RUNAWAY

      POV Танкхун:       Обман. Вранье.       Эти два слова были тем, что описывало семью Терапаньякун. Два слова, которые легли в основу всех отношений, которые у них теперь были друг с другом. Это не было чем-то преднамеренным, и это не было подкреплено какими-либо чувствами недоброжелательности друг к другу. Нет. Из того, что заметил Танкхун, все это было в основном из-за самосохранения. Ставя себя выше других, ставя свою безопасность и благополучие выше других. В мире мафии это была лучшая броня, лучший способ защитить себя от всех неожиданных предательств. Именно поэтому Танкхуну хотелось верить, что он никогда не сомневался в своих жизненных решениях и не чувствовал себя виноватым. Просто еще одна ложь, добавленная к его постоянно растущему списку.       Когда Танкхуну было пять лет, его мать часто играла с ним. Омега стаи видела в тогдашнем единственном ребенке в семье свет своей жизни. Она часто говорила Танкхуну, что «Семья превыше всего». А маленький Танкхун никогда не обращал на это особого внимания, его детский мозг не был готов понять то, чему его учили. Он просто наслаждался тем, как люди кланялись ему, хихикая от ощущения такой бесполезной силы, как будто пятилетний ребенок мог сделать что-то жестокое в любом случае.       Корн и его младший брат Кан сталкивались с различными угрозами семье. Они не были любителями, но все еще считались относительно новичками в блоке. Конечно, со временем восприятие изменилось. Танкхун всегда знал, что его отец безжалостен. Возможно, этот человек не так устрашающ физически, как его младший брат, но за Корном всегда следовала тень, которая убеждала других в жестокости, которую этот человек мог практиковать. В детстве Танкхун часто подвергался жестокому воспитанию своего отца. Он, конечно же, был первенцем главы и альфа стаи семьи Терапаньякун. Он был немедленно объявлен наследником и, таким образом, приступил к учению. В то время как оба его родителя никогда не оставляли камня на камне, когда дело доходило до предоставления того, что он требовал, его отец настаивал на том, чтобы он получил надлежащее образование, в лучшей школе, где учителя часто приходили к нему домой, чтобы дать ему уроки по различным предметам и языкам.       — Я не могу этого сделать, мам, — шестилетний ребенок ныл, но все, что он получал в ответ, была улыбка.       — Ты должен, милый. Ты будешь нашим наследником, следующим лидером, и для того, чтобы нести эту ответственность, тебе нужно учиться.       Танкхун никогда не мог поспорить с этой логикой, его единственным аргументом было то, что он, возможно, и не альфа, но он никогда не мог сказать этого вслух. Разочарование было тем, чего он все еще боялся.       Рождение Кинна было в основном неожиданностью для Танкхуна, так как он был в четырехмесячном летнем лагере, специально организованном его школой во время последнего триместра беременности его матери. Его крик, когда он увидел ребенка в комнате матери, был достаточно громким, чтобы по меньшей мере десять охранников вошли в комнату с обнаженным оружием. Его мать, очевидно, не была впечатлена и приказала им убираться, все знали что никогда нельзя входить в комнату без стука и о том, что комнаты омег часто были их гнездами. Затем она нахмурилась на Танкхуна, предостерегая его от громких звуков, прежде чем подозвать его ближе со счастьем на лице.       — Познакомься со своим братом, Кинн.       Танкхун был загипнотизирован Кинном в детстве. Он всегда был шумным, его привлекали блестящие вещи, и он поднимал шум то тут, то там. Но Кинн, даже будучи малышом, был спокоен, его крики даже не достигнут ваших ушей, если вы не будете смотреть на него. Это легко могло привести к тому, что новорожденного не замечали, что часто случалось в семье. Танкхун вспомнил свои ежедневные вечерние прогулки с матерью и годовалым Кинном, сидевшим у нее на руках. Все слуги и горничные, а также телохранители обращали на него внимание, когда он проходил мимо, громко разговаривая, жалуясь матери на школу и тому подобное. Он бы купался в этом внимании, когда кто-то наблюдал за каждым его движением, о нем говорили, все выполняли все его прихоти. Кинн никогда не привлекал особого внимания, тихо хихикая над его выходками, пытаясь хлопать, чтобы успокоить его.       Танкхуну было десять, когда он начал замечать происходящее в доме. Он был достаточно взрослым, чтобы знать или, по крайней мере, иметь представление о том, что именно происходило за закрытыми дверями особняка Терапаньякун. Его отец наконец-то подарил ему кольцо, которое он носил на цепочке на шее, так как его пальцы пока были слишком тонкими. Эмблема их семьи была красиво вырезана на этом украшении. Теперь это привлекло к нему еще больше внимания. Танкхун никогда не мог пойти в такое место, в каком бы за ним не следили, и так по всему Таиланду. Он наблюдал, как люди выходили на ринг, а затем смотрели на него с восхищением и страхом. Примерно в то же время такое внимание привело к некоторым неоправданным последствиям.       Начнем с того, что Корн теперь был непреклонен в том, что Танкхуну нужно быстро учиться, а занятия дома отнимают все его время. Не было времени играть, присоединяться к матери и Кинну на ежедневных прогулках, нырять в новый бассейн или смотреть телевизор. Все, что делал Танкхун, — это учился, учился и еще раз учился. Как будто он готовился к экзамену, который продлится всю его жизнь. Это принесло десятилетнему ребенку ни с чем не сравнимое разочарование. Добавить дополнительные меры безопасности и его детство было обречено.       — Пи, — Танкхун был поражен мягким голосом. Кинн даже в трехлетнем возрасте обладал способностью незаметно подкрадываться к людям. Кан, который был рядом с Танкхуном, тоже казался удивленным внезапным вторжением, и Танкхун внезапно почувствовал, что слишком гордится своим братом. Что-то в его дяде всегда действовало на него не так. Этот человек всегда боролся со своим отцом по тому или иному поводу, не то чтобы Корн был в лучшем положении. Но отбросив эти мысли в сторону, Танкхун посадил брата к себе на колени и заворковал над ним. Кинну удалось обмануть взрослого альфу, подкрадываясь к ним. Его младший брат был потрясающим. Малыш, о котором шла речь, улыбнулся, показав свои маленькие зубки, и начал говорить прерывистыми предложениями. Танкхун улыбнулся, уловив такие слова, как «молоко», «ма» и «синий», он, возможно, не мог понять, что было сказано, но, тем не менее, ему это понравилось.       — Анакинн, — голос Корна прервал братский момент, — ты не должен быть здесь. У нас есть дела, которые нужно сделать. Уходи, — Танкхун едва сдерживал свой гнев, когда его отец слегка применил альфа-команду к малышу. Конечно, малыш Кинн отвлекал их от очень важного урока о членах семьи русской мафии, с которыми им предстояло встретиться в следующем месяце, но травмировать собственного сына из-за чего-то вроде работы казалось экстремальным.       — Корн, — прежде чем Танкхун успел что-то сказать, в комнату ворвалась мать, — не надо покровительствовать нашему сыну. Ради бога, он же ребенок. Просто потому, что у нас есть наследник, это не значит, что наш другой ребенок — помеха. Лучше относись ко всем одинаково в этом доме, или мне придется что-то сделать.       Танкхун любил свою маму именно такой. Она была единственной, кто мог бросить вызов его отцу и сделать ему выговор, когда он обращался с Кинном по-другому только потому, что он не был наследником. Он знал, что Корн в глубине души любил свою семью. Где-то очень глубоко-глубоко внутри. Но, как он понял еще в детстве, босс мафии был жесток, и его семью не щадили, когда дело касалось его работы.       — Вот, — его отец встал, чтобы взять на руки молчаливого Кинна, который широко раскрыл глаза. Маленький мальчик, казалось, не был так напуган, оказавшись в объятиях альфы, который только что командовал им. Вместо этого Кинн молча наблюдал за своим отцом, склонив голову набок, — я не хотел напугать тебя, сынок, — альфа мягко заговорил, получив одобрительный гул от своей пары, которая держала руки на бедрах.       Танкхун наблюдал, как Кинн просто улыбнулся, а затем, когда отец опустил его на землю, мальчик ушел так же тихо, как и пришел. Совершенно не подозревая о хмурых взрослых, которых он оставил позади себя. Его мать продолжала бормотать, что Кинн, должно быть, напуган теперь, когда им командовал взрослый альфа. В последующие дни Танкхун не видел никаких признаков такой травмы. Кинн был тихим, но озорным человеком, он никогда не отваживался заходить в офисы, и, честно говоря, Танкхун не был удивлен. Его младший брат всегда был таким. Даже в детстве громкие звуки не пугали Кинна, мальчик просто всегда улыбался. Бегал туда-сюда, прыгал и выполнял опасные трюки, которые вызывали мини-сердечные приступы.       Три года спустя Танкхуна отправили учиться на два года в Лондон. Тринадцатилетний подросток ненавидел своего отца за то, что тот настаивал на этом. Он не хотел оставлять свою семью позади, он хотел оставаться рядом со своей матерью и рассказывать ей, как все было обременительно каждый день перед сном, он хотел тренироваться под руководством Пи’Чана и быть наказанным, если он не мог чему-то научиться. Черт возьми, он бы взял урок у своего дяди или сыграл в шахматы со своим отцом за то, что оставил свою семью позади.       И почему он был единственным, кого отослали прочь?       Если образование и знание иностранной культуры были так важны, то почему Кинн тоже не поехал с ним?       — Ему шесть, Кхун, — попыталась объяснить его мать, — Кинн пока не может жить без своих родителей. Мы не можем отослать его сейчас, — на лице женщины была грустная улыбка, в то время как его отец сидел позади нее на другом диване, совершенно невозмутимо просматривая файл.       Танкхун знал то, чего не могла сказать его мать. Кинн никогда не нуждался в чьей-либо заботе о нем. Шестилетний ребенок был самодостаточен в такой степени, что выбивал из колеи взрослых в доме. Он не нуждался во внимании, и у него не было никаких истерик. Танкхун слышал, как несколько служанок сплетничали о разнице между ним и Кинном. Они явно предпочитали младшего, но в любом случае это его не задевало. Но все же, если бы Кинна отослали, да еще в таком юном возрасте, мальчик бы только расцвел.       Если бы только Корн мог это понять.       Кинн не был настолько важен, чтобы его отослали, он не был наследником, его отец не стал бы тратить на него так много ресурсов, потому что ему не требовалось никакого специального образования, кроме того, что нужно, будучи частью стаи, которая была мафией. Кинну везло и не везло во многих отношениях. У него не было никаких ожиданий, которые нужно было бы оправдать, и у него не было цепочки с семейным символом, свисающей с шеи, которая почти задыхалась от тяжести обязанностей. Но к нему также никогда не обращался его собственный отец. Корн, возможно, и любит своего младшего сына, но свою работу он любил больше. Танкхун был почти уверен, что его тоже забыли бы, если бы не тот факт, что он был нынешним наследником. Весь прошлый год он надеялся, что никогда не станет альфой, но, судя по тому, как он рос и как становился выше с каждым днем, люди предполагали, что вероятность этого высока.       — Не волнуйся, сынок, — сказал Корн, — ты будешь здесь раньше, чем успеешь оглянуться. Мы отпразднуем твой шестнадцатый день рождения, а затем твою презентацию с размахом.       Танкхун кивнул, не обращая внимания на пустые слова и направляясь прямо к своей матери, в глазах которой стояли слезы, когда она сжимала руки Кинна. Его рейс был сейчас, и, стоя здесь, за пределами аэропорта, он чувствовал себя чрезвычайно уязвимым. Он всегда был в центре внимания, люди всегда ждали его, он знал, что будет довольно неизвестен, куда бы он ни направлялся.       Это было бы нормально?       Выживет ли он, будучи кем-то безымянным?       Он посмотрел на своего шестилетнего брата, в глазах которого стояли слезы, и который смотрел на него с обожанием. Сможет ли он жить, как Кинн? Тогда он не смог ответить на этот вопрос, так как его мать обняла его, заливаясь слезами, в то время как Кинн обнял его колени. На данный момент Танкхун оставил размышления на потом и наблюдал за теплом, исходящим от людей, которые, как он знал, любили его. Он не мог дождаться, когда вернется.       Следующий год полностью изменил Танкхуна. Лондон был большим городом, и всего там было в избытке. Это дало ему новый взгляд на жизнь. Он жил в просторной квартире с тремя телохранителями, в то время как еще пятеро жили на его этаже, окружая его. Он также знал, что, возможно, его отец принял дополнительные меры безопасности, но ему было все равно. Свобода, которую давал ему большой город, была ничем по сравнению с такими недостатками. Танкхун расцвел под псевдонимом, который предоставил ему Лондон. Он узнал о себе что-то новое. Он узнал, что имя Терапаньякун не было тем, что привлекало к нему внимание, нет. Он сам был маяком, притягивающим взгляды. Это был совершенно новый мир. У него действительно было несколько занятий, таких как самооборона и боевые искусства, с инструкторами, назначенными его отцом, но он не сильно возражал против этого.       Однако довольно скоро все рухнуло.       За это время в особняке Терапаньякунов также произошли некоторые изменения. Родился третий сын, Кимхан. Танкхун знал, что его мать беременна, но когда Кинн позвонил ему, чтобы сообщить о рождении маленького Кима, Танкхун в тот день плакал до тех пор, пока не уснул. Прошло почти восемь месяцев с тех пор, как он был вдали от семьи, и это был первый раз, когда его сердце плакало от тоски с тех пор, как он был вдали. Четырнадцатилетний подросток не знал и не понимал, как он может плакать о ком-то, кого он никогда не встречал, о ком-то, кто начал дышать всего пару часов назад. Это заставляло его скучать по дому, своей матери и Кинну. Его отец отклонил его просьбу приехать повидаться с ними.       По отношению к Танкхуну его отец никогда не был более жесток.       Месяц, последовавший за рождением Кима, был худшим для Танкхуна. Как будто в его голове сработал сигнал тревоги. Свобода и новые места были прекрасны, но он понял, что мысль о том, что его семья что-то делает без него, создает связи без него, создает драгоценные воспоминания на всю жизнь без него, причиняет гораздо больше боли. Он пытался убедить своего отца, но это было бесполезно. Все, что ему сказали, это то, что он был наследником стаи, ему нужно было взять себя в руки. Жертвы должны были быть принесены, и он должен был быть тем, кто их принесет.       — Я ненавижу это, — Танкхун бормотал это перед сном, сжимая кольцо. Это олицетворяло все, что он ненавидел. Это представляло должность, которую он был вынужден занимать без своего выбора, это представляло все обязанности, связанные с этим титулом, это представляло давление, которое оказывал на него его отец, и, прежде всего, это представляло причины, которые заставили его быть вдали от своей семьи.       Они говорят, будь осторожен в своих желаниях. Танкхун день и ночь желал вернуться. Он не заботился о друзьях и свободе. Он молился только о том, чтобы вернуться домой. Его желание было исполнено наихудшим из возможных способов.       На Танкхуна впервые напали, имея в виду его единственную цель, когда он возвращался из школы. Они попали в засаду в той самой квартире, в которой он жил. Двое телохранителей были жестоко убиты, поскольку выбранным оружием был не пистолет. Он даже не мог закричать, когда люди, с которыми он какое-то время делил крышу, были изувечены самым ужасным образом прямо у него на глазах. К счастью, прибыло подкрепление, которое на самом деле включало старую бабушку, живущую этажом ниже. Они отвезли Танкхуна на конспиративную квартиру, которая находилась где-то прямо в центре города. Танкхун не мог даже заплакать, пока телохранители рассказывали по телефону о том, что случилось с его отцом. Семь часов спустя он уже летел обратно в Таиланд.