Лишь Бог кричит где-то внутри

Его внутренний Бог говорит страшные, пугающие вещи. Бог говорит сделать то, на что сам Майки никогда не решился бы. Дождь режет глаза, стекает струйками по пропитанной кровью футболке, по хлипким рукам. Внутри страшно-страшно-страшно, ведь снаружи мир трещит по швам, а в голове писклявый голос Бога. Страх ползёт по венам, мурашками грызёт кожу; он съедает, отравляет. А внутри больно-больно-больно. Боль прошибает кончики пальцев, электрическим током передаваясь по мокрому телу; боль отражается сумасшествием в глазах. Она расползаётся по немощному телу, что само себя удержать не может; выманивает хриплый, жалкий рык прямо из груди. И пока глаза застилает пелена боли, мир вокруг расплавляется в крови, в страхе и бесконечном отчаянии. Руки, ноги, рот, глаза — всё красное, липкое, мерзкое. Судорожный вдох отдаётся головокружением, электрической болью в желудке и кончиках пальцев. Как так могло случится, что перед Майки труп человека у которого смутно знакомые, чёртовы голубые глаза, у которого губы растянуть в успокаивающей улыбке? И у трупа этого нет ничего, ни жизни, ни тех, кто будет плакать по нему. А у Майки и руки и рот, и одежда, и всё крови. Майки заставляет мозг работать, но Бог беспощадно кричит, но у Бога чёрные глаза. Не синие, хоть синие Манджиро любит больше жизни. Любит лёгкий прищур этих глаз, уверенную, непоколебимую решительность, лёгкие морщинки в их уголках, пока пухлые губы растягиваются в улыбке. Майки любит... Кого? Бог в голове кричит, воет, злорадно, заливисто смеётся, мерзко улюлюкает. Нет, Майки не мог так поступить, он не убивает людей, он... Труп человека, блекло-голубые глаза и Бог. На когда-то приятные — почему Майки в этом уверен? — ладони трупа, на щеки, на живот садятся зелёные, противные мухи. Блекло-голубые глаза глядят прямо в душу, они страшные, они, кажется, крадут жизнь и самого Майки. Бог. Он кричит. Громко, заливисто, властно, он вызывает к чему-то, молит сам себя... Он Бог, но он нещастен. Голос Бога хриплый, надломанный. Не потому ли, что этот Бог живёт именно у него, Майки, внутри? Мир расплавляется в красном, мир распаляется в агонии, но у Майки в груди Бог кричит и молит сам себя. Чувства выскальзывают сквозь пальцы, мир трещит по швам, но у трупа человека блеклые, смутно знакомые, какие-то родные глаза; у мёртвого тела летает сотни уродливый мух, у него спина отливает ярко-синим. Майки кричит, но крик тонет в тишине мира, в тёплой улыбке тела, кровь которого у него, Майки, на руках, во рту, в глазах. И Манджиро рвёт кожу на руках, но ужасный труп не исчезает, кровь на руках не испаряется, а Бог в голове кричит. Бог воет волком где-то внутри, но голоса тонут во тьме, мольбы в свете. И Майки так чертовски больно-страшно. И у него руки-ноги-рот-глаза-жизнь в крови. И у него остался лишь Бог внутри, кричащий то, что Майки бы не сделал раньше, пока блеклые глаза отливали синим. Пока ещё тёплая рука с уродливым шрамом была в его, Майки, холодной ладони. Но мир горит в агонии, тело пробивает разрядом боли, отчего Майки глупо падает на землю, смешивая кровь того-мертвого-но-почему-то-чертовски-важного-человека с самой обычной грязью, землёй. Глаза застилило чёрным, а может это просто мир потемнел на много оттенков. Но у трупа из-под длинных ресниц, отдающих тени на впалые, слишком бледные щеки, лишь чужие, блеклые глаза.