Борам

       Всякий результат требует в уплату долга жертву. Чонгук не помнит, чтобы приносимые им жертвы были настолько велики, что, казалось, он теряет часть собственной души. Время, силы, здоровье, финансы и удобства, смирение перед унижениями, убийство собственной гордости – это никогда не казалось чем-то весомым, с потерей которого Дункан мог бы не справиться. Да, бывало время, когда его ломало от отвращения к себе, выворачивало наизнанку, заставляло чувствовать себя на своём месте – в низшем классе общества. Он помнит боль падений, следы подошв дорогих туфлей на своём теле, отпечатки некоторых из них до сих пор не стираются из души, но ничто из этого не способно было нанести ему глубокую рану. Кажется, Чонгук просто не имел в своей жизни ничего более ценного, чем собственное имя. Сейчас имеет, и это по-настоящему заставляет мужчину испытывать страх. Чонгук поднимается в полный рост из потока лесной реки, проводит ладонями по лицу, заглаживает волосы, после чего встряхивает головой, сбросив тяжёлые капли, и открывает глаза, взглядом сталкиваясь с юношей, наблюдающим с прогретой поляны. Тэхён даже не пытается скрыть то наслаждение, которое он получает, наблюдая за мужчиной, не отводит от его наготы взгляд, когда Чон выходит из реки, не смущается после проведённой ночи, лишь облизывает губы, не умея скрывать собственные мысли. Ему и не нужно, Чонгук с самого начала видел его насквозь, а эта открытость не служит пороком – его «обычность» делает его живым, настоящим, без излюбленных аристократией масок. Чон готов вновь принести любую жертву ради результата, что угодно, но не его. — Тебе больно? — внезапно спрашивает Тэхён, когда мужчина садится рядом, принимая от него чашу с утренним чаем, настоянный на ароматных листьях. — Почему мне должно быть больно? — Я… поцарапал тебя, — юноша виновато облизывает губы, отводя взгляд от оголённых плеч Чонгука. Не смущён их близостью, но чувствует неловкость от оставленных в порыве страсти розовых следов на мужчине, когда как сам носит поцелуи, не сходящие с тела на следующий день. — Это такая мелочь, — слегка улыбается Чон, — ты столкнул меня в овраг в нашу первую встречу, вот тогда было больно. — Ты мне всю жизнь будешь напоминать об этом? — А ты позволишь мне быть рядом всю жизнь? Тэхён неотрывно смотрит в чёрные глаза, пытается справиться с собственными чувствами, это плохо получается, но даже так ему нравится то, что он чувствует. Что-то осознанное, сильное, взаимное. Юноша никогда не думал над будущим, всегда жил настоящим, не стремился к чему-то большему, ему это не нужно. А сейчас нужен Чонгук, и, кажется, он без него не сможет. — Давай не переживать о прошлом и не думать о будущем, — легко говорит мужчина, не заставляя давать ответ на свой вопрос, — просто верь мне. Это ведь так просто, верно? Тэхён думает, что должно быть просто, ведь Чонгук ни разу не нарушил своих слов, до сих пор остаётся рядом, даже когда кажется, что у них нет шанса на победу перед аристократией. Чон готов ради него проиграть, лишиться имени, лишь бы юноша позволил ему быть рядом всю жизнь. Почему-то это больше не вызывает сомнений, нет тревожного предчувствия, что всё это – его идеально отыгранная роль успешного плана. Наверное, потому, что в особняке перед их появлением, у Чонгука тоже дрожали руки. — Прежде, чем мы вернёмся в поселение, я должен узнать кое-что, — продолжает Чон, бросая взгляд в сторону гризли, ожидающего их, — Борам слушает только тебя? — Я говорил, что он и меня может не слушать, — напоминает о случайно оставленных шрамах, когда Борама спровоцировали, и он просто не услышал юношу. Чонгук видит, что Тэхён не понимает значения вопроса, не догадывается, какую тему сейчас затронет мужчина, но это необходимо выяснить прежде, чем они будут думать, что находятся в безопасности на территории поселения. — Нет, — Чон прикрывает глаза и проводит по переносице, сожалея, что заденет старые раны, когда минутой ранее сам предлагал не думать о прошлом. — Как Оливеру удавалось приходить сюда? Чонгук хочет знать, как зверь позволял аристократу приходить в лес, каким образом его запирали, пока люди Чарлза вывозили уголь. Почему за всё это время Борам просто не разорвал подонка на куски. — Так же, как и тебе, — отвечает Тэхён, пряча свой взгляд в стороне. — Я взял твоё пальто, помнишь? Мне нужен был твой запах, чтобы Борам чувствовал его дома, понял, что ты не несёшь угрозу, так же я делал с ним. Животные… они же просто привыкают, им не объяснишь, что такое предательство и ложь. Он не нападёт на него только потому, что я заставил Борама привыкнуть к нему, он видел меня с ним, чувствовал, что я чувствовал к нему. — И ты рискнул во второй раз, впустив меня? — Я изначально планировал свести вас двоих, чтобы вы сами друг от друга избавились, — юноша почти признаётся, что правда рассчитывал на помощь Дункана. — Ты серьёзно считаешь меня настолько наивным, что я с первого взгляда взял и доверился тебе? — Считаю, что ложь со стрелкой компаса сыграла значительную роль в принятии твоего решения, — самонадеянно утверждает Чон, — тогда у тебя возникло предчувствие, что я смогу помочь. Что-то вроде мысли «он не похож на других», потому что я никогда и не был аристократом… — Раздражаешь! Хмурый взгляд и первое громкое обвинение заставляет мужчину растеряться, не понимая, чем вызвана столь резкая реакция, и только после шумного вздоха и ухода юноши, Чон догадывается – Тэхёну не нравится, что он видит его насквозь, он не хочет признавать то, что это было правдой. Это заставляет Чонгука глубоко вдохнуть запах прогретой травы и утреннего умиротворения, и улыбнуться от милого до безумия раздражения хранителя, слишком гордого, чтобы признаться в чужой правоте. Стрелка компаса – такой глупый способ знакомства, невероятно рискованный, но оказавшийся самым лучшим из возможных, чтобы юноша ему поверил. Остаётся лишь оправдать выбор судьбы, что свела эти души вместе. Возвращение в поселение случается к обеду, Тэхён не может более отсутствовать, он должен рассказать о результате их плана, который был заведомо известен для главы – старцу хватило лишь взгляда юноши, чтобы увидеть его неудачу. В этот момент Тэхён не показал свои чувства от подобного жеста, хотя Чонгук понимал, что ему всегда больно от собственных неудач, так его ещё не поддерживают. А он всё равно делает попытки что-то предпринять, не сдаётся, хотя может, он устал справляться в одиночку. И, когда Тэхён, уходя в сторону своего дома, замечает, что слышит лишь шаги Борама, и оборачивается, обнаруживая, что следующий за ним мужчина пропал.        — Это жестоко, поступать так с ним после всего, что он сделал и что делает сейчас. А что делаете вы? Голос у Чонгука твердеет гневом от безразличия главы к хранителю, он мог бы понять, если бы с юношей хотя бы поговорили по поводу неудачи, но его одним молчанием заставили уйти. Знает ли кто-нибудь вообще, как сильно боится Тэхён? Как дрожали его руки, когда он находился среди аристократов без возможности сделать ровный вдох, как он готовился к той встрече, переступая через собственную гордость, и всё это ради сохранения мирной жизни народа. А глава, прекрасно понимающий речь мужчины, лишь садится напротив гостя, с тем же безразличием во взгляде смотря и на него. — В чём моя жестокость, если он был предупреждён? — задаёт вопрос старец, не отрицая своего отношения к хранителю. — Я сказал ему не доверять тому человеку, а он привёл его в дом и потерпел предательство. Поэтому Тэхён скрывался от глаз народа, всякий раз получая увечья, потому как понимал – это его ошибка. Его предупреждали, эти встречи добром не закончатся, а он не захотел слушать. — Он рассказал мне о вашем плане, и я ответил, что вы потерпите неудачу, но Борам всё равно последовал за тобой. Я сказал, что ты сделаешь ему больно, и ты это делаешь, пытаясь помочь ему, хотя в твоей душе сомнения, что сможешь быть рядом с ним. Так кто из нас поступает жестоко? — Важно не то, что у него не получается! Даже если он знал, что ему не хватит сил, но всё равно сделал это, разве не было бы лучше его просто утешить? — Чонгук усмехается, не понимая, почему он объясняет такие простые вещи. — Любой человек нуждается в поддержке, иначе какой смысл, что он окружён целым народом, но всё равно чувствует себя одиноко и уходит разговаривать с гризли? Чон не может называть разговоры с животным странными или вовсе сумасшествием, юноша не виноват, что его бросили при рождении, и он вырос в одиночестве. Песни птиц, шёпот деревьев, смех травы и ревность Борама – хранитель всё это слышит и отвечает только потому, что никто не слышит его. — А если он не ищет поддержки своего народа? — внезапно спрашивает глава, оставаясь всё так же непоколебим в своих словах. — Не нуждается в утешениях, потому что это приносит ему ещё больше боли? Я не желаю видеть его боль. «Ты предлагаешь помощь, а это делает меня слабым, и это больно». Возможно, это ошибка и самого хранителя, привыкшего не просить помощи, он просто не пробовал довериться, винил себя в неудачах, и не смог выбраться из собственной замкнутости. — Да, он привык полагаться только на себя, — соглашается Чон, — но от любой привычки можно избавиться, и тогда она перестанет приносить ему боль. Юношу взрастил не народ, а лес, и потому он так отчаянно пытается его защитить и тех, чьим домом он является. Вполне возможно, Чонгук не видит и половины тех отношений, что есть между хранителем и народом, может быть, его слова всего лишь недопонимание, и он поддаётся эмоциям, а не логике. По крайней мере надеется на собственное ошибочное мнение, потому что Тэхёну больно сейчас, ему сейчас нужна поддержка. Чон уходит, заканчивая беседу, которая тоже не приведёт к результатам, и направляется по тропе к дому хранителя, меж деревьев наблюдая там Борама. В мыслях всё резко оборачивается беспорядком, проблем становится слишком много, не разобрать, за что нужно взяться вначале, а потому мужчина останавливается, задерживая взгляд на лампочках, освещающих поселение. Их надо снять, иначе сердце Норд будет слишком легко отыскать в ночи. Тэхён лежит рядом с гризли, в тени дерева у своего дома, где через листья с порывами ветра пробиваются мелкие лучи, и ожидает возвращения мужчины, даже не пытаясь подслушать разговор, хотя видел, куда направлялся Чон. Это и есть доверие? Юноша не имеет подозрений, что Чонгук попытается сделать что-то, скрыв от него, введёт в заблуждение главу, потребует сделку. Он просто ждёт, когда они приступят к новому плану, и слабо улыбается, когда Чонгук останавливается рядом. — Давай сделаем что-то очень безрассудное, — предлагает Чон, присаживаясь перед Тэхёном, и решительно озвучивает свой последний план: — давай обрушим скалы и завалим путь к добыче угля. Юноша хмурится, опираясь на руки и поднимаясь с травы, всматривается в чёрные глаза и не может поверить – мужчина отказывается от богатства, от будущего, в котором у него будет имя, власть, средства. Для него это больше не имеет никакого значения. — А как же сделка… — Не будет никакой сделки, я обманывал тебя, Тэхён, — признание звучит слишком запоздало, и Чон это прекрасно понимает, но всё равно заставляет услышать себя. Хватит его жертв. — Мир за лесом всё тот же, союз – это очередная сделка, цена которой всегда жизнь, иначе не будет. Ты сам видел, чувствовал опасность, тебя не покидает тревожное предчувствие, ты даже думал, что я его причина. Мы попробовали прийти и заключить сделку, я сказал, что результат хороший, и я правда думал, что им ничего не остаётся, кроме как пойти на твои условия, но это оказалось не так. Использовать беззащитный народ слишком удобно, чтобы упускать такую возможность, они предадут и эту сделку. Так не проще ли избавиться от того, что они так пытаются заполучить? Чонгук признаёт, что они потеряли контроль, и это будет доказано, как только мужчина вернётся в резиденцию, чтобы обсудить условия и следующую встречу с хранителем – они не изменят своих планов. — Пусть этот лес не получит никто, — Чон медленно тянется к юноше, проверяя, как восприняты его резкие слова, и прикасается к щеке, не чувствуя отторжения. Они лишатся единственной власти над аристократией или уничтожат их стремление захватить сердце леса. Вырубка если и будет, то несущественная, магнату не позволят злоупотреблять своими силами, и дальше купленной территории он зайти не сможет, а она не затрагивает сердце Норд. Чон понимает, что даже этим предложением проблемы не решаются – со временем в лес всё чаще будут проникать из внешнего мира, – но их становится на одну меньше. Почему бы им не попробовать сделать это вместе? — Это звучит не безрассуднее твоего флирта, — признаётся Тэхён, улыбаясь, будто для него эти проблемы стали чем-то второстепенным на фоне мужчины. — Я был искренен с первого комплимента, — поправляет Чонгук, замечая мурашки на руках юноши – эти признания будут смущать его каждый раз. — В твоём присутствии я всё ещё смотрю только на тебя, Тэхён. И даже в его отсутствие мужчина не находит интереса в очертаниях других. Там, на встрече, юноша видел пестрящие красками наряды дам, блестящие украшения и оголённые участки их тел, но взгляд чёрных глаз всегда был направлен лишь на него. Тэхён этим словам верит.        Приход вечерних сумерек собирает лесной народ перед огнём полыхающего костра, искры которого зажигают на небе звёзды. Искусственные, принесённые Чоном, сегодня не мерцают, остаются спящими в ветвях, механизм был отключен, чтобы позволить тени деревьев скрыть живущих в ней. Беседа ужина затягивается, рассказ хранителя оборачивается спорами, подобно тем, когда судили Чонгука, – до сих пор судят, только Тэхён в этом не признается. Он вообще мало говорит, только его яркий взгляд смещается на спорящих, изредка касается мужчины рядом, ещё реже юноша переводит сказанное. Чону и не нужно много, чтобы по голосам понять, что им не нравится происходящее, пугает скорое будущее и гнев аристократии, который навлёк пришедший чужак. Наконец спор стихает, когда к небесам взмывает ладонь главы, услышавшего достаточно, чтобы принять решение. Пара незнакомых мужчине слов заставляет Тэхёна резко устремить взгляд к старцу, что-то спросить, точно он не согласен с решением, а после замолкнуть, когда получает ответ. Многие расходятся – своих слов глава уже не изменит, решение принято. — Путь к углю будет завален, — сообщает Тэхён, поднимаясь и утягивая за собой Чона, будто нарочно уводя дальше от глаз, — завтра этим займутся. — И это всё? — Чонгук не верит, что столь длительный спор был всего лишь из-за ненужного народу угля. — Было принято серьёзное решение, но я не могу тебе его сказать, потому что условием было твоё неведение. Многие думают, что ты предашь, — меня, — нас. Можешь считать это испытанием, но я не вижу причины скрывать решение – будешь ли ты знать или нет, это никак не навредит твоему «предательству»… — Тогда не говори, — соглашается Чон, не желая обременять и этим юношу. — Просто буду надеяться, что наши планы совпадают. Теперь Тэхён в этом не уверен, но то, что он осведомлён тем, что намерен сделать Чонгук, и тем, что решил глава, поможет ему не упустить никого из них. Хранитель уже сделал свой выбор. У них остаются лишь свободные сутки, и юноша не желает тратить их на планы и будущее. Будет жить настоящим, а в этом настоящем они согревают друг друга и прячут от всего мира.

𓆱 ⸙͎ ⸙͎ ⸙͎ 𓆱

Слабый скрип половиц оповещает о чужих шагах, останавливающихся у ступеней, где солнечные лучи не могут коснуться тёмных волос, будучи спрятанными под низкими хмурыми тучами, нагоняя тем самым волнениям больше тяжести. Мужчина садится на доски пола, тянется до сапог, надевая один за другим и заправляя внутрь низ штанов – ему предстоит длительный путь туда, куда душа возвращаться не желает. Чонгуку необходимо прибыть в резиденцию Синглтон, чтобы огласить последнее решение хранителя. — Я провожу тебя, — рядом садится Тэхён, спешно надевая обувь и оглядывая местность в поисках гризли. — Если ты не хочешь брать меня с собой, я дойду с тобой до границы. — Кажется, ты собирался злиться на меня, — напоминает Чон, ведь временем ранее они поссорились из-за отказа мужчины брать хранителя с собой к Синглтон. — Я злюсь. А Чонгук не может, не получается, когда юноша ведёт себя так, хмурится, чужое решение не принимает, но всё равно выходит, чтобы проводить из леса. Он правда обижен, это вовсе не наигранность, ему трудно даются компромиссы, хотя Тэхён очень старается, но в этот раз он не хочет принимать данное решение. — Поторопись, — Тэхён спешно поднимается, на ходу завязывая волосы в привычный хвост, — ты должен успеть вернуться к ночи. — Так сильно будешь скучать по мне? — улыбается Чон, намеренно провоцируя юношу, чтобы тот вздохнул и закатил глаза. — Если не успеешь, я уйду и не вернусь, — Тэхён оборачивается, чтобы вновь поторопить, но тут же попадает в кольцо объятий, оказываясь прижатым к груди. — Прекращай, я всё ещё злюсь! — Что мне делать, если ты прекрасен, когда злишься? Брови Тэхёна чуть поднимаются, он пытается скрыть собственное удивление на эти слова, потому как не понимает, как его эмоции могут нравиться, если других это раздражает и злит ещё больше. Виноватым всегда оказывался Тэхён, он не должен был повышать голос и противоречить чужим решениям, а сейчас, сделав всё это, Чон всё так же подхватывает его, теплом окутывает и называет прекрасным. Безумен. Безумно влюблён. — Тебя Борам покусал? — сомнительно спрашивает юноша, пытаясь оттолкнуться от мужской груди. — У тебя тоже слепая привязанность ко мне? — А ты жесток с Борамом, — Чон резко разводит руки и позволяет Тэхёну отойти на пару шагов от себя. — Я должен был назвать это дружбой? Ты, оказывается, более наивный, чем я, — специально пытается задеть, гордо разворачивается и уходит, потому что между хранителем и зверем вовсе не дружба – Борам его семья. Чонгук убирает руки в карманы, следует за юношей, зовущего гризли за собой, и позволяет ему всё это, потому как Тэхён просто волнуется. Они завалили путь к добыче угля, даже если аристократия не оставит эту навязчивую идею, им придётся потратить много времени и средств, чтобы восстановить всё до первоначального вида, и это будет не так обидно, как потерпеть поражение. У них снова нет чёткого плана, но в этот раз Чон идёт один к аристократам, с чем Тэхён не согласен, напоминая, что мужчина дал ему слово решать проблемы вдвоём. Не в этот раз. Чонгук не может рисковать юношей, а возвращаться в резиденцию, которую покинули гости, слишком опасно – не будет никаких свидетелей. И хотя Чон уверяет себя, что Синглтон не настолько сошёл с ума от гнева раскрытой истины, чтобы прибегнуть к чему-то ужасному, но всё же оставить Тэхёна в лесу кажется лучшим вариантом. Здесь безопаснее. Тучность облаков делает вечер темнее обычного, обманчиво забирая время и покрывая тревожностью душу. Тэхён снова идёт впереди с гризли, пытается делать вид, что не настаивал на походе вдвоём из-за волнения за мужчину, когда до сих пор рвёт в своих руках травинки. Возможно, у него вновь плохое предчувствие, но он не рассказывает о нём, думает, будто это и есть та причина, по которой Чон не берёт его с собой. Несправедливо оставлять его здесь в неведении, что будет происходить там. Дорога до границы как назло быстро заканчивается, Тэхён начинает идти медленнее, вопреки собственным словам поспешить, смачивает от волнения губы, не желает расставаться даже на несколько часов на сказанных ранее словах в порыве ссоры. А потому останавливается, роняя последние травинки на землю, оборачивается и не успевает сказать и слова, когда мужчина обхватывает его за скулы и прижимается губами к его, целует, чтобы смягчить момент разлуки. И Тэхён ощущает, как оказывается сильно желание не отпускать, схватиться за одежду, притянуть к себе и шёпотом в мгновении вдоха просить остаться. Чонгук неозвученные мольбы мелкими поцелуями собирает, проводит пальцами по щекам, удостоверяясь, что на них нет слёз, и отстраняется, чувствуя, как его обхватывают за запястья. — Я обязательно вернусь, — заверяет мужчина, не находя причин для столь сильных беспокойств, — только дождись меня. — Я буду здесь до самой ночи, — даёт слово Тэхён, заставляя себя ослабить хватку, — только вернись. Возвращайся, я тебя от всего мира спрячу! Признаётся в чувствах. Эти слова в одну из встреч озвучил Чонгук, вложив в них зародившиеся к юноше чувства, обещал ему безопасное место у груди и спрятать в сердце. Они друг друга любят спрячут. Всё становится безразличным рядом с Тэхёном, цена богатств и статусов оказывается дешёвкой, какие-то прошлые цели – пустой обёрткой навязанного обществом мнения. Чон сам не до конца понимает, как он смог отказаться от благ цивилизации и возможности достигнуть той жизни, которую так желал, но в одном он всё же уверен без единого сомнения. Ему достаточно видеть себя живущим с ним. На щеках остаётся остаточное тепло ладоней, впереди отдаляется шелест травы от шагов, Чонгук покидает лес лишь на время. Забрать свои скромные количеством вещи, наверное, если Фостер ещё не выкинул их в порыве возмущения после утренней беседы с дикарём. Только, заметив за собой шаги, мужчина останавливается на освещённой солнцем открытой местности за чертой леса и видит его. Борам последовал за ним. — Вы оба так сильно не хотите меня отпускать? — улыбается Чон, возвращаясь к гризли, которого впервые видит за территорией его земель, и касается густой шерсти, смотря в чёрные глаза лесного духа. — Не оставляй Тэхёна одного, договорились? Я доверяю его тебе, Борам. Зверь стонет, будто твердит, что и без просьб это прекрасно осознаёт и сам никогда не оставит юношу. Преданность у животных куда сильнее, чем у людей, и Чонгук постарается, чтобы стать Тэхёну такой же опорой, как Борам. Лес остаётся позади, и где-то там, на верхушке дерева удобно садится хранитель, взглядом провожая мужчину и намереваясь его дождаться. Сегодня всё должно закончиться.        Преодолевая открытый путь до резиденции, Чонгук думает так же – пора ему забрать Тэхёна себе. Они просто станут жить настоящим, попробуют жить вдвоём. Каждый следующий шаг приближает его к видимому особняку, рядом с которым более не припаркованы автомобили, кроме одного, а значит Синглтон пребывают на месте. В их же интересах дождаться Дункана, они не смогут действовать внезапно, потому как весомым препятствием всё ещё остаётся свирепый зверь леса Норд, а как выяснил Чон, только словам хранителя подчиняется гризли, несмотря на то, что он приручен и Чонгуку, и Оливеру. Они лишь привычка для зверя, что-то знакомое, к чему юноша относится с доверием, а потому Борам просто не ожидает от них угрозы, но приказам всё равно не подчинится. Проблема в другом: Чон сам признался в способе иметь власть над хранителем леса. С помощью юноши можно управлять зверем леса Норд. Весьма подозрительным оказывается отсутствие встречающего гостей дворецкого, как и полная тишина в особняке, словно затишье перед бурей в лесу. Чон проходит по коридору, испытывая некую озадаченность от отсутствия пышущего яростью Фостера, чьё время он так нагло крадёт, или миссис Эмис, всегда спешащей первой поприветствовать его, из-за чего уверенный шаг замедляется в единственной догадке заглянуть в гостиный зал. Издалека доносится слабый гром приближающейся непогоды, это напоминает Чону, что ему стоит поспешить, иначе где-то там, на окраине, под дождь попадёт упрямый юноша, не сводящий взгляда с горизонта и явно чрезмерно волнующийся за эту встречу. И, выходя в просвет двери гостиного зала, Чонгук наконец находит владельцев, терпеливо ожидающих возвращения метиса – миссис Эмис сидит на диване, одетая в обыденности своей в строгий наряд, когда как внешний вид мистера Фостера намекает, что его ждут дела, из-за чего он уже накинул на плечи свой выходной плащ. — Вы один? — на всякий случай уточняет Фостер, хотя с прошлой встречи было понятно, что Чон не намерен больше брать с собой юношу. — Что ж, и на этот счёт имеется план… Где-то в коридоре слышится необычный стук, точно не шагов, но напоминающий отдалённо то, что слышал Чон ещё в вечер светской встречи на верхнем этаже, и то, что заставило утром Тэхёна ощутить волнение. — Вы слишком некрасиво заставили нас ждать, — мистер Синглтон бегло смотрит на циферблат часов, — но значительно облегчили нам задачу, прибыв сюда. Вы уволены, мистер Дункан, благодарю за ваше обольщение хранителя и весьма важную информацию о его гризли, — мужчина ядовито улыбается, замечая в глазах Чона осознание происходящего. Это – ловушка. — Я оплачу ваше лечение, — сообщает Фостер, надевая на руки перчатки и переводя взгляд за метиса. Стук прекращается, исчезает прямо за спиной, заставляя Чонгука обернуться и увидеть его. Того, кого чувствовал Тэхён и на кого смотрела миссис Эмис. Выстрел. Обжигающая, сверлящая боль в районе бедра правой ноги, заставляет Дункана упасть на одно колено, стиснуть зубы до скрежета от пульсирующей боли, увидеть, как собственная кровь окрашивает ткань одежды, расплываясь большим, тёплым пятном – это его расплата за собственную наивность. — Мольбами миссис Эмис ты остаёшься жив, — плюёт ненавистью Оливер, жалея, что ему дали право спустить лишь одну пулю, когда как он желает выпускать их, пока барабан не опустеет. Стук костыля, на который опирается Чарлз, снова возобновляется, когда он проходит мимо метиса, вычеркнутого из дальнейших планов, составленных троими ещё до того, как хранитель пришёл к ним сделкой – им изначально не требовалось этого союза, они просто выжидали удобного времени. Как только Фостер узнал о том, что в лес давно ходит иной аристократ, да ещё и занимается добычей угля, то сразу вычеркнул из своей работы Дункана и его попытки обрести мирный союз, затрачивающий куда больше средств, чем сила и власть, имеющаяся у Оливера. Проблемой стала их встреча – Дункан забрал хранителя себе. — Надо выдвигаться, — поторапливает Фостер, — все уже на месте, дело остаётся за вами, мистер Чарлз. — Это должно быть просто, — заверяет аристократ, встречаясь с наполненным ненавистью взглядом метиса и не упуская возможности насладиться его жалким провалом. — Борам ведь ждёт тебя на границе? Снова на дереве сидит, оттуда хорошая видимость, конечно! Хочешь знать, как он спустится ко мне? — Оливер приближается и наклоняется, добивая: — Я скажу, что ты продал его нам. Что все твои чувства к нему – ложь, за которую тебе заплатили. — Он не поверит, — усмехается Чон, пытаясь ладонями зажать рану и тянуть время бессмысленной беседой, придумать хоть что-то, чтобы нарушить гнусные планы. Не может сосредоточиться на мыслях, боль заглушает их, а он не должен сдаваться. — Ты правда считаешь, что он доверяет тебе? Не будь таким наивным! — по словам цедит Оливер. — После всего, что я сделал с ним, он никому до конца своей жизни доверять не будет. Я его сломал, Дункан, внутри и снаружи, ничего целого ему не оставил и сегодня лишу его последнего, чем он дорожит больше всего. «Не смей, слышишь? Ты можешь обманывать меня, играться, как тебе хочется, но не смей пытаться обвинить в чём-то Борама, тронуть его, подчинить себе. Не смей касаться его своими руками!» Слабое место дитя леса Норд. Его хранитель, дух. Борам. Единственная преграда, стоящая на пути аристократов, и та сила, против которой они не могли пойти раньше, но не сейчас, когда у них есть тот, к кому зверь привык – Оливер проведёт их в лес. Это и есть цена сделки. Жизнь зверя. — Хорошая работа, Дункан, — улыбается Чарлз, отпуская из руки костыль, который падает перед метисом на пол там же, где разбивается обещание мужчины спрятать юношу от всего мира. У Чонгука кружится голова, тело бросает в холодный пот, когда его обходят стороной, ему хочется кричать, чтобы они остановились и не делали этого – Тэхён не заслуживает этой боли. Это то, чего так боялся мужчина, когда услышал, что юношу не отпускает предчувствие, что за этим всем что-то стоит. Стоит Оливер, которого надо было закопать под ненавистным Дункану старым дубом в поселении. Он не должен сейчас сдаваться. Не может, обязан последовать за ними и не позволить сломать Тэхёна окончательно. Шум мотора автомобиля слабо доносится до сознания мужчины, которому помогает подняться оставшаяся в особняке миссис Эмис, заступившаяся за Дункана и не позволившая убить его Оливеру, каждое движение отдаёт болью, пуля сжигает его изнутри. К счастью, дама заранее вызвала доктора, который входит в гостиный зал со всеми приготовлениями для изъятия пули, миссис Синглтон, не смотря на чувства мужчины к юноше, всё ещё питает к нему свои, а потому не способна видеть боль его мучений. Доктор режет ножницами пропитанную кровью ткань штанов, освобождая себе место для работы, пока грудная клетка метиса поднимается слишком часто, заставляя кровь гнаться быстрее, тем самым теряя её. Он не вслушивается в просьбы к даме помочь с процессом, но позволяет ей напоить себя водой, чтобы начать компенсировать кровопотерю, пропускает скрежет инструментов о поднос и предупреждение, что сейчас начнётся изъятие пули. Он дал слово обязательно вернуться. Тэхён должен ему верить.

𓆱 ⸙͎ ⸙͎ ⸙͎ 𓆱

Неспокоен лес, шумит кронами, раскачивая деревья, порывы ветра срывают зелёную листву, заставляют птиц прятаться в кустарниках и трещинах стволов, пытаются сорвать с пшеничных волос шёлковую ленту. Юноша спустился значительно ниже, сидит на крепкой ветви, скрестив руки, ждёт, не уходит. Скоро должен начаться дождь, и Тэхён не может позволить Чонгуку мокнуть под ним в одиночестве. Прошло уже много времени с ухода мужчины, сердце беспокойно колотится внутри, юноша пытается думать, что это от разлуки, предвкушения встречи. Тэхён уже перестал злиться, хочет заверить в этом Чона, сказать, чтобы возвращался быстрее и вообще бросил эти сделки, потому что лесной народ прямо сейчас покидает поселение, перемещаясь в западную часть леса – это и было то, что глава пожелал оставить в неведении от Чонгука. Они не уходят из леса, это сделано намерено в тот час, когда Чон возвращается к аристократам, это его проверка. Если Дункан вернётся с огнём и ружьями, не желая искать союза, то у него не получится заковать народ новой сделкой, потому как его там уже не будет. Хруст сломавшейся под тяжестью тела сухой ветки заставляет юношу распахнуть глаза и задержать дыхание от мысли, что всё закончилось, он хватается за ствол дерева, чтобы спуститься, но только наклоняется, как видит не того, о ком тоскует сердце. — Ты так разочарован, — усмехается Чарлз, ловя на себе меняющийся взгляд золотистых, раздражающие чистых глаз, — ждал кого-то другого? А… должно быть, Дункана? Не жди, он не придёт. — Что ты здесь делаешь? — Вау, набрался смелости отвечать мне? — искренне удивляется аристократ, прислоняясь спиной к дереву позади себя. — Что ж, не думаю, что ты готов это услышать… но я никогда и не спрашивал, готов ли ты. Мерзкая улыбка, открытые намёки, от них где-то глубоко внутри предательски начинает тянуть прошлая боль, но она ничто по сравнению с терзающим вопросом: почему не возвращается Чонгук? — Не жди, он не вернётся, — Оливер незаинтересованно, будто зря теряет время на эти объяснения, вздыхает и осматривает лес вокруг, взглядом пытаясь заметить гризли. — Дункан выполнил свою работу и возвращается в столицу, ему щедро заплатили за твои чувства. У него такая идеальная игра, что даже я поверил, будто он собирается всё бросить ради тебя! Безрассудно, не правда ли? — Ты лжёшь. — Тогда почему здесь я, а не он? Тэхён не верит, упрямо молчит и не пытается предпринять попыток прогнать аристократа, вспоминает признания, касания, поцелуи, жертвы, которые приносил Чон ради него, и всё это не кажется фальшивым. Он же Оливера за него чуть не убил, точно сделал бы это, если бы юноша не остановил его. К груди своей прижимал, заверяя, что это самое безопасное для него место, никогда не склонял Тэхёна к действиям, всегда ждал разрешения. Чонгуку не нужны были богатства, он хотел лишь юношу себе. Или то, сколько ему обещали за работу, оказалось больше, чем богатство? — Спускайся, Борам, — уставши ждать, просит Чарлз, — нет времени, тебе снова придётся в одиночку принимать решение, а у меня к тебе в этот раз простая сделка. К тому же, — мужчина поднимает сломанную руку, — я не притронусь, не бойся, в этот раз с пола не придётся себя отдирать. Нет, Чонгук обещал, что они будут решать проблемы вдвоём. Тэхён всё ещё взглядом ищет Чона, ждёт возвращения, потому что слова Оливера не могут быть правдой. Его не могут вот так бросить. — Ну сколько можно возиться?! — в нетерпении кричит Чарлз, смотря вовсе не на хранителя. — Поторопитесь, олухи! Сверху падает верёвка, окольцовывает Тэхёна, сужается, обхватывая его, и рывок тянет вниз. Аристократ отвлекал, заставлял сомнения поглотить юношу, чтобы он не заметил позади себя остальных, кто подкрадывался в намерении спустить хранителя с дерева. Реальность жёстко остаётся ударом в спину, сопротивления оказываются совершенно бесполезными, когда руки крепко связывают за спиной, одними пинками не отбиться. Один из мужчин больно хватает за челюсть, другой сквозь зубы продевает ткань, чтобы дикарь не вздумал позвать лесной дух, его обездвиживают и поднимают, торопясь покинуть густоту леса под рычание Оливера не действовать ему на нервы своей медлительностью. Это тщательно спланированные действия, и Тэхён отказывается думать, что Чонгук нарочно оставил его на черте леса для этого. Погода буйствует, из глубины леса с воем ветра доносится рёв зверя, пробирающий холодными мурашками выходящих на открытую местность. Тэхён видит десятки людей, готовящихся ко встрече со свирепым духом леса, они спешат, встают по обе стороны от него, когда сам Чарлз останавливается рядом, опуская ладонь на плечо юноши, поставленного на колени. Они ждут приближения гризли. — Готовьтесь! — отдаёт приказ Оливер, на что люди вокруг встают на одно колено и поднимают ружья. Они намереваются избавиться от единственной преграды. Собираются убить Борама. Чарлз опускает взгляд к мальчишке, развязывает тугой узел, вынимая повязку изо рта, и хватает за волосы, заставляя поднять голову – в этих глазах всё ещё нет слёз. — Позови его, — приказывает аристократ, зная, что гризли так просто не покидает лес, — давай же, Борам, призови свою зверушку. А юноша упрямо молчит, даже приказать зверю убить его не может, потому что тогда гризли придётся выйти на открытое пространство. Оливер сильнее сжимает волосы, заставляя юношу зашипеть от колющей боли, усмехается, не понимая, откуда в этом жалком существе столько стойкости и упрямства, но всё же знает причину, по которой хранитель не призывает зверя. Единственного, кого любит юноша больше собственной жизни – это Борам. «Борама спровоцировали, почти заставили напасть, он не слышал моих слов, и я встал на его пути. Он никого не убивает. Борам не такой. Держи это в голове, если думаешь, что я всегда способен остановить его». Тэхён открывал эту тайну Чонгуку, не зная, что миссис Эмис стала невольным свидетелем истинной природы гризли. Сила слова хранителя исчезает, когда зверя провоцируешь на убийство. — Зови его! — кричит Чарлз, встряхивая Тэхёна, и слышит рёв разъярённого животного. Среди деревьев показался дух леса, чернеющим сгустком расплываясь необъятной высотой поднявшегося на задние лапы гризли. Он пришёл, но ближе не подходит. — Всем ждать! — приказывает мужчина, собираясь выманить зверя ближе, чтобы не тратить понапрасну патроны. — Он сам подойдёт, верно, Борам? Твоя зверюшка куда преданнее людей, не так ли? Преданнее, чем Дункан. Тебе не должно быть больно, ты же привыкаешь к боли, — эти слова миссис Эмис услышала от него, — это менее болезненно, чем внезапное предательство того, кто обещал тебе весь мир. Чонгук обещал ему больше, чем весь мир, и сейчас его рядом нет. Это слишком жестоко, люди такими не бывают. Тэхён правда верил каждому слову мужчины, готов был согласиться на любой план, а он сделал ему больно, как и предупреждал глава народа. Ничего не изменилось. Никто не защитит его от внешнего мира, и полагаться нужно было только на себя. — Борам, домой! — кричит Тэхён, чувствуя тут же удар носком сапога в живот за свою попытку всё испортить. — Да чтоб тебя… — Оливер закатывает глаза, с нервным выдохом потирая переносицу. — Не хочешь звать его, тогда это сделаю я. «Животные… они же просто привыкают, им не объяснишь, что такое предательство и ложь». — Борам, иди ко мне! — Чарлз меняет интонацию голоса на спокойную и приветствующую, расставляет руки в стороны, используя всё то, что делает сам хранитель. — Всё хорошо, мы здесь! Короткие, хорошо известные Бораму слова заставляют гризли опуститься на передние лапы, сотрясая землю своей тяжестью, его рёв утихает, он находится в сомнениях, не спеша выполнять приказ давно знакомого ему аристократа. Потому что сам хранитель по-прежнему молчит. Но всё же зверь делает шаг, покидая безопасную для него местность, и останавливается, когда слышит: — Борам, нет! — юноша вновь останавливает, потому что его слово всегда будет сильнее чужих, и оборачивается к Оливеру, не веря, что это правда им так необходимо. — Не убивай его! Просто дай нам уйти! — И позволить свирепому зверю убивать других людей? — Он никого не убивал! Ты же знаешь, ты сам видел! Он не такой! Чарлз видел, помнит, как юноша получил эти самые шрамы, по сей день ярко пестрящие на его виске. Потому что Тэхён остановил зверя, чтобы спасти его самого и его людей, вошедших в лес. — Чарлз! — окрикивает Фостер, которому наскучило так долго ждать расправы с гризли. — К чёрту, — Оливеру тоже надоело упрашивать этих двоих, — не злись, я бы всё равно его убил. Тэхён ощущает, как натирающая болью верёвка на запястьях ослабевает, не понимает, почему его освобождают, это явно не конец. Ему бы пару секунд, только бы подняться на ноги и добежать до Борама, но единственный план прерывается каким-то приказом, грубой хваткой за тонкое запястье от стоящего рядом мужчины, который заставляет юношу положить ладонь на пень рядом и держать её там. И Оливер достаёт из-за пояса хранителя кинжал и вонзает его в тыльную сторону руки, выбивая из юноши крик боли, на который в эту же секунду реагирует зверь. Животные и правда преданнее людей, потому как, чувствуя опасность, гризли всё равно срывается в бег к юноше, не слышит ничего, гнев застилает ему глаза чёрной пеленой, и Борам ревёт громче первого залпа из ружей. Выпущенные патроны лишь на некоторое время замедляют сгусток гнева лесного духа, гризли с новыми силами бросается на слёзы юноши, дух свирепствует, незвериным стоном бросается вперёд, не слыша сорванных приказов остановиться. Видящее это в страхе спешат перезарядить ружья, под приказ открывают второй залп – десятки патронов исчезают в густой шерсти, заставляют зверя упасть в землю. Поднятая пыль вызывает тишину затаившихся дыханий, Оливер в сомнениях удачи теряет бдительность, позволяя мальчишке вытащить из своей ладони кинжал и броситься к зверю. Гром вдалеке слишком слаб на фоне ударов сердца, Тэхён падает перед гризли на колени, подхватывает его голову и смотрит в родные чёрные глаза. — Нет, Борам, пожалуйста, — юноша с дрожью в руках проводит по шерсти, смешивает их кровь, молится, чтобы они не забирали у него единственную семью. — Не оставляй меня, ты не можешь… только не ты, Борам… Слабый рёв гласит перестать плакать, уходить, бежать от аристократии, пока он ещё может. Только Тэхён не может. У него не осталось сил сопротивляться. Эта жертва оказалась несоразмерно жестокой. Жест рукой приказывает не стрелять, Чарлз приближается один, чтобы лично удостовериться, что зверь более не является для них помехой, и останавливается рядом, смотря на умирающее в мучениях животное сверху вниз. Мужчина позволяет себе признать – этот гризли воистину сильное животное, и преданное лишь хранителю до самой смерти. — Поднимайте его, — отдаёт приказ Оливер, смотря на мальчишку и не отнимая у магната его время, — он нам понадобится для беседы с главой народа. Намокающая от открытых ран шерсть не пропускается через пальцы, юноша слезами эту кровь пытается смыть, никогда себе этого доверия не простит. Наклоняется к зверю, касается его лба своим и задыхается от боли, возвращая сердцу его крошево. Кто-то позади хватает его, поднимая на ноги и жестоко забирая от гризли, не позволяет быть с ним при последних вздохах, силой оттаскивают и пугаются, когда зверь громко воет, делает попытку подняться, но тут же падает, не сделав и полноценного шага. Даже умирая, пытается защитить юношу. Вспышка молнии забирает блеск в глазах животного, группа людей вторгается в лес, уводят с собой и хранителя, оставляя смерти час торжества, но она где-то опаздывает.        Опаздывает и Чон, когда позволяет доктору вытащить пулю. Должно быть, миссис Эмис рассчитывала, что с таким ранением мужчина не сможет передвигаться, именно на это и был расчёт, когда она договаривалась с Фостером, желающим, дабы метис им более не мешал. Только никто не принял во внимание чувства мужчины, которые не сломить ни одной пулей, его силу слова, что клятвой звучала юноше – он обязательно должен вернуться. Поэтому, как только доктор заканчивает перевязку, озвучивая предостережение в ближайшие часы не подвергать ногу напряжениям, чтобы не вызвать кровотечение, Чон поднимается, игнорируя боль, и покидает особняк, седлая лошадь. Чонгук не знает, как ему остановить аристократию, у него снова нет плана, хуже того, даже сил, чтобы хоть что-то сделать, потому что Чарлз вряд ли отбыл лишь в компании Фостера в намерении в одиночку избавиться от зверя. Но и оставаться вдали, не сделав ни единой попытки, он не имеет права, надеясь, что достаточно смог уверить Тэхёна в том, что его чувства не были ложью. Лишь бы успеть. Внезапно в округе раздаются хлопки выстрелов, заставляющих лошадь остановиться, попятиться назад, почувствовав опасность, а Чон её за поводья заставляет развернуться к первоначальному пути, приказывает бежать вперёд, слыша эхом угасающий второй залп. Тишина стоит звоном в ушах, Чонгук надеется, что им не удалось остановить Борама, это невозможно. Зверя леса не сломить, потому что за всё это время им не удалось сломить хранителя. Издалека заметен стоящий автомобиль, рядом не видно людей, ни души и, лишь приблизившись, Чон замечает его. На земле лежит зверь, перед ним следы когтей попыток последовать в лес за хранителем и спасти его, не позволить грязным руками аристократии забрать юношу. Чонгук спускается с лошади, оступаясь от боли в бедре, почти падая, но всё же доходит до гризли и опускается к нему, находя под ним насыщающуюся кровью землю. Сегодня их несправедливо судили пули. — Прости, — Чонгук касается головы гризли, поднимающего на него ещё живой взгляд, — прости, Борам, прости, но тебе надо встать. Я один его не спасу, понимаешь? Он просит слишком много, это жестоко, но Чон всё равно взывает к духу леса: — Ты мне должен помочь, Борам, подчинись моему слову, я прошу тебя, — просил сделать это лишь раз, берёг этот приказ и надеялся, что никогда не озвучит его. И пусть слова Тэхёна станут для него шелестом листьев. — Убей, — твердит Чон, поднимая голову гризли и заставляя услышать его, — убей их всех. Лишь так Тэхён по-настоящему обретёт свободу, которую не смог подарить ему Чонгук. Первые прохладные капли дождя оседают на ладонях, заставляя Чонгука ощутить жизнь, наполняющую животное, что-то непостижимое для сознания, потому что зверь с громким сбитым фырканьем опирается лапами на землю, пытается подняться, подчиняется мужчине. Слабость его тела является дрожью опоры, но Борам не слаб духом, потому как аристократия не смогла убить в нём душу, которой когда-то поделилось дитя природы. Дух леса поднимается вновь, дабы завершить своё предназначение преданностью, и направляется в сердце Норд.        Только сердце леса больше не наполнено жизнью, там не осталось ни души, Норд умирает вместе со своим хранителем. Былые яркие краски леса померкли до бледно-зелёных и серых оттенков, птиц не слышно, а погода плачет вместе с дитя природы, оплакивает тяжёлую потерю. Из-за мутных слёз юноша снова спотыкается, не замечая выученные наизусть корни деревьев, но упасть ему не позволяет сильная хватка следующего позади наёмного мужчины, который до сих пор оборачивается, пребывая в страхе от увиденного собственными глазами зверя. Легенда лжёт, никакой это не свирепый дух, а прирученный дикий зверь. Не заметив остановки, Тэхён врезается в спину аристократа, задевает проткнутую остриём собственного лезвия руку, не сдерживается, всхлипывает от боли не снаружи – внутри, и ощущает, как его хватают за одежду и встряхивают. — Не скули, Борам! — рычит Чарлз, изрядно устав от жалости юноши. — Нашёл по кому плакать, это же просто животное… — Животное здесь только ты! — кричит, срывается, позволяя своей боли вырваться наружу. Это больше не забавляет, не вызывает усмешку – с этим мальчишкой слишком много мороки, и Оливер уже давно перестал считать его забавным. Оскорбление в этот раз отпускается, потому как раздаётся известие, что сердце леса найдено – впереди горят огни, зажжённые прогрессом. Группа людей выходит на поляну, которая меж деревьев прячет опустевшие дома, Фостер крайне брезгливо осматривает строения, которые выглядят ещё беднее, чем те, что стоят в деревнях, пока Чарлз в недоумении переводит взгляд на юношу. Хранитель снова испортил его планы. Но даже это не останавливает аристократию, и Оливер толкает юношу дальше, приказывая всем оставаться здесь и направляясь к скалам, где добывают уголь. Тэхёну кажется это странным, будто никто из них не знает, что путь был завален и туда не подобраться, и удостоверяется в этом, когда видит неподдельную реакцию на увиденное Оливера – его эмоции чередуются неверием и яростью. — Что это такое?! — Чарлз хватает юношу и показывает в сторону завала, вызывая на заплаканном, испачканном в крови лице усмешку. — Дункан забыл упомянуть перед своим отъездом? — впервые озвучивает ненавистное имя и ощущает на губах отвратительный вкус собственных слёз, грязи и крови. Или Чон сделал это нарочно, забрав свои деньги за чувства хранителя и сбежав, пока правда не была раскрыта. Тэхён не знает и не желает слышать ответа, он не сильно сожалеет о прошлом, не видит смысла думать о будущем, а настоящее больно бьёт в живот и толкает к острым камням скал. Их негодование, гнев и разочарование не вызывают у юноши усмешку, ему ничуть не легче от того, что им всё же удалось сорвать планы аристократов, на душе противно и грязно, ему никогда не вычистить из себя предательства. Он сказал, что прошлые ошибки не определяют его будущее, но почему-то будущее определилось именно по опыту прошлой ошибки – хранителя смогли обмануть один раз, значит получится и второй – а, когда предают его доверие, в этом нет его вины. Тогда чья вина, если Тэхён позволил снова так близко подобраться к себе, довериться и воспользоваться своими чувствами? — Тогда просто подождём, — предлагает Чарлз, — народ всё равно вернётся за ним, там и заставим их всё это разгребать… — Думаете, у вас есть на это время? — уточняющим намёком интересуется Синглтон, доставая из кармана сигару. — Вы намереваетесь оставить мальчишку здесь? Что, если за ним придут? — говорит о метисе, которого им не удалось полноценно остановить, чтобы их последующие планы не были нарушены. — Просто избавьтесь и от него. Как легко даются высшему обществу такие громкие слова. Для них жизнь ничего не стоит. Хотя нет… жизнь и чувства Тэхёна всё же были проданы за какую-то цену. Юноша больше не слышит омерзительных слов их беседы, нащупывает только острый осколок камня и сжимает его в ладони, думая, что вправе отнять чью-то жизнь. Ведь они отняли его душу. Но намерения оказываются прерваны криком из поселения, вначале неразборчивым, заглушаемым мелкими каплями дождя, а после доносятся первые выстрелы с напуганными, раздирающими глотки воплями: — Это зверь! Свирепый дух леса восстал, чтобы навсегда прогнать со своих земель чужаков. Тэхён вновь делает вдох, ощущая тошнотворный запах сигары, которую мужчина от услышанного роняет на землю, уходит вперёд Оливера, всё ещё не имеющего возможности быстрого передвижения из-за ранения, и заставляет себя подняться. Медленно из-за боли в теле, к которой он и вправду привык, потому что такую не мог ожидать, опираясь раненной рукой о скалу позади и следует за Чарлзом – он не позволит никому покинуть лес, они тут все до единого останутся и станут его частью. А в поселении нарастает душащая страхом паника, люди видят зверя, в которого были спущены десятки патронов, но ни один сердца не достиг, стреляют вновь, не понимая, что лес своего хранителя защищает. Борам, преисполненный яростью, юношу ищет, когтями разрывает плоть тех, чьи дула на него направлены, оставляет иных, кто бросает оружие и бежит, зубами вонзается в хрупкие кости. Исполняет единственный приказ. Беспорядок оказывается разрушительным, вспыхивает огонь, загораются дома, пламенем загораживая свет подаренных звёзд. Оливер в ужасе цепляется взглядом за намокшую шкуру зверя, раздирающего каждого на своём пути, в ней застревают грязь, кровь и пули, дух всё это поглощает, превращаясь во что-то безобразное и пугающее. Мужчина делает шаг назад, осознавая, что у них нет другого выхода, кроме как попытаться спастись бегством, и мысленно желает остальным удачи, потому что Борам его самого тронуть не сможет – юноша слишком привязал гризли к нему – оборачивается и останавливается. Впереди хранитель, преграждающий ему путь, в ладони сжимает кусок острого камня в намерении не позволить аристократу так просто уйти. К нему привязанности у юноши нет. — Чёрт бы тебя… У Тэхёна по щекам грязные полосы от слёз, в глазах не отражается ничего живого, золото погасло, чернота, точно как у зверя, поглощает в нём всё человеческое. Юноша делает шаг, начиная сокращать меж ними расстояние, Оливер судорожно пытается вытащить из-за пояса одной рукой револьвер, пока хранитель ловит себя на единственной мысли – надо было позволить Дункану убить его в прошлый раз. Первая попытка оказывается безуспешной, впрочем, у юноши никогда не получалось с первого раза, поэтому он оказывается в размытой дождём дороге, пачкаясь в густой грязи, сверкающей разгоревшимся пламенем леса. Чарлз тоже роняет оружие, поддаваясь собственному волнению, пока стоит спиной к разъярённому зверю, не успевает поднять, когда Тэхён пинает по револьверу и камнем разрезает мужчине его бедро, по прошлому ранению – знает, где его слабое место. Следующий замах прерывается ударом, сбивающим Тэхёна с ног и теряющего из ладони осколок, а он всё равно опирается на руки, снова поднимается, потому что падать хранитель привык. Он падал с деревьев, когда засыпал от изнуряющей работы; падал на пол и углы мебели, когда Чарлз уставал разговаривать с ним; падал на камни от усталости. Ударяя сапогом по бедру лёжа на спине, Тэхён заставляет мужчину опуститься на одно колено, пользуется этой возможностью, находит в луже осколок камня и поднимается, резким движением острой стороны рассекая аристократу шею. Вдох, камень из ладони падает на землю, омытый чужой кровью, юноша делает шаг назад, не слыша шума вокруг, но ясно осознающего – он оставил смертельную рану. Чарлз ладонью пытается зажать шею, захлёбывается собственной жадностью – Тэхён просил его всего лишь дать им уйти. Теперь не уйдёт никто. Юноша переводит взгляд на поселение, разрушенное, сгоревшее, ливень пожирающий огонь усмиряет, а зверя никто не сможет – гризли валит Фостера на землю, наступает на него лапой до треска костей, приближается, с кровавым оскалом смотря на того, кто возомнил, будто эти земли принадлежат ему. — Борам, не надо! — кричит Тэхён, понимая, что не успеет добежать. А Борам слышит шелест листьев. Никто из них не заслуживает прощения. Тэхён отворачивается, не желая видеть того момента, когда душераздирающий вопль заполняет опушку, а после в ливне остаётся лишь тишина. Тэхён открывает глаза, с ресниц которых стекают ручьём капли, смывающие с волос землю, поворачивается и видит чёрный взгляд, где ярость отступает, возвращая гризли вложенную в него душу. Юноша идёт навстречу, совсем его не боится и останавливается, где зверь исполняет свой долг перед дитя природы и падает в бессилии к нему в ноги. Сиплые вдохи становятся тише, когда Тэхён падает на колени и начинает привычно вынимать из шерсти застрявшие листья и веточки, а Борам кладёт голову на его ноги, позволяя ему делать это. Призрачный рёв зверя растворяется в листве, на тропе никого не видно – дитя природы остаётся с хранителем в час, когда лес накрывает покоем его душу. И юноша прижимая сжатую в кулаке ладонь к груди, склоняется и громко плачет, срывая в рыданиях голос, обнимает гризли, прикрывающего свои глаза, и больше не слышит его. Борам возвращает душу подарившему её. Позади раздаётся щелчок, знакомый юноше своим предназначением, оттого он оборачивается и видит Чарлза, успешно нашедшего свой револьвер до собственной гибели. Аристократ не желает позволить так просто убить себя и поднимает дуло к хранителю, нажимая на спусковой крючок. Звучит громкий выстрел, Тэхён даже не успевает закрыть глаз, а потому видит, как на рубахе мужчины начинает расплываться пятно, и тот окончательно падает, загрязняя чистую землю своей аристократской кровью. Юноша оборачивается, переводя взгляд вперёд на того, кто выстрелил, и видит его. Не успел, пришёл поздно, но не достаточно, чтобы ненавидеть себя ещё больше. Чонгук вернулся в место захоронения леса Норд. Монотонный шум ливня на некоторое время заглушает удары сердца, юноша смотрит на перевязанную ногу мужчины, где вновь открытая рана питает кровью ткань, не может понять, что Дункан делает здесь, когда должен быть в столице. Ничего не понимает, опускает взгляд к Бораму, касается его и не чувствует ответа от гризли. Его не чувствует. Там внутри пустота, ненужная ему душа, он ведь её подарил, а подарки не возвращают. Шаги рядом не отрезвляют затуманенное болью потери сознание, чужие касания отдалённо жгут, юношу поднимают, пытаются поставить на ноги, что-то говорят про то, что сюда скоро вернутся, и ему надо уходить. Пытаются спасти то, что невозможно. — Не трогай меня… — Тэхён слабо сопротивляется, отталкивая от себя руки, сам неровно на ногах стоит, но заставляет отпустить, оборачиваясь и крича: — Не прикасайся ко мне! Ему больно, и он с этой болью не справляется. И Чонгук его от этого пожирающего чувства не избавит. Юноша смотрит на гризли, делая шаг назад, не позволяет к себе даже приблизиться, срывается и убегает, не желая принимать произошедшее. Мир за лесом всё тот же, союз – это очередная сделка, цена которой всегда жизнь.

𓆱 ⸙͎ ⸙͎ ⸙͎ ⸙͎ ⸙͎ 𓆱

Конец лета наступает слишком рано, заставляя листву желтеть и опадать с незавидной скоростью – проливные дожди длились все два месяца. Природа плакала вместе со своим дитя. Чонгук заходит в открытое ночное заведение не столько от собственного желания, сколько вынуждено, по приглашению, снимает пальто и оставляет его на одной из вешалок, взглядом находя нужного ему человека, сидящего за стойкой у разнообразия напитков. Непринуждённой походкой Чон направляется вглубь заведения и останавливается рядом, занимая высокий стул и тут же получая бокал, в который наливают янтарную жидкость. — Вы всё ещё пьёте коньяк, мистер Чон? — вежливо уточняет дама, когда бокал её собеседника уже оказывается заполнен. — Ради вас сделаю исключение, мисс Эмис, — метис кивает в знак приветствия головой и, не тратя времени, нескромно переходит к делу: — чем обязан вашим звонком? — Хотела просто повидаться, — отвечает вдова, унаследовавшая всё состояние супруга и позволяющая себе коротать ночи в подобных заведениях. — Никогда прежде так долго не скучала по мужчине. Мне не хватает прежних времён. Когда как для Чонгука те времена превратились в бесконечный кошмар. Утром следующего дня в лес пожаловали другие люди, среди которых были те самые счастливчики, сумевшие сбежать от зверя леса, там и нашли метиса, пребывающего в крайне удручительном состоянии своего здоровья. Чона отвезли в резиденцию, наложили новые швы, переодели в сухую одежду, уложили в постель с горячкой – он всю ночь пробыл под проливным ливнем. Что он там делал, нынешняя мисс Эмис не упомянула, заверив, что мужчине просто удалось выжить – она решила сохранить истинное положение дел в секрете. Несколько дней Чонгук пребывал в бреду, звал хранителя, желал ощутить тепло его рук, но, открыв глаза в ясной памяти, перед ним была лишь дама. А в лесу Борам был тщательно укрыт листьями и ветками – народ туда так и не вернулся. Пропал и Тэхён. Первые недели Чон искал по окрестностям, проверил весь лес, ходил по деревням, ни одного знакомого лица не находил, когда как во снах всегда видел только его. Терзал душу вопрос, собственное ли это желание юноши скрыться от него, уйти и не возвращаться, не выслушав и слова объяснений, или его склонили считать, что он виновен в его боли. Утра для Чонгука стали ненавистными. Открывая глаза, мужчина вновь оказывался в резиденции вдовы, учтиво дающей мужчине время на эти муки и оставляющей собственные желания при себе, думал, куда в этот раз ему отправиться, и окажется ли этот выбор верным. Спустя месяц Чон вернулся в ближний город от глупой мысли, что юноша мог убежать туда, и оставил запрос на поиски пропавшего, положив на стол нарисованный портрет хранителя леса. Долго находиться в этом городе не получилось – знакомые места сильно давили на сердце, возвращая воспоминания одного из лучших дней. Таким образом однотонных дней миновал целый сезон, а ветер так и не принёс ни одно из имён юноши. — Поймите, я имею некие сожаления, — признаётся мисс Эмис, — начиная с того, что я вначале всё же упустила вас, заканчивая неправильным выбором пути, которым хотела заполучить вас. — Но вы получили свободу и целое состояние, разве могут остаться сожаления? — Как видите, — дама поднимает бокал и делает несколько глотков, наконец понимая, что есть что-то дороже денег в банке и высшего общества. Как Чонгук отказался от этой жизни ради чувств к юноше, так и мисс Эмис осознала, что все её владения пусты, потому как среди них нет мужчины. — Я нашла его, — сообщает мисс Эмис, поворачиваясь к мужчине, чтобы увидеть в его глазах до сих пор мерцающую надежду. Сейчас там вспыхивают те же чувства, немного израненные прошлым, но горящие всё той же силой и данным обещанием – он вернётся. Чон не слышит в этом признании лжи, дама откровенна с ним, даже если желает совершенно иного, она понимает, что никогда не получит себе этого мужчину. Внутри что-то тяжелеет, заставляет вновь дышать и молчать, чтобы не пропустить озвученного места. — Я о многом не попрошу, — дама слегка улыбается, — просто составьте мне прелестную компанию в этот вечер, потому как вполне возможно я вижу вас в последний раз. Мисс Эмис остаётся романтичной, называя причиной своего молчания последнее свидание с мужчиной, когда как до банальности последний поезд уже отъехал, и Чон будет терзать себя невозможностью уехать. И мужчина принимает это условие, прося работника заведения оставить им целую бутылку коньяка на двоих.        Следующее утро для Чонгука становится не настолько ненавистным: на перрон пребывает первый ранний поезд в час, когда солнце только-только отгоняет синеву с горизонта. Встречающий персонал предаётся лёгкому удивлению, когда обнаруживает, что у мужчины совершенно нет багажа, не подозревая, что он отправился в путь с некоторыми мятыми купюрами прямиком из ночного заведения. У него есть несколько часов на сон, где он вновь увидит любимые очертания, но в этот раз, открыв глаза, увидит и снова – дама сообщила, где лесной народ нашёл своё пристанище. Чон там не искал, слишком далеко, он не думал, что туда смогут уйти. Отдалённая от городов местность, уже знакомая своим суровым характером отсутствия дорог, встречает мужчину палящим солнцем, пылью и полным отсутствием душ в округе. Не видать и проезжающих мимо тележек, здесь лишь поля, с которых уже собран некоторый урожай, и ветвистая протоптанная дорога. Чон делает вдох и первый шаг, начиная путь, который ему совершенно неизвестен, но который может привести его к цели. За всё время дороги на пути встретилась лишь одна душа, указавшая направление для чужака из большого города, и лишь спустя долгие часы, когда приходится вновь снимать обувь, чтобы вытрясти оттуда песок, Чон замечает вдалеке реку, по обе стороны от которой начинается разрастающийся посёлок. Там приняли лесной народ, дали им кров, построили дома, наделили работой. Где-то там его ждёт юноша, истосковавшийся по шёпоту листьев и песням леса – из деревьев здесь только редкие плодовые, а на них даже не посидишь, не говоря о разговорах, которые так любил слушать хранитель. Чонгук ускоряет шаг, не обращая внимания на усталость тела от долгой дороги, чувствует, как сердце наполняется теплотой от предвкушения встречи, когда он увидит юношу не в образе своих снов, а перед собой. Чон попадает на глаза первым жителям, на каждого смотрит, ищет среди них лишь одного. А потом замечает дитя, знакомого своим лицом, и тот останавливается, завидев человека, дарящего звёзды, и резко убегает, роняя из своих рук корзинку с фруктами. Бежит к хранителю. Чонгук слышит знакомую речь, всё ещё отличающуюся от других, следует за дитя в сторону поля, где среди высокой травы видит его – юношу, придерживающего соломенную шляпу от ветра, всё так же хмурящего брови от шума криков и отвлекающегося от работы, поднимая взгляд в сторону, куда указывает дитя. Золотой взгляд сталкивается с чёрным, заставляя мужчину остановиться, не делать и шага к нему. Тэхён неотрывно смотрит, будто уверяя себя, что Чонгук взаправду вернулся. Страшно приближаться, Чон совершенно не знает, желает ли вообще видеть его юноша, причиняет ли он ему боль своим присутствием, остались ли к нему хоть какие-нибудь чувства. Первый шаг даётся невыносимо трудно, Тэхён снимает с рук перчатки, оголяя шрам на обеих сторонах ладони, и срывается на бег, сталкиваясь с Чонгуком в объятьях. Слишком больно, но уже не страшно – юношу прижимают к груди, он вновь в своём безопасном месте. — Я забираю тебя, Тэхён, — твёрдо говорит Чон, обещая, что больше никогда не позволит ему уйти. — Всего тебя себе.

Жить, дышать и раствориться в нём.

Чтобы касаться его волос и связывать их шёлковыми лентами, собирать утренние лучи по его коже, когда он ещё спит, и всегда, возвращаясь, знать, что найдёт его в своей постели. — Забери! Чтобы сцеловывал своё имя с его губ, позволять слышать, как он задерживает дыхание от поцелуев с ним. Видеть блеск глаз и падающие там звёзды, собирать слёзы и прятать в своих руках. 

От всего мира спрятать.

Красная стрелка компаса указывает на того, с кем суждено встретиться. Кажется, это всё-таки оказывается правдой, потому как, поднимая взгляд к вещам на земле, среди инструментов и мелочей Чонгук видит компас. Тэхён ждал его возвращения, чтобы уйти, оставив лесу шёпот о его хранителе.

Легенда леса Норд – его дух.

Борам.