RUNAWAY

      Кинн. Кинн. Кинн. Кинн. Кинн.       Тело Порша пело, когда верховный альфа тащил его. Он держался за длинный красный рукав мантии Кинна, шелковая ткань, к счастью, была достаточно прочной, чтобы не порваться. Это заставило Порша задуматься, что именно потребуется, чтобы разорвать его на части, просунуть руки под слой одежды, чтобы почувствовать кожу под ней. Будет ли он мягким или твердым на ощупь? Он не знал, что привлекало его больше из обоих вариантов.       Подожди! Черт! Блядь! К черту гормоны и инстинктивную реакцию его тела на свою чертову пару. Серьезно, что с ним было не так?       — Кинн! — он зарычал, его нос уже наполнился горьким запахом бурбона, — что за черт? Оставь мою гребаную руку в покое, — никакой реакции. Кинн даже не оглянулся, продолжая идти туда, куда они направлялись, таща его за собой, и его предательское тело было таким милым и податливым для альфы.       Порш медленно осознал, куда они направляются, запах Кинна становился все сильнее в коридорах. Количество телохранителей немного сократилось, их глаза совсем не моргали при появлении Кинна, как будто они привыкли к его странным и жестоким действиям. Они приближались к крылу дома Кинна, его логову, если можно так выразиться. И Порш не хотел туда заходить. Он не мог. Единственным способом, с помощью которого он сохранял некоторое подобие самоуважения и рациональности с момента возвращения в поместье, было держаться на расстоянии от Кинна. Он не хотел входить в логово Кинна. Он не знал, как отреагирует. Часть его признала, что он не хотел делать ни шага в месте, которое его альфа считал священным, называл домом, без части себя. Порш не знал, почему он бессознательно цеплялся за эти глупые мысли, он даже не подозревал о существовании таких понятий в своей голове, пока снова не встретил Кинна, не прикоснулся к нему и не жил в его присутствии.       — Кинн, остановись, — Порш слабо запротестовал, заставляя себя говорить серьезно. Это не возымело никакого эффекта, но он мог поклясться, что почувствовал легкую нерешительность в запахе альфы. Возможно, это было его воображение, но это все, за что он мог держаться, — Кинн, я сказал, прекрати это безумие, — на этот раз его голос звучал громче, а запах гари тоже усилился.       — Я сказал, блядь, остановись, альфа, — боже, Порш звучал отчаянно прямо сейчас. Коридор, в котором они сейчас находились, был, к счастью, пуст, без какого-либо единого телохранителя. Что тоже было хорошо, так как вместо того, чтобы остановиться, Кинн развернулся только для того, чтобы впечатать Порша спиной в стену.       — Не. Называй. Меня. Так, — слова были произнесены медленно, когда рука Кинна обхватила тело Порша, его ладони с ощутимой силой уперлись в стену. Голова альфы была склонена, его волосы касались подбородка Порша. Он почувствовал силу запаха Кинна на своем теле, пробивающего каждый атом и прилепляющего его к стене. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким неуверенным.       За всю свою жизнь Порш никогда не испытывал на себе никакого воздействия от какого-либо альфа-запаха. Он слышал только случаи и страшные истории о том, как омеги подчинялись альфам с использованием ароматов, как намеренных, так и непреднамеренных, иногда даже беты становились жертвами таких ситуаций. Он слышал, как в такой ситуации тело человека сдаётся, сила покидает конечности, делая человека бесполезным в кукольном состоянии, когда невозможно ни пошевелиться, ни закричать. Просто сидеть и ждать, как гребаное домашнее животное, следующих заказов. Порш никогда не хотел испытать это на себе. Он никогда не хотел чувствовать себя настолько подавленным. К счастью для него, его не беспокоили альфы в целом. По крайней мере, это дало ему на одну вещь меньше поводов для беспокойства.       Стоя в коридоре, ведущем в крыло Кинна, где не было ни души, Порш старался не вдыхать близлежащий воздух. Он заставил себя перестать дышать, когда почувствовал реальное физическое присутствие запаха Кинна на своей гребаной коже. Он никогда не слышал об этом. Аромат — это не то, к чему можно прикоснуться, это не то, что давит на ваше тело, даже если вы его не вдыхаете, заставляя вас застыть на месте. У запаха не было физического присутствия. Но опять же, Кинн был Высшим Альфой, о них мало что обсуждалось или было известно. Кроме того, они были технически приятелями, опять же то, что совсем не было общей темой. Он также был уверен, что то, что он был Высшим Омегой, сыграло свою роль во всем этом.       Черт. Поршу действительно нужно было провести некоторые исследования относительно его собственной анатомии.       Кинн не двигался со своей позиции, поскольку все еще прижимал Порша к стене, используя свое тело и запах. Порш не знал, планировал ли альфа вообще это сделать. В конце концов он не выдержал и сдался. Порш глубоко вздохнул, громко хватая ртом воздух. Он был готов чувствовать себя подавленным, готов чувствовать себя подчиненным, что-то прямо из его кошмаров. Он ждал, пока его тело отключится.       О, что-то, конечно, отключилось, но это было не то, чего он ожидал.       Запах Кинна вообще не поддавался контролю, в основном он был сырым и горьким по форме. Нет, поправил свои мысли Порш, альфа был чем-то обеспокоен. Технически Кинн боролся за контроль, как будто его запах боролся с чем-то, пытаясь вернуть все в порядок. Он также заметил руки альфы на стене по обе стороны от его лица, костяшки пальцев выступали от напряжения. Это заставляло его чувствовать себя встревоженным, его рациональное мышление отходило на второй план, поскольку его внутренний омега ненавидел саму идею видеть своего альфу таким расстроенным в его присутствии.       — Альфа? — голос Порша был мягким, когда он звал Кинна, — эй?       — Не называй меня так, — прошептал Кинн хриплым голосом. Кинн медленно поднял голову, его глаза были устрашающе черными.       — Почему нет? — Поршу было наплевать на гнев, написанный на лице Кинна, — ты же альфа, — это звучало глупо, но для него это было самое умное наблюдение.       — Да, но я не твой альфа, — сказал Кинн сквозь стиснутые зубы.       Порш мог поклясться, что услышал, как что-то сломалось внутри него, когда он услышал эти слова, печаль затопила все его существо.       — Почему? — он тихо заплакал, и на его глазах выступили слезы, — как ты можешь говорить это мне в лицо?       — Блядь! — Кинн выругался, когда увидел, какой именно эффект он производит на Порша. Омега явно был слишком погружен в печаль и ненависть к себе.       Его альфа снова отверг его.       Он все еще был недостаточно хорош.       — Я не это имел в виду, — прошептал Кинн.       — Тогда почему ты сказал что-то подобное? — спросил Порш, увидев, что Кинн закрывает глаза и делает глубокие вдохи, — почему? — его голос звучал так надломленно.       — Потому что это правда, — сказал Кинн, — мне нужно взять себя в руки, — последняя часть, больше похожая на бормотание самому себе.       Порш почувствовал, как его тело становится тяжелым, когда Кинн взял свой запах под контроль. Он буквально чувствовал, как все клетки его мозга снова начинают нормально функционировать по мере того, как он медленно восстанавливал контроль над собой.       — Что с тобой не так? — закричал Порш, его сжигали унижение и смущение, — ты ведешь себя как мудак перед всеми омегами или я просто такой особенный?       — Черт, мне очень жаль, — сказал Кинн, но он все еще не сдвинулся со своей позиции.       Порш собирался сказать больше, он бы действительно высказал альфе часть своего мнения, в этот момент он, вероятно, мог бы написать эссе в тысячу слов и отправить его куску дерьма, который был его приятелем, рассказывая о том, как ему больно и как он устал от всего этого дерьма, брошенного на его пути, но что-то заставило его остановиться.       Лицо Кинна было прямо перед ним, наклонившееся к нему, в то время как глаза альфы были закрыты. Его запах был под контролем, совсем не удушающий воздух, идеальная завеса над любыми эмоциями, проявленными несколько секунд назад. Но почему-то все, что Порш чувствовал, — это горечь, которая была раньше. Что-то было ужасно неправильно, Кинн был… Боже, он не мог этого описать. Но он мог это чувствовать.       — Что не так? — тон Порша был серьезным, его голос приобрел тот же серьезный оттенок, когда он задал Че тот же вопрос, — что-то случилось?       Кинн, должно быть, тоже почувствовал перемену. Он глубоко вздохнул, обдумывая свои следующие слова.       — Серьезно, что с тобой происходит, Кинн? — терпение никогда не входило в число достоинств Порша.       — Почему ты был с Вегасом?       — Он пригласил меня на ужин, — Порш нахмурился, совершенно не понимая, какое это имеет отношение к тому, с чем имел дело Кинн.       — Значит, свидание? — спросил Кинн, и, боже, он выглядел неловко. Не очаровательно. Совсем не очаровательно!       Порш встряхнул свои мысли, чтобы сосредоточиться на разговоре.       — Свидание? — он фыркнул, — ты действительно идиот.       — Так это было не свидание?       — Конечно, нет. Откуда у тебя эта абсурдная идея?       — Так тебе не нравится Вегас?       — Что? — Порш взвизгнул, — Кинн, ты действительно сошел с ума.       — Порш, ответь на вопрос, — рявкнул Кинн.       — Не смей говорить со мной таким тоном, молодой человек, я старше тебя, не перебивай меня, когда я говорю, ты будешь говорить со мной должным образом, — у Порша действительно было слишком много наклонностей старшего брата, — Кинн, тебе нужно перестать задавать мне такие личные вопросы. Мы только что встретились. Ты, бросающий меня повсюду и чувствующий себя так комфортно со мной, это неправильно, конечно, мне не нравится Вегас. Как тебе это пришло в голову, я понятия не имею. Он пригласил меня на ужин, потому что хотел быть вежливым. Чтобы узнать меня получше. Это нормально, ты же знаешь. И я сказал «да». И нет, не потому, что мне нравится Вегас. Например, как я могу даже думать об этом, когда ты прямо там. Но сейчас нам нужно поговорить об этом, — разглагольствовал Порш, желая установить границы с этим идиотом альфой. Он бы пошел вперед, если бы не застенчивая улыбка на лице Кинна.       — Что? — спросил Порш, стараясь не отвлекаться на красивую улыбку. Он ломал голову, когда его слова наконец дошли до него, — это не то, что я имел в виду! — он огрызнулся, эту ложь нужно было исправить, — я не это имел в виду. Ты неправильно расслышал.       — О, правда? — на этот раз Кинн приблизил свое лицо еще ближе, его глаза сияли, взгляд, который обычно не встречается у альфы.       — Кинн? — у Порша перехватило дыхание, когда альфа придвинул свое лицо еще ближе, их носы почти соприкоснулись.       — Я не твой альфа, — прошептал Кинн, и Порш нахмурился, — но я хочу попробовать, если ты позволишь мне, — и альфа выглядел таким серьезным, как будто он искренне, черт возьми, имел это в виду.       И на минуту Порш мог забыть обо всем остальном. Это было все, чего он когда-либо хотел, все, что он хотел услышать с тех пор, как ему исполнилось двенадцать. Его руки жили своей собственной жизнью, когда они обхватили лицо Кинна, приближая его лицо, чтобы наконец поцеловать.       Блядь. Это был гребаный парадокс, что человек, от которого Порш бежал всю свою жизнь, давал ему ощущение того, что он дома, заставлял его чувствовать себя в безопасности. В отличие от их последнего сбивающего с толку поцелуя, когда они оба были слишком ошеломлены, чтобы быть в здравом уме, этот поцелуй был более мягким, сначала немного нерешительным, когда они оба плавно коснулись губами друг друга, наслаждаясь соприкосновением кожи. Руки Кинна, которые до этого покоились на стене, переместились, одна легла на талию Порша, а другая гладила его по щеке.       Порш вздрогнул, почувствовав нежное прикосновение, и ахнул, когда большой палец Кинна погладил его по щеке. Он не ожидал, что все это будет так успокаивающе. Он откинул голову на стену, чтобы посмотреть на лицо Кинна, у альфы было мягкое выражение, когда их глаза встретились. Большой палец Кинна продолжал двигаться, ощупывая его лицо таким интимным образом. Собственные руки Порша не были неподвижны, когда одна из них осторожно потянулась, чтобы пощупать мягкие пряди на затылке Кинна. Ему это нравилось, поскольку они оба знакомились друг с другом с помощью таких незначительных действий. И на минуту этого было достаточно. Это было все, что ему было нужно. Но затем Кинн нырнул обратно, его рот на этот раз был более настойчивым, когда их поцелуй стал немного небрежным и влажным. Внезапно альфа оказался повсюду, его язык проник в рот Порша, пробуя его на вкус, затем он стал целовать его щеки, нос, глаза, и это было божественно. Это было почти неземное чувство, когда Кинн снова поцеловал его, а затем перешел к челюсти. Порш зашипел, когда Кинн слегка прикусил зубами линию подбородка, когда он лизал кожу, пробуя ее снова и снова, чтобы запечатлеть в памяти.       Порш потерял себя от этого прикосновения, все, что он мог чувствовать, был Кинн, когда альфа попеременно целовал его, а затем целовал любую доступную поверхность его лица. Он был так сосредоточен на Кинне и его губах, что громко дышал. Вот почему, когда Кинн нырнул к его шее, чуть ниже челюсти и уха, где находилась его пахучая железа, Порш заметил, как альфа замер. Он ясно увидел это, когда глаза Кинна стали жесткими, выражение похоти и чего-то еще, что было там секунду назад, мгновенно сменилось яростью и отвращением. А затем Кинн немного отступил назад, но ему не нужно было этого делать, так как Порш уже отталкивал его дальше.       Порш почувствовал себя чрезвычайно сознательным, когда его рука потянулась, чтобы прикрыть свою пахучую железу. Он знал, что пахнет от него неприятно. Многие люди, с которыми он был, часто предпочитали держаться подальше от области его шеи, где запах гари был наиболее сильным. Он не чувствовал себя плохо, когда это произошло, он был очень самосознателен. Но опять же, Кинн был другим. На него словно вылили ведро холодной воды, когда он заметил реакцию альфы.       Что с ним было не так, черт возьми? Всего несколько слов от Кинна, и он забыл обо всем. Порш был виноват здесь в том, что поскользнулся и поранился. Это была его ошибка, что он все еще не мог избавиться от подобных чувств, когда дело касалось Кинна.       Но, тем не менее, это было больно. Ему было больно, когда он увидел альфу с отвращением в глазах. Было больно, что Кинн позволил ему установить дистанцию между ними после того, как сказал эти слова ранее, и было больно, когда никто не остановил его, когда он уходил. Остановиться было на самом деле слишком, чтобы просить об этом, Кинн даже не посмотрел на него, когда он убегал. И все, о чем Порш мог думать, было то, что он должен был ожидать этого, в конце концов, Кинн был воплощением совершенства, не так ли?       Говорят, что надежда была причиной худшего из несчастий, и Порш был виновен в том, что навлек это на себя.