꧁꧂
Цири просыпается к вечеру. Слышит оживлённые голоса новиградцев, снующих по улице, шум от рабочих, переделывающих кабаре Лютика. Голова трещит, утром они изрядно напились с Геральтом и Эскелем за удачное завершение дела. Им всего-то надо было убить катакана, возомнившего себя проповедником Вечного огня. Не зря ведьма советовала им выпить чёрную кровь, им пришлось изрядно попотеть. Даже втроём убить вампира, который походил на высшего, было непросто. Она поднимается с кровати, чувствуя от каждого движения неприятную пульсирующую боль. Она даже не разделась, и тело неприятно побаливает от ссадин и царапин, а так же от корсета. Медленно направляется к кувшину с водой и приводит себя в относительный порядок. «Чёрная кровь, нужно её взять», крутится в голове ласточки. Отчего-то эта мысль не даёт ей должного покоя. Ведьма знала. Ведьма видит будущее. Кажется, она упоминала об этом в рассказе, только Цири была невнимательна и прослушала. Она покидает комнату и достигает двери Кармиллы. Но её внутри не оказывается и ласточка спешит вниз. За столом сидит Геральт и ужинает, жадно поглощая аппетитную жаренную курицу, запивая это дело чем-то пахучим. Цири садится напротив и тут же подпирает голову рукой. — Ты как? — интересуется ведьмак. — Сойдёт. Надо было меньше пить, — потирает виски и окидывает уставшим взором кабаре. Несколько рабочих заканчивают обивать соседнюю стену. — А где все? — Я никого не видел. Эскель, возможно, отсыпается у себя. Лютик в Зимородке, там мы его и оставили, а остальные без понятия. Цири уже подумывает отправиться на кухню и взять себе еды, как слышит скрип двери. В кабаре входит Кармилла и скидывает накидку. — О, вы уже пришли. Я как с утра ушла, так и блуждала по Новиграду, изучая все его прелести, — лицо ведьмы трогает улыбка и она подплывает к столу. — Выглядишь неважно, солнышко. Тебя исцелить? — Нет, — ёжится Цири и отчего-то под тяжестью её вороного взгляда теряется. Но вспоминает о своём вопросе. — Мы вчера убили вампира. Ты ведь об этом меня предупредила, сказав выпить чёрную кровь? — Ближе к делу. Не это твой вопрос. — Ты и прежде говорила, что видишь будущее. Почему бы тебе не взглянуть, когда и где мы встретим Аврору? — А это мысль, — задумчиво тянет Геральт. — Будущее имеет свойство меняться, солнышко. И я вижу картины, отрывки, которые трактую вольно. И для этого мне нужен человек. Даже его вещь не подойдёт. Тогда, перед приходом к тебе, я была с Эскелем и увидела эту битву. Она была предрешена. Это будущее неизменно. — Тогда посмотри меня. Посмотри и мы отправимся в то место, я отправлюсь, где встречу Аврору. — Не будь такой порывистой, Цири, — ведьма заботливо убирает прядь серебряных волос с лица. — А вдруг я не увижу вашу встречу? Уверена, что желаешь это узнать? — Я знаю лишь то, что найду её с твоей помощью или нет. — Идём ко мне. Тут слишком шумно, — она кивает в сторону рабочих. Цири спокойно следует за ведьмой, настраиваясь на любой исход. Уже раскрывая дверь в спальню, она слышит раздражённый возглас Кармилла и видит, что по полу разбросаны маленькие осколки, будто кто-то разбил хрустальную вазу. Даже не заходя дальше, понимает, что произошло. — Маленькая, неуправляемая дрянь! Научила на свою голову магии, — шипит Кармилла и скоро берёт себя в руки. Пересекает комнату и подходит к столу, Цири следует её примеру. На огромной карте Велена, в области Кривоуховых топей стоит ровный красный крест. — Хорошо хоть у нас есть место, откуда стоит начать поиски.꧁꧂
Джозиана сидит в огромной зеленой траве и наблюдает за черным вороном на кривой ветке старого дуба. Глазки птицы, похожие на бусины, следят за каждым ее движением, будто это гонец Региса или Кармиллы, готовый тут же доложить о беглянке. Пусть докладывает, в сердцах решает девушка, может хоть тогда кто-то сотрет с лица Лето паршивую ухмылку. А убежать снова уже от старой компании плевое дело, всего-то притвориться, что рада встречи со старыми друзьями и раскаяться о побеге. Кожа под кандалами покрывается красными волдырями и горит. Джозиана сглатывает и пытается продеть под них рукава куртки, но не выходит и она ругается. Косится на Лето. Он с ловкостью юнца запрыгивает на дикую лошадь и держится за загривок. Как бы он не хвастался своими умениями, но Джозиана уже догадалась — все это не более чем ведьмачья магия. — А меня чего ж не зачаровал? — бурчит она, когда он показывается рядом. — Мне нравится, когда ты брыкаешься. Джозиана решает, что ведьмак явно издевается над ней. Он еще и скалится, а в глазах скользит дикий азарт. Так и ждет, что она распылится на щедрые ругательства. Сглатывая обиду, девушка встает и гордо поднимает голову. Не дождется. Она тоже не обычная простолюдинка, краснеющая от каждой неприличной шутки брошенной невзначай. Решает идти ва-банк, вспоминая первые уроки по соблазнению в вершителях и произносит низким и чувственным голосом, с легкой хрипотцой: — Ты мне тоже нравишься. Да, она редко прибегает к знаниям на практике, предпочитая гибкости грубую силу, но ведьмак вынуждает её, загнав в угол. Он не отвечает и помогает забраться на лошадь. Сажает перед собой и рукой обнимает под грудью. Дышит прямо над ухом, прерывисто и тихо, в такт едва участившемуся сердцебиению. Небольшой трюк Джозианы не проходит даром, как бы эта могучая скала не храбрилась. Она сдерживает улыбку, ликует в душе и записывает эту маленькую победу на свой счет. Как бы ни так, а выбранный путь самый верный. Они минуют Штейгеры, которые покоятся под вечной мерзлотой. Местами снег подтаял, но прошло слишком мало времени, чтобы действие Белого Хлада полностью рассеялось, и деревня восстановилась. Джозиана расслабляется зная, что Лето держит её крепко. Невзначай касается его руки, хихикает, указывая ему на каждую нелепость встретившуюся на пути. Она раздражает его, дразнит, играется. Допускает даже то, что никогда не позволяла ни с одним мужчиной, даже с Регисом. И все это ради свободы. Лето злится, Джозиана знает. Но еще ощущает, как он напрягается каждый раз, когда она прижимается к нему спиной, когда её голос напоминает урчание кошки. К вечеру они наталкиваются на заброшенное поместье. Небо затягивают тяжелые темные тучи, собирается дождь. Деревья скрипят и сгибаются от ветра, в воздухе клубится мошкара, и кричат птицы. Джозиана выматывается и позволяет Лето снять себя с лошади. — Тут переночуем, — приказывает он и проводит лошадь в огромный деревянный сеновал. Джозиана плетётся следом, обдумывая план побега. Сил нет, руки немеют от боли, щека тоже дает о себе знать. А сосущее чувство под ложечкой напоминает, что ела она в последний раз с утра. Покосившиеся в ряд посеревшие бревенчатые домики, огромное строение походившее на сеновал, а не на дом, загон для лошадей с сеном и водой, окружающий непроглядный лес — все всплывает из-под толстого слоя пыли воспоминаний. Джозиана была тут прежде. Только тогда она была тут с Эскелем, тоже ранена, тоже обдумывала план побега. Но Лето знать об этом не обязательно. Она поднимается по лестнице на чердак, чувствует, как саднит нога, как от каждого движения присохшая повязка натягивает рану. Отдирать её будет болезненно, но это потом. В это мгновение она хочет одного — просто лечь. На полу лежат пыльные тюфяки и она тут же плюхается на один, вытягивается и разминает руки. Дремотное марево окутывает её и завлекает в сон — недолгий, тревожный, болезненный. Она вздрагивает, когда слышит копошение рядом и замечает слабый полусвет от расплывшегося остатка грязной свечи. Лето стягивает кирасу и садится на матрас. Спросонья Аврора вытесняет Джозиану и душу наполняет тревога. Вот сдаст он ее Дийкстре, а что потом? Виселица? Кол? Или всё-таки свадьба? Нет уж, лучше кол! Во рту пересыхает, и она смаргивает слёзы. — Отдай меня Эмгыру, — тихо говорит она. — Что? Лето разминает шею. — Отдай меня Эмгыру. Отдай меня ему, и я пойду с тобой без сопротивления. — Надеешься на отеческую милость? — его усмешка задевает за живое, распахивает наглухо закрытые двери души, вываливая наружу то, что она прячет с таким усердием. Она замолкает и отворачивается. Аврора не стремится называть отцом того, кого нарекла шакалом. Она вновь слышит движение, но не обращает внимания, пока не чувствует касание теплых рук. Лето кладёт перед ней кусочки холодного мяса, видимо которые припас еще с нулевого мира. — Поешь, а я пока займусь смесью для… Для твоей раны. Неуверенность в голосе ведьмака возрождает внутри слабый огонек надежды на то, что он если не отпустит, то хотя бы доставит в Нильфгаард. Сдаться на милость шакалу все же лучше, чем попасть под гнев Дийкстры, уж он во второй раз её не упустит. Джозиана неловко садится. Непрекращающаяся ноющая боль в руках раздражает, а от каждого движения хочется выть. — А ты поел? Он не отвечает, сидит на матрасе и активно замешивает смесь. Звук урчания служит для нее ответом. — Тебе точно можно доставить меня мертвой? — спрашивает она. — Можно. И эта идея мне все больше и больше нравится. На сей раз Джозиана понимает шутку. Следит за тем, как он активно превращает траву в кашицу. Пока он занят, она стягивает кинжал возле матраса и разделяет мясо. Себе оставляет меньший кусочек, а ему больший. — Делишься со мной едой? А как же ненависть к проклятому чудовищу, к выродку и монстру? — Ты мне нравишься, — стоит она на своем. Получается не так волнующе, как утром, но не менее поражающе. Лето замирает и изгибает бровь. Вроде и хочет что-то сказать, но смятение быстро испаряется и он возвращается к смеси. Аврора съедает свой кусочек. Изредка поглядывает на ведьмака и вздрагивает, когда он подсаживается к ней. Она неосознанно отодвигается и снова вжимается в стену. — Нанеси на свою рану, — приказывает он, пододвигая надломанный деревянный сосуд с темно-зеленой кашицей. Аврора глубоко дышит и приподнимает руки. Очередная волна боли прокатывается и она их безвольно опускает. — Не могу, — почти шепчет она. Разыгрывает слабость. Так проще усыпить его бдительность и неожиданно ударить. Лукавая улыбка застывает на губах ведьмака, будто он ждал приглашения. Он садится на колени и опускает два пальца в сосуд. Наклоняется, не сводя с девушки хитрых кошачьих глаз, и обрабатывает шрам на щеке. Смердящая смесь охлаждает кожу и боль отступает. Он собирается отсесть, но случайно касается рук и слышит болезненный стон. Отодвигает кандалы и замирает. — Что это? — Пытки Хлада не прошли бесследно, — уклончиво бросает она. — Я не переношу двимерит. Это аллергия. Неловкое молчание обрушивается, как ушат холодной воды в знойное лето. В воздухе вибрирует напряжение, нарастающее между ними комом. Лето достает медный ключ и принимается снимать кандалы — аккуратными движениями, такими неестественными для него. Сбрасывает их на пол и смесью обильно смазывает кожу. Холодок приятно унимает боль и девушка выдыхает. — Эмгыр, так Эмгыр, — сдается он. — Ты передашь меня своему подельнику? — Нет, — резко отвечает он и отсаживается. На мгновение преобразившиеся мягкие черты вдруг становятся суровыми, и он ложится на матрас. — Попробуешь удрать, снова надену их на тебя. Он съедает свою порцию мяса и отворачивается. За окном завывают волки, и на лес опускается ночь. Свеча догорает, вздымая бледную дымку. Шумит дождь, гуляет ветер от которого вдали колышутся кроны деревьев. Где-то там, в темноте бродят голодные чудища, и Аврору пробирает озноб. Идти к Эмгыру ей не хочется, совсем не хочется, а значит, придётся отступить от слова данного ведьмаку. Она выжидает момент, когда Лето перестает ворочаться. Слышит его ровное дыхание и посапывание. Бесшумно поднимается на ноги и медленно шагает к выходу. На каждый шорох останавливается и прислушивается. Достигает лестницы и спускается. Замечает на лошади старую уздечку, видимо Лето сумел отыскать её тут. — Шшш. Она подходит к лошадке, которая поднимает морду и начинает фыркать, раздувая огромные ноздри. Девушка подносит руку, неуверенно трогает морду и начинает гладить. — Помоги мне, — шепчет она и выводит её под уздцы. С трудом запрыгивает верхом и мчится из старого поместья в сторону протоптанной лесной дороги. Холодный дождь пробирает до костей, перед глазами начинает все мутнеть. Невидимый удар сбивает лошадь с ног и Джозиана срывается на землю. Ударяется всем телом. Вроде ничего не сломала, но она не уверена в этом. Пытается подняться на ноги, но не может. Чувствует, как ее прижимает к земле огромная туша. — Я так и знал, что все это пустая игра! Ведьма, — ругается Лето, резко заводя её руки за голову и лишая возможности шевелиться. — Двимерит, так двимерит и Дийкстра. Ты сама выбрала свой путь! — Нет! Я не хочу никуда ехать! — кричит она и извивается под ним. Из глаз катятся слезы. — Не хочу! Не хочу! Не хочу! Я всю жизнь в рабстве, только хозяева меняются! Сначала Хлад, который уничтожил меня, растоптал, создал нечто в своей кузнице вершителей. Служила ему не жалея себя, своей жизни. Потом Кармилла, с её планами побега и жаждой отмщения! Я для всех лишь кукла, которой они играются, — голос срывается на хрип и она печально всхлипывает. — Я устала быть в бегстве, устала бояться за свою жизнь! Если хочешь отдать меня им, то убей сразу! Верни им лишь мое тело, давай, потому что попади я туда, тут же убью себя! Я не буду никому из них принадлежать. Она тяжело дышит, гневно смотря в глаза Лето. Дождь продолжает нещадно лить, будто на небе прорвало дыру. Ведьмак ослабляет захват и делает то, что она никак от него не ожидает — впивается в губы. Со всей присущей ему дерзостью, наглостью и целеустремлённостью целует её так, будто от этого зависит его жизнь. Скользит по рукам, присаживается и тянет её за собой. Прижимает её к себе с силой, подавляя малейшее сопротивление, будто боясь, что чуть ослабив объятья, она убежит. Целует с жаждой, необузданным азартом, беспощадно покусывая нижнюю губу. Джозиана задыхается, едва успевая отвечать на его страсть, скорее позволяя себя целовать, чем пылая в ответ. Обнимает его, царапая спину слабыми руками. Но он так же стремительно прекращает их поцелуй. Джозиана слышит, как быстро бьется его сердце, будто вот-вот вырвется из груди. Она же более спокойна. — Лето… Он не отвечает. Молча поднимается и помогает ей встать. Аккуратно, так, будто она хрупкий сосуд. Спокойно и невозмутимо ловит лошадь и подводит к ней. — Уходи. Пусть никто из них тебя не достанет, ведьмочка. Джозиана принимает уздцы и теряется. Странное чувство не покидает, но когда Лето вкладывает ей в руки кинжал, осознает настоящее. Здесь и сейчас, неподалеку от покосившегося поместья, Лето отпускает её. — А что же ты? — Как и говорил, отправлюсь в Зерриканию. У меня ведь есть чудо камень, — небрежно усмехается он. — Лето, забери медальон, — она тянется к груди, но он перехватывает её ладонь. — Оставь себе. А теперь скачи, пока я не передумал. Она целует его на прощание в щеку и запрыгивает на лошадь. — Джозиана, — она бросает на него взгляд через плечо. — Когда мы снова встретимся, ты вернешь мне его. — Медальон? — Поцелуй. Аврора смущается и благодарит Мелитэле, что вокруг непроглядная тьма и дождь. — И все-таки ты неплохой, Лето. Будь счастлив. Бьет лошадь по бокам и ускользает вглубь леса.