Сквозь время

      И ухмылочка эта убивает подчистую, не оставляя ни грамма самообладания. Хочется всего и сразу, даже, возможно, отдаться Баджи прямо там, на кухне, забыть обо всём и всех и только стоны хриплые, прерывистые издавать. — Ты хоть умеешь целоваться? — усмехается Ясу, на что Баджи её за глотку цепляет крепко и властно, прижимая к крошащейся кирпичной стене так, что у девушки из глаз искры летят. Щекоча чужое плечо кончиками волос, Баджи притискивается к Ясу, шепча тихое, хриплое на ухо: — А ты проверь и узнаешь.       У Ясу вышибает пробки. Она уже выпила добрую половину от бутылки виски, решив таким способом помочь девчонкам в кулинарии и не мешать, как и просили, а теперь ещё и эта власть над ней. Ясу пьяна до чёртиков, но дело не в алкоголе. Все её бывшие любовники были слишком нежными, буквально до тошноты, и теперь Ясу подмечает в Баджи то, что всегда искала — возможность её обуздать. От того, насколько это ей сейчас нужно, поджимаются пальцы на ногах.       Баджи не даёт ей опомниться, втискиваясь в чужие губы своими, такими сухими и шершавыми, что почти больно, но эта боль даже не отрезвляет — делает лишь хуже. Ясу отвечает жадно, с напором, мыча что-то довольное в поцелуй или же просто выдавая тихий полустон — в мешанине мыслей и гуле крови в ушах не разобрать — и вцепляется в плечи Баджи до лёгких царапин под футболкой. На улице едва ли не минус, но им обоим до одурения жарко. Баджи девушку за волосы цепляет, оттягивая до такой приятной пьяности в глазах прикрытых, кусает наконец за нижнюю губу, зажимая острыми клыками, и Ясу кажется, что скоро этот участок взбухнет и будет кровить.       Идеально.       Ясу ударяется затылком о стену, после чего издаёт тихий стон и с присвистом прямо Баджи в губы, шарит руками по плечам, спине, торсу, оглаживая каменные мышцы, кусается в ответ и их поцелуй так хлюпает похабно, что у Ясу внизу живота горячо и почти больно. Сигарета давно полетела на пожухшую траву и где-то там тлеет едва заметным рыжим огонёчком, но на это так плевать, что Ясу об этом даже не задумывается. Она запускает пальцы в густые смоляные пряди, чуть дёргая, но что Баджи с полурыком тянет Ясу на себя, буквально выпивая до дна.       У Баджи стоит, стоит до боли, и Ясу это бедром чувствует, когда тянется ближе, чтобы второй кожей врасти, чтобы потеряться и больше себя никогда не найти. Хочется большего, чтобы до безумия, до громких вскриков и чужого имени на придыхании. Она почти выдыхает в чужие губы «Поехали ко мне», но Баджи отстраняется в этот момент, чтобы банально воздуха хлебнуть, а Ясу в этот момент глупо улыбается и утирает рот. — Закончили представление, — почти приказывает она, выщёлкивая ещё одну сигарету из пачки, потому что это необходимо. Прикуривает, чуть отходя, чтобы снова не попасть в плен этих до безумия горячих губ, прислоняется затылком и пяткой к стене, разглядывая разрумяненного Баджи. На улицу вываливается Чифую в тот самый момент, когда Баджи подцепляет Ясу за руку, чтобы продолжить, и присутствию постороннего не рад никто. — Чего выперся? — недовольно говорит Баджи, скрещивая руки на груди. — Меня вас ловить прислали, там торт Хина с Такемичи уже минут двадцать вынести пытаются, но для этого нужно народ весь в кучку собрать. — В пизду торт, — коротко резюмирует Ясу и щелчком откидывает от себя окурок. — Но вот за вискарём я вернусь.       Остаётся только лукаво подмигнуть Баджи и зайти в дом, где вкусно пахнет готовой пищей и теплом. Дома у Ясу пахнет только сигаретами. Она залпом опустошает только что наполненный стакан с тем же крылатым поросёнком, после чего усаживается по-турецки перед низким столиком, не желая сидеть на диване. Голову всё ещё кружит, а губы щиплет, так что Ясу выуживает из кармана гигиеничку, чтобы смазать раздражённую кожу губ. — На морозе сосалась? — сразу спрашивает Дракен больше в шутку, но Ясу его спесь сбивает моментально. — А ты думал, я карточный долг без исполнения оставлю? — Какой карточный долг? — отупело переспрашивает брат. — Кого благодарить за то, что у тебя память трёхсекундная? — смеётся Ясу, отворачиваясь, чтобы вновь наполнить стакан. Виски не осталось, только пара бутылок пива в холодильнике, и это удручает почти так же, как прерванный поцелуй.       Если бы Ясу в тот самый момент отстранения и глотка благоразумия не остановила Баджи, если бы Мацуно не выперся на порог дома, всё закончилось бы глобальной ошибкой, о которой Ясу бы явно пожалела, но далеко не сразу. Этот внутренний трепет преследует её ещё очень долго, пока она пальцы облизывает от приторного крема торта, лукаво поглядывая на Баджи, что её взглядом буквально пожирает, впитывая каждый жест. И этот взгляд голодный буквально выедает всё до подкорка, выжигает калёным железом, не оставляя после себя ничего, кроме шипящего дыма с оттенками горелого сахара. Под конец трапезы, когда Ясу смывает с языка сладость глотками горчащего пива, Баджи ей подмигивает совершенно похабно и неприкрыто, отчего Ясу так непривычно для себя, так странно, но одурительно нужно смущается. Для неё это непривычно, особенно после такого незначительного жеста мальчишки, который, казалось бы, её совершенно не волнует, который не должен её волновать. Просто друг. Друг, которого она столь трепетно желала поцеловать, друг, чей дух её почти полгода преследовал по пятам, друг, который наверняка вынул бы её из петли и сердце качал так настойчиво, что оно было бы просто обязано запуститься заново.       Друг.       Друг?       Эта прекрасная ложь поселяет на губах Ясу улыбку эфемерную улыбку, которая вызывает Чифую к ней, когда под полночь все правильные детки ложатся спать, а те, к кому сон не идёт, собираются на кухне небольшой компанией, забирают у Ясу куртку Тосвы и пихают острыми локтями под рёбра, чтобы не засыпала, пускай и устала, придя на празднество после суток, которые прошли тяжело. Руку разрабатывать приходится едва ли не постоянно, потому что в прошлую ночь девушка только с третьего раза сумела верно ввести флексу в вену пациента на операции, а потом чуть не проебала половину наркотика, потому что на поршень шприца не могла толково нажать, чтобы ввести препарат больному. Злилась, рычала, ворчала, а поутру даже эспандер себе купила и сейчас, пока остывает под промозглыми осенними ветрами, закуривает одной рукой, а больной качает резиновый бублик, ворча себе под нос и периодически морщась от простреливающей запястье боли. — Так что, говоришь, у вас с Баджи? — ехидничает вышедший на улицу Чифую. У него в руках дымится кружка свежезаваренного кофе из пакетика, а на плечах — плед, который наверняка провоняет сигаретным смрадом. — А что у нас с Баджи? — с совершенно наивным лицом отзывается Ясу и снова затягивается, чуть нервным жестом стряхивая пепел с кончика. Она ровно стоит исключительно за счёт того, что к стене грязной привалилась лопатками, потому что количество выпитого алкоголя превышает все допустимые нормы, и Ясу поспать бы, но она только курит сверх меры и постоянно пытается согнать мальчишек с кухонного диванчика, прикладываясь ко всем возможным горизонтальным поверхностям. — Ну… целовались? — Блять, Чиф, это карточный долг. Другое. — Ага, как и то, что ты Баджи буквально с того света достала, что ночевала в больнице или у мамки его. Блять, Ясу, ты хуйню-то не городи, да? Уже все заметили, что между вами что-то есть. — Развидьте обратно, придурки, — шипит она, отщёлкивая от себя окурок и пытаясь протиснуться мимо Мацуно обратно в дом, потому что околела, как псина. Когда же Чифую её пропускать отказывается категорически, плечом перекрывая для Ясу проход, она недовольно вздыхает и стискивает потуже челюсти, чтобы не въебать другу. — Перестань уже дурочку из себя строить. Не спорю, получается у тебя филигранно, но это уже немного подзаебало. Между вами уже воздух искрится, от него подкуривать можно… — Чё встали? — доносится из коридора оклик Баджи, который обрывает тираду друга, вынуждая моментально заткнуться. Подцепив Ясу за запястье, Кейске тянет её на себя, а она, неустойчивая, буквально падает ему в руки с тихим присвистом удивлённым. И под воцаряющееся молчание, тихо так: — Привет? — и лицо алое от смущения в отвороте формы чужой прячет. — Что и требовалось доказать, — восклицает Чифую, стоя всё так же в проходе и уперев руки в бока. — Ты сильно расстроишься, если я ему втащу? — уточняет Ясу, на что Чифую только руки в беззащитном жесте поднимает и проходит мимо, по пути что-то про то, что голубкам мешать не будет, роняя. — Чего? — рыкает ему не расслышавший Баджи, на что девушка в его руках тихонько подпискивает, а потом выдыхает недовольное: — Ёбаные шипперы. — Кто? — Забей, — машет она рукой на реплику Баджи. — Чего припёрся? — Тебя увидеть захотел, — с вызовом и присущей Баджи наглостью.       Но Ясу нравится. Он может её обуздать, он сильнее, он крупнее и более дерзкий; подкупает. В этих больших руках так приятно и комфортно, что хочется остаться так навсегда, застыть в веках и больше никогда не двигаться. И наконец-то не хочется взбрыкивать, дерзить, гадости говорить. Словно нет ни Шиничиро, по которому Ясу страдала не один год, словно не было ничего, а только Баджи, ставший почему-то до одури родным.       Но Ясу — Ясу. Она выворачивается из цепких рук, заглядывает в глаза до того чернющие, что там можно собственное отражение поймать, фырчит. — Увидел? Отпечатай на обратной стороне век и наслаждайся, а я пива хочу. И спать… Если эти пидоры ещё не разошлись, пусть переезжают в гостиную, я манала. Сутки без сна — жёстко даже для меня, особенно, если учитывать, что послезавтра мне опять на смену.       И разворачивается, направляясь прочь, но Баджи поспевает, Баджи за кисть ловит, Баджи рядом быть хочет даже тогда, когда обстоятельства не позволяют. Он не понимает, почему ты так решительно к нему оттаяла, а ты никогда не скажешь, что сходила почти полгода с ума, каждое утро встречая вместе с его бестелесным духом и умирающим фикусом на подоконнике, что он тебя буквально из петли выудил и дал шанс прожить эту жизнь ещё раз. Снова — но правильно. — Как рука? — На месте, — с привычной холодностью, но разбавленной млеющей улыбкой, отзывается Ясу. Недовольный ответом взгляд жжёт затылок, а горячие пальцы так и не отпускают. — Ладно-ладно. Шевелится хуёво, но отваливаться пока не планирует. Такой ответ тебя устроит? — Покажи. — А сиськи тебе не показать? — Нет, ну если очень хочешь, то я не про- ай, блять! — восклицает Баджи в ответ на оплеуху беззлобную, а Ясу морщится, потому что всекла больной рукой, сейчас всей обклеенной бежевым тейпом для спортсменов, который посоветовали на работе и который действительно оказался не фуфлом. — Без сисек переживёшь, ничего страшного с тобой не случится.       А Баджи и этому рад. Не знает, как с трепетом ты трясёшься перед предстоящими событиями, абсолютно все из которых ты не можешь предотвратить, потому что не знаешь всей правды.       И чего-то полусонный Такемичи так смотрит странно, будто понимает что-то, что Ясу неведомо, Чифую на ухо что-то шепчет, а тот кивает так странно. — Чего? — излишне резко осведомляется Ясу. — Нет, ничего, — напуганный её напором отзывается Такемичи и поднимается на едва держащие его ноги. — Всем хорошей ночи, а я домой. — На дворе двенадцать ночи, придурок. Тебя либо копы загребут, либо отхуярят. Погнали, я тебя провожу, — вызывается Ясу, потому что, хоть и не хочет себе признаваться, ей волнительно оставаться в одной комнате с бодрствующим Баджи. Мало ли, во что это выльется.       А в голове набатом только одна мысль:       «Рассказать ему?..»