Обычная история с привкусом романтической комедии

Возвращаться домой, когда солнце вот-вот коснется горизонта и окрасит небо в ярко-розовый, было чем-то привычным для Хосока. Он неспешно брел по улице, прослушивая очередной текст на китайском, и смотрел по сторонам, на соседние домики, мило окруженные ухоженным газоном. Где-то бегали дети, играясь с чьей-то собакой, где-то на качелях раскачивались подростки, под тихое ворчание играющих в карты пожилых мужчин, пили на террасе чай старушки. Это было привычным для Хосока, вот так, наблюдать за чужой жизнью под мелодичные китайские голоса, обсуждающие какие-то обыденные вещи. Однако совершенно необычно было увидеть рядом с соседским пустующим домом огромный ярко-красный грузовик с логотипом какой-то транспортной компании, и людей, одетых в такого же цвета форменную одежду. Одни переносили мебель, пока двое из них стояли недалеко, болтая с высоким мужчиной. Каштановые волосы развевал вечерний ветер, лишь на миг прикрывая выразительной формы глаза. «Азиат?» — подумалось Хосоку под рассказ диктора про его друзей-американцев. Соседний дом, двор которого был под окнами Хосока, раньше был местом жительства маленькой семьи из трех человек: двух прелестных пожилых дам и взрослого парня — Дина. Однако вскоре после смерти одной из них, парень и оставшаяся старушка переехали в город — ближе к университету того Дина. Хосок не особо был с ними знаком, он часто видел молодого соседа в школе, однако не то чтобы они общались. Иногда кивали друг другу. Порой Чону приходилось обходить соседей из-за волонтерской программы, в которой он участвовал, и заходить к старушкам на чай. Пожилые дамы часто болтали о прошлом и рассказывали о своей молодости. Обычный американский маленький городок, и почти каждый знал о Хосоке так или иначе. Потому и самому Чону приходилось знать хотя бы десятую часть населения. И насколько он помнил, азиатов среди них почти не было кроме самого Хосока и его родственников. Потому увидеть новые лица с дальней родины было удивительно. Учитывая, что удивительно было и переезд в этот дом в общем. — Мин Юнги, сею же секунду выйди и помоги своему отцу с чемоданами. — покричала на корейском женщина, вышедшая из дома. Она гордо прошагала к машине с вещами и о чем-то спросила у бригадира, увлекаясь разговором. Хосок вздрогнул. Его взяло любопытство: скорее всего этот Юнги сын или дочь этой пары. Было интересно какого же возраста их ребенок, кто он и как выглядит. И только послышался звук закрывающейся двери, как на плечо Хосока легла тяжелая рука. — Мистер Чон. — произнесли позади. Чон обернулся, увидя позади дворецкого их семьи. — Почему вы здесь стоите? Хосок пожал плечами и поспешил зайти в дом, все же, краем глаза взглянув на, как оказалось, молодого парня с бледно-синим цветом волос. — Ох, милый. — его мать выглянула с кухни. Поверх ее идеально выглаженного брючного костюма свисал нежно-розовый фартук. Не то чтобы часто Хосок видел свою маму, готовящую что-либо. — Ты вовремя. Чон кивнул, проходя на кухню и присаживаясь на барный стул у стойки. Перед ним стояла желтая коробочка для десертов, с духовки вкусно пахло какой-то выпечкой, рядом, болтая ногами, что-то замешивал отец семейства. Семья Хосока была своеобразной. Отец — русский француз в третьем поколении, унаследовавший ярко-голубые глаза и молочного цвета волосы; был настоящим воплощением доброты и обаяния. Он часто лучезарно улыбался и не против был поделиться какой-нибудь интересной историей, увлекая собеседников на час, если не больше. Потому и журналист из него получился просто прелестный. А вот мать, в отличие от отца, была кореянкой со всеми выразительными чертами ее народа. Строгая и консервативная, она могла легко засмущать кого угодно, свободно и не учитывая чужие потребности высказывала свое мнение. Поэтому мэр из нее получился преотличный. И мать… отчасти тоже. — Видел уже новых наших соседей? — спросила она, присаживаясь напротив. — Это новый шериф и врач в городе. — Твоя мам долгое время переживала, что подходящей кандидатуры на пост шерифа не найдется. — произнес Даниэль, отец Хосока, вымешивая белоснежный крем в миске. — — Да, верно. Однако теперь мы заполучили блистательного гражданина в наш город. — она вздохнула, бросая взгляд на часы. — Где твоя сестра? — Не знаю. — Хосок пожал плечами. Его старшая сестра Каролина была совершенным дополнением к идеальной семье Хосока: высокая, унаследовавшая отцовские гены, она блистала с ранних лет в различных клубах. Хосок и Лина ладили, так как могут ладить соседи по квартире — они могли поболтать изредка, при встрече кивали друг другу, однако о чем-то большем и речи быть не могло: они были разными слишком сильно. — Я попрошу Карла ее забрать. — сказала мать, схватывая оставленный на столешнице телефон и набирая дворецкого. — А ты переоденься и подготовься. Я хочу, чтобы ты подружился с Юнги и стал его проводником. Хосок уже знал, кто такой Юнги, однако все равно спросил, бедром подпирая косяк дверей: — Это их сын? — Да. На этом диалог закончился, Давон отвернулась к духовному шкафу, а Хосок тихо пошагал к своей спальне. Их дом нельзя было назвать большим или маленьким. Он был нужного размера с нужным количеством комнат. Хотя мэру и его семье и полагалось жить в более роскошном жилье, однако содержать такие апартаменты было бы затруднительно ввиду малого количества профессионалов, согласившихся работать чьей-то прислугой. Да и дом меньшего размера можно было бы с легкостью выставить этаким уютным гнездышком совершенно обычной семьи. (плевать, что они все ходят исключительно в дорогой одежде и пользуются дорогими вещами, а их счета в банках давно превосходят своим количеством нулей счет рядового жителя города) Первым делом Хосок направился в душ и только после него очутился в собственной спальне. Холодные голубые стены встретили его молчанием, на письменном столе возвышались книги и учебники, на прикроватной тумбе мерцал клавиатурой ноутбук. Тут было пусто. Отчасти, конечно, но обычно комнаты подростков были более обставленные. Хосок же обязан был сохранять порядок, так как в его спальню могли пожаловать гости ввиду репетиров или… или… Хосок провел по белоснежной двери гардеробной и приоткрыл ее. Его встретил родной запах сладких ароматных палочек и ряды отсортированной одежды. Тут почти все было куплено его матерью по ее вкусу: ряды чистой обуви, в основном светлых оттенков, выглаженной одежды, мерцающей пастелью, сумки и портфели, шкафчик с аксессуарами. Переодеться в то, что хочет видеть на нем мама было нетрудно. Труднее было сосредоточиться на собственных мыслях и желаниях, чтобы перебороть себя. Хосоку хотелось лечь и отдохнуть, или заняться домашним заданием. Но не хотелось знакомиться с кем-то новым. Обычно его всегда воспринимали лишь как сына мэра. Он не был для кого-то популярным парнем или ботаном, он был сыном мэра, который обычно все и везде успевает. Люди, пытавшиеся сблизиться с ним, часто разочаровывались, ведь Хосок, как сын мэра, должен был быть пай-мальчиком, что значит: если вы не договорились заранее, он навряд ли с вами погуляет или поболтает в чате. А речи о вечеринках или ночевках быть не могло. Поэтому многие просто уходили, обрывая связь. Сначала Хосок правда был подавлен этим, потом привык и к новым знакомствам относился прохладно. У него были близкие друзья, были приятели, были те, с кем он мог поболтать в кафетерии во время перерыва. И этим он был доволен. Мать уже была готова, а отец перевязывал коробку с десертом лентой. Даже старшая сестра Хосока уже была в приемной, поправляя белые лодочки. Ее светлые волосы были аккуратно уложены волнистыми локонами, а длинная юбка скрывала тонкие ноги. — Хосоки. — она улыбнулась, прерывая разговор с матерью. — Выглядишь прекрасно. Давон сжала губы и тоже осмотрела сына с ног до головы. Затем кивнула ему одобрительно и позволила Карлу открыть входную дверь. Пройтись до соседней двери было проще простого, потому они уже через пять минут стояли на пороге, приветливо улыбаясь. Дверь открылась и перед ними предстала статная низкая женщина с косыми черными глазами. — Добрый вечер, а мы как раз закончили накрывать на стол. — она холодно улыбнулась, отражая улыбку матери Хосока и пригласила их внутрь. Привычные обмены любезностями Хосок почти прослушал, на автомате действуя и кланяясь. Он с детства этим занимается, поэтому к семнадцати уже выучил это наизусть. Они прошли в гостиную, сразу увлекаясь разговором о чем-то не особо интересном, когда туда же вошел тот самый парень — Мин Юнги. Хосок замер, громко вдыхая через нос. Внешность Юнги можно было назвать привлекательной, однако Чон не был падок на красавчиков, но его волосы все же выкрашены в синий. И как же чертовски ему это подходило. В свое время Хосок тоже хотел изменить цвет своих волос, но максимум, который ему позволили — натуральные оттенки — рыжий. С которым он проходил всего несколько месяцев. Поэтому люди, совершившие нечто из того, что Хоби запрещали, были для него резко привлекательными. Однако, все же, острые черты лица Юнги не могли не привлечь внимание. Может в Корее это и самая заурядная внешность, в любом случае он не совсем в этом разбирается, но в их городишке таких черт не найти. Поэтому Юнги внезапно стал для Хосока чем-то интересным и необыкновенным. Однако все еще стоит учитывать, что он сидел на ужине и должен был вести себя так, как его учили: быть общительным и милым. Не то чтобы ему было это сложно, Хосок с малых лет занимается этим, и это не приносит ему дискомфорт, но сейчас было трудно сосредоточиться на обмене какой-либо информации, когда рядом сидит любопытный молодой парень. Постепенно вечер начал подходить к концу, а Хосок и Юнги успели перекинуться парой десятков фраз, по типу: «О, так ты тоже читал это?» или «Ого, тебе нравится этот сериал?» и «Да, я тоже люблю городские пикники». Не больше, не меньше. Да и в целом говорить о чем-то нормальном в присутствии родителей было сложно. Сам Хосок не мог сходу заявить, что его привлекает более грязная музыка, а классику он не выносит. Или же что Хосок больше предпочитает смотреть что-то, нежели читать. Да и Юнги тоже испытывал какое-то чувство напряжения каждый раз разговаривая с кем-то. Словно контролируя свою речь, он медленно отвечал, с запинками. Будто обдумывает каждое слово. Именно поэтому сам Хосок уводил разговор на безопасную территорию, где говорить умные и разрешенные вещи легче. Так они и распрощались, разойдясь по домам. Как только дверь их дома закрылась за семейством Чон, его мать, Давон, прошлась в гостиную и села на свое кресло, тяжело вздыхая. Зная значение этого, Хосок и Лина одновременно вздрогнули, пока отец пошел за водой для жены, сестра прошагала вперед, шепнув: — Какого черта, Хосок? Хо пожал плечами. Он не знал причины гнева матери. Но послушно сел на диван рядом с поджавшей губы сестрой. Отец принес поднос с напитками и поставил их на столик перед диваном, а затем сел в кресло рядом с диваном, по правую сторону от Лины. Мама тонкими пальцами обхватила стакан с болтающимися кусочками льда, встряхнула его и немного отпила. Она молча наблюдала за льдом какое-то время, перестаиваясь от разговора и ужина, к семье. Затем прикрыла глаза на секунду и сказала: — Каролина. Хосок почувствовал, как его сестра вздрогнула. Он аккуратно на нее взглянул и увидел закушенную нервно губу и трясущиеся руки. Не то чтобы их мать не была строгой. Она была таковой, но Давон никогда не поднимала на них руки и любое насилие над детьми считала мерзким. Однако, воспитанная в консервативной корейской семье, она очень сильно могла надавить на человека. В том числе и на своих детей. Да, она могла наказать, однако все ее наказания были лишь работой волонтером. Например, Хосок, как-то раз прогуляв урок китайского, был вынужден собирать мусор в округе целую неделю. Так что, пусть наказания и были трудными, однако гнев матери на своих детей не был тем, что могло бы заставить Хосока или Лину начать дрожать. Потому что их воспитывали в «сделал хорошее — ты получишь хорошее; сделал плохое — ты получишь наказание». Но его сестра дрожала сейчас, и Хо задумался о причине ее страха. Неужели она натворила что-то реально ужасное? — Где ты была? — В школ-ле. — дрогнул голос девушки. — Мы делали новый выпуск новостей и… Немного засиделась. — Это правда? — Да. — она кивнула. Хосок прикусил губу. Это было странно для его сестры. Обычно ее уроки заканчиваются около часа дня, потом она работает в школьных новостях до четырех или пяти, а после идет домой или к репетиторам. Сегодня у нее не было дополнительных занятий, да и сам Хо может поклясться, что возвращаясь с китайского видел ребят из клуба его сестры. Навряд ли она делала выпуск одна. Но говорить об этом он не будет. — Если ты еще раз задержишься так долго там, то я попрошу исключить тебя оттуда. — Да, я поняла. Затем взгляд матери переместился на Хосока и стал каким-то теплым и ласковым. — Ты получил высший балл, да? — она спросила это тихо. — Да, я получил его на последнем тесте. — Хосок кивнул. Это не было трудно для него, так как языки ему давались отлично. За несколько месяцев он мог хорошо выучить язык сам, без репетитора. Поэтому и высшие балы за языковые дисциплины для него были не совсем важны. — Что хочешь в награду? Хосок улыбнулся матери и задумался. Обычно родители не скупятся на подарки. В прошлом году Лина попросила выходные в Париже, и она их получила. Поэтому стоило подумать хорошо о том, что можно было бы попросить в качестве подарка. — Можно попросить позже? Сейчас у меня нет никаких идей. Его мама кивнула и встала с кресла. Она пожелала хороших снов детям и под руку с отцом отправилась в спальню. Хосок тоже поднялся с места, собираясь пойти спать, однако остановился и повернулся к сестре. — Я не знаю, что именно ты делала и почему скрыла это от родителей, но тебе лучше завязывать с этим. — А ты прям много знаешь, чтобы советы раздавать? — она язвительно взвизгнула, пойманная на лжи. — Нет, не многое. Но если это то, о чем ты боишься рассказать родителям на столько, что начинаешь дрожать, то это явно не что-то хорошее. — Хосок помедлил и вздохнул. — Или законное. Лина промолчала, а ее брат все же ушел готовиться ко сну. Засыпать было тяжело, однако мысли и переживания о деятельности его сестры быстро сменились на Юнги. Хосок задумался, а сможет ли он подружиться с таким парнем? И захочет ли тот дружить с таким как Хосок. Хосок перевернулся на бок, вглядываясь в темноту чужих окон через стекло своего. Хотелось бы, чтобы там, прямо напротив, также лежал Юнги и смотрел в окно, думая о младшем Чоне. Лживая надежда и призрачная симпатия где-то глубоко внутри самого Хоби начинали бабочками подниматься куда-то вверх по венам, медленно распространяясь к щекам. Чон закусил губу, прикрывая горящее лицо ладонями, тихонько шепча в потолок: — Он такой красивый. Летнее солнце и пустынный пляж, где они с Юнги ели мороженное, пронеслись перед глазами и стали приятным сном, о котором при пробуждении Хо забудет. Обо всем кроме нежных касаний большой ладони и длинных пальцев…