В мерцающем свете

— Чёрт! Гулкий грохот эхом разнёсся по помещению, и покорёженные дверцы лифта испуганно приоткрылись, оставив щель, в которую можно было просунуть разве что мизинец – или два – при желании. — Каната, ты же сломаешь лифт! — Да плевать я хотел! Я не собираюсь сидеть на жопе, как некоторые! Ты, блядь, бесполезен! — Пиная двери, ты сделаешь всё ещё хуже! Мы уже оповестили всех, до кого удалось дозвониться, остаётся только ждать, другого выхода нет! Пожалуйста, успокойся. В здании нет электричества из-за шторма, ты не бог или что-то в этом роде, ты не можешь управлять погодой. С раздражённым рычанием Каната уступчиво прислонился к стене, скрестив руки на груди в досаде. Когда он услышал облегчённый выдох, последовавший за его действиями, он настолько разгневался, что пульсирующая жилка на его шее, казалось, готова была прорваться сквозь кожу. — Думаешь, победил? Если мы тут не вместе сдохнем, я тебя своими руками ёбну. — Хватит драматизировать, Каната! Мы выйдем отсюда рано или поздно, никто не умрёт! — Спорно, — угрюмо процедил Каната, из-под чёлки впиваясь свирепым взглядом в карие глаза, в которых не было даже намёка на тревогу или смятение. Отсутствие нервозности от угроз злило неимоверно. Глупое лицо Аллена не выражало никаких эмоций, что вообще творилось в его голове! Как будто каждый день в лифте высотного здания от балды застревал! Сильнее, чем рожа Сугасано Аллена, Канату раздражало то, что в соседнем лифте в аналогичном «подвешенном» положении были его брат, Ён Хаджун и Анн Фолкнер, и их компания, облепившая Наюту, приводила его в злобную дрожь. Анн в скоростном режиме деликатно затолкал Наюту в одну лифтовую кабинку вместе с ними, а сам Каната совершил ошибку, войдя вслед за Алленом в другую, до того, как понял, что его близнеца, грубо выражаясь, у него отняли. Что за убогое, заговорщицкое распределение?! Каната не успел ничего предпринять, дурацкие двери просто закрылись перед его носом, а теперь вовсе ни в какую не открывались! И как там его драгоценный брат, с этими чудилами?.. Начиная с этого момента, Каната никогда не согласится ни на одну идею, исходящую от Аллена каким бы то ни было образом. Когда они с Наютой обедали с Хаджуном, чтобы обсудить совместную песню, а не только набить животы на халяву (бесполезно отрицать, что они, в принципе, лишь этим и занимались в конечном счёте), это событие не окончилось ничем хорошим. Они неплохо поели, но этот Хаджун унизил их, словно безмозглых детишек! Ублюдок знал, что братья до этого питались в подобных заведениях раз в год по обещанию, и решил использовать это против них! Да как он посмел!! Каната сердито выдохнул, на удивление не выпустив пар из ноздрей. Если забыть про это, то еда, впрочем, была хороша, хоть и странновата. Размышляя исключительно о вкусном пропитании в новом месте, где должно быть ещё больше интересных и незнакомых блюд, Каната согласился на предложение Аллена сводить их с Наютой в ресторан, расположенный в «очень красивом месте, вам понравится, обещаю, соглашайся!» Согласился не сразу – что он, без его общества посетить ресторан не в состоянии? Сначала Каната решительно отказался, но Наюта грубой силой – щекоткой – заставил его пересмотреть свой ответ. И что из этого вышло? Сейчас его младший брат получил бы фирменный взгляд, означающий «а я говорил, что это плохая идея». Какого чёрта Аллен умолчал о том, что его дружки тоже припрутся? Каната старался игнорировать и вид Сугасано, который можно было описать словом «каюсь», и его частые какие-то опечаленные вздохи, и сидящее где-то на дне подсознания предположение, что он тоже не ожидал сопровождения. Он во всём виноват! «Красивое место» на большой высоте, какой идиот! Что красивого в том, чтобы посмотреть на город с высоты птичьего полета? Что за бесполезный, раздражающий день! — Каната... — Чего тебе?! — Тебе правда настолько некомфортно со мной сейчас?.. — Представь себе! Аллен сжался в углу, как пёс, который прогрыз носки своего хозяина и был пойман с поличным. Жалкий. — Прости. Я искренне хотел, чтобы ты и Наюта вкусно поели с прекрасными видами вокруг и всё такое... Слышал, что случилось у вас с Хаджуном, и захотел, э-э, возместить ущерб..? Я не знал, что он и Анн пойдут со мной. Они заговорили мне зубы... И я не знал, что лифт остановится! Н-не знал, что погода так резко и сильно ухудшится!.. Пожалуйста, не вини меня... Д-давай не будем стоять здесь в такой напряжённой атмосфере, и так ситуация не очень позитивная. Аллена внимательно послушать, так обнаружится, что он не знает ничего, пока не скажешь ему «хип-хоп». И он залает послушной собачкой по команде. Для этого трещотки невозможно выразить свои мысли в одной короткой фразе. Как с ним разговаривать, когда ему говоришь два слова, а он отвечает двести? Отвратительно. И откуда он узнал, что Каната уже обвинил его во всех грехах жизни? Опоздал с просьбами, Сузаку. — И чё ты хочешь, чтоб я сделал? Поплясал для тебя, как обезьянка? — Давай просто пообщаемся на тему, близкую нам обоим, время пролетит, и никому не нужно будет танцевать! — предложил Аллен, и по его голосу можно было догадаться, что настроение у него приподнялось. У Канаты же оно упало. — Ты молчать умеешь? — Не-а! — Понятно. Нельзя поддаваться его бессмысленной болтовне. Может, Аллен закроет рот, если.. вырубить его?.. Нет, находиться в застрявшем лифте с человеком без сознания – это странно и подозрительно в случае, если тот не придёт в себя до того, как их выпустят. Так много «если», а сделать что-то надо прямо сейчас, а не в каком-то там предполагаемом запасном варианте. — Вот знаешь, — начал Аллен, и Каната закатил глаза, — несмотря на то, что отношения с Хаджуном у вас складываются не самые лучшие, трек у вас троих вышел потрясный. И мне очень нравятся твои партии. Такие.. мощные. Я прямо теряюсь! Даже не знаю, как описать! «Не описывай, — подумал Каната, — ни черта не знаешь, так завали ебало». — Как обычно, Каната проделал замечательную работу. Я бы так хотел посмотреть на процесс звукозаписи cozmez! Каната заметно выделяется своим особым звучанием, было бы любопытно узнать, как он это делает, — усмехнулся Аллен и потёр указательным пальцем под носом. Тупой жест тупого человека, хах. — Я люблю музыку cozmez, помнишь? Люблю своих друзей и люблю хип-хоп! Объединить мои любимые вещи – просто бомбически. Фактически, как я уже говорил, я не ожидал, что мы и сегодня все вместе соберёмся, но в этом же можно найти что-то хорошее, а? Я так рад, что ты согласился. И не только на эту встречу, также и на все коллабы! В первую очередь, конечно, со мной! Наш с тобой трек – мой фаворит. Никогда не забуду, как мы вместе горели одним огнём вдохновения! «Только ты горел», — подумал Каната. — И ты похвалил мои навыки... Спасибо ещё раз! Ты.. меня правда осчастливил. Твои слова важны для меня, как для фантом-рэпера. Да и как для обычного человека тоже! Я ценю всё, что ты говоришь! Когда ты не оскорбляешь меня особенно, ха-ха! «Тебе реально не нужен собеседник, чтобы болтать без умолку, ха?» — подумал Каната. — Возможно, это плохо для тебя, но я вижу некоторые плюсы, что мы вот так застряли... Я не предполагал такого, ни в коем случае! Однако мы.. мы могли бы стать ближе. Тут нет интернета и нечем заняться, так? Честно сказать, я мечтаю услышать мысли Канаты насчёт будущих песен! «Я мечтаю, чтобы ты прикрыл варежку», — подумал Каната. — Мне интересны твои заметки, потому что я уважаю твой талант и тебя, ведь ты потрясающий. И ты знаешь, что ты потрясающий, что вдвойне потрясающе! «Чё за хуйню ты сморозил?» — подумал Каната. — Послушай тогда меня, раз не хочешь говорить. Я неплохо справляюсь за двоих, хех! Просто это такая.. странная возможность, и я-я имею в виду, я так восхищаюсь тобой, Каната... Ты мне нравишься, и ты – мой приоритет среди участников, — подмигнул Аллен, — и ты знаешь об этом, а для меня всё ещё остаётся загадкой, видишь ли ты теперь во мне настоящего противника, но надеюсь произвести на тебя впечатление в дальнейшем! Я не собираюсь смотреть на тебя свысока, мне важна честность! Потому что ты правда-правда нравишься мне! — он прижал кулак к груди, демонстрируя уверенность в своём громком заявлении. — И я мог бы рассказать тебе о некоторых своих идеях... Это уже перебор. Аллена необходимо заставить заткнуться. Любым блядским способом. Каната разжал плотно сжатую от раздражения челюсть и оттолкнулся от стенки. Очередной громкий звук распространился на весь лифт, когда он с хлопком приложился ладонью в нескольких сантиметрах от головы Аллена. — Каната?.. Ятоноками нервно дёрнул бровью, наконец-то увидев растерянность на этом нелепом лице. Но одно это не могло заткнуть его поганый рот, на который он уставился, желая.. откусить его без возможности заштопать шрамы, полученные его зубами, и снова произвести на свет с его помощью убогие слова. Как тебе такая идея, Сугасано Аллен? Тот лишь моргал и широко раскрытыми глазами пялился на Канату, и он был более чем доволен этим. Его голос был настолько шумным, что отскакивал от стен лифта и закладывал уши. Тишина не могла не радовать. Одна попытка этим идиотом прервать её, и Каната пошёл бы на любой риск... ...Аллен приоткрыл рот, и он без промедления частично осуществил спонтанный замысел, прикусив его нижнюю губу и отрезав всякую возможность вставить слово. Под влиянием гневного раздражения он не до конца осознавал, как именно поступал; Каната хотел принудить Аллена умолкнуть – желательно, до момента, как их освободят, – и это сработало. Любым способом, верно? Может быть, этот – чересчур блядский, но он эффективный. Пусть Каната не имел понятия, что делать дальше, по крайней мере, Аллен молчит. Ещё бы ему что-то говорить, пока его губа прочно зажата в чужих зубах. Канате чем-то нравилось видеть усилившийся шок в его глазах и, отвлёкшись на это, он ослабил концентрацию и случайно слишком плотно сомкнул свои губы. Стреляющее ощущение пронеслось прямо по пояснице, заставив его выгнуть тело, и, прежде чем он осознал это, он непреднамеренно прильнул к Аллену, словно какая-то фанатичная девица. Чёрт, что он натворил? Нужно прекратить это немедленно! Каната не согласен с условием, что Аллен будет ещё больше болтать, задавать вопросы, на которые не получит ответов, что неизбежно выльется в очередной действующий на нервы монолог, но остаться так? Ни за что! Разомкнув зубы, Каната почувствовал руку на своих волосах и то, как Аллен прижался к его губам, касаясь их в ужасающе нежном жесте. Что-то не так. Контроль над ситуацией потерян! Сугасано смотрел на него так, будто он довольствовался таким раскладом, более того, он ему очень нравился! Он опять за своё – опять подстроил условия под себя! Не бывать этому – Ятоноками Каната никогда никому не проигрывает, никогда! Несмотря на то, что в его голове, идущей кругом, смешались тысячи противоречий, он оторвал руку от стенки и потянул Аллена вниз за шею. Не собирался он унижаться и вытягиваться вверх из-за того, что ему роста недоставало. Заметив, что Аллен не смутился, а доверчиво прикрыл веки, Каната нахмурился и снова укусил его. Он добьётся того, что тот перестанет получать удовольствие от происходящего. Какое, нахрен, удовольствие? Все эти движения губами были схожи с борьбой, но как вычислить победителя? Кто быстрее сдастся и отстранится, тот и победил? Каната ранее не занимался чем-то подобным, всё, чего он хотел, – это обогнать и обыграть Аллена. И чем сильнее и быстрее становился их темп, тем отчётливее Ятоноками понимал, что контроль над самим собой от него тоже постепенно ускользал. Держать глаза открытыми и следить за эмоциями Сугасано – искать проявления болезненности от укусов и, как следствие, желание выйти из битвы проигравшим – стало особенно трудно ещё на второй минуте, и в темноте его чувства обострились настолько, что он не замечал, за что цеплялись его руки. Под лёгким свитшотом Аллена, скорее всего, скрывались тусклые, возможно даже розовые полосы от нестриженных ногтей Канаты. И если про свои действия он не подозревал, то ладонь в беспалой перчатке – этот пустоголовый и в повседневности их не снимал? – на своей талии ощущал чересчур остро, как прикосновение к голой коже. А разве не так оно и есть?.. Каната распахнул глаза и мгновенно пришёл в себя, отскочив к противоположной стене столь стремительно, что едва не ударился о неё затылком. Он проиграл. Аллен его перехитрил. Каната хотел обставить его в своей же игре, но, похоже, проигрыш был предписан ему заранее. Отрезвев, до него дошло, что вспышка озарения в первый раз пришла к нему так слабо, что он не придал ей значения. Теперь же это была не вспышка, а мощный взрыв. Тяжело дыша, он беспокойно посматривал на человека со сродни ему одышкой, вспоминая, как несколько секунд назад целовал его как сумасшедший, не видя в этом абсолютно никакой проблемы и не называя вещи своими именами. Борьба, хах? Тогда это первый бой, в котором Ятоноками Каната позорно проиграл, на деле и не попытавшись бороться. Что он чувствовал, проделывая всё это? Ему нравилось, или он запутался? Чувствовал ли он вообще что-нибудь или находился под гнётом раздражения, не обращая и на это особого внимания? От Аллена, ответившего на его вспыльчивый вызов, негатива и возмущений ждать не стоило, а что насчёт него самого? Не мог же он сейчас наорать на него и обвинить в своём странном состоянии, когда инициатива была на его стороне с самого начала? Можно было, конечно, сказать ему: «Смотри, придурок, я так хотел, чтобы ты заткнулся, что совершил непоправимую ошибку. Всё это из-за тебя». И что это, оправдание?! Каната трусливо вздрогнул, схлестнувшись взглядом с Алленом, и когда у того он медленно скользнул по направлению к низу.. ему захотелось разбиться в этом лифте и похоронить в нём их обоих со всеми воспоминаниями. Явственно ощущая, как к щекам приливала кровь, нагревая их, Каната крепко зажмурился. Что ему делать?.. Как исчезнуть из этого ночного кошмара, устроенного им самим? Услышав несколько шагов – в тесной кабинке далеко не разгуляешься, – он до кучи опустил голову, впиваясь пальцами в стену, словно желая нащупать волшебную кнопку телепортации отсюда прямиком домой. Там он спрятался бы под чрезвычайно мягким одеялом, что приобрёл недавно, и его стыд выгорел бы спичкой до самого конца. Начнёт ли Аллен его расспрашивать? Или наговорит ещё какую-нибудь ерунду? Он же не умеет молчать! Давай, Сугасано Аллен, добивай. Вместо слов тот сгрёб Канату в объятия, что несколько выбило из колеи предсказуемых ожиданий. Аллен так дал знать, что Ятоноками – не единственный, кто напряжён и телом, и душой? Доблести ему не занимать. Каната с радостью бы бросил: «Не дыши рядом с моим ухом». Но он промолчал и, вопреки невысказанным мыслям, коснулся виска Аллена своим. Он определённо запутался. Неадекватный жар распространялся по его телу, но он не знал, как от него избавиться. Хорошо ли было находиться так близко к Аллену, к причине такой реакции? Его оттолкнуть и переждать – ад во плоти! – или просто стоять, не двигаться и слиться со стеной? Блядски сложно. Они заперты вдвоём, и неизвестно, как далеко до земли под ногами. Запах Аллена не добавлял ему ни спокойствия, ни ума. Наверняка какой-то дорогой, элитный, первоклассный одеколон для мажоров. Подобного аромата не сыскать на полках обычных магазинов. Его изысканный запах – им было позволено дышать бесплатно? – забивал нос, от его громких фраз до сих пор звенело в ушах, его тело было практически вплотную... Не слишком ли много Аллена на одного человека? Он повсюду – это смертельная доза. Каната бы выпалил: «Хватит уже стискивать меня». Но он промолчал и сжал в пальцах его глупый чёрный свитшот, который тот напялил для похода в престижный ресторан, а не в забегаловку. Хоть Каната по стилю от него недалеко ушёл, у него, по крайней мере, хватило здравого смысла накинуть на майку винную – что за вульгарный цвет! – рубашку. Да, она по привычке сползла с его плеч, ну и что? Нет никакой гарантии, что они сегодня доберутся до этого проклятого ресторана. И, кажется, его выбор одежды сыграл с ним злую шутку – так он рассудил, когда Аллен несмело дотронулся губами до его плеча. Это безумие. Но, к сожалению, лучше не станет, если дать Сугасано по загривку и приказать не трогать его. Звучало легко и заманчиво, однако тёплое жжение внизу его живота пульсацией протестовало против этого решения и не стремилось стать менее мучительным. Каната чувствовал себя слабым, до противного слабым, и сопротивляться активно не находилось сил. Активно он только дышал – учащённо, но не так гулко и торопливо, как билось его сердце. А, чёрт с ним. Ятоноками схватил Аллена за волосы и оттянул от своего полуобнажённого плеча, вглядываясь в его потерянное лицо. Его зрачки заполнили радужку, сливаясь и окрашивая цвет глаз в глубокий чёрный. Потемневший взгляд поспешно спустился к губам Канаты, вызвав внутри очередной неконтролируемый, нестерпимый огонь. Ужасно. Как люди переносят эти тянущие ощущения и взрывные эмоции на регулярной основе? Неудивительно, что многие умирают раньше времени. Аллен положил ладонь на его бедро, и Каната дёрнулся, как от ожога. Ему показалось, что Сугасано намеревался спросить, не убрать ли ему руку, или какую-нибудь чушь о том, что Канате может быть неприятно, что было бы очень в его стиле, и, по правде говоря, заставлять его молчать и дальше более привлекало. Каната подался вперёд и, снимая с себя ответственность за инициативу, замер, жарко выдыхая в рот Аллена. «Ну как, умеешь делать что-то, кроме разговоров ни о чём, грёбаный попугай? Здесь же нечем заняться, так, а?» Самостоятельно снося себе крышу, Каната обнял его за шею, крепче сжимая в кулаке красные волосы. Между ними не осталось ни миллиметра безопасного расстояния. Сократить его означало вжаться в кожу друг друга, склеиться, соединиться. Аллен облизнул губы, и Канате от близости передался этот манёвр, вынудив его вздрогнуть снова. Хриплый выдох вырвался из его горла от лёгкого давления на бёдра. Он хмурился до болезненных складок между бровями, но наивное восхищение в глазах Аллена светилось слишком ярко даже в данных обстоятельствах. И Каната был бы ослеплен им, если бы Сугасано не проделал то же самое своим языком уже на его губах. Ресницы сами собой опустились. Не то чтобы Каната до этого интересовался поцелуями и их разновидностями. Тот факт, что в процессе могут быть задействованы не только губы, его не на шутку удивил, но признавать свою неопытность он не хотел по неизвестным причинам. За него говорила его гордость и нежелание пасть лицом в грязь? От чего? Он утонул в этой грязи в тот момент, когда не остановился на одном импульсивном укусе. И сейчас, скользя языком по языку Аллена, он погружался всё глубже, не имея возможности выбраться и нормально дышать. Каната не контролировал ни звуки, зазорно напоминавшие скулёж, ни их громкость. Обнадёживало, что издавал их не он один. Нервировало и опьяняло. Лихорадило. Рука Аллена, так и покоившаяся на бедре Канаты, произвела движение вверх. Пальцы с нажимом провели по животу, по месту, где разгоралось пламя, кисть проникла за пояс брюк, и Каната звучно выдохнул, порывисто задирая голову кверху. Как так вышло, что он не знал, его ли собственная струйка слюны стекала по его же подбородку? Ему должно быть мерзко. Но он, не отпуская волосы Аллена, тихо и коротко застонал, когда тот потёрся о него и захватил зубами кожу под челюстью. Каната назвал бы его животным. И тогда это относилось бы к ним обоим, поэтому он проглотил это слово вместе с безобразным хныканьем и толкнулся бёдрами в ответ. Аллен приглушённо промычал в его кадык, и волны от его голоса распространились по гортани, вибрируя до самой носоглотки. Смутно пялясь в потолок, Каната не был уверен, на самом ли деле мигали круглые светильники разных размеров, или ему чудилось. Кажется, в этом здании серьёзные проблемы из-за шторма на улице. Но Аллен незаметно расстегнул кнопки на его брюках, ладонью нащупал донимающее возбуждение, и Каната ахнул, прежде чем ответить на поцелуй вернувшегося к его губам не иначе как извращенца. Свет действительно мерцал. Довольно трудоёмкая задача – осознавать и реальность, и совершенно новые прикосновения. С тяжёлым прошлым и родом деятельности его матери оставить девственно чистый разум было невозможно, а испытывать подобного рода вещи на себе.. не так паскудно, как могло бы обернуться. Каната не допускал мыслей, что другой человек стал бы до него так дотрагиваться, а он сам при этом не был бы связан, прикован и что угодно, что обездвижило бы его и лишило воли и выбора. Абсолютно – хорошо, наполовину – сознательно Каната поочерёдно покусывал уши, подбородок и шею Аллена, нерешительно держась рукой за ремень его штанов, позволяя ему касаться своих рёбер и сосков, что было одновременно щекотно и до странного приятно. Одной его ладони было достаточно, чтобы буквально облапать всё стройное тело Канаты, помимо ног, которые физически вне досягаемости. Вторая же преуспела потянуть вниз бельё – боже, Каната отрубил бы себе руки в начале этого дня за преобладающий в образе чёртов красный цвет, – и задеть влажную головку эрегированного члена, словно бы на пробу, мучительно медленно обводя двумя пальцами. Ятоноками невольно свёл колени вместе и мелко задрожал. Вот подлянка. Прислонившись лбом к его плечу, Аллен, если не закрыл глаза, то бесстыдно созерцал эту непристойную сцену. Придя к такому выводу, в Канате будто что-то зажглось – в негативном смысле. Дёрнув того за волосы, чудом не вырвав их, он грубо прижал его губы к своим и вцепился в его ширинку, заглушая стон, такой же громкий, каким Аллен был весь. Некая экспансивность добавляла Канате решимости, но чего он вообще хотел добиться? Его волновало, что Сугасано трогал его, а он его – нет? Он не мог чётко ответить себе на вопрос, бушевало ли в нём обострённое чувство справедливости, или же он сам просто захотел прикоснуться к нему, а может, для него это в принципе выглядело как своеобразная месть. Противоречия продолжали роиться в его голове, как жужжащие пчёлы в улье. Каната определённо сделал это с вызовом, возможно, обращённым к самому себе, и, ощутив под слегка подрагивающей ладонью твёрдую эрекцию, стремительно побледнел, а затем зарделся, нервно разорвав поцелуй. Он совсем не знал, что делать, но всегда мог повторить чужие действия, основываясь на.. полученных знаниях и опыте. Пока он старательно и наспех разбирался с идиотской застёжкой на ремне Аллена, он заметил мимолётную улыбку, играющую на его лице, и успел надумать, что происходящее его забавляло. До чего же бесячий. Надо было отпихнуть его, пока не стало поздно! Каната испытал ярость, и у него чуть пар из ушей не повалил, стоило Аллену накрыть его руки и самому заняться собственным ремнём, управившись с ним за жалкую секунду. Как будто Каната в этом больше всех нуждался! Одолжение ему сделал! Гад! Да кто такие ремни дурацкие носит?! Торчит из-под верхней одежды, как третья нога! Пропыхтев, Ятоноками не без стыда залез в чужие трусы, да так неласково, что Аллен зашипел. Поделом ему. Сопровождая неуклюжее действо внимательным взглядом, Каната как-то пропустил то, как Сугасано снял перчатки. Упущение этой детали обрушилось на него, когда горячая ладонь сомкнулась вокруг его члена. Кожа на ней становилась влажнее от естественной смазки, но и до этого не была полностью сухой. Это что, слюна Аллена? Пот? Чёрт побери. Каната разучился отличать отвратительное от нормального. Это явно не в порядке вещей! Так почему он не возражал против?! Наверное, потому, что это зверски приятно и чуждо, отчего хотелось распробовать подробнее и вычислить то, что ему не под силу. Он был заложником своих низменных желаний, выгибаясь навстречу скользящим движениям и ненасытно хватая носом воздух, чтобы не издавать непотребных звуков. Навалившись на стену позади, Каната томно закатил глаза и под красноречивое мигание света, словно перед неминуемым обрушением здания, внушающим, что терять всё равно нечего, поднял перед собой руку и неторопливо облизал её от запястья до кончиков пальцев, чувствуя на себе пристальный взгляд Аллена и трепетно дёргаясь в его хватке. Кто из них теперь извращенец? Канате хватило лишь представить, как он, со спущенной с плеч рубашкой, искусанный, с полнейшим беспорядком на голове и с чужой рукой на члене, лижет языком свою ладонь, чтобы потом бесцеремонно обхватить ею оставшуюся без чьего-либо внимания раскрасневшуюся головку и спуститься ниже, слыша, как Аллен задыхался от этого. Каната в откровенном ужасе. Остановится ли он? Нет. Обмениваясь будоражащими взглядами, они вместе ускорялись в ритме с моргающим светом, повторяя его опасную пульсацию. Это было чересчур быстро – хоть в петлю полезай, а терпеть этот тугой, разгорающийся до немыслимых размеров комок было невыносимо, и он дотла испепелял их обоих, растекаясь бензином по венам, разгораясь от горячей крови, как от огненной вспышки. Глаза Аллена дико сверкнули, и он приподнял бедро Канаты до уровня своей талии, уменьшив никчёмную дистанцию между ними и совершив выразительную фрикцию тазом, после чего зажал в кулаке оба органа, кажется, став энергичнее раза в три. Застонав, Канате не оставалось ничего иного, как закинуть руки Аллену на плечи, ибо в вопросах угодной другому человеку скорости мастурбации он был бессилен. Раз Сугасано нравилось именно так, на здоровье. Критическим переходом за пределы разумного для Канаты стал язык Аллена, пробежавшийся по его соску через тонкую ткань майки, оставляя мокрый след. Его тело пробило судорожными конвульсиями, он зажмурился, пытаясь спастись от крупных мурашек, похожих на раскалённые угли. Аллен погладил его уздечку, одновременно успокаивающе лаская кожу кончиками пальцев сквозь брюки, чуть ниже ягодицы, и Каната, впившись ногтями в его предплечья, с хрипом издал мягкий стон, особо желая вырвать руку, вытворяющую хитрые махинации с его ногой. Каната терял себя – лицо, имя, честь. Он словно со стороны смотрел на свою жизнь под невообразимым углом. Перед глазами мелькали мушки и часто мерцал свет, ему думалось, что он вот-вот свалится в обморок. Жарко. Горячо. Мощная волна захлестнула его до такой степени, что он яростно вонзил зубы в шею Аллена, кропотливыми стараниями утоляя потребность в крике, белёсыми каплями марая его ладонь и смаргивая слёзы с ресниц. Даже с опустошённым разумом он осознавал – никаких блестящих дорожек на щеках. Каната ни за что не поверил бы, что Аллену понравился этот чудовищной силы укус, но тот внезапно поёжился, глухо охнул и не заставил себя долго ждать – хотя из-за неуместного ощущения боли должно было быть с точностью до наоборот. Умотанный, он медленно выдавливал всю липкую жидкость, размазывая с невыносимо неприличным звуком, а Каната вновь пялился на его приоткрытый рот, тягостно переваривая непрошенные мысли о том, что у этого рта, как оказалось, всё-таки были кое-какие навыки. Но он никогда бы не признался в этом вслух. И, видимо, Аллен заметил направление его взгляда, решив осторожно наклониться и робко поцеловать его – не так безудержно, как раньше, но так же щемяще нежно, как в первый раз. Каната вздохнул почти удовлетворённо, и у него не хватило выносливости и здравомыслия испугаться такой реакции. Электричество вернулось в норму. Вскоре лифт тронулся с места, и от неожиданности Сугасано, никак не отлипающий от чужих губ, едва-едва не упал, но Каната отчего-то придержал его за ворот. Глаза непроизвольно скосились на устрашающе распухшую рану на шее и расширились, как у напуганного кота. Вот с этим.. выходить из этого злополучного лифта ни при каких условиях нельзя. Только полный кретин не понял бы, чем они тут занимались. А его друзья, может, и кретины, но, как ни неприятно это признавать, не полные. Каната скрипнул зубами. Плевать на всех остальных! Что Наюта подумает при виде их? Что его старший брат поддался разврату, и это нормально – выделывать такие вещи в общественном лифте, пока он застрял?! Это, блядь, ненормально! И Каната не поддавался никакому разврату, его вынудили.. обстоятельства! Ему уже доводилось, как угорелому, прятать улики, наводящие на его проступок или виновность, но скрыть блядские несдержанные следы на шее до того, как двери лифта откроются через несколько секунд, буквально невозможно. Каната опять потерпел поражение! Всё, что он мог сделать, это по-быстрому привести в порядок одежду и застегнуть рубашку, чего он не делал вообще никогда! Застёгивать её было пустой тратой времени, но либо он, либо Аллен испачкали его майку, а это имело отстойный вид! Ятоноками был готов сесть на корточки и завыть, если бы это помогло. — Каната. Видать, безысходность красовалась на его лице столь яро, что Аллен, произнеся его имя в последний раз перед переломным моментом и с тех пор молчавший, заговорил, и вновь это было.. «Каната». Сердце предательски дрогнуло. — Мы же поговорим позже, — с невинной надеждой в голосе сказал Аллен, аккурат когда лифт остановился, и добавил не менее жалостно: — Да? «Поговорим». Каната усмехнулся, подумав, что именно из-за того, что Аллен слишком много говорил, всё пошло наперекосяк. Поговорим, Сугасано, поговорим... Основательно, как следует поговорим. Как в замедленной съёмке, дверцы разъехались в противоположные стороны.