𓆱 ⸙͎ ⸙͎ ⸙͎ 𓆱
Любой уважающий себя аристократ знает цену собственного времени поминутно, но поистине оно становится бесценным, когда приходит час для сделок. Этот промежуток времени растягивается подготовкой ко встрече с самого утра, сопровождаясь лёгким раздражением от суеты вокруг, незавершённых дел, дальнейших целей, которые необходимо достичь, и попутных накладок в виде отсутствия нанятого работника. Дункана последний раз видели утром третьего дня тому назад в компании миссис Эмис и Делфии, а последний, кто имел честь провести с ним короткую, но информативную беседу, запивает своё пулевое виски, желая собственными руками прикончить метиса, забравшего то, что принадлежало ему. В конце концов к вечеру приходится надевать маску успеха перед гостями, будто планы взаправду продвигаются своим чередом, застёгивать запонки на новом костюме, вышедшим на витрину бутика два дня тому назад, и разливать стекающимся в отдалённой резиденции гостям по бокалам вина, чтобы скрыть за опьянённой беседой истину. Лес Норд остаётся непокорённым перед аристократией. На площади перед парадным входом собирается целая коллекция последних выпущенных автомобилей, лакеи не успевают открывать дамам двери, как те с тяжёлым вдохом признают роскошь особняка, но оставляющую желать лучшего дорогу до этой дикой местности. Яркие блики многочисленных камней в туфлях не привлекают внимания больше, чем те же камни, увешанные на открытом декольте совершенно нескромных пышностями и вычурностью платьев, потому как показатель финансов аристократа – это наряд его супруги. Нынешняя мода располагает разнообразием цветов, а к лету допускает самые яркие оттенки, которые пестрят тканями в отражении бокалов. Миссис Эмис выбрала наряд чуть скромнее, чем прибывшие гости, её давно уже не прельщает это открытое женское соревнование – затмить своим блеском других – и она выбирает не сиять, а поглощать. Насыщенное глубоким синим, почти чёрным оттенком платье, ластится по фигуре дамы, словно вода, огибающая каждый изгиб, стекая совершенно непышной юбкой к высокому каблуку чёрных туфель. Для иных дам это – насмешка, для знакомых – привычный вызов моде, для мужчин – роковое соблазнение. Пока иные своими камнями пытаются кричать о своём финансовом положении перед другими дамами, миссис Эмис очаровывает их мужчин. — Ах, для чего Фостеру искать драгоценности в лесах, когда он уже заполучил самое дорогое? — нескромно льстит мужчина, одаривая ладонь миссис Синглтон жарким поцелуем. — В столице без вашего присутствия было крайне удручительно! Когда планируете возвращение? — Как только начнутся работы на границе Норд, — заверяет дама, — хотя, мне порой кажется, этот особняк положит начало строительству площадки для летнего отдыха – многим аристократам придётся по душе отправлять своих супруг в отдалённую местность. Миссис Эмис не упускает возможности не слишком явно обличить своего супруга в намеренной ссылке дамы сюда из цивилизации, скромно улыбаясь, будто это лишь шутка. Однако по взгляду Фостера, изрядно утомившегося от слухов о романах своей супруги, эта идея кажется очень даже не дурной. Если он сможет удержать её рядом, потому как у дамы на этот счёт свои планы, касающиеся Дункана, присутствие которого до сих пор не видно. Эмис изредка бросает взгляд на коридор, где ожидает увидеть метиса хотя бы потому, что он обязан появиться здесь не столько от важности данного съезда, сколько для собственного имени – Фостер намерен несправедливо уволить его, и это расторжение сделки падёт на Дункана невыгодной тенью его личности, и проблематично будет вновь выбиваться в высшее общество. Если он, конечно, ещё намерен делать это, потому как его отсутствие последние несколько дней внушают мысли, будто мужчина взаправду ищет другой путь – не позволить прикоснуться аристократии к лесу. И когда уже все гости собраны, фужеры повторно заполнены напитками, а главные магнаты Англии собрались в стороне, чтобы обсудить дальнейшие дела, в доме раздаётся хлопок двери, которую не открыл дворецкий для прохода гостей. Среди лёгкого женского щебета и безмолвия тех, кому излишний приход показался странным, раздаётся звук ударов каблука сверкающих лакированием оксфордов по паркету коридора, усиливающийся парным шагом рядом, заставляя взгляды устремиться на вошедших. Яркий контраст светлых волос, гладко зачёсанных назад, с чернотой костюма-тройки заставляет присутствующих пытаться вспомнить имя юного аристократа пред ними, а компания Дункана позади, одетого в обычную одежду рабочего класса, что представляет из себя сапоги, свободные штаны и дешёвую рубашку, вызывает ещё большие сомнения. На лице незнакомца обнажается усмешка, ладони прячутся в высокомерном жесте в карманы брюк, а взгляд с аристократии падает на секунду вниз – конечно, его никто не знает. Но завтрашним днём все газеты будут кричать его имя. Хранитель леса покинул свои земли, чтобы лично представиться аристократии. — Мистер Дункан! — с восторгом восклицает Делфия, скрывая лёгкое недоразумение от вида мужчины, представшего без костюма. — Не представите своего… спутника? — С огромной радостью, — соглашается Чон, переводя взгляд на Фостера Синглтон. — Это – Тэхён, — касается ладонью плеча юноши, жестом обозначая, что отныне он всегда будет стоять за ним, — хотя многие из вас могут знать его, как хранителя леса Норд. Легенда предстаёт перед аристократией воочию, оставляя за чертой то, что этот юноша держит под контролем – свирепый дух леса. Открывается и честность слова Дункана, по которому дано обещание обрести с народом Норд союз, и он этого добился – сам хранитель здесь, чтобы заключить сделку. Миссис Эмис, повстречавшая юношу ещё до этого вечера, находит в нём незнакомые черты аристократов, несвойственные дикарю, и расхождение в словах Оливера, заверявшего, будто он держал под контролем хранителя. Этот юноша не похож на того, кого можно удержать, потому как ясно видно – это он тот, кто держит Дункана. Вспыхивающий интерес к дикарю, о коем ходили лишь слухи представления необразованного, вечно запачканного в грязи, больше похожего на животное, чем на человека, разгорается ещё сильнее, когда Тэхён улыбается и поддерживает беседу языком Англии, вызывая неподдельный восторг публики. Как и говорил Чонгук – аристократы, это сборище зрителей, ожидающие денег и развлечений. И Тэхён должен стать тем, кто предоставит им это. — Что он задумал?! — гнев шёпота Фостера нарушает наблюдение миссис Эмис за Дунканом, не делающего попыток отвечать на вопросы за хранителя. — Не имею и малейшего предположения, — с улыбкой, дабы не вызвать подозрения окружающих, отвечает дама, заинтригованная столь неожиданным поворотом. Но что бы это ни было, Дункан уверен, что это сорвёт планы Фостера. Как он сделал это с Чарлзом, лишив его главного источника дохода и поставив под угрозу его имя среди аристократии. Пока об этом ещё неизвестно, вынужденная пропажа Оливера, скрывающего своё прискорбное состояние, чтобы скрыть и истину, произошедшую в лесу, не позволяет общественности узнать то, что намерено скрывает и мистер Синглтон – сердце Норд хранит в себе большое богатство. Фостеру и Оливеру невыгодно, чтобы об этом знала вся столица. Выгодно Тэхёну, прибывшему сюда, как аристократ, потому как он и есть владелец сердца Норд. Чонгук намеренно игнорирует взгляд хозяина данной светской встречи, не спешит оправдывать свои действия перед Фостером, не нуждается в его одобрении и услугах. Сделка считалась расторгнутой ещё тогда, когда Синглтон заявил, что ни о какой взаимовыгодной сделке не было и речей, буквально подставляя Чона и вынуждая его бросить эту работу. Метиса не раз обманывали, но более он не позволит так поступать с ним. Не сейчас. Сейчас Чон прислушивается к незаметной для других дрожи в голосе Тэхёна, произносящего готовые заранее фразы, подталкивающие аристократию задать главный вопрос. Но пока звучат непринуждённые от чистого любопытства: как давно хранитель посещает высшее общество, имея поставленную речь и уверенность, заключающуюся в его невероятной харизме и подаче себя. Правда в том, что юноша изначально был таким, а Чон лишь дополнил к его образу немного аристократских черт: высокомерие взгляда, ровной осанки и вычурности движений, как, например, взятие бокала с подноса у проходящего мимо работника – не принял ни одного от других, а взял сам. Заберёт всю власть над лесом. Хотя утро этого дня выдалось для них особенно сложным, начиная с неуверенности Тэхёна в себе, заканчивая проблемой выбранного костюма, в котором юноше ужасно некомфортно – всё слишком облегающее на фоне той одежды, которую он привык носить. «Кажется, она стоит дорого, потому что никто не хочет в ней мучиться». Но взгляд, упавший в собственное отражение, на миг признал, что ему нравится, как он выглядит. Чтобы быть неотразимым, Тэхён должен был признать, что выглядит так на самом деле. — Так значит, вы намерены заключить сделку? — звучит долгожданный вопрос, заставляющий юношу на пару секунд сбросить маску своей собранности, старательно созданную Чонгуком за те же пару дней. — Ваше появление здесь неслучайно, — продолжает один из аристократов, заинтересованный происходящими и явно незапланированными Фостером событиями, — я бы даже сказал, что вас здесь никто не ждал. Намёк на статус дикаря без силы слова, без права на мнение и выбор – его здесь не ждали, потому как любые решения априори должны быть приняты без него. А хранитель самовольно пришёл диктовать свои условия. Улыбка возвращается вместе с уверенностью, Тэхён ощущает опору позади себя, помнит слова Чонгука, заверяющего, что он не отойдёт от него ни на шаг – а если упадут, то упадут вместе. Тэхён никогда не останется один. Поэтому юноша поверхностно проводит взглядом по присутствующим, убеждаясь, что всё внимание сейчас достаётся ему, и приводит план Чона в реальность. — В лесу вас тоже никто не ждёт, — с присущей настоящему характеру язвительностью отвечает Тэхён, но не позволяет этой дозволенности оставаться оскорблением в глазах присутствующих, — однако я позабочусь, чтобы чей-то приход остался неуслышанным зверем леса – заключите со мной сделку, и я открою путь к добыче угля на своих землях. Открытая истина, хранившаяся в сердце Норд, о которой намеренно умолчал Фостер, чтобы забрать и это богатство себе, получает ожидаемый Чоном эффект волнения и восторга – каждый присутствующий может получить дозволенность хранителя. Именно это и было планом Чонгука, не имеющего власти или статуса, чтобы самому защитить лес – его можно использовать сделкой с другим, кто не позволит Синглтон прийти с огнём и пулями, и использовать того, у кого больше власти, чем у магната. — Этот лес принадлежит мне! — заявляет Фостер, не собираясь позволять дикарю разрушать его планы. — Не весь, — впервые встревает Дункан, побывавший в городе прошлым днём, чтобы в этом удостовериться, — вами скуплена лишь его восточная часть. А потому сердце леса остаётся полностью во владении его хранителя. У каждого находящегося здесь аристократа есть шанс обрести сделку, способную возвысить своё имя в Англии. Чонгук тоже такую возможность имел, ему было ещё проще заполучить прекрасные перспективы для будущего без пресмыкания перед аристократией, а он больше в место рождения угля не возвращался. Мужчина каждое утро оставался рядом с Тэхёном, чтобы заставать его пробуждение, потому что прошлые ошибки не должны определять будущее, а юноша выбрал своим будущим Чонгука, который в свою очередь сделал выбор не в пользу своего английского имени. — Что за вздор! — обескураженный мистер Синглтон поверить не может, что метис посмел раскрыть эти факты на всеобщее обозрение, не позволить и ему прикоснуться к лесу. — Эти земли не могут принадлежать мальчишке!.. — Они мне и не принадлежат, — Тэхён обнажает ненаигранный презирающий высшее общество взгляд и расплывается в победной улыбке. — Зверь – властитель земель леса. А юноша тот, чьему слову подчиняется свирепый дух. Теперь миссис Эмис прекрасно понимает позицию Дункана, путь, который он рискнул выбрать: не пачкая собственные руки, он стравил аристократию меж собой. Остаётся лишь выбрать из предложений то, что приведёт к взаимовыгоде как со стороны аристократа, так и со стороны лесного народа. И хранитель не допустит повторной ошибки своего доверия, потому как за его спиной в этот раз стоит Чон. Дама лишь приподнимает свой бокал, смотря в глаза метиса, и делает глоток за него, признавая его победу. Тэхён ставит нетронутый бокал вина на стол, отходит из центра зала, цепляясь за рукав рубахи мужчины, и зовёт за собой, оставляя воцарившиеся споры желающих заполучить богатство леса. Чонгук открывает перед юношей дверь, пропуская его на крыльцо особняка, где в такой час нет ни души, а свет из окон льётся силуэтами на камень, слышит тяжёлое дыхание, переводит взгляд и находит сброшенную маску. Тэхён рукой облокачивается на стену, другой расстёгивает пуговицы у горла, делает глубокие вдохи и расслабляется, теряя выточенную осанку. — У меня так задрожали руки, — признаётся юноша, позволяя вдали от глаз признаться в своей слабости, — я думал, расплескаю всё в бокале или вовсе уроню его. Чонгук делает шаг ближе, скрываясь в той же тени, где стоит Тэхён, и подхватывает его за щёки, заставляя поднять голову. — Ты хорошо справился, — заверяет мужчина, не скупясь на похвалу, которая так необходима юноше, — ты был великолепен, — приближается и в самые губы шепчет: — мой мальчик. Мальчишка, которому подчиняется зверь леса Норд. И который находится в подчинении Дункана. Губы сталкиваются в поцелуе, желанном обоими, свободном, жадном и распаляющим сердца, громким среди ночной тишины, на фоне которой где-то там, за стенами, стоит шум споров. Тэхёну сейчас всё равно, у него выплеск эмоций необходимо забрать, выбить его из лёгких нехваткой от поцелуя воздухом, с кончика языка слизать, позволить ему сейчас немного безумства. И он этой возможностью пользуется, обхватывая опорной рукой Чона за шею, жмётся к нему ближе, вставая на носочки негнущихся лакированных оксфордов, и углубляет поцелуй, забирая всё, что ему принадлежит. Ведь Чонгук сказал, что его сердце ему не принадлежит. Тэхён отстраняется первым, обводя языком тепло губ мужчины, понимает, что ещё рано думать о полном успехе их плана, им необходимо вернуться и продолжить, обрести в лице одного из аристократов союзника для безопасности народа. Сейчас бросать всё особенно опасно, когда они поставили Синглтон в безвыходное положение, лишили его долгосрочных планов, почти нанесли урон его имени. — Я долго в этой душащей одежде не протяну, — предупреждает Тэхён, не собираясь застёгивать пуговицы на рубахе для безупречного внешнего вида. — Осталось немного, — заверяет Чонгук, выпрямляясь и убирая выбившиеся волоски за ухо юноши, — и я сниму её с тебя. Внутри что-то тяжелеет, скапливается щекотливым чувством, мурашками рассеиваясь по поверхности тела, и добивает согласием неровный выдох – юноша совершенно не против. Следы отметок принадлежности уже сошли с холста его кожи, новых Чон не оставлял, не перед этим выходом в свет, но после вновь позволит себе это маленькое желание. После всего он заберёт Тэхёна себе. Возвращение в зал отражается более уверенным шагом, юноша выглядит свободнее, потому как его уверенность внутри показывает такую же снаружи – он намерен показать, кому принадлежит власть над лесом, и показывает. Беседы не затрагивают тем, о которых Тэхёну сложно говорить, а потому его голос пока звучит твёрдо, совсем без дрожи. Чонгук останавливается неподалёку, не создавая впечатления, будто хранитель зависим от него, но всё ещё не сводит взгляда и в нужный момент, когда юноша не знает, какой ответ должен дать, подсказывает ему, кивая. Из зала пропадает Фостер, Чон его отсутствие давно заметил, и это не может не настораживать. Чонгуку прекрасно известно, что его план неидеален и имеет риски, но это всё, на что они могли пойти сейчас – привлечь всеобщее внимание. — Так это оказались вовсе не слухи, — миссис Эмис привлекает внимание метиса, не упуская момента его одиночества. — Лес и правда прячет богатства, а вы открытой возможностью не воспользовались. — Напротив, — мягко улыбается Чон, позволяя себе признать свой эгоизм, — одно я всё же оставил себе. Самого хранителя, потому как он и есть главная драгоценность леса в его глазах. — Признаться, я впечатлена вашей работой, — дама смотрит в тёмные глаза, находя ответ внимания к себе, — в нашу первую встречу хранитель показался мне… совершенно другим. Моя компания ему не пришлась по душе, но сейчас он не выглядит обременённым этим обществом. — Моих заслуг здесь мало, — опровергает Чонгук, ведь стойкость и защита того, что дорого сердцу, изначально были присущи юноше, чья кровь до сей поры остаётся неизвестной. Борам вполне может быть аристократом по родству. Они говорили об этом прошлым вечером, на что Тэхён лишь рассмеялся, так и не ответив, что мог бы с этим согласиться. Юноша никогда не пытался узнать, кто и откуда он, ему нравится жить в лесу, а его семья – выросший вместе с ним гризли. — Это и есть ваш план? — уточняет миссис Эмис, пытаясь узнать, стоит ли за этими намерениями что-то ещё. — Вы ждёте продолжения? — Не могу представить, будто вы и правда бросаете всё, к чему стремились столько лет, — дама отводит взгляд куда-то в сторону, — это на вас не похоже, Дункан. Я всё же питаю в сердце надежду, что это – ваша безупречная игра, и этот юноша – всего лишь ваш очередной план. Признаться по первости Чон тоже на это надеялся, когда осознавал зачатки своих чувств к хранителю. Ему хотелось верить, что это лишь часть его работы, а старательные попытки внушить юноше свои чувства к нему ошибочно осели тем же внушением внутри. А потом мужчину полюбили не за его статус в обществе, не его придуманное для удобства имя, не его деньги и манеры. То, за чем так долго гнался Чон, в глазах Тэхёна было вовсе незначительным, он не требовал от мужчины подарков, ему не важно его финансовое состояние, он не просил роскошного будущего – просил лишь не отпускать. — Надеюсь и вам предоставится возможность понять мои чувства, — признаётся Дункан, называя страсть дамы к нему всего лишь увлечением, потому как миссис Эмис видела своё будущее с ним лишь при звучащим в заголовках газет его имени, но никак не жизни с ним в классе рабочих. — А это тоже ваш план? Синглтон взглядом указывает за Чона, заставляя того обернуться и увидеть, как хранитель принимает очередной протянутый бокал и большими глотками опустошает его. Поспешная реакция заставляет миссис Эмис улыбнуться, потому как это точно не входило в план действий Дункана, который близится к окружающим юношу аристократам и проходит сквозь них, забирая почти пустой бокал из рук. Он должен был раньше подумать, что от волнения Тэхёна охватит жажда, а разнообразие вкусовых напитков не смутит его, не знающего последствий. Аристократия сделала слишком грязный ход, решив напоить хранителя, чтобы выведать то, о чём молчит трезвое сознание. — Не хочешь выйти на улицу? — намекает на вынужденный уход Чон, но видит, как юноша хлопает ладонями по своим бёдрам и восхищённо произносит: — Я чувствую как тяжелеют ноги, представляешь? — вино ломает тщательно собранный образ, рушит осанку и план, являя на глаза аристократии настоящую наивность. — Мне так весело, — Тэхён улыбается, не понимая, откуда внутри обманчивая лёгкость, — только перед глазами всё кружится… Он оказывается так слаб на алкоголь, совершенно не осознавая, что через достаточно быстрое время лишится полной способности контролировать всё что говорит и делает. Нельзя допустить, чтобы прозвучало то, где находится сердце леса, то, что зверь Норд – это всего лишь гризли, то, что аристократия уже сделала с хранителем. — Оставьте его, Дункан, — восклицает аристократ, нагло протягивая юноше очередной бокал, — хранителю же весело, не лишайте его нашего общества! — Вы обрекаете его на ужасное похмелье, — Чон перехватывает бокал, до которого почти дотянулся Тэхён. — На ошибках учатся, вам ли не знать этого, мистер Дункан? Эта ошибка может стоить жизни Тэхёну. Одно спущенное слово, открытая истина, и он лишится того, что так отчаянно защищает, ради чего приносил несравнимо огромные жертвы, и ради чего проделал весь этот путь. Он возненавидит себя, будет винить каждый день, пока это чувство не разъест его изнутри. И Чонгук этого не допустит. Чтобы не вызывать ещё больше сомнений, Чон садится рядом, позволяя Тэхёну громко смеяться и развлекать публику, ведь хранитель здесь именно для этого. Чтобы понравиться. Сама эта мысль для Чонгука отвратительна, но мир действительно таков, и разговор у Шефердов это лишь подтвердил – аристократы омерзительны настолько, что могут вложиться в понравившуюся им вещь. И Тэхён согласился, услышав этот план, и заверил, что для него это не будет чем-то унизительным. Унизительнее его прошлого уже ничего не может быть. Вскоре из зала пропадает и миссис Эмис, видимо, решившая узнать, куда со встречи исчез супруг, и Чонгук сосредотачивается на вопросах жаждущих ответов аристократов. Несмотря на своё состояние, Тэхён не говорит лишнего в сторону фактов, которых не следует открывать, но упоминает, как зверь Норд обнаруживает каждого, кто вздумает переступить черту леса, не пропуская никого без его разрешения, и открывает, что постоянно находится в момент встречи позади. Видел каждого, никого не пропустил. А когда его спрашивают, чем же так выделился Дункан, юноша смущённо опускает взгляд и с улыбкой произносит «на него показала стрелка компаса». «Это – компас. Он указывает на того, с кем тебе суждено встретиться. Разве тебе не интересно, почему именно я?» Это и вправду была та причина, по которой юноша дал Дункану шанс? Невероятно, Чон поверить в это не может, когда слышит, как аристократы вокруг смеются, не принимают этот ответ всерьёз, когда как для Тэхёна это было именно так. Чонгук отвлекается, когда ощущает прикосновение ладони к своему плечу и шёпот, оповещающий, что Фостер готов пойти навстречу и обсудить новую сделку при условии, что хранитель сейчас же скроется с глаз аристократов, не сделав выбора. Чонгук встречается взглядом с миссис Эмис, заверяющей, что это лучшее решение для обеих сторон, и мужчина вынужден согласиться – больше рисковать они не могут. Чон поднимается и с улыбкой заверяет, что хранителя пора отпустить, потому как он не способен принять решение, которое обязательно огласит завтра, и приобнимает юношу за плечи, заставляя подняться. Тэхёна немного шатает в стороны, а неудобная непривычностью обувь осложняет задачу, когда он спотыкается и падает в руки успевшего подхватить Чонгука. Расфокусированный взгляд смотрит в душу, ладони ползут по плечам, и прежде, чем снова встать на ноги, юноша подаётся ближе и шепчет: — Ты обещал снять с меня одежду, — почти неслышно, слышать никто и не должен, это только для Чонгука, — но из всех взглядов твой – единственный, кто меня не раздевал. Чон ощущает, как юноша сам отталкивается, крепко вставая на ноги, и направляется в коридор, где яркость света приглушается, а касаниям предоставляется больше вольностей. Юноша ждёт, один не уходит, полузакрытые веками глаза на мужчину поднимает, выходящего за ним следом, делает шаг, протягивая руки и окольцовывая талию, и жмётся к груди, не в силах вытерпеть, когда они скроются окончательно. Здесь, в коридоре, ходит прислуга, изредка выходят дамы, но Тэхёна это вовсе не беспокоит, он устал играть в аристократию, это забирает слишком много сил. Отвратительно замечать на себе их взгляды, липкие, они грязью на коже оседают, родниковая вода их не смоет, но здесь, в объятьях Чона, это ощущение пропадает, позволяет спрятаться от всего мира. — Забери меня, — просит, чтобы Чонгук сделал это прежде, чем кто-то рискнёт даже подумать об этом. В первую встречу Тэхён, возвращая пытавшегося спасти его от гризли аристократа, сидел рядом до самого рассвета, накладывая листья на ссадины и удары, и прежде чем уйти, не мог понять, почему именно этот мужчина не вызвал у него чувство опасности. Во вторую встречу хранитель дал себе слово выяснить, почему стрелка компаса в его руках указывает именно на него. Кажется, этой встрече и правда было суждено произойти по воле судьбы, потому что Чонгук забирает, поднимает юношу на руки и скрывается с ним на лестнице, ведущей на второй этаж. Нерешённый вопрос остаётся ждать разговора завтрашнего дня, этот светский приём более не нуждается в присутствии хранителя, и Чон на самом деле не планировал оставаться здесь на ночь. Вынуждают обстоятельства новой сделки с Фостером и состояние Тэхёна, который открывает глаза уже в одиночной комнате, когда чувствует мягкость постели под спиной. Чонгук присаживается на одно колено, принимаясь развязывать шнуровку оксфордов, как и обещал, снимает с юноши душащую одежду. Его касания наполнены нежностью, возможно даже каким-то чувством вины за то, что вмешал в планы Тэхёна, заставил выйти в свет и ощущать на себе эти взгляды. Ткань скользит по коже, обнажая изученные мужчиной изгибы и следы прошлого, Чон чувствует, как юноша поддаётся его касаниям, помогает себя раздеть, не испытывая подозрений в этих действиях – он мужчине доверился, ничего себе не оставил. — Тэхён, — мужчина касается тыльной стороной щеки юноши, замечая его жар, — ты как себя чувствуешь? — Так, будто это и есть моя жизнь, — признаётся юноша, ощущая, как под тяжестью тела прогибается постель – Чонгук садится рядом, подхватывая одеяло и натягивая на него. — Будто ты забрал меня себе, в свой мир. В этом мире одиноко даже среди стольких людей вокруг, здесь искренность вытесняется лестью, любые отношения – выгодой, и в этом огромном мире, наполненном прогрессом, нет места для юноши. Люди должны либо оставаться в классе общества, в котором были рождены, либо выбиться в аристократию и стать одним из них. Как бы много лет ни тратил на это Чон, ему так и не удалось стать аристократом, его сердце не может позволить отбросить человечность, эгоистично искать выгоду, копить деньги, предавать союзников. Высшее общество не место для таких, как Дункан, и тем более для таких, как Тэхён. Их там не поймут и никогда не примут. — Это не тот мир, в который я хочу тебя забрать, — тихо признаётся Чон, не тревожа сознание, отходящее ко сну. Чонгук тихо подходит к окну и распахивает его, впуская прохладу ночи, покидает комнату, намереваясь принести стакан воды, и прислушивается к смеху в зале, не собираясь туда возвращаться. Они бы здесь и не появились, не будь это так необходимо, возможно, покинули бы лес, не выдвигая никаких условий – эта добыча угля не нужна ни лесному народу, ни Дункану. Всё осложняет лишь то, что лес – это их дом, а город не то место, где они смогут жить, как прежде. Первый налитый стакан Чон опустошает сам, большими глотками проглатывает отвратительный вечер, где Тэхён справился куда лучше, чем сам Чон – он обещал спрятать его, а в итоге сам всем показал. Разум пытается доказать, что это было необходимостью для защиты народа, вынужденной мерой, а сердце кричит – предательство. Только юноша это за предательство не принимает, в его глазах это даже не жертва – жертвы он приносил раньше – поэтому перед тем, как они вошли в особняк, Тэхён сказал, что у него был шанс отказать мужчине в этом плане, но согласился. Значит он хотел этого сам. — Я могу украсть вас на откровенную беседу? Присутствие миссис Эмис здесь уже не столь удивительно, потому как ей подобные светские встречи тоже не прельщают, да и общество супруга, изрядно потрепавшего нервы, оставляет желать лишь тишины или скромной компании метиса. Находя в лице дамы полезного человека, который осведомлён о дальнейших планах магната, Чон не отказывает в небольшом общении, уединяясь с ней на улице. Запах подожжённой сигары смешивается с лёгким ароматом духов, Дункан прислоняется спиной к стене и остаётся напротив миссис Эмис, устроившейся на скамье. — Вы слишком любезны для той, чьи планы я разрушил, — напоминает Чон, стараясь не повышать голоса под открытым окном спальни, где хранителя оберегает покой. — Это были не мои планы, мистер Дункан, — улыбается дама, — признаться, меня это даже позабавило – кто-то должен был спустить Фостера с небес на землю. Такая встряска ему не будет лишней, может, сейчас он задумается над ценностями, представляющие не только сбережения в банке. — Но ваши планы разрушил Тэхён. Хранитель забрал у миссис Синглтон то, чего она так страстно желала – самого Дункана. И эта потеря для дамы весьма существенная, так как не в её власти вернуться хотя бы к тому, что было в начале их знакомства – мужчина не сможет её полюбить, потому как его сердце ему не принадлежит. — За что вы его полюбили, мистер Дункан? — прямо интересуется Эмис, не считая нужным подбирать слова и избегать данной темы. Чонгук всегда критиковал ответ «не знаю» хотя бы потому, что на всё есть свои причины, их просто стоит поискать, но, получив столько внезапный вопрос, ощущает, как не может озвучить ничего иного. Наверное, за тот взгляд, рассматривающий его, пока мужчина висел вниз головой, угодив в ловушку. Или за ту решимость в ярких глазах второй встречи, когда лезвие было приставлено к его горлу с целью внушить страх, но это не особо получилось, когда в юноше было отчётливо видно любопытство. За улыбку и смех, которые так редки, его мысли, вызывающие восхищение, гордость за непреклонность, восторг и счастье, за разговоры с лесом, за его стойкость. За то, что он всякий раз покидал поселение, чтобы никто не видел его боль. За то, что он борется за лес, который вовсе не его настоящий дом. Очаровала внешность, пленила душа – так за что именно Дункан полюбил его? — За складочку на лбу, когда он хмурится, — признаётся мужчина, невольно начиная улыбаться, — у зверя такая же. Они удивительно похожи. Миссис Эмис не понять тех же чувств, как и смысла этого ответа, потому как она любит перспективы, а не взгляд чёрных глаз, в которых, если присмотреться, будут заметны множества других цветов, не его злость, рождённую волнением, не его настоящее имя. Дама не поймёт, каково это влюбляться в его упорство и самоуверенность, в компромиссы, на которые идёт мужчина ради других, ради хранителя. А Тэхён понимает и с каждым приходом влюблялся не в перспективу быть подобранным в руки аристократа, чтобы в будущем иметь роскошную жизнь, а в дешёвый флирт, искреннее удивление, в его морщинки у глаз от усмешек и желание хоть раз одолеть в чём-то гризли. В его желание возвращаться в лес. — Вы осознаёте, что это не на всю жизнь? — уточняет Синглтон, наблюдая некую эйфорию Дункана. — Вам придётся вернуться в столицу, жизнь в лесу – это вопрос времени, кто следующий скупит земли Норд. Вы правда видите себя живущим вдали от прогресса? — Мне достаточно видеть себя живущим с ним, — Чон пресекает эти попытки вразумить себя и отталкивается от стены. — Надеюсь, завтра мы заключим выгодную для обеих сторон сделку и более не будем обременением друг для друга. Доброй ночи. Тлеющая сигара не выкурена даже наполовину, столько же осталось неозвученного вслух. Эта беседа должна была позволить даме наконец сделать свой выбор, и, услышав достаточно, она принимает решение. Миссис Эмис делает короткий вдох, оставшись в полном одиночестве, и медленно выдыхает, задавая свой последний вопрос: — Откуда в вас столько наивности, мистер Дункан?..𓆱 ⸙͎ ⸙͎ ⸙͎ 𓆱
Предчувствие – это врождённый инстинкт, позволяющий животным чувствовать опасность до её приближения, и юноша через пелену сна ощущает чужое присутствие, заставляющее его распахнуть глаза и схватиться за голову, отдающей от резкого пробуждения остротой боли. В комнате пусто, дверь в коридор слегка приоткрыта, а рядом смятая подушка, напоминающая о ночном приходе мужчины – Тэхён помнит, как Чон вернулся к нему. Юноша поднимается, находя рядом полный стакан воды, тянется к нему и выпивает содержимое, вспоминая наивность прошлого вечера, когда принял из рук одного из аристократов бокал с пьянящим напитком. Должно быть для них это было забавно, спаивать дикаря. Найдя свою сложенную одежду, Тэхён медленно облачается, чувствуя себя недостаточно хорошо для проведения сделок, но заставляет себя делать это, не имея времени для переноса встречи. Услышав достаточно странный, глухой стук, он вновь ощущает то самое предчувствие, поднимает взгляд к коридору и стремительно направляется туда, открывая дверь и не замечая присутствия кого-либо. Довольно странное беспокойство, учитывая, что особняк полон прислуги и гостей. — Проснулся, — позади раздаётся голос Чона, заставляющий отпустить настороженность и обернуться, — я не успел к твоему пробуждению. — У нас получилось? — торопливо спрашивает Тэхён, питая надежду, что раз они остались здесь, должно быть, нашли какой-то компромисс. — Ещё нет, — Чонгук близится, начиная приводить растрёпанный после сна вид юноши в порядок, — я бы не решил ничего без тебя. Поэтому сейчас нас ждут для заключения сделки. Очередная сделка. Будет ли жизнь за неё ставкой? Кто в этот раз поставит её? Чонгук уводит юношу, в последний раз обернувшегося назад, точно о чём-то тревожась, и не думает, что в этот раз стоит ожидать типичной аристократской сделки – Синглтон достаточно напуган большими потерями ресурсов, чтобы продолжать настаивать на своём. В конечном итоге Фостер изначально, хоть и не был в восторге от идеи Дункана решить всё союзом, но пошёл на это, значит, сможет переступить через свои амбиции и на сей раз. Сделка должна проходить в беседке на задней площадке резиденции, куда подали поздний завтрак в связи с долгим сном хранителя, и несколько пар глаз сразу одаривают юношу не столь желанным приветствием – одна только мысль, что аристократами должен помыкать мальчишка разжигает в них ярость. Тэхён находит знакомые очертания в миссис и мистере Синглтон и что-то слабо знакомое из вчерашнего дня. — Выглядите весьма недурно, — замечает аристократ, который и был тем, кто одаривал юношу прошлым вечером вином, — зря Дункан так переживал о вашем самочувствии, хранитель Тэхён. Юноша на эту любезность не отвечает, подходя ближе и садясь за стол в надежде, что всё это быстро закончится – он достаточно вчера развлёк публику, более ему не надо держать себя в аристократическом виде. — Итак, — начинает Фостер, тоже не пребывая в восторге от беседы, — каковы же ваши условия? Тэхён наблюдает, как Миссис Эмис любезно наливает для него чай, нарушая тишину лёгким цоком посуды, и оборачивается, вновь проверяя балконы особняка – Эмис переводит взгляд туда же. — Запамятовали аристократскую речь? — неудачно шутит тот самый Шеферд, имеющий сильную заинтересованность в добыче угля. — Лучше бы забыл, чем слушать вас, — язвит юноша, показывая свой привычный, ненаигранный характер. — Здесь кто-то есть, — не спрашивает, утверждает, пытаясь в реакции супругов найти ответ. — Гости, прислуга, — перечисляет миссис Эмис, — вас это тревожит? Предчувствие ещё ни разу не обманывало хранителя, и Чонгук это беспокойство заметил с самого пробуждения. — Вернёмся к сделке, если никто не против, — намекает Фостер, сосредотачивая внимание юноши на себе, — я бы не хотел медлить с началом работ, ибо задержка уже насчитывает полный месяц. Я должен быть уверен, что зверь не станет помехой, какие гарантии вы можете мне предложить? Вы вообще понимаете смысл моих слов? — А вы сами знаете значение слова «гарантия» или для вас это пустой звук, раз вы просите её у меня? — отвечает Тэхён, не ощущая в прозвучавших словах искренности. — Бросьте намерение рубить лес – добыча угля окупит ту сумму, за которую была выкуплена земля, и тогда каждый останется при своём. А зверь не будет помехой, если вы просто не будете ходить в лес, вам там не место. Шеферд раскатистым смехом заполняет воцарившееся тишиной удивление Синглтон, находя в хранителе достойную наблюдения забаву. Теперь становится понятно, отчего Дункан потратил целый месяц на то, чтобы пробраться в сердце Норд – хранитель леса поражающе непреступен. — Вырубка неизбежна, — непреклонно твердит Фостер, — здесь должна лечь дорога… — Найдите другое место для дороги, — прерывает Тэхён, вновь бросая взгляд к особняку. — Не вижу в ваших условиях взаимной выгоды, — намекает аристократ, который считает, будто он делает здесь большие жертвы. — То, что я здесь, уже считается взаимным. Фостер почти захлёбывается возмущением, пока Дункан даже не пытается повлиять на слова хранителя, имея над ним некую власть чувств – ни одна сделка не заставит его этого сделать. У Чона сейчас иные мысли, он пытается понять, чем вызвано беспокойство Тэхёна и крайне мрачное настроение, что ему не свойственно. — Вас что-то беспокоит, — учтиво замечает миссис Эмис, вмешиваясь в беседу, — может, перенесём договорённость? Не хотелось бы испытывать терпение зверя, который ожидает хранителя в лесу, да и сам хранитель нуждается в покое. Мы услышали ваши условия, и они создают нам проблемы, а потому мы тоже должны подумать, как их решить. Мистер Дункан, — дама обращается к мужчине, — будьте так любезны навестить нас через пару дней, дабы обговорить время новой встречи? Довольно разумное предложение, учитывая обстоятельства странного поведения Тэхёна, однако, сомнения наводит то, что с этим молчаливо соглашается и сам Фостер, не имеющий по своей натуре терпения. — И всё же вам стоит выпить чаю, — настаивает Эмис, обращаясь к юноше, — хоть Дункан и сказал, что вы привыкли к боли, от головной лучше всё же избавиться – она мешает думать. Услышанное не остаётся проигнорированным, Тэхён оборачивается к Чону, не верит в сказанное, пытается найти подтверждение лжи во взгляде мужчины – он бы такого не сказал. Это слишком громкие слова, почти предательство. Чонгук к его боли относится иначе, он никогда бы не сказал, что юноша к ней привык, напротив, мужчина злится, когда хранитель берёт всё на себя. — Ох, или это были не вы… — в сомнительной интонации договаривает дама, после чего Тэхён поднимается, но не уходит, остановленный вопросом: — Могу я забрать вас на пару слов? — Нет, — прерывает Дункан, — нам лучше уйти прежде, чем желание иметь сделку пропадёт окончательно. — Или прежде, чем хранитель услышит лишнее? Миссис Эмис приняла решение и более не будет подвергать его сомнениям. Она должна закончить начатое. — К боли не привыкают, — неожиданно говорит Тэхён, не желая думать, кем были озвучены эти слова, — просто с каждым разом становишься готовым к очередной потере. Это менее болезненно, чем внезапное предательство того, кто обещал вам весь мир. Хранитель говорит о своём прошлом, первом наивном доверии, окунувшим его в реальность жизни аристократии, о том, кто обещал ему весь мир, но в итоге забрал у него всё. Осознав излишнее откровение, Тэхён разворачивается, покидает беседку, ощущая потерю стойкости из-за какой-то пары фраз, и оборачивается, чтобы удостовериться, что Чонгук идёт за ним. Когда особняк остаётся позади, юноша замедляется, позволяет себя догнать, но не остановить, понимая, что не на этом разговоре они должны были уйти. «Или прежде, чем хранитель услышит лишнее?» Что, если всё это было спланировано Дунканом? Если это его продуманный до мелочей идеальный план, которые никогда не имеют поражений? Мужчина всеми этими словами и действиями, сговорившись с дамой, мог просто заполучить доверие хранителя настолько, чтобы позволить юноше думать, будто он в безопасности, и самому нанести внезапный удар. Возможно, стрелка компаса и вправду указывает на того, с кем суждено было встретиться, чтобы Дункан показал другой мир – мир, который куда более жесток и беспощаден, чем тот, что мог видеть юноша прежде. Потому что Дункан и есть тот, кто предаст этот союз. — Прости, — Тэхён начинает первым, замечая, как дрожит от чувств собственный голос, — должно быть, ты рассчитывал на другой результат этого плана, но я не могу. Даже разговаривать с ними не могу. Я вообще не уверен, что нам удастся договориться, я всё испортил… — Это не так, — заверяет Чонгук, подхватывая юношу за щёки в жесте, заставляющем успокоить бурю мыслей, — я же не останавливал тебя, когда ты всё это говорил. И мы вообще не рассчитывали на результат, помнишь? Но он есть, и значительно успешный. Ты показал, что не пойдёшь на уступки, поэтому им ничего не остаётся, кроме как пойти на твои условия, чтобы не потерять возможность союза с тобой. Где в этих словах ложь? Почему Тэхён вообще пытается её найти? А сердце предательски не может поставить ни одно из слов мужчины под сомнение, предположить, что Чонгук способен после всего, что узнал, так поступить с ним. — Я тебе верю, — заверяет юноша, опуская взгляд вниз и скрывая за этими словами собственное признание в чувствах, — верю, Чонгук, пожалуйста, не предавай меня. Мужчина подаётся вперёд, касается головой лба Тэхёна и прикрывает глаза, заверяя: — Не предам. Тэхён – его проблема, потому что Чонгуку не хочется делать ему больно, но всё равно делает это. С самого приезда сюда Дункан знал, что у лесного народа не будет и шанса на победу перед аристократией: если не союзом, территории возьмут силой, и лишь вопрос времени, как скоро Фостеру надоест идти на уступки перед хранителем. Они не смогут держать магната вечно страхом, что предложат сделку другому. Чон должен забрать юношу прежде, чем они потеряют контроль. Возвращение в лес приходится к самому полудню, когда солнце не оставляет места прохладе, особенно яростно напекая макушку. К счастью, в это время они достигают черты леса, где густота деревьев обеспечивает спасающую тень, скрывая хранителя от внешнего мира за ластящимся шёпотом листьев. Тэхён идёт чуть впереди, всю дорогу прислушиваясь к шагам мужчины позади себя, пытается заставить себя избавиться от навязчивых слов дамы, но это вновь оказалось слишком тяжело. Юноша замедляет шаг, опуская взгляд всё ниже, пока вовсе не останавливается посреди тропы, уводящей в самое сердце. — Почему ты остановился? — Чон делает неспешные пару шагов, чтобы выровняться, и оставляет собственные мысли, чтобы сейчас уделить внимание лишь ему. — Я чувствую себя виноватым. Тэхён не может вернуться к своему народу ни с чем, без единой сделки, без обещания, что сможет иметь хоть малейший договор на мирную жизнь. Как он может называть себя после этого хранителем? Глава народа хоть и выслушал, но не одобрял этот план, и не от неверия Дункану. Он подозревал, что хранитель не сможет заполучить то доверие аристократии, которое так желает, потому как, потерпев поражение однажды, другие будут знать его слабые места и воспользуются этим снова. А Тэхён желал доказать, что они не бессильны перед внешним миром. Не смог. — Ты расстроен, это нормально, — заверяет Чон, обходя юношу и присаживаясь перед ним, чтобы их взгляды встретились, — но не считай себя виноватым в своих попытках что-то сделать. Ты делаешь очень много для своего народа, они это понимают, и если у тебя не получается, это не значит, что в этом только твоя вина, понимаешь? А вообще это моя идея, тебе не кажется, что и вина должна быть моей? — Ты вообще не должен этого делать… — Как и ты, — напоминает Чонгук, — но ты же это делаешь. Не будь здесь Борама, аристократия давно бы пришла по душу леса Норд, Дункан видел всё поселение, оно недостаточно большое, чтобы пытаться выступить против внешнего мира, у них нет оружия, нет бойцов. Они существуют только потому, что никому не было дела до столь отдалённой дикой местности. Просто пришло время, прогресс набирает обороты, цивилизация захватывает каждый нетронутый уголок. — Давай не пойдём, — предлагает мужчина, поднимаясь и касаясь пшеничных волос, чтобы унять беспокойства, — давай останемся ненадолго здесь, на границе. Не думаю, что глава твоего народа не поймёт задержки, к ночи вернёмся, а Борам нас скоро найдёт… — Чон резко поднимает взгляд за юношу, — уже нашёл. Тэхён оборачивается, замечая позади выходящего к ним гризли, бродящего на границе в ожидании возвращения юноши, и в рёве его слышит вопросы, где хранитель так долго пропадал. Чонгук тоже слышит, интонацию, продолжительность, впервые видит, как Борам скучал, потеряв юношу из виду. Зверь испытывает тоску – в столице никто не поверит, а Чон верит, потому что когда-то давно юноша наделил гризли частичкой своей души. Тэхён виновато близится к зверю, касается густой шкуры, ведёт ладонями сквозь тёмную шерсть и обнимает, закрывая глаза. Ему это нужно, ведь с каждым разом становишься готовым к очередному падению, готовым к боли, но она уже не такая сильная. Но есть то, к чему никогда не сможешь подготовиться, предугадать, хоть немного смягчить удар. Падение, без возможности подняться. В поселение Тэхён вернуться не может, просит немного задержаться, уходит к реке, чтобы смыть с себя липкие взгляды, а потом долго лежит в траве под лучами солнца, о чём-то думает, Чонгук его не тревожит. Мужчина готовит поздний обед, от которого юноша в особняке отказался, издалека на хранителя посматривает, но не может сосредоточиться на собственных мыслях, ощущая себя под пристальным наблюдением. — Почему ты здесь, — Чон переводит взгляд на гризли, сидящего возле костра и безотрывно наблюдающего за мужчиной. — Разве ты не должен быть сейчас с ним? Кажется, Борам тоже понимает, что хранителю нужно побыть одному, или обвиняет в его тяжёлом состоянии, потому как это мужчина вытащил дитя природы в грязные руки аристократии. Чонгук настойчивый взгляд гризли игнорирует, возвращаясь к готовке незамысловатого супа, который должен значительно облегчить хотя бы состояние тела после выпитого прошлой ночью. — Иногда мне правда не хватает того, что ты просто животное, — признаётся Чонгук, получая фырканье за недооценивание вложенной юношей души. — Я бы спросил, что мне сделать, чтобы он не чувствовал вину, но ты мне не можешь ответить, — Чон вновь находит на себе укоризненный взгляд и улыбается, — даже если бы мог, то из-за вредности не ответил, да? — Он уже дал ответ, — поясняет Тэхён, возвращаясь обратно, — Борам не подходит, потому что чувствует, что не может помочь. Ты тоже это понимаешь, поэтому дал мне время. Можешь называть это предчувствием, оно развито у животных даже сильнее, чем у людей. Юноша садится рядом, ощущая себя достаточно голодным, и принимает от мужчины глубокую чашу с супом, прислушиваясь к предостережению деревьев – грядёт непогода. — То же ты почувствовал в особняке? — аккуратно уточняет Чон, поднимая тему с беспокойством, охватившее юношу с самого пробуждения. — За нами наблюдали, и этот взгляд не был тем же любопытством или заинтересованностью, что и в глазах аристократов на той встрече. Я говорил, мне не нравится эта дама, она опасна, она тоже туда смотрела. — Ты считаешь, у неё есть свои планы? — Я думал, ты на её стороне, — Тэхён озвучивает то, что так и не удалось заглушить в себе, — что всё это было для того, чтобы я верил тебе, думал, что справляюсь и пойду на сделку. Не отпускает предчувствие, будто что-то за всем этим стоит… Юноша не ищет лжи в намерениях мужчины, не хочет слышать оправданий – он попросил лишь не предавать его. Теперь Чон сполна понимает, чего именно хотел Тэхён, он буквально дал ему шанс признаться, чтобы это не было так больно, как в прошлый раз, а прозвучала клятва. Не предаст. — Даже если так, давай просто не думать об этом до следующей встречи? — предлагает Чонгук, замечая, как хмурая складочка у бровей Тэхёна начинает растворяться. — Мы подготовимся ко всем возможным вариантам решений, но не сегодня. Отдохни, ты и вправду многое сделал. Юноша более не спорит, хочет, но не решается, позволяет себе помочь. Эти чувства неудачи уже хорошо знакомы ему, очередное поражение на вкус отдаёт отчаянием и глубоким одиночеством, но в этот раз всё иначе. Сейчас его кормят горячим супом, у него есть аппетит и отсутствует желание выкашлять собственные лёгкие, чтобы в них не оседал запах сигар, в этот раз на его теле ни одного увечья, он может показаться на глаза своего народа без стыда, разве что с чувством вины, но и оно должно пройти. Позже пение птиц утихает, Чонгук понимает, что совсем скоро будет дождь, и они не смогут прийти в поселение, а Тэхён не пытается предложить успеть уйти, остаётся лежать в доме на полу. Чон с ним лежит, рассказывает какие-то глупости, вытесняя мысли о неудачах тихими улыбками, пока его не перебивают первые капли, нарастающие шумом. Юноша говорит, Борам грозы не любит, прячется в такое время, должно быть уже ушёл в поселение, и непогода – единственное время, когда они оставляют границу. Единственная возможность проникнуть в лес неостановленными свирепым духом. Чонгук этому не уделяет много внимания, потому как аристократы слишком изнеженны, чтобы действовать в условиях непогоды, а потому им в голову даже не придёт, что это может быть их единственным шансом. Чонгук пшеничные волосы перебирает, они высохли после купания и вновь приобрели привычную небрежность, что, несомненно, подходит юноше больше. Кажется, Тэхёну уже легче, он слушает песнь дождя, не рассеивает огнём свечи полумрак туч, позволяя себе сейчас скрыться в руках мужчины, его опоры. Его безопасного места. Прохлада вынуждает придвинуться ближе, юноша ложится на грудь Чона, прислушиваясь к биению сердца, прячется от взгляда и начинает выводить узоры на рубахе. — Согреешь? — Тэхёну холодно, особенно внутри, ему хочется покончить с прошлым и всеми подозрениями, сегодня оставить всё позади. У мужчины ритм сердца сбивается, но вопреки ему звучит: — Ты действительно этого сейчас хочешь? Чонгук хочет услышать подтверждение не только словами, а голосом, который выдаёт истинные чувства, когда как сам Тэхён ждал именно этого вопроса – мужчина никогда не соглашается сразу, он всегда спрашивает разрешение сделать это. — Хочу жить с тобой, — юноша повторяет его слова, привстаёт и в глаза повторяет, — дышать тобой, раствориться в тебе. И страшно то, что в его голосе эти желания искренние. Чон садится, опираясь рукой о пол позади, в золото глаз смотрит, пытается найти там боль, которую юноша всего лишь хочет заглушить, но не находит. Там желание не оставить себе ничего, довериться полностью, стать ещё ближе и отдать своё сердце. Душу, тело, мысли – всё готов отдать, разделить на двоих не только боль и проблемы. И подаётся вперёд, оставляя на тёплых губах мягкий, неспешный поцелуй. Так нелюбимых не целуют, не касаются столь аккуратно, словно любое неверное прикосновение способно оставить раны, не тратят время на разрешения и не ждут, когда ответные действия будут достаточно смелыми. В Тэхёне всё ещё множество сомнений, которые он оставляет до следующего дня, юноша вину сбитыми выдохами из себя вытесняет, сцеловывает с губ мужчины уверенность и повторяет: он хорошо справился, он был великолепен. Чон его к себе на бёдра сажает, слыша тихие удары коленями в пол для опоры, руками забирается под одежду, снимает её, подхватывая кончиками пальцев мурашки. Не спешит, собирая раскрошенные чувства мелкими поцелуями в шею, ладонями ведёт по спине и рёбрам, проверяя, не осталось ли отдающих болью ран, целует в плечо, опаляя дыханием кожу. По затылку бегут мурашки наравне с длинными пальцами, пропускающими чёрные пряди, Тэхёну это по-особенному нравится, он будто завладевает мыслями мужчины, а тот покорно поддаётся, склоняет голову, позволяет ему всё это. Чонгук хочет взаимно, и чтобы юноша это тоже понял. Тэхён ощущает, как напрягаются под ним мышцы, когда Чон поднимается с пола, обхватывая его под бёдра и за два шага достигает постели, принимая более удобное положение. Прохлада под спиной тут же растворяется, юноша тянется к рубашке мужчины, нетерпеливо стаскивая её через голову, а потом касается ремня на штанах и замирает на сделанном вдохе. Он должен сделать это сам, чтобы стереть из памяти свой страх. Короткая часть медленно выскальзывает из петель, язычок освобождается, освобождается и Тэхён, когда Чонгук невесомо касается лодыжки, ведёт к колену, усиливая нажим, проходится по бёдрам, ощущая ответ на собственные касания, после которых кожа будто горит. Отвлекает, заполняет собой, согревает. Юноша понимает, что их первый раз будет не моментом страсти, а нечто более близким, разделяющим доверие на двоих, власть, заботу и стирая страх, не оставляя ему места. Не стыдно оставаться полностью обнажённым перед мужчиной – душой и телом – их прошедшие ночи позволили изучить тела друг друга, поэтому между ними не осталось никаких преград. — Как ты хочешь? — шёпот проливается на вбирающие воздух губы, пока руки творят что-то невозможное с телом, но всё ещё не позволяют себе большего. Простой вопрос, Тэхён может сказать лишь слово, его поймут. Это то самое доверие, позволяющее полностью положиться на партнёра и не бояться, что утром не сможешь поднять себя с пола, немного эгоистичное желание, потому как Чон сегодня хочет не по-своему. — Без боли, — тихо просит, хмурит брови, потому что понимает, что просит невозможного, — медленно, — закусывает губу, находя более реальный вариант, — как всегда делаешь ты. Без боли. Чонгук осыпает юношу под собой поцелуями, когда предупреждает, что следующие действия могут быть неприятными, и чтобы он его остановил, если ему не понравится, забирает коробочку с мазью, которая облегчает ранам боль, и пальцами зачерпывает обильное её количество, немного размазывая, чтобы согреть. Не то чтобы прошлый опыт позволял юноше знать, для чего это, прежде этому не уделялось столько внимания, его желаниями вообще не интересовались, но хотя бы неспешное проникновение не пугает и не заставляет покрываться крупной дрожью, сводя колени от боли. Боли нет, есть что-то непривычное, заставляющее хмурить брови, сильнее сжать ладонь Чонгука и ненарочно встретиться взглядами. Нет ни одной причины смотреть на него иначе. Чон обо всём знает, и это не делает юношу в его глазах грязным и виноватым, напротив, его хочется любить, показать, что близость – это вовсе не боль и подчинение. Медленно. Внутри становится теснее от добавленных пальцев, раздвигающих изнутри стеночки, Тэхён уже не так зажат, позволяя себе глубоко дышать и требовать поцелуи, чтобы отвлечь собственное внимание на них, не просит остановиться и даже если будет больно, не попросит. Не хочет. Внизу живота скручивает до тяжести и щекотливого чувства возбуждения, юноша ощущает твёрдость мужчины бедром, и это заставляет его спешно на выдохе прошептать: — Я готов. Тэхён заставляет себя не думать, пытаясь слушать дождь, а не скрип постели, когда Чон вновь подхватывает его под колено и закидывает ногу на свою талию, сосредотачивается на прикосновениях, обхватывая напряжённые плечи и громко сглатывая, и задерживает дыхание, ощущая неспешное проникновение. Слабое движение бёдрами вперёд, совсем немного, чтобы постепенно привыкать, Чонгук чувствует, как зажимается юноша от страха не перед ним, целует в уголок губ, что-то шепчет, заставляя сейчас просто дышать. Ладонь скользит по груди, впалому животу, уходит вниз, возвращаясь к ласкам до мелких судорог, пробует войти глубже, ощущая, как короткие ногти впиваются ему в плечи. Тэхён согревается, его постепенно охватывает местами знакомое чувство, доводящее его до безумия, он вновь не удерживает собственные стоны и крупно вздрагивает, когда внутри что-то задевают. Должно быть, коснулись сердца теплотой. Юноша пытается подстроиться, совсем пропадая в руках Чона и растворяясь в нём без всякого остатка, а в уголках глаз скапливаются мелкие слёзы вовсе не от боли. От наслаждения чувства их оголённых тел, тесно прижатых друг к другу, от ритмичных движений, скользящего чувства внутри, снаружи – он чувствует его в себе. — Чонгук, — хриплый голос Тэхёна взывает к покрытому пеленой сознанию, заставляет посмотреть в глаза, чтобы увидеть в них удовольствие, — ещё немного… И он сойдёт с ума. Перед глазами темнеет, пьянит сильнее любого выпитого напитка, когда Тэхён слегка прогибается, чуть меняя позу, становится действительно свободным в разделённой на двоих страсти, принимает, получает, отдаёт. Всего себя, наверное, как и хотел Чонгук. Движения бёдрами становятся чуть увереннее от увиденного удовольствия в золоте глаз, Тэхён хотел заверить, что всё в порядке, и мужчина его услышал. Напряжённые руки слегка начинают подрагивать, Чон смелеет в своих действиях, обхватывая юношу под спину и приподнимая его, подаётся вперёд, сплетая их тела в одно целое, находит нужное положение, доводит своего мальчика до безрассудства. Так, как это всегда делает лишь он. Сознание пьянят несдержанные стоны, почти всхлипы от удовольствия, то, как Тэхён выглядит под ним, сгорающий от собственных чувств, желающий мужчину сердцем и телом. И перед исступлением склоняется, в самые губы проговаривая: — Не сдерживайся, Тэхён, — стирает прошлое, оставляя только настоящее, в котором Борам никогда не принадлежал кому-то другому. Забирает его себе полностью, ничего не оставляет. Мужчина чувствует, как охваченный упоением близости, его сжимают внутри, делает неспешные пару движений вперёд и отстраняется, ощущая шум в ушах, слабость в теле и невероятную лёгкость. Шум сбитого дыхания возвращает сознанию ясность, Тэхён тыльной стороной стирает мокрые дорожки слёз по вискам и приподнимается, приближаясь к губам Чонгука, чтобы прошептать: — Согреешь ещё?.. Остаточные крупные капли с деревьев тихими шажками падают в лужи, возвращают лесу спокойствие, скрывают в ночи чью-то страсть. Чонгук водит по голой спине Тэхёна, слегка взмокшей, оттого спрятанной под покрывалом, смотрит на звёзды в окне и ощущает, как лёгкое щекотание ресниц на его груди исчезает – наступает покой сна. Измотанное ласками тело на ощупь кажется особенно тёплым, своим, это чувство поглощает Чона, эгоистично позволяя себе признаться в простой истине. Настоящий властитель земель Норд – это Чонгук, покоривший того, чьи слова служат приказом для зверя. Остаётся лишь правильно распорядиться этой властью, чтобы завершить всё то, что было начато. К чёрту сделку, этот лес не получит никто.