Умер заранее

— Встречаемся в 9. — Как я тебя узнаю? — Я приду в 11.

Мэри показала Бродяге средний палец. Ровный такой, аккуратный, но все же средний. — Мамаше своей это покажи, — небрежно посоветовал тот. Сегодня Мэри вплела в волосы равенкловский галстук, владельцем которого наверняка был член, на котором она скакала ночью. — И расскажи, чем мы с тобой в душе занимались. Пусть завидует. — Это вряд ли, — скривилась Мэри. Эванс как раз в этот момент потрогала мой хер, хотя сама делала вид, что просто треплется мне на ухо. Мне нравился такой треп. Короче, я услышал только, как Бродяга фыркнул: — …хочешь сказать, у твоего папаши член лучше, чем у меня? Он, пожалуй, в одном только замке мог собрать пару дюжин подписей под петицией о признании его хера образцовым. А ведь есть еще маггловские районы Лондона и Хогсмид, где можно было провести подобный опрос. — Я не трахалась со своим папашей, — бросила Мэри, сваливая за компанию с Лили. Пришлось ее отпустить и остаться наедине со стояком. Марлин пошла следом. На ходу она обернулась и начала лыбиться Сириусу. Почуяла, что у них с Мэри не заладилось, и решила не терять времени даром. — Ну, если она назвала тебя ебланом, это хороший знак, — скорчив серьезную рожу, заверил Лунатик, будто разговор не прерывался. До того, как мы столкнулись с девками в холле, Бродяга рассказывал, чем закончилась его вчерашняя трансфигурация. — Еще пара лет — и она под тебя ляжет, — заржал он, намекая на то, что у меня с Лили было вот так. Она с пятого курса звала меня ебланом, а потом мы занялись сексом, и теперь я всерьез подумываю трахать ее до конца жизни. Я велел Большому Сохатому успокоиться и поправил его в штанах. — Она уже под меня легла, — процедил Бродяга. — И у меня нет пары лет. После этого все заткнулись. Даже Хвост перестал ржать, хотя до него обычно медленно доходит. — Я не собираюсь подыхать или отправляться в Азкабан, — закатил глаза Бродяга. — Я имею в виду, что у нас до выпуска три месяца. Я что, за ней по всей Британии потом бегать буду. Я похож на еблана? — По версии Мэри — похож, — подъебнул я и увернулся от Гнойных чар. — Ну, у мамаши с папашей и найдешь, — пожал плечами Хвост. — Адрес раздобыть проще простого. — А у нее же, кстати, нет матери. — Как это? Все откуда-то вылезли, — снисходительно заявил Сириус. Примерно таким тоном он на первом курсе объяснял парням, что у девок между ног аж три дырки, если считать ту, через которую они писают. — До сих пор не представляю, как это возможно без заклятия Незримого расширения, — поморщившись, пробормотал Лунатик, а я продолжил: — Ее мать давно умерла. Ты разве не знал? — Чего? — Сириус остановился, и в него врезался какой-то пацан, но он, кажется, не заметил. Я сам не знал. В смысле, не задумывался просто. А на днях, когда мы с Лили разговорились о родителях, понял, что Мэри ведь правда никогда про мать не говорила, только про отца. Эта болтовня натолкнула меня еще на одну мысль — пригласить Лили в Годрикову Впадину, хотя бы на выходные. Мама уже который год переживала, что я не знакомлю их со своими девушками. А я не знал, как объяснить, что та девушка, с которой я собираюсь их когда-нибудь познакомить, называет меня ебланом и пока что далека от желания пить чай вместе с моими родителями. Сейчас Лили звала меня по имени, и каждую свободную минуту мы проводили вдвоем. В пятницу железные нервишки Минервы не выдержали, и она разразилась гневной тирадой о том, что сейчас, за два месяца до экзаменов, стоит правильно расставить приоритеты и прекратить игнорировать ее уроки. — Короче, Минерва считает, что сейчас у меня должен стоять исключительно на «Расширенный курс трансфигурации», — резюмировал Бродяга сквозь смех, пересказав, как та отчитала их с Мэри за прошлый проеб, влепила отработку и попросила передать «мистеру Поттеру и мисс Эванс, что их неминуемо постигнет та же участь». — И еще «У» на экзамене! — добавил Бродяга от себя, театрально хватаясь за сердце. — Это все Эванс, — заявил я с самой серьезной мордой, когда мы предстали перед профессором. Лили глупо хихикнула. Нет, это было охуенно мило, но объективно глупо. Минерва закатила глаза и вывалила на меня монолог, основное содержание которого сводилось к тому, что джентльмен не должен перекладывать ответственность на даму. Я не удержался и взял Лили за руку. Ну, чтобы она не испугалась. Я стоял за ее плечом и разглядывал блестящую заколку в густых длинных волосах. Может, подарить ей еще одну, какую-нибудь… гоблинской работы, у отца наверняка отыщутся знакомые, готовые сделать на заказ. Мне кажется, Минерва заметила, что физиономия у меня в этот момент сделалась как у слабоумного, потому что когда Лили прощебетала: «Простите его, профессор», просто приподняла бровь и отняла у Гриффиндора тридцать баллов. — Мне ведь полагается награда за то, что взял на себя вину? — мы вышли в коридор, я обнял Лили и зажал у стены. Здесь было тихо, все свалили по классам, и можно было даже забраться рукой в вырез ее блузки. Впрочем, меня не остановила бы и целая толпа. — Какую вину, Поттер? — поддразнила она. «Давай не пойдем», — шепнула Лили за пару часов до этого. Мы уже поднялись на нужный этаж и собирались повернуть в коридор, ведущий к классу Минервы. Когда Лили смотрела на меня вот так, своими охуенными глазами, и предлагала куда-то не пойти, у меня мигом отнимались ноги. Я при всем желании не смог бы куда-то идти. Я чувствовал себя утопленником. И после этого она, бляха, спрашивает, какую вину. — Свидание, — объявил я, какую награду хочу. Лили склонила голову на бок, типа спрашивая «и все?» — На весь уикенд. В субботу я проснулся по будильнику, быстро натянул шмотье и схватил рюкзак, который приготовил с вечера. Лили ждала меня внизу, одетая в легкий плащ по маггловской моде и, кажется, в платье. Она распустила волосы и, пока не видела меня, выглядывала в окно, будто проверяла погоду. Из Хогсмида мы аппарировали в Лондон. Шел дождь, но Импервиус мы не применяли; слишком заметно быть сухими в толпе обмочившихся. Гостиница пряталась среди одинаково-серых домов. Ее мне посоветовал Бродяга, он знает город как свои четыре лапы. Тамошний хозяин не слыхал про магию, но его, как и большинство домовладельцев, возбуждали деньги, пусть бумажные, а не золотые. Он даже не взглянул на мои липовые документы, так что Конфундус не потребовался. Лили пробормотала какие-то слова благодарности, выхватила из моих пальцев лишнюю пятифунтовую бумажку и, протянув хозяину, который был и портье, и уборщиком, велела нас не беспокоить. Он пялился нам вслед. Наверное, мигом запал на Лили и завидовал мне. Он ведь не мог не понимать, зачем нам комната. Она оказалась небольшой, но зато на самом верху, отсюда открывался хороший вид. Кроме кровати и тумбочки здесь ничего не было, но нам больше не требовалось. Мы же волшебники. Хотя я планировал заняться Лили, а не обустройством этой конуры. — Так и будешь смотреть? — Она сняла плащ и с размаху упала на постель, смяв покрывало. Ее смех взлетел под потолок, будто горсть звонких монет подкинули. Я сел рядом, подогнув под себя ногу. Красота Лили, особенно по сравнению с дерьмовой серостью этого номера, била в глаза. Я не мог заставить себя не смотреть. Бродяга поржал бы надо мной. В детстве я делал все, чтобы никто не заметил — особенно сама Эванс — что я пялюсь на нее. В башке в этот момент — или за несколько лет до него — брякнулось на несуществующий пол всего несколько слов. Что-то там про любовь я тебя любовь бляха ну что за пиздец это сраное дерьмо я тебя люблю тебя Эванс — Почему, когда я предложил смотаться в Лондон, ты сразу согласилась? Даже не обдумав, чем это может грозить, и не выяснив подробности — куда мы отправимся, что будем делать целых два дня и как объясняться, если Минерва обнаружит наше отсутствие. Она и так зла на нас. Лили просто шепнула: «Хорошо», с улыбкой сунула мне свою сумку, а сама заявила, что ей надо в туалет, и мы встретимся в гостиной. Лунатик вылез откуда-то и заявил, что если девушка доверяет тебе свою сумку, значит, у вас все серьезно. У них там в сумках чего только нет, поморщился он, и я представил, что Лили таскает с собой парочку флаконов с ядом. Может, поэтому младшие девки обходят ее стороной. Сейчас она приподнялась на локтях, согнув одну ногу в колене, и заглянула мне в лицо. Платье чуть задралось, но трусы все же не мелькнули. — Помнишь, как мы посрались после одного из экзаменов? Не помню, после защиты или после заклинаний… — После защиты, — быстро вставил я. Я очень хорошо помнил. Один вид Эванс бесил меня еще целую неделю, до самой трансфигурации. Это был мой рекорд, я не мог долго на нее злиться. — А потом ты меня поцеловал в поезде. На каникулах я иногда думала об этом. Ну, нечасто, — Лили наморщила нос, и я про себя умножил это «нечасто» на два. Сам я тем летом убеждал себя, что мне не очень-то и понравилось (это было охуенно, мать ее, вкус Эванс, язык Эванс и то, как она им двигала), постарался выбросить все это из башки и пообещал себе, что в новом семестре Эванс сама будет за мной бегать. Да я, бляха, вырос за два месяца почти на целый фут — ей назло. — Хотя когда мы с Мэри встретились в Лондоне… у нее был день рождения, и она меня позвала… в общем, она сказала, что я слишком часто треплюсь о тебе. И я тогда подумала, черт с тобой, Поттер, — Лили криво усмехнулась. — Решила, что пойду с тобой в Хогсмид, когда в следующий раз позовешь. Я не сразу понял, к чему она ведет. Почему тогда мы ни разу так и не сходили в Хогсмид? Лили смотрела на меня и ждала, пока до меня дойдет. Я порылся в памяти, нашел тот день, первый день шестого курса. Поезд, платформа, Эванс — платье такое с поясом, загорела, сиськи больше стали, а волосы длиннее — я прошел мимо, старательно прикидываясь, что ее здесь нет. Перестарался, вообще перестал кого-либо замечать — и чуть не налетел на Сьюзен. Она широко улыбнулась и громко восхитилась, каким я стал высоким. Я скорчил равнодушную рожу и спросил, как лето. — А я решил, что с меня хватит, и подкатил к Сьюзен, — выдавил я. Бля, какой же я тупой. Я специально лизался со Сьюзен в коридорах и в Большом зале, чтобы взбесить Эванс, чтобы она доперла, что мне теперь плевать на нее. А она становилась все лучше. Назло мне. И так смотрела иногда. Как на говно. Надо было догадаться, что я ей нравлюсь. Прошлым летом я приперся к Бродяге — он жил тогда где придется — мы напились какой-то маггловской дряни, и я впервые произнес вслух, что запал на Эванс. При живой-то Дервент, издевательски всплеснул руками Бродяга и получил по морде за это. — Ты выглядел таким увлеченным, — Лили, слабо улыбнувшись, дернула плечом. Еще бы, дерьмо драконье, я изо всех сил старался выглядеть увлеченным. — А тот факт, что мы с тобой сосались всякий раз, когда оказывались наедине, тебе ни о чем не сказал? Неужели нельзя было догадаться, что я увлечен не Дервент? — А тебе? — ухмыльнулась Лили, закусив губу. — Ну, я запомнил только, что я еблан. Это что-то означает, да? На вашем девчачьем? Мэри точно так же назвала Бродягу. Лили поковыряла пальцем покрывало, опустила глаза, а потом снова взглянула на меня и, будто бы смутившись, тихо сказала: — Означает, да.