— Красиво, — тихий, мягкий голос пронзает его слух. Он наполнен спокойствием, очарованием. Кадзуха поворачивается к ней, чтобы сказать, что вид и правда превосходен, но она смотрит на него. Янтарь её глаз осматривает его, в них плещется то, что Кадзуха очень хочет трактовать как любовь.

И пока Майки смотрит на кровь на собственных руках, на труп с, почему-то родными и важными, но уже затухающими голубыми глазами, где-то внутри лишь Бог злорадно смеётся.

Шото был уверен, что ему не нравится музыка, хоть и играет он на пианино уже десять лет. Был уверен до тех пор, пока не услышал жалобную песнь скрипки, доносящуюся из зала. Неизвестная мелодия сначала звучала тягуче-медленно, скрипач выигрывает каждую нотку, будто вновь и вновь вырисовывая деталь в картине, добавляя ей с каждым разом больше красок, штрихов. Делая её идеальной.

И пока мокрая трава колит его спину, пока звёзды неумолимо приближаются, отдаляются и мерцают заревом огней на небе, пока влага под подушечками пальцев разрастается, он слышит взрыв. Слишком злой, трубящий куда-то в уши, отнимающих так много кислорода в лёгких. "Красиво", — думает Такемичи. Красивые, слишком ужасные эти облака, предвещающие боль. Красивый, слишком громкий звук, намертво впивающийся в память. Красивая, слишком злая будет эта смерть.