Попался

Чонин открыл глаза после долгого, муторного сна — и тут же зажмурился, чтобы не чувствовать накатившие тошноту и головокружение. Они напомнили о тех днях, когда Сынмин зазывал его на «культурное распитие браги». Чонин каждый раз культурно вёлся, культурно запоминал каждую фразу бешено гоняющегося за своим хвостом Сынмина и культурно отдыхал следующие полдня, прячась от работы под раскидистым деревом на заднем дворе. Но он готов был поклясться, что вчера не пил — не помнил, правда, что вообще делал, всё расплылось, точно клякса по бумаге, но точно не пил. Хотя сухость в горле была похмельная — такая же противная, горьковатая и жгучая. Если этот неуправляемый лис подлил ему соджу… — Сынмин… Чонин уже собрался высказать ему всё, что он думает о его способах ведения хозяйства в клане, но осипшего голоса едва хватило на шёпот и имя. Он открыл глаза снова, чтобы хоть найти Сынмина взглядом, но окунулся в липкую темноту. Лунный свет едва пробивался через плотную дешёвую бумагу, и только где-то в уголке глаза танцевал огонёк свечи. Чонин дёрнулся к нему заблудившимся мотыльком и почувствовал, как всё тело свело вспышкой острой боли. Когти резали плоть мягко, будто сырую землю. Он начал вспоминать. Страшно, тявканье за спиной, чогори мокрое от свежей крови, острый неразборчивый крик в спину, список в сумке. Бросить бы иллюзию, камень, хоть что-нибудь. Лёгкие жжёт от дыма и быстрого бега. Загонщики дали фору — это ведь просто развлечение. Тявканье превратилось в вой. Клан Сонтэ не простит. А впереди — земли, где правят Охотники. Лучше бы его первое предположение было правдой. Чонин кое-как сел, опираясь рукой на плохо набитую подушку, но не смог сдержать болезненного шипения. Следы от десятков мелких когтей стягивали плечи, а рваные раны на спине горели, точно нарисованные раскалённым углём. Тень возле столика со свечой, размытая, широкоплечая, дёрнулась в ответ на звук и обернулась. — Чонин? — в блике света блеснуло лезвие ножа. Несмотря на боль во всём теле, он сжался, как перед прыжком, готовый в любой момент напасть, и по старой привычке потянулся к спрятанному кинжалу. Пальцы наткнулись только на несколько слоёв бинтов, пропитанных кровью. Тень, поднявшаяся было с пола, примирительно подняла руки — и Чонин смог увидеть лежащий на столе кусок деревяшки неопределённой формы. Если упорно и долго приглядываться, можно было угадать в очертаниях плохо вырезанного медведя. — Всё хорошо. Я тебя не трону. Нож с мягким стуком опустился на стол. — Ты помнишь меня? Чонин прищурился — черты лица говорящего были мягкими, на губах как по команде расцвела выверенная добродушная улыбка, а волосы были собраны в аккуратный пучок. Но едва отсвет свечи коснулся косого шрама через бровь, образ невинного дружелюбия рухнул. Блеснули белые глаза — пустые, бездушные, точно у дохлой рыбы. Чонина передёрнуло, и он поджал губы, чтобы скрыть нервную усмешку. Конечно, он ведь такой везучий, что вместо диких кумихо или простых наивных людей его подобрал Охотник-полукровка. Его уже проверили? Это всё игра на умение выстраивать правдоподобную ложь? Чонин сжал руку в кулак так, что когти впились в ладонь, будто мог сейчас кому-то противостоять — или мог хотя бы узнать наверняка, чего хочет незнакомец. Но если тому нужно было извращённое театральное представление, он его получит. Всё-таки в полукровке всегда будет что-то мерзкое от человека — и слишком мало от лисы. — Где мои вещи? Незнакомец молча бросил простую холщовую сумку ему в ноги и снова замер со сложенными на коленях руками. Ну просто примерный ученик и любящий сын. Интересно, что делают с кумихо после того, как они рожают полукровок? Заставляют рожать дальше, пока не наберётся армия? Чонин невольно скривился и запустил лапу в сумку. Список чиновников, потрёпанный дневник, немного лекарств и немного трав — всё осталось на месте. — Так ты не помнишь? — спустя минуту молчания Чан неловко поёрзал на своём месте. — Можно подойти? Не набросишься? А то у тебя все раны снова откроются. Он странно, удивительно, невероятно дружелюбен. Будто мягкая податливая глина. Такое сложно сыграть, когда перед тобой лежит беззащитный враг. Настолько наивного полукровку даже обманывать стыдно, поэтому вспомнить имя Чонин и правда попытался. Тёплые руки потянули вверх, тело стало легче пёрышка, мысли нашли друг на друга — клин клином. Сквозь вой в груди прорвался один голос и затух падающей звездой. — Чан? Стало почти неловко от того, насколько жёсткими и прямолинейными были его ответы. Благо, жизнь в клане кумихо быстро душит совесть. Но это глупое почти всё-таки перевесило, когда Чан широко улыбнулся. — Ого, ты всё-таки меня слушал! — смех у него вышел невероятно заразительным. — Бан Чан, рад знакомству. Полагаю, между нами перемирие? — Да. Прости, что я так, — Чонин ответил самой милой и извиняющейся улыбкой из своего ассортимента — на неё иногда вёлся даже Сынмин. — Непривычная обстановка. Немного… — Неуютно? Страшно? Чонин повёл плечом, скидывая с себя вопрос. — Ничего. Я понимаю, — Чан, наконец, поднялся со своего места и приблизился, взяв небольшую бутылку со стола. — А сейчас лучше приляг. Ты только очнулся спустя два дня, — его тёплые руки опустились Чонину на плечи и надавили, заставляя лечь, и только от этого контраста он понял, как холодно в этой низенькой бедной комнате — и что на нём одни только чистые штаны, ему никогда не принадлежавшие. Во рту пересохло то ли от неловкости, то ли от укола подсознательного страха перед Охотником. — А ещё мне было велено поить тебя каждые три часа вот этой жидкостью… эм… неизвестного состава. Достаточно всего двух глотков. Пожалуйста? Чонин принял ту самую бутылку со скептичной осторожностью. Сложно было даже сказать, какого цвета жидкость и что за загадочные частицы в ней плавали. Но пахла она удивительно знакомо — что-то от дома, которого никогда не было. Свежесть, хвоя и лёгкая острота. На вкус жидкость тоже оказалась вполне приятной, немного сладкой, как он любил, но Чонину из-за боли во всём теле всё равно хотелось поворчать. — Надеюсь, это не какой-то яд. — Вообще, я слышал, что Минхо готовил когда-то яды и даже пытался их продавать… но у нас их никто не покупал, и он бросил эту затею. Чонин подавился вторым глотком лекарства и закашлялся. Минхо, который ещё и увлекается ядами? Господин Ли Минхо? — Эй! — Чан со смешком помог ему приподняться и осторожно постучал по спине. Не задеть при этом глубокие раны было невыполнимой задачей, но он чудом справился. — Не волнуйся, я ему доверяю. Он вовсе не плохой… человек. Неважно. В любом случае, он бы не отравил тебя просто ради развлечения. К счастью или к сожалению, Чан просто не слышал легенд, ходящих об этом старом лисе. — Ну… я тебе поверю в этом вопросе, — выдавил через силу Чонин, чувствуя, как сознание снова пытается ускользнуть. Вместе с ним сквозь пальцы выскользнула бутылка лекарства — но Чан успел ловко подхватить её. — Осторожнее. Лучше поспи сейчас, быстрее поправишься. Его голос, тёплый и шёлковый, убаюкивал, и хотелось послушаться и поверить, но Чонин только вцепился в его рукав. — Почему… ты это делаешь? — Что я такого делаю? Ты уже второй человек, который задаёт мне этот вопрос. Чонин разжал пальцы и прикрыл глаза. Улыбающееся бледное лицо Чана начало расплываться. В клане ты или достаточно хорош, чтобы выжить, или мёртв. Или хитёр, или на дне. Люди смотрели на них с прищуром, точно волки на привязи — а Охотники высматривали среди них добычу. Мелкие деревни они жгли, а из больших поселений крали совсем юных кумихо. И на чёрных рынках шкурки лис-оборотней ценились куда больше золота. Чонин только дважды видел нападения групп Охотников на клановые территории, но и этого было достаточно, чтобы увидеть в них жестокость и грязь — куда хуже любой животной. Чтобы понять, как с детства из них делают вымуштрованных солдатиков. Ни радостей, ни жалости. Вывернутое наизнанку вымученное выживание в клане. А Чан улыбался. — Ты всех незнакомцев подбираешь и несёшь к себе домой? — Честно говоря, ты первый случай, — стали слышны быстрые, резкие шаги Чана по комнате — охотничья привычка. Через некоторое время Чонин почувствовал, как его накрыли грубой, но довольно тёплой тканью. — Обычно мы перехватываем лис на подходе к деревне, и никто не успевает пострадать, но ты уже пришёл раненым, и я, каюсь, не смог просто пройти мимо. — А если я жестокий убийца? Беглый преступник? Или… Кумихо. Лис в человечьем обличье. Язык сказать такое не повернулся. — Ну, пока что ты мне ничего не сделал, — Чан не смог сдержать смешок. — И вряд ли сделаешь. Ты даже встать не можешь. — Может я просто притворяюсь? — Тогда ты очень хорошо притворяешься. Только, пожалуйста, не вскакивай прямо сейчас! Я ещё не успел наточить свой чхан. Чонин открыл глаза, чтобы найти в полутьме лицо Чана и послать ему очень выразительный взгляд. Он, кажется, не впечатлился. — Я преступник, а не сумасшедший. — То есть ты точно преступник? Спорить с Чаном оказалось невозможно. Как и невозможно было его понять. Чонин попытался перевернуться на бок, но невыносимая боль напомнила ему о том, что ничего уже не будет так, как он привык. Обычно он спал, прижав колени к груди — так сложнее было ударить в живот. Сынмин часто пинал его во сне, обычно всеми четырьмя лапами. Сейчас он был где-то на противоположном конце Когурё — или в высокой острой траве. На мгновение тоска поднялась болезненной волной к сердцу и так же внезапно утихла. Чонина ждала новая жизнь, которую он сам построит. Оставалось только не ошибиться. — Просто… Странно, что ты так доверяешь незнакомцам. — Пока человек мне не навредил, я не имею права вредить ему, — пожал плечами Чан и поправил одеяло. — Всё просто. Это вроде даже в кодексе Охотников прописано. Но, честно говоря, саму рукопись я в руках не держал. — Это всё равно странно, — коротко рассмеялся в ответ Чонин, кутаясь в ткань. Чан не просто податливый — послушный, научись только дёргать за ниточки. Чонин представил эту картину невероятно чётко: всегда рядом, безмолвный, подай-принеси без возражений, и это для человеческой крови истинное унижение. А настоящий лис всегда сможет поработить получеловека. Эта мысль вспыхнула кровавым заревом — и Чонин схватил её за хвост. Может быть, именно этого ему не хватало для того, чтобы построить свою жизнь правильно. Марионетки. Господин Пак Сонхва любил эксперименты с полулюдьми. — Ну, ты можешь думать как угодно, — ответил Чан, рассматривая его осунувшееся и заспанное лицо, — но с преступлениями всё-таки подожди. И, если что, зови меня, я сплю в другом углу. Чонин кивнул с невольной смазанной полуулыбкой и провалился в новый беспокойный сон. Проснулся он от мерного постукивания: будто дятел стучал по черепичной крыше. Только открыв глаза, он вспомнил, что в любом лисьем особняке ему больше нет места — и почувствовал острый запах соевой пасты. Приподнявшись чуть быстрее и проворнее, чем ночью, Чонин сбросил с себя тонкое одеяло и огляделся. В углу напротив действительно были сложены одеяла и подушки, но Чана не было видно ни внутри этого гнезда, ни где-то снаружи. Зато стоял и стучал ложкой о большой котёл другой человек — и когда он обернулся, его белые глаза странно блеснули. Кажется, Чонина поселили прямо в логове змей. — Ого, ты и правда живой, — незнакомый полукровка весело улыбнулся и снова увлёкся помешиванием своего варева. — Я думал, ты проснёшься и опять на три дня выпадешь. Хотя, учитывая, сколько Чан колдовал над тобой и твоими ранами, ты должен бы идти на поправку, так что неудивительно, что ты уже сидишь. Ты как? Чонин не знал, какая часть приподнятого настроения полукровки была притворством, а какая — хитростью, но не решился нападать в его же доме и только дотронулся до бинтов на боку. Каждое движение приносило боль, но он выдавил ответную улыбку. — Неплохо. И да, правда живой. Я Ян Чонин. — Да, Чан говорил, — беспечно отозвался полукровка, пробуя бульон на вкус. — Я Со Чанбин. И если ты думаешь, куда же пропал твой спаситель, то он ушёл несколько часов назад на патрулирование. Скоро должен вернуться, и вам обоим придётся насладиться моим прекрасным супом. Чонина передёрнуло то ли от перспективы прекрасного супа от некоего Чанбина, то ли от фразы «твой спаситель». Ужасно не хватало одежды и понимания, что этот Охотник думает на самом деле. Его держат как игрушку или как заложника? Они заглядывали в сумку? Благо, дневник был зашифрован, иначе его бы убили прямо во сне. — Мгм. Понятно, — отозвался Чонин, чтобы заполнить неловкую тишину, но его слова отскочили от широкой спины, как от стены. Чанбин всё больше напоминал выстроенный в клане образ Охотника — и появлялось всё больше вопросов о том, как они сошлись с Чаном. — Откуда ты? — невзначай уточнил Чанбин, добавляя в котёл овощи. Запах супа становился всё более привлекательным, и Чонин невольно облизнулся. Отвлекаться на такое во время игры в чанги словами — всё равно что признавать поражение, но, кажется, этот полукровка умел готовить лучше кланового повара. Или он просто невероятно хотел есть. Чонин подтянул ноги ближе, чтобы сосредоточиться на вспышке боли, и назвал первое вспомнившееся поселение: — Из Онджона. Человеческая деревня на границе клана Сонтэ. Что может быть менее подозрительным? Обычный парень насолил злобным лисам, наступив на их территории им на хвост, получил за это парочку шрамов и решил сбежать, пока его не сожрали живьём. Как-то так ведь всё выглядит в глазах людей? Чанбину не нужно знать, что длинные шрамы на спине — знак изгнанника и предателя. — Что ты такого сделал, что тебя гнали аж до Пэкчё? Чонину захотелось рассмеяться и уточнить, не допрос ли это, но послушал собственный внутренний голос и плотно сжал губы. Чанбин не был похож на человека, которого легко одурачить. Слишком внимательный взгляд. Возможно, в нём было больше лисьего, чем он хотел бы признавать — и, возможно, он уже всё знал и просто насмехался над Чонином. — Кажется, я помешал их охоте. Вспомнились случайно люди, которые долго и упрямо ставили капканы для кроликов в лисьих угодьях — они висели на крепкой дубовой ветке и напоминали изуродованные тряпичные куклы. Большая часть мяса с костей была содрана. — А ты смелый парень! — Чанбин рассмеялся, будто нарушение простых правил подконтрольной клану людской деревни было самой смешной шуткой в его жизни. — Но, судя по всему, лисы очень не любят, когда им мешают. — Определённо, — Чонин выдавил из себя улыбку. — Они очень хотели съесть кролика, попавшегося в мою сетку. — Интересно, лисам противно есть кроликов, когда есть сочные и вкусные люди? От спокойного, вызывающего тона передёрнуло. Благо, отвечать не пришлось — хлопнула дверь, и в комнате, игравшей роль и спальни, и кухни, и кабинета, появился Чан. Впервые представилась возможность разглядеть его в полный рост и при дневном свете: простая белая одежда, чёрная накидка с широким поясом, прямой нос, мягкая линия подбородка и сосредоточенная складка на лбу. Весь выверенный и осторожный, точно вымуштрованный сторожевой пёс. Но когда Чан повернулся, на его лице заиграла привычная улыбка: — Как вы тут? Чанбин ещё не начал спорить? — О чём мне с ним спорить? — судя по тону, Чанбин недовольно закатил глаза и снял котёл с огня. — Мы просто болтали. — Ты умеешь проявлять дружелюбие? — Чан безо всякого напоминания тут же прошёл дальше в дом и начал расставлять тарелки на небольшом столе, рядом с которым были свалены разные бумаги, кисти и недоделанные фигурки. Кажется, они с Чанбином не просто сошлись — судьбами друг в друга вплелись, как щенки из одного помёта. — Очень стараюсь. В конце концов, я должен быть хорош во всём. Чан рассмеялся, помогая разливать суп и пытаясь поровну разложить овощи и мясо по тарелкам. Чонин внимательно наблюдал за ним: что-то внутри каждый раз сжималось от странного предчувствия. Где-то между всеми улыбками и тёплым смехом, между осторожными движениями рук и быстрой реакцией обязан был затесаться подвох, недоговорка, хотя бы недостаток. Полукровки просто не могли быть такими, правда же? Это тварь от твари; гнилая кровь и слепое хождение за людьми на поводке. Но Чонин усилием воли подавил щекочущую тревогу и натянул на себя одеяло. Сидеть без верхней одежды всё-таки было не очень привычно. За путаными мыслями он даже не заметил, как Чан подошёл к нему с тарелкой — и от запаха соевой пасты и зелёного лука свело желудок. — Твоя одежда… больше не подходит для того, чтобы её носить, — Чан, будто прочитав что-то по одному взгляду, виновато улыбнулся, — но я могу дать тебе своё запасное чогори. — Было бы неплохо, — Чонин быстро кивнул, прежде чем принять тарелку и заглянуть в глаза. Чтобы завладеть его полным доверием, не придётся даже стараться. Через неделю Чан будет пить с его рук. Как люди могли сочетать в себе такую наивность и такую жестокость? Хотя, это всё стороны одной медали. Одежда Чана была из той же грубой ткани, что и пододеяльник, — не в пример праздничным ханбокам клана, — и чуть широка в плечах, но сейчас этого было достаточно. Особенно для простого деревенского паренька, который сбежал под крыло к Охотникам. — Спасибо, — добавил Чонин, глядя снизу вверх — смущение с недоверием напополам. Чан вернулся к столу молча, и только в приподнявшихся плечах отразилась неловкость. Ели они в тишине, будто что-то затаивая — что-то большое, неясное и клубящееся. Чан боялся дать этому название; Чонин боялся поверить, что это может быть так же просто, как счёт на пальцах. Чанбин на них даже не смотрел: настолько был увлечён собственным творением. Именно в этот момент призрачного перемирия и спокойствия распахнулась дверь. Чонин по одному только взгляду Чанбина понял, что гость был необычным и не особенно желанным; по лёгким шагам понял, что тот обучался боевым искусствам; по профилю понял, что тот был лисьей породы. Но когда гость чуть повернул голову в его сторону, Чонин почувствовал, как все слова беспомощно затрепыхались где-то в горле и затихли. — Кажется, подопечному уже лучше? — Господин Минхо! — опомнился Чан и вскочил с места. В его движениях появилась скованность — будто Ли Минхо между ними воздвиг когда-то давно барьер. Чану только и оставалось, что вежливо кивнуть в качестве приветствия. — Рад, что вы нашли время заглянуть. — Господин Минхо, — вторил ему Чанбин, но с места не встал. Их взгляды на мгновение встретились — что-то вспыхнуло и тут же рухнуло. Чонин почувствовал, что ему тоже нужно что-то сказать. Но Ли Минхо повернулся к нему всем телом — через правую бровь и левый уголок губ проходили изогнутые, грубые шрамы, и так же по-грубому прямо он посмотрел в глаза. Почти вырвавшееся «господин Минхо!» застряло ещё в грудной клетке вместе с радостным «здравствуйте!», «да, мне уже лучше» и ещё сотней бесполезных, мусорных слов. — Чонин, это Ли Минхо, я его уже упоминал, — Чан обратился к нему как к старому другу, почти с облегчением, но Чонин только отставил в сторону тарелку и опасливо склонил голову набок. В конце концов, в клане о господине Ли Минхо ходили легенды. Древний лис, что стоял у истоков Когурё и Сонтэ, хладнокровный и безжалостный. Знает как убить одним ударом и одной каплей яда, знает всё и всех, потому что предпочитает оставаться в тишине и тени. Его стоит бояться — и в равной степени уважать. Ли Минхо подошёл той же мягкой поступью к нему вплотную и опустился на колени. Чонина обдало острым запахом дыма, а потом ледяной водой. — Если ты не придёшь ко мне на серьёзный разговор, я сам найду тебя и выбью из твоей головы всю дурь. Шёпот остался между ними, но Чонин выдавил из себя улыбку и кивнул. — Хватит ломать комедию. Ли Минхо невозможно было ослушаться — особенно когда тот говорил таким тоном. Знаком он велел Чонину повернуться и быстрыми движениями снял бинты, а с ними будто и наспех скроенную маскировку. Будто знал его от начала и до конца, вместе со всеми планами и надеждами. — Жить будет. Просто продолжайте смазывать раны. Лекарство послезавтра можно уже не пить, — бросил небрежно Минхо и поднялся на ноги. Чан хотел было его отблагодарить как-то, протянул руку, но тот резко качнул головой и направился сразу к выходу. Чонин наблюдал за ним через плечо: в сердце Минхо смешались раздражение и тусклая печаль. Это легко было угадать по плотно сжатой челюсти и сцепленным за спиной рукам. Всё-таки у Чонина было шестьдесят с лишним лет, чтобы научиться понимать господина Ли Минхо.