Умер заранее

— Северус Снейп хотел сделать этот мир лучше… Но мы преодолели эту трудность, и наш мир снова говно!

— Мэри! Я думал об этом весь сраный уикенд. Сохатый как раз очень вовремя свалил на пару с Эванс. Или не вовремя. Лунатик с Хвостом на полном серьезе решили готовиться к ЖАБА и ушли в библиотеку, а я лежал на кровати голый и дрочил. Сто лет не занимался этой хуйней, всегда под рукой — как бы каламбурно это ни звучало — кто-то был. А сейчас никого и не хотелось. Вдруг она окажется девкой Лунатика или тайной подружкой Хвоста, хватит с меня истории с Эванс. Сама Эванс, кажется, быстро проехала это дерьмо; могла смотреть мне в глаза — и мне тоже пришлось научиться. Если Сохатый внезапно пропадал, мы знали, где искать — одна из частей его тела вероятно была в Эванс. Кончив, я валялся как выпотрошенный, пока не стемнело, лень было даже до палочки дотянуться. Сперма сначала растеклась по животу, а потом засохла. Кожу стянуло. Такое себе ощущение, стремное. В башку пришла дерьмовая мысль, что Мэри знает, кто помог Берти покинуть этот мир. Или очень сильно догадывается. И все равно пошла со мной в душ. Хотя всю следующую неделю она таскала в волосах равенкловский галстук, и Хвост принес на хвосте новость, что Вуд облизывал ее в одном из потайных коридоров на шестом этаже. Вуд, бляха, дружок Берти, который тут же побежит к его бабке, стоит Мэри сболтнуть о своих подозрениях. Ладно, вру. Я срал, насколько ее язык может быть длинным. Я просто бесился от того, что Вуд лезет к ней в трусы. — Мэри, погоди! — Мне наконец удалось поймать момент, когда от нее отлепилась Марлин, а этот мудила отошел поссать, но Мэри прикинулась глухой. Тогда я обогнал ее и встал на пути. — Прости меня. Она, равнодушно разглядывая мое лицо, медленно подняла руку и почесала пальцем под глазом. — Прощаю, Блэк, — нарочито великодушно выдохнула Мэри и издевательски добавила: — А за что? — заржала и попыталась продолжить путь. Я не пустил. — Да за все, бляха-муха, — я поморщился. — Есть у тебя оптовое прощение? Я дерьмо какое-то сказал. Там, в душе, и еще… в общем, я не знал, ну, про то, что ты с отцом только живешь. Она, похоже, удивилась. — А сейчас откуда знаешь? — Да неважно, — с мстительным удовольствием отмахнулся я. Мэри оценила, я по лицу видел. Она почти ухмыльнулась. Я уже подумал, как все легко получилось, но Мэри тут же бросила: — Все? Мне пора, — и протянула руку кому-то за моей спиной. Кому-то, мать его. Не кому-то, а Вуду, разумеется. Тот посмотрел на меня, как Сохатый на капитана Хаффлпаффа после январского матча — не знаю, чего там было больше, превосходства или жалости, я не собирался вычислять состав этого дерьма. На зельях равенкловцы взяли Мэри к себе в группу, хотя никогда никого не пускали, кроме Эванс. А сейчас у них минус Берти и, соответственно, минус Эванс, которую, благодаря Макдугал, теперь многие считали косвенной виновницей пропажи Обри. Вуд, пока Мэри нарезала корень мандрагоры, встал позади нее и теперь терся хером о ее задницу, якобы помогая с ножом. Мудак. Я почуял жгучую боль и понял, что порезался. Рука дрогнула от злости, лезвие соскочило, кровища хлынула на стол, Хвост блеванул бы, будь он здесь. Я остановил кровь заклятием и попытался смастерить повязку. У мадам Помфри это за пару секунд получается, но тащиться к ней я не имел ни малейшего желания. — Давай я помогу, — вызвалась Марлин, и пришлось ей позволить. Сохатый скорчил соответствующую физиономию. У меня не было сил реагировать. Марлин улыбалась мне, пока возилась с бинтом. Она специально делала это неспешно, чтобы держать меня за руку подольше. Я ничего не чувствовал, когда она ее касалась. Вуд воровато оглянулся, убедился, что Слагхорн у стола слизеринцев, и оставил свои грабли на сиськах Мэри. — Больно? Я видимо дернулся. Еще как больно. Какого, бляха, лешего мне больно, кстати? Мне должно быть насрать. Я попытался улыбнуться Марлин, в знак благодарности: — Нет. Спасибо. — Давай я дорежу, — закатил глаза Сохатый, и тем самым помог мне закруглить этот тупой бессмысленный разговор. Пока Джеймс шинковал мандрагору, я полез в сумку и оторвал чистый кусок пергамента от недописанной домашки по травологии. Я положил его на стол, и он быстро пропитался кровью, которую никому из нас не пришло в голову вытереть. Нужно было написать что-то такое, что Мэри не сможет выкинуть из башки. Не сможет так просто проигнорировать. И я написал. А кровь пусть убедит ее, что это не шутка. После урока я сцапал сумку и нарочно прошел между Мэри и Вудом — сунув записку ей в карман и пихнув его плечом. Странно, что этот урод еще не побежал к аврорам и не доложил, что я приходил к Берти накануне его исчезновения. Наверное, до сих пор гадает, что я ему сказал. Держу пари, Берти не растрепал ничего дружкам, чтобы не выглядеть идиотом. У них в Равенкло это самый страшный грех. — …слушай, малышка, — я покурил и шел в гостиную, когда услышал шепот Вуда, — мне нужно заскочить кое-куда, уже который день собираюсь… но никак не могу от тебя оторваться… — Сходить с тобой? — хихикнула Мэри. — Это так важно? Я замер и прислонился к стене. Прятаться я не собирался, коридоры общие для всех. Судя по всему, Мэри полезла к нему в штаны, потому что Вуд мигом забыл, куда он там опаздывал. — Думаю, терпит до завтра, — голос стал ниже. Я представил, как она становится на колени и достает его стремный хер. Я был уверен, что хер стремный. Мой гораздо лучше. Мэри начала сосать. Когда она сосала у меня, звуки казались едва различимыми, а сейчас они превратились в единственные звуки в этом замке. Я подавил желание выйти из своего укрытия и отнять у нее свою записку. А потом подумал, не отправить ли Вуда следом за его дружком. Потому что я все еще хотел, чтобы Мэри все-таки нашла послание и прочла. «Ты же не убийца, Бродяга», — эхом крикнул Джеймс в моей башке. Этот крик двухлетней давности ожил в ту самую ночь, когда Берти полез под Иву, и все никак не мог угомониться. Я сжал кулаки и чуть не заорал от боли. Свежая рана болела сильнее, чем час назад. — Да, вот так, — вякнул Вуд, и я яснее ясного представил, как он держит голову Мэри и толкается ей в рот, — глубже. Тогда, в гостиной, у меня было время рассмотреть ее как следует. Я держал ее волосы, одна и та же прядь не слушалась, я заводил ее Мэри за ухо, но она опять выскальзывала оттуда. Уши у нее были аккуратные и шея длинная. До конца я не остался. Зато, добравшись до гостиной, застал в спальне еще одну неловкую картину. Сохатый сидел на своей койке, широко расставив ноги и еще шире раззявив рот, и надсадно дышал. Эванс сосала у Джеймса, будто у него между ног отросло мороженое. Да вы, мать вашу, все издеваетесь надо мной сегодня. Или девки решили устроить соревнование, кто больше насосет? В таком случае, у Эванс нет шансов. Когда я зашел, она даже не прервалась, хотя я бесцеремонно вернул взмокшему насквозь Джеймсу пачку сигарет и завалился к себе на кровать. Это и моя спальня тоже. И я тоже ебал здесь Эванс. Сохатый попытался без слов дать мне понять, что скоро они закончат. Типа «дай мне пару минут». Но я не хотел ждать. — Эванс, — позвал я, когда слушать это дерьмо стало невыносимо. Раздалось громкое «чмок», и она обернулась. Джеймс разочарованно зашипел. Он мне наваляет, как только за Эванс закроется дверь. — Это я грохнул Берти. И закопал, — я заржал, глядя, как она машинально вытирает мокрые губы. — Короче, ты просила, я сделал. Может, она разболтает Мэри, и все решится само собой; Мэри после этого больше знать меня не захочет, или… А без «или». Кому захочется целовать преступника. По крайней мере, я ответил на ее вопрос, пусть и не лично. Что вы сделали с Берти? Убили и закопали. В башке кто-то громко раскатисто засмеялся. Возможно даже я, старше лет на пять. — Я не просила, — лаконично отозвалась Эванс, еще пару секунд смотрела на меня своими белыми глазами, потом как ни в чем не бывало вернулась к Джеймсову члену. Сохатый настороженно пялился на меня. Наверное, не мог понять, зачем я признался. Или думал, что я это не я, а переодетый подчиненный Крауча, например. Он пока не допер, что мы и так все на виду. Мы даже трахаемся все вместе, голые, потные, не запирая дверь. Мы вывернуты наизнанку друг перед другом. С тех пор, как впервые сыграли в эту сраную игру, Мистера Ссыкуна. Раз уж я не могу признаться, что выебал Эванс, я признаюсь во всем остальном. Так легче. Дверь распахнулась, Сохатый накрыл уши Эванс ладонями и не позволил выглядывать, кто там еще приперся. И правда — пусть уже доделает свое девчачье дело, а мы тут сами разберемся. Лунатик невозмутимо окинул взглядом Джеймса без штанов, Эванс на коленях и меня с моим стояком. — Марго сдала нас Бертрамовской свите, — объявил он. Сохатый аж кончил с перепугу. Или так совпало. Эванс закашлялась — то ли ее впечатлила новость, то ли спермой подавилась. — Что? — Так или иначе, вместе с семенем каждый из нас временно терял капельку мозгов, поэтому до Джеймса не сразу дошел смысл сказанного. — Марго? Да что она могла рассказать? Она же… — Дура? Эта дура видела Бродягу у озера в ту ночь, — Ремус перевел взгляд с Сохатого на меня. — Сказала, что в руках ты держал какую-то пару обуви. Какого гриндилоу ты там делал? Чего вы мне не рассказали? — Ходил босиком, — я не удержался от подъеба. — Говорят, полезно для здоровья. Эванс вытерла рот и подбородок тыльной стороной ладони. Я же говорил, что нас всех убьют из-за нее. Это ее туфли я нес тогда. Те, что она забыла напялить, когда мы уходили. — Если Макдугал обо всем растрепала, — подал голос Сохатый, — почему я не слышу топот ботинок Крауча и его маленьких авроров? — Потому что Вуд велел своим молчать, — едва слышно прошелестела Эванс. Мы трое как по команде повернулись к ней. Джеймс поднялся наконец на ноги и взял ее за руку: — Как это? Почему?