꧁꧂
В красивое пение птиц и сладкую негу сна врывается грубая мужская ругань. Джозиана с трудом раскрывает глаза, ощущая дремотное марево и теплоту. В нос ударяет резкий отвратительный запах нафталина от накинутого на неё старого пледа. Повозка покачивается из стороны в сторону и подпрыгивает от каждой кочки. — И зачем ты взял эту оборванку? Мать с нас три шкуры спустит! — Жалко ведь девку. Померла бы, — чуть тише отвечает незнакомец. Она замирает и натягивает плед на нос. Старается вести себя как можно тише, чтобы не выдать своё пробуждение. Мало ли что у них в головах! А ей необходимо удрать при первой же возможности. — Ты ни одной юбки не пропустишь, — корит первый. Его грубый голос звучит настойчивее и грознее. — Будет тебе. Может, заблудилась или ещё чего. Видел на её шее медальон? Говорю тебе, ведьмачка она. — А разве бабы бывают ведьмачками? Пень ты, — слышится шлепок. — Да и коли так, тем более нужно было бросить эту мутаншу там. — А помнишь, как ведьмак нам помог? — ненадолго повисает тишина. — То-то же. Так что сиди и помалкивай. Разговоры прекращаются и слышится только скрип колёс. Джозиана осматривается по сторонам, понимая, что они покинули лес и едут по дороге мимо огромных полей. К счастью светит солнце и на небе отсутствуют тучи, быть может, в ближайшее время не будет дождя. Она прикрывает глаза, ощущая слабость во всём теле, лёгкое головокружение и ноющую боль в запястьях, как и на щеке. Раны дают о себе знать, напоминая обо всём, что пришлось ей пережить за время короткого побега. И в мыслях всё ещё стучат слова Хлада из её сна: «ты не жилец». Джозиана снова проваливается в сон, как бы она не боролась с собой, и пробуждается, когда ощущает настойчивый толчок. — Эй, ты, вставай, разлеглась, — мужской голос жестоко выхватывает её из приятной пустоты, в которой она хоть на время забыла обо всем. — Богдан, оставь ты её, лучше занеси короб в дом. Джозиана с трудом вспоминает, что слышала этот голос. Он спорил с братом о том, что её стоило спасти. Теперь воспоминания со скоростью птичьего полёта проносятся в мыслях и она испуганно прижимает к себе колючий плед, как возможность защититься. — Не подходите, не подходите, иначе я за себя не отвечаю, — рычит она. — Спокойно, — отвечает юноша в синей потасканной рубахе. Что-то есть в нём доброе и вызывающее доверие, то ли его глаза, цвета летнего леса, то ли простодушная улыбка. — Мы спасли тебя прямо из сердца леса, да в Сворки привезли. Никто тебя тут держать не станет, хочешь, так иди. Она скидывает одеяло и быстро ощупывает себя, понимая, что корсет на ней. Достав нож Лето прижимает его к себе и облегчённо выдыхает. — Спасибо, вы спасли меня, — она сползает с повозки и слегка шатается. — Никого я кормить не собираюсь, своих бы прокормить! Слишком много ртов, — доносятся крики из дома и юноша смущается. — Эээ, вы это, не обращайте внимания. — Не буду, — Джозиана разминает шею и нащупывает серёжки. А ведь украшения ещё остались на ней и это приятный бонус, их можно продать и выручить крон. Стягивая их, говорит: — Возьмите. Это за моё спасение. — Нет, да что там. Я ничего не сделал, — снова смущается юноша. — Вам бы самой… тут в том доме остановился купец, — он указывает на самый крайний и на Джозиану накатывают воспоминания. В том самом доме они были с Эскелем. — Лучше ему продайте, да купите себе чего. Она впервые встречает не насмешки от простых людей по поводу её неестественной худобы и татуировок, не оскорбления, что она оборванка и нищенка, а помощь и поддержку. Это поражает её настолько, что она ещё некоторое время смотрит на спасителя, будто пытается запомнить его черты лица, чтобы оставить в сердце особое место для него. Но когда из двери показывается худая сварливая женщина, то Джозиана спешит удалиться, чтобы не получить метлой по голове. В доме она и, правда, находит купца. Продаёт ему серьги и браслет, а за вырученные кроны покупает единственные имеющиеся мужские брюки. Они висят на ней, как на огородном пугало, но это лучше, чем нижнее платье, напоминающее лохмотья полуденницы. В платье она избавляется от юбки и верх служит почти что рубашкой. А куртка Лето, которую она нагло утянула с собой, прекрасно скрывает лишнее. Она остается почти что довольна собственным видом. Пока жители снуют по деревни, Джозиана подходит к огромной печи. Греет руки и думает о своём незавидном положении. Тут нет нормальной корчмы, значит, и остановиться негде, как и перекусить. Ей удалось уговорить Старосту продать ей похлебку, но это ни о чём. Впереди ждёт долгая дорога. Она опускает плечи и вздыхает. Идти так не хочется, снова через лес или поля. На это всё нужны силы, а красть лошадь в этот раз она вовсе не хочет. Можно прибегнуть к порталу и переместиться туда, куда она бы вернулась с радостью. Конечно, с порталами та ещё беда, но она в состоянии перемещаться внутри мира почти что без особых проблем. Она отходит от деревни, чтобы быть вдали от людей и не привлечь ненужное внимание. Собирается с мыслями и создаёт портал. Закрывая глаза, рисует до боли знакомый и любимый образ. Создаёт мельчайшие детали того, что осталось в её сердце, как теплый морской бриз — чувство дома. И заходит в воронку.꧁꧂
Мрачный веленский лес непривычно пронизывают лучи дневного солнца. Птицы поют и вокруг обстановка кажется такой спокойной, будто нет никаких монстров и чудовищ, всё это сказки для детей. Всё неестественно. Отгоняя навязчивые мысли, Регис склоняется над ласточкиной травой и срывает несколько цветков, будто объятых солнцем. Тут же прячет их в сумку. В мыслях прокручиваются слова Ворожея: «лесная дева найдёт хладного друга в её сердце». И конечно же, Регис ничего не понял, а когда захотел уйти, то травник не отпустил. Почему и как он не пожелал объяснять, но вампир решил ему довериться. В тишине леса мысли кажутся громкими и навязчивыми. Он снова отгоняет их и склоняется над цветками волкобоя. Тут же срывает их и прячет в сумку — это последнее из списка старого травника. Регис ещё окидывает зорким взглядом опушку, чувствует пробегающего неподалёку оленя и стаю голодных волков, готовых принять его в свои клыкастые объятья. Такова природа, рассуждает вампир, сильный пожирает слабого. И этого не изменить. Обернувшись в туман, он спешит обратно в домик Ворожея. Из трубы непривычно валит дым и Регис замирает у двери. Он отчётливо слышит стук сердца: до боли родной, знакомый, волнительный. Ему не верится, что всё это может быть так просто. Быть может он попал под чары искусной онейромантки или Кармилла настигла его и погрузила в сладкую пытку? Это слишком жестоко и он раскрывает дверь. Замирает прямо у порога, замечая сидящую за столом беглянку и уплетающую похлёбку Ворожея. Но только она замечает его, как тут же замирает, будто не живая. Повисает тишина. Ворожей лишь наблюдает за ними, но ничего не говорит. Издевается, думает Регис и аккуратно прикрывает дверь. Старается скрыть прорывающиеся эмоции, спокойно пересекает комнату и выкладывает цветки на стол для трав. — Какая приятная встреча, Аврора. Рад, что с тобой всё хорошо, — ему с трудом даются слова. Он замечает уродливую и опасную гноящуюся рану на щеке, ожоги на запястьях, а её измождённый вид и вовсе заставляет его тревожиться. Так хочется сорваться, сжать это хрупкое тело в своих объятьях, выразить всю свою радость поцелуями и заботой. Но он знает, она ничего от него не примет. Они это уже проходили. — Жаль, не могу сказать того же, — язвит в ответ девушка и его будто обдаёт холодом. Он не оборачивается, намеренно медленно раскладывает цветки. — Ворожей очень рад, что хладный друг нарвал ему трав. Ворожей сделает мазь для Авроры. Старик подходит к столу, будто намеренно освобождает место для вампира. Но Регис не торопится садиться рядом с девушкой. Ей нужно поесть, нужно привести себя в порядок. Если она узнает, что он остановился здесь, — она уйдёт. Нет, нельзя снова её упускать. — Тебе вовсе не придётся долго терпеть моё общество. По крайней мере, можешь, есть спокойно. Он покидает домик и направляется к озеру. Душу наполняет покой. С ней всё хорошо.꧁꧂
В домике становится непривычно тихо. Слышится противное жужжание мухи и девушка раздражённо отмахивается. Прямо смотрит на дверь немигающим взглядом, а душу обволакивает смятением, будто плотным густым утренним туманом. Обида где-то в прошлом, там, где был жив Хлад, в том моменте, когда в её сознание не вторглись и не перевернули всё там верх дном. А сейчас там пустота. Она боялась встречи с Регисом. Да, где-то в глубине души страшилась самого мгновения, когда увидит его. Рука невольно накрывает медальон Лето, а взгляд всё ещё упирается в дверь. Будто она пытается зреть сквозь неё, проследить весь путь вампира. Ворожей делает вид, что не замечает напряжения, которое всё больше и больше наполняет воздух. За это Джозиана особенно благодарна старику. Суп стынет, а к горлу подкатывает тошнота. — Лесной деве всегда рады в доме у Ворожея. Она может остаться у него. — Я бы не хотела тебя стеснять, — нехотя Джозиана начинает запихивать в себя суп. — Глупости говорит Аврора, — журит он. — Ворожей уходит в соседнюю деревню и может не вернуться скоро. Лесная дева присмотрит за Княжной? Лучезарная улыбка трогает потрескавшиеся губы девушки и душу наполняет непривычное тепло. Оно разливается внутри волной, такой приятной, нежной. — Я будто вернулась домой, — смахнув слезу, тихо шепчет девушка, водя ложкой по тарелке. Отставив её в сторону, она покидает стол и неспеша подходит к старику. Уловив одобрительный кивок, обнимает его. От Ворожея пахнет травами, козьем молоком и хвоей. От Лето пахло хвоей. — Княжна будет в полной безопасности со мной. — Сердце Ворожея радуется. Он по-отечески хлопает её по спине и направляется вглубь хаты. Выносит старое покрывало, медвежьи шкуры и она обустраивает себе лежанку. Возвращается к супу и с настроением доедает его. Рассказывает о своих странствиях и удивляется, как легко становится на сердце. У неё появляется ощущение свободы, желание найти сестру, познакомить их с Ворожеем. Быть может тогда она обретёт настоящий покой? Регис не беспокоит её до самого вечера. Она и хотела бы забыть о нём, да не может. И сердце стучит сильнее, когда она слышит лёгкие шаги за дверью. Иногда смотрит на неё не отводя взгляд, а иногда боится взглянуть, боится увидеть его в дверях. Его и тень Кармиллы, образ их страсти и любви. Ближе к закату Ворожей уходит, оставляя мази и микстуры для девушки. Она провожает его и наполняет бадью подогретой на печи водой. Всё равно, вода не такая горячая, как хотелось бы, но девушка с удовольствием сбрасывает одежду и погружается в воду. Лежит и прикрывает глаза, ощущая неприятное покалывание на запястьях, щеке и в том месте, где должны быть руны. Нехотя, Джозиана присаживается и пытается разбинтовать ногу. Только вот ткань будто вросла в кожу, намертво прилипла к ноге. И каждая попытка её отодрать связана с болью. Сердце ёкает при мысли, что придётся применить силу. Закусывая губы, с силой зажмуривая глаза, девушка дёргает рукой, жестоко и беспощадно отнимая ткань от раны. Вода окрашивается в алый цвет, а от пронзительной боли немеет нога. Джозиана не пищит. Только слёзы душат её: тихие, молчаливые, вымученные. Она тут же пытается покинуть ванну, но ногу хватает судорога. Тяжело дыша, массирует её, покалывает ножом Лето и когда дрожь отступает, всё же покидает ванну. Бросается к столу с мазями и обрабатывает руны. Нога саднит, однако кровь останавливается. Она облегченно выдыхает, когда кожу накрывает приятный холодок. Голова кружится и Джозиана падает на лежанку, ощущая, что впервые может спать спокойно. Но сон не идёт. Душу сковывают новые ощущение, а в голову прорываются воспоминания. Те длинные ночи, когда она болела и Регис не отходил от неё, их тихие разговоры по душам, когда они всё больше и больше открывались друг другу. Сейчас, когда на теле практически нет живого места, ей хотелось бы, чтобы кто-то был рядом. Не кто-то. Она вздрагивает, когда слышит шорох и тупо смотрит в сгущающуюся темноту угла. Отчего-то злость отступает. — Регис? Ты здесь? И вопреки всему, ей хочется, чтобы он оказался в хате. — Чёртов вампир, — ругается она и кутается в покрывало. — Дура! Дура! Дура! Обида сменяет чувство стыда, отчаянно хочется топнуть ногой и сказать, как несправедлив мир, что угораздило её влюбиться в это…. Она не успевает додуматься до слова «чудовища», когда слышит предательски воспитанный стук в дверь. Сердце подпрыгивает в груди, а в руках проявляется дрожь. Магия ночи на неё так действует? И почему он стучит? — Я ненадолго, — вещает он своим до боли тошным и правильным голосом. А Джозиана впускает его, следит, как он спокойно подходит к ней, без лишних эмоций и волнений, с ровной спиной. Как же её злит его надменность и равнодушие сейчас, когда она вдруг слишком уходит в воспоминания. И так хочется сбежать и одновременно поцеловать его. И куда-то исчезает тень Кармиллы, теряется в сгустках плотного тумана, и отчего-то говорит в ней уже твёрдый уверенный голос Авроры, вытесняя Джозиану туда же, за туман. — Тебе что-нибудь нужно? Я бы хотел осмотреть твои раны. — Без тебя уже справились, — огрызается она и болезненно прикусывает губу. Получилось даже грубее, чем хотелось. — Ворожея не будет некоторое время. Если что-то понадобится, то ты найдёшь меня в Больших сучьях. — Ты уйдёшь? — Да. И всё. Он действительно уходит. Оставляет её в полном одиночестве, которое так претит ей, которое петлёй стягивается на шее и камнем тянет вниз. Отчего тёмные углы дома пугают и кошмары незримо пробираются к ней. Снова ли это будет умирающий Хлад, проклинающий её или же Граф, мучающий её в комнате? Или Регис и Кармилла… — Не уходи, — срывается прежде, чем успевает подумать и вздрагивает от собственного голоса. Таким чужим кажется он в этот момент: пугливым и прежним. Уже у двери Регис замирает. Что-то обдумывает, словно в нём тоже идёт борьба и с таким же спокойствием его ладонь ложится на ручку. Страх впитывает в кожу, когда комнату наполняет скрип открывающейся двери. — Я вернусь чуть позже. И уходит, а сердце болезненно ухает вниз. Укутавшись в покрывало с головой, она отворачивается к стене и проводит пальцем по контурам медальона Лето.꧁꧂
Небо наполняют первые звёзды, проявляется дымка млечного пути. Регис сидит у хаты и думает о своём. Она просила его остаться. А он ушёл. Ему было необходимо сделать это. Выйти. Чтобы не касаться её, не обнимать и целовать. Чтобы уберечь её от себя, от той натуры, которая жаждала большего. От звериной сущности. Травинка в руке вянет. На глазах прощается с жизнью и становится мягкой. Он отбрасывает её в сторону. Наверняка Аврора уже спит и теперь он может пробраться в дом. Когда он заходил в воздухе витал яркий аромат крови: её сладкой крови, желанного напитка, который бы он никогда себе не позволил. Он обратил внимание на бадью. Но Аврора не допустила его к себе, так что в чём беда, он не мог знать. Хотя и отчаянно желал. Обернувшись туманом, он проскальзывает вглубь дома и улавливает болезненные стоны. Это тревожит его и он проявляется у лежанки. Девушка отчаянно прижимает к себе покрывало. Она плачет во сне и тихо просит помощи, будто ищет поддержки. Он слушает ее дыхание, будто боится, что оно может остановиться, что она снова исчезнет в необъятной пучине неизвестности, что он снова вынужден будет искать её между мирами. Вдох-выдох, вдох глубокий, нервный выдох, будто кто-то во сне сжимает горло и причиняет боль. Будто кто-то даже там терзает её бедное маленькое сердечко. Аврора ворочается, потом снова и так несколько раз, что-то бормоча себе под нос. Регис замирает, когда чувствует, как её горячая рука скользит по кровати и нечаянно накрывает его ладонь. Она не знает, что он рядом, но неосознанно тянется и к нему и эта мысль заставляет душу трепетать в затаенном восторге, так будто впервые пробуешь дорогое вино. Он замирает в желании сжать её ручку, такую маленькую, хрупкую, с множеством мелких царапин и мозолей от скитания в неизведанном мире, покрывать каждый пальчик поцелуями, как целебным бальзамом от невидимых никому ран. Она вздрагивает, будто читает его мысли и вдруг произносит: — Регис. Аврора тянется к нему, как к спокойному берегу, как к единственному надежному плечу. Будучи сонной, она обнимает его, тянет за собой в эту сладкую пытку близости, по которой он так тосковал, пробуждает все его внутренние желания. Те, от которых он бежал, скрывался, бросил её некоторое время назад. — Не бросай меня, не уходи, будь рядом, — сладко шепчет она на ухо с придыханием. Прижимается к нему всем телом, совсем не защищенным тоненьким покрывалом, под которым ничего нет. — Я рядом, любовь моя, — говорит он, поглаживая ее волосы, все еще влажные после ванны, плечи, притягивает ее к себе. Она упирается носом в его шею, продолжает шептать о любви то, что в иной ситуации показалось бы ему глупостью, но сейчас отзывается приятной волной, растекающейся по телу и вызывающей дрожь. Аврора в полудрёме, еще не до конца осознает реальность и Регис понимает это. Понимает, но все равно поддается, ложится рядом, позволяет её горячим руками блуждать по телу, принимает поцелуи — запретные, от того еще больше желанные. Каждое её касание обжигает, он откидывает её волосы на спину, накрывает шепчущие губы своими и целует, все больше углубляя поцелуй, заставляет её таять, просить еще, требовать внимания. Она запрокидывает голову назад, открывая ему красивую линию шеи, мягкую кожу и все свои пульсирующие вены так и взывающие к прикосновениям. Он проводит языком по шеи, спускается вниз к плечу, стягивая с него часть покрывала. Задерживается на лакомой яремной вене, чувствует скользящую по ней вожделенную кровь, слышит каждую пульсацию и стук вторящего ей сердца. Целует ее, почти царапает клыками, вовремя вспоминая о контроле. Аврора впивается ногтями в его спину, будто дразнит его. Он отрывается от нее, ловит её вожделенный взгляд — в ночи её глаза блестят, красиво переливаются, как настоящие туссенские сапфиры. — Аврора, любовь моя, — он бы продолжил говорить, но она жадно впивается в его губы, обхватывает руками с такой силой, будто от этого зависит её жизнь. «Мой маленький хаос», проносится в его мыслях. Он отвечает, позволяя ей руководить. Только вот он понимает, что она не отличает реальность ото сна. Не понимает, где эта тонкая грань. Она будет жалеть об этом. Эта горькая мысль, как холодная вода, отрезвляет его. Тушит его пламя, сменяя страсть нотками тревоги. — Аврора, подожди. Остановись, — шепчет он прямо в её нежные губы. — Не уходи, не бросай меня, — по детски плаксиво просит она, цепляясь за рубашку, прижимаясь к нему, обнимая с неестественной силой. — Я не ухожу, но ты должна прекратить, — эти слова даются с трудом. Он крепко зажмуривает глаза, готовый снова ускользнуть. Но девушка успокаивается. Обнимает его цепко, обдает кожу горячим дыханием. Что-то бормочет себе под нос и снова засыпает. Регис прижимает её к себе и прикрывает глаза. Если она уж во сне к нему так тянется, то между ними ничего не потеряно.