза Кадзухи. — Я так не могу больше… я ничего не помню… и я хочу жить дальше… я просто не вывожу этих попыток ухватиться за прошлое… три месяца прошло… ни одного воспоминания… если честно, я уже смирился с тем, что никогда ничего не вспомню. — Нет… ты обязательно вспомнишь, Бедо… ты… — Казу, не перебивай, пожалуйста. — А… прости… — он опускает голову и смотрит вниз. Отлично понимает, что будет дальше, и сердце сжимается от боли. — Сразу скажу, что это дается мне с трудом… но просто продолжать вот так дальше я не могу. Цепляться за прошлое, которого у меня нет… постоянно рыться в своей голове, натыкаясь лишь на воспоминания с тем мужчиной… я не хочу. Я не могу больше… поэтому… я хочу чтобы ты знал: я любил тебя. Любил до безумия. Все те два года, что тебя не было… чуть ли не каждый день он… то есть… я… я рисовал тебя… колесо обозрения, кухня на моей старой квартире, прогулка в парке, госпожа Пьер Ко Срак… и ещё сотня других имён… каждый рисунок датирован, пронумерован и подписан… я любил тебя, Казу… — Я… я тебя… Альбедо, пожалуйста… — Но… это в прошлом. Одна короткая фраза, и мир Кадзухи рушится, разбиваясь на мелкие осколки. В глазах сразу собираются слёзы. Он знал, что так будет. Ещё с того дня, как потерял контроль над собой, уже тогда осознавал, что это конец, но глубоко внутри всё ещё лелеял надежду. Альбедо делает глубокий выдох и продолжает: — Мне очень жаль, что так вышло… я чувствую, что не вывожу больше. Я должен отпустить прошлое и жить дальше, поэтому… Казу, прости, но… между нами всё кончено. Я думаю, рано или поздно это произошло бы… дело не в том случае у меня на работе… а в том, что… извини, но я не люблю тебя. Сейчас ты для меня чужой человек… прости. — … — Каэдэхара проглатывает ком в горле и медленно вдыхает, стараясь успокоить ускоренное сердцебиение и остановить подступающие слёзы. — Я позвал тебя сегодня, чтобы сказать это и… и чтобы передать тебе гитару. «Тот» я хотел подарить тебе её на Новый год… и перед этим хотел нарисовать на ней кленовые листья. Я закончил… и… я хочу отдать её тебе, как прощальный подарок… и, пожалуйста, позволь мне поставить точку в тех отношениях, что были между нами в прошлом. Я понимаю, что, наверное, эгоистично так поступать… но я не могу больше цепляться за то, чего не помню… уверен, я был счастлив с тобой… и спасибо тебе за это… но… на этом всё. — Альбедо… — Кадзуха поднимает голову и смотрит в эти родные ему безжизненные голубые глаза. — Спасибо… спасибо тебе за всё… спасибо, что высказался мне… спасибо, что не дал этому вопросу просто зависнуть… спасибо, что позвал сегодня… Хочу, чтобы ты тоже знал: я любил и люблю тебя. Я принимаю твою позицию… понимаю тебя… — юноша немного наклоняет голову в бок и слабо улыбается. — Спасибо за всё, что между нами было. Пусть ты и не помнишь… я сохраню это всё здесь… — он прикладывает ладонь к своей груди. — Каждый наш совместный день я сохраню и запомню… Я уважаю твой выбор… и… ты тоже всегда можешь обратиться ко мне, если… если тебе понадобится моя помощь… Или просто… если захочешь поговорить… погулять или увидеться… просто как друзья. — Ты… признаться честно, я ожидал другой реакции. — За эти два месяца я переосмыслил свою жизнь… знаю, что мне ещё работать и работать над собой… но я постараюсь. Конечно, мне больно… очень больно осознавать, что это конец, но… так и правда будет лучше… спасибо, Альбедо. Медик облегченно выдыхает и едва заметно улыбается в ответ. С души словно спадает тяжелый камень, который постоянно тянул на дно. Как бы он ни пытался поверить, что любит, принять и пробовать продолжать эти отношения, они душили. Душили тем, что у них нет прошлого. Он просто подпустил к себе постороннего человека, потому что был растерян, потому что хотелось чувствовать, что он в этом мире, не один, но, увы, он всё же один. — Что ж, — Альбедо поднимается с лавочки, — пойдём? Гитара и все эти её музыкальные штуки лежат в машине. Заодно и отвезу тебя домой, чтобы не пришлось брать такси. — Может… может, прогуляемся немного? Медик прикладывает ладонь к бедру, мысленно оценивая, готов ли он на прогулку: — Если только недолго. Кажется, завтра дождь будет, потому что ногу тянет. — Да, конечно, — Кадзуха встает следом. — Можем пройтись по набережной туда, а затем сделать круг и выйти на стоянку. Ты авто на стоянке оставил? — Возле кафе. Я вообще не планировал спать на лавочке, так что думал, что успеем сходить в кафе и там пообщаться за чашкой кофе, но не сложилось, хех. — Хм… раз авто возле кафе, тогда давай пройдемся по этой аллее, потом свернем на набережную и по ней дойдём до кафе? — Хорошо. Держа в руке альбом и карандаш, Альбедо выходит на аллею и медленно шагает в нужную сторону. Кадзуха идёт рядом, спрятав руки в карманы белого худи. Медик рассматривает природу так, будто бы видит первый раз. И для него это и правда впервые, ведь буквально минуту назад он наконец обрел свободу от тяжести прошлого. Лишь с этого времени он может отдаленно ощущать, что живет свою жизнь, а не существует «чью-то». — Хм… помимо прочего, я много думал над словами, что ты мне однажды сказал, — нарушает тишину Кадзуха, смотря вперед, но боковым зрением замечает, что Альбедо повернул голову. Хочется тоже повернуться, но смелости не хватает. — И что я сказал? Уверен, какую-то глупость. — Нет, хех… ты сказал, чтобы я не занимался тем, что мне не по душе. Знаешь, я с детства приучен к искусству и всё такое, но недавно осознал, что меня это привлекает только в роли хобби… не хочу превращать своё хобби в работу. Так что… летом у меня вступительные в мед. — Воу… и на кого же? — Есть люди, которые меня вдохновляют… ты, твой брат, мой лучший друг и… и ещё один человек. Я много думал об этом пока лежал в больнице… и… решил, что хочу получить медико-биологическое образование по специальности «генетика» или «микробиология». — Ого, решил стать инженером-генетиком? — Да… в общем и целом учиться нужно восемь лет… так что да, хех. Но, когда думаю об этом, то прям чувствую, что меня туда тянет. Ох, вступительные уже в июле, а я после музыкального колледжа вообще не помню ни химию, ни биологию, так что у меня три месяца, чтобы всё вспомнить. Благо, мне в школе эти предметы легко давались, так что, думаю, справлюсь. — Удачи тебе. Я так понял, у тебя друг тоже врач, да? — Психотерапевт. — Оу… хм… тогда, если нужна будет помощь с химией, можешь спрашивать у меня. Не гарантирую, что буду говорить словами «по учебнику», но объяснить объясню. Как по мне, главное — понимать, так что объяснить так, чтобы ты понял, я смогу… а вот объяснить так, чтобы ты умничал, тут сложнее. — Спасибо, — Кадзуха поворачивает голову и слабо улыбается. — Буду пробовать справляться сам, чтобы не дёргать тебя по пустякам… но если совсем в тупик зайду, то буду знать, что могу к тебе обратиться. — Если подумать, — Альбедо бегло осматривает парня, — роль инженера-генетика тебе подошла бы. Чисто визуально… да… очки, белый халат, серьёзное выражение лица… да, однозначно, ещё пару лет и тебе эта роль будет подходить. — Пару лет? — А? Нет, ничего такого, никакого эйджизма, хех. Я просто чисто внешне… Как художник. Сейчас ты слишком молод, больше похож на подростка, а через пару лет будет самое то. — Ты тоже иногда похож на подростка. — Да, эдакий типичный тридцатилетний школьник из сериалов, — усмехается медик. — Ох, Господи, ещё два года и мне и правда будет тридцать… за что… — Я не художник, конечно, но мне кажется, что тебе возраст очень идёт. — Утешаешь? Ещё бы… тридцатилетий чел с котом. Понимаю… — Жаль, что не разведен. Был бы тридцатилетний разведенный чел с котом. — Тц… Все дети такие наглые, или только ты? — Альбедо усмехается, а Кадзуха, услышав знакомую фразу, прикусывает язык, чтобы не сказать лишнего. — Никогда не поздно развести крыс и тараканов. А вообще я считаю, что каждый может жить так, как хочет. Хоть с котом, хоть без, хоть в сорок лет, хоть в девяносто. Если человеку комфортно одному или с котом, то почему нет? — Да, полностью согласен. — Кстати, я думал, что тебя интересует программирование и всё такое, но никак не думал, что генное, хех. — О работе врача я задумывался давно… Ещё с подросткового возраста, когда меня очень впечатлил один судмедэксперт, хех. А вот про инженера-генетика — совсем недавно. Думаю, тут меня тоже впечатлил один человек… он не генетик, но… он инженер… и он очень хороший. И я подумал, что мед-био было бы неплохо, хех. А потом почитал немного о работе генетиков, заинтересовался, ну и пошло-поехало. — Главное, чтобы за 8 лет в меде у тебя кукуха не «пошла-поехала». — Ой, нам туда, — Кадзуха берет Альбедо под руку, разворачивает в нужную сторону и сразу же прячет руку в карман. — Так ближе… ты уже прихрамываешь немного, так что, думаю, срежем. — Хорошо, — равнодушно отвечает, покорно следуя по указанному пути. — А что насчет музыки? Забросишь? — Думаю, буду играть для себя… для друзей. Хм… если хочешь, могу и тебе что-то сыграть… но заниматься этим всерьез… вряд ли приду к этому. — Никаких мечт про свою рок-группу и всё такое? — Аха… я очень плохо переношу критику. Одно «неровное» слово в сторону моего творчества, и у меня сразу опускаются руки… так что да. — Оу, — Альбедо поднимает взгляд вверх, — могу предложить тебе очень хороших слушателей. Они никогда не станут критиковать или говорить что-то плохое. Правда, хорошее тоже… да и похлопать не смогут… и на концерт не придут, так что придется тебе самому в морг топать. — Лучшие. Уже люблю их. — Когда станешь инженером-генетиком, придумай как изменить гены, чтобы стать нэко. Хочу себе ушки и хвост. — Ахах, обязательно. С этого и начну свою карьеру. — Я в тебя верю, Казу. Каэдэехара слабо улыбается. Принять расставание тяжело, хоть морально он и готовился к этому, но всё же… Сейчас, видя, что Альбедо определено стало легче, когда он высказался, Кадзухе и самому на душе сразу спокойней. Эта точка нужна была им обоим, но Каэдэхара никогда бы не решился, а просто продолжал бы ругать себя, что когда-то проманипулировал Альбедо, надавив ему на жалость. — Пришли, — медик упирается ладонью в дверцу авто и глубоко вздыхает. — Старость — не радость. — Разве врач не говорил тебе ходить с тростью? Кажется… что-то было, потому что ты шутил про доктора Хауса. — Говорил. Но я не хочу хромать до конца жизни, так что пусть работает, а то это несправедливо по отношению ко второй ноге. Я за равноправие между ногами. Садись, довезу тебя домой. Привычный светлый салон, приятный запах освежителя, мягкое сиденье, легкая ненавязчивая музыка — это всё дорого Кадзухе. От воспоминаний в груди начинает колоть, но он сохраняет внешнее спокойствие и мягкую улыбку. — Эм… Бедо? — Каэдэхара поворачивает голову на медика, который только-только начал выезжать со стоянки. — Мм? — Как у тебя дела с твоим братом…? Извини, если личное, я не хочу задеть или что-то ещё… — Всё нормально. А у тебя как с ним…? Ты вроде бы был его пациентом? — Да, но уже не являюсь… Я ему звонил. Извинился и всё такое. Кажется, он на меня не злится… но чувствую, что не должен больше ходить к нему на сеансы, так что пока что со мной занимается Ави. Мм… он работает в клинике недалеко от участка, кстати. Хожу к нему туда днём на капельницы. Ну и живем мы вместе, так что для терапии времени достаточно. — Рад за тебя, — Альбедо едва заметно улыбается. — Кстати, я ведь дороги не знаю… где ты живешь, Казу? А то я вокруг кафе уже пару кругов навернул. — Аха, тут прямо, потом выезжай на главную и тоже прямо. На мост… дальше расскажу. — У тебя есть водительское удостоверение? — Не-а, но я записался в автошколу, так что летом пойду учиться. Машины у меня нет, но лишним точно не будет. — Ох, и автошкола, и мед… наверное, ещё и работаешь? — Конечно, хех. Пока что на испытательном сроке, но — да. — Достойно восхищения. К слову, раз у тебя нет машины, но ты хочешь сдать на права, могу как-нибудь поучить тебя на своей, чтобы ты на практических занятиях себя уверенно чувствовал. — Хех, спасибо. По приезде домой, Кадзуха забирает гитару и аппаратуру. Авис, который вышел встретить друга, поздоровался с Альбедо жестом, на что медик лишь кивнул. — Что ж, прощай, Кадзуха Каэдэхара, — сквозь давящее чувство в груди судмедэксперт слабо улыбается. — Д… До встречи, Альбедо. — Хех… да, точно, до встречи. Медик уезжает, оставляя Кадзуху неподвижно стоять, смотря ему вслед. Алые глаза наполняются слезами, которые он упорно сдерживал весь день. Как на автопилоте он проходит в дом и, как только входная дверь за спиной хлопнула, юноша падает на колени прямо в коридоре и упирается ладонями в паркет. Авис уносит в комнату гитару и аппаратуру, возвращается к Кадзухе и присаживается напротив него на корточки. — Ави… — сквозь дрожь в голосе шепчет юноша. — Можно я тебя обниму…? Пожалуйста… Вместо ответа друг садится на колени и обнимает Кадзуху сам. Тот прижимается к нему, вцепившись руками в черную домашнюю толстовку. Утыкается лицом в плечо и рыдает, не сдерживаясь и громко всхлипывая, бормоча, что это конец, роняя стоны отчаяния и боли, прижимается изо всех сил, ведь кроме Ави у него больше никого нет. Брюнет молчит, слабо гладит друга по спине, давая ему выплакаться и буквально прорыдаться. Все эмоции, что он держал в себе, всё, что чувствовал, всё, что болит… он отпускает это всё, заливая мягкую черную ткань слезами, пока Ави просто молчит, потираясь щекой о пепельные волосы и поглаживая Кадзуху по голове.