Салют, Денис

Амстердам, 2021, август Антон, чей лоб скрывал серый капюшон, стоял около окна с чашкой вечернего кофе и смотрел то на соседний бордовый домик, то на розовый закат на небе. С улицы несло травой. Блогеры-путешественники любили делать посты а-ля «топ мифов о Европе», где говорили, что, мол, никто, кроме туристов, ничем таким не занимался. Однако Амстердам их привлекал (как путников, так и травяных наркоманов). Предавался ностальгии и гонял в голове разные не особенно содержательные мысли. Однако ещё не осознавал, что расслабился, похоже, слишком сильно. Денис же не любил, когда партнёр терял тонус, поэтому в самое ближайшее время собирался устроить очередной пиздец. Однако случился он чуть попозже. Вообще, лаконичное слово на букву «п» в жизни присутствовало и предшествующие три года. Бесконечно удивляющие мозги Дениса достаточно сильно поехали во времена тотального карантина. Во-первых, за те месяцы он по триста раз на дню менял квалификацию и из экономиста превращался то в вирусолога, то в фармацевта, то в, как минимум, будущего президента мира. Во-вторых, из-за сидения дома подолгу не мог уснуть, потому ежедневно до четырёх утра не мог заткнуться, начитавшись новостей. В конце концов, речи его стали почти маньяческими: то хотел перерезать кассиров, что не пробивали товар без масок, то медсестёр, что делали болезненные прививки. Ближе к рассвету Антон начинал душить его подушкой, и тот затыкался. «Пандемия насилия» их дом в прямом смысле не затронула, но иногда он, желавший посидеть в тишине хотя бы пять жалких минут, приближался к тому, чтобы огреть его кастрюлей по башке. Лето двадцать первого года стало затишьем (очевидно ведь, что перед бурей). Привалила она ровно в шесть часов вечера и разбавила чистоту и умиротворение дома не только запахом древесного одеколона, но и привычным, даже любимым, пожалуй, ором. — Ты когда-нибудь уберёшь эту ебучую коробку? Заебала. Ещё и говно какое-то играет. — Послышался звук выдранных из ушей наушников, полетевших прямо на пол. — И тебе добрый вечер. Полупустая коробка действительно стояла там больше двух лет, став чуть ли не предметом интерьера. Первый год они прожили на севере города, после чего переехали в Уд-Зуид: миленький район, где обитали всякие снобы и экоактивисты. Денис, видимо, решил тогда так пошутить. Недалеко от их дома находился квартал, где стоял злосчастный музей Ван Гога. О художнике Антон, в итоге, узнал. Только не понял, кому тот талантливый дяденька таки отдал своё истерзанное ухо. Вышел на «шум» и нахмурился, когда увидел поставленный на паузу «Кадиллак». Spotify порой прикалывался получше любого комедианта. — На, — воскликнул Денис и кинул зеленоватую упаковку с гречкой прямо в руки. — Заебал твой «Мини Микс». Жри уже нормальную еду, а. — Шарики из жира? — хмыкнул Антон и столкнулся с недовольным прищуром на слегка вспотевшем лице. Тот фыркнул, после чего скрылся в ванной. Он принимал местное питание сполна: холестериновые бомбы во фритюре, жареную картошку и полировку вышеперечисленного сладкой газировкой. Включал иногда элитарность и закусывал съеденное сыром с ароматом мёртвой козы. Антон всё ещё любил борщ с гречкой и хлеб с маслом. В Амстердаме радовался только большому выбору чипсов. Вслух, конечно, никогда не жаловался и сравнениями не занимался, но порой очень скучал по дому: не по безбашенному былому с огромными концертными площадками и вечной драмой, а по бытовым мелочам. Тосковал по круглосуточным магазинам, бодрому ритму Москвы и чаёчку от мамочки. Пока он заканчивал ужинать, Денис чем-то гремел в ванной. Последние недельки, на самом деле, вёл он себя странновато. Нет, закладывать за воротник снова не начал, «кексами» из соседней кофейни не увлёкся, страсть к скандальности тоже не возродил. Однако стал больше обычного раздражительным, неясно на что сердитым. Вместо толковых разговоров, которые он, между прочим, умел проводить, тот по знакомому паттерну отыгрывался на вещах. Поэтому, наверное, и раскидал наушники по прихожей. Когда вышел — не последовало ни рассказа о сумасшедших коллегах, что так любили носить маски; ни жалоб на то, что цены на такси достигли предела (и всё равно ведь плевался как от общественного транспорта, так и от велосипедов); ни стандартных ласк, ни даже банального поцелуя. Одно мгновение, несколько привычных телодвижений — встать, убрать посуду, выйти из кухни, подняться по лестнице в спальню, остановиться у входа — и все прошедшие тринадцать лет пролетели перед глазами. Если кажется — не кажется. Искатель приключений на тощенькую престарелую жопу Денис Громов лежал после «баньки» на розоватых пастельных простынях и подыскивал себе пассию. «Охуеть не встать», — сдержанно подумал Антон. Листал, значит, намазанными кремом ручками анкеты местной шушары (парней), не стесняясь заниматься подобным в их постели. Антон беззвучно, как крысёныш, подкрался к изголовью кровати по пушистому белому коврику (забрали из Москвы) и резко отнял телефон. — Ебать, это как понимать? — со страстью к поэзии спросил Денис тоном, словно он его поймал на подобном неприличном занятии. Вскочил, попытался отнять. — Сядь обратно, — сказал Антон. Тот же не успокоился, чуть ли не подпрыгивать начал, чтобы отобрать кладезь компромата. — Иоганн. Джек. — Читал появляющиеся имена и чернел лицом, пусть и пытался притворяться, что ситуация забавляла. Принцесса прикупила премиум-аккаунт, где следила, кто одобрил лайком ту очень целомудренную фотографию: чёрная рубашечка, никакого «ню», уложенные крашеные волосы и ухмылочка с призывом «налетай». Антон даже не посмотрел на него. Выкинул телефон обратно на постель, не позаботившись о целостности, и собрался выйти из комнаты, чтобы уединиться где-нибудь и как следует пострадать о вновь нестабильной личной жизни. Так же хорошо, если подумать, всё складывалось: разговоры, ужины, прогулки, поездки, замечательный секс. Однако волк, пусть в цирке и не выступал, в лес всё равно смотрел. — А куда это ты, блядь, собрался? — как ни в чём не бывало спросил Денис, последовавший за ним. — Не, что за хуйня? Я же ни с кем не переписывался. Пустил в ход главный аргумент (испокон веков, что ли). Антон округлил глаза в неверии и прибавил шагу, чтобы поскорее уйти и отдохнуть от криков с ненужным «я тебе всё объясню». — Отвянь. — Может, твой телефон проверим, а? — Да отъебись ты от меня. Антон спускался в небольшую гостиную, совмещённую с кухней. Собирался сесть в углу дивана, накрытого серым пледом, и взять в руки ноутбук, чтобы создать видимость деятельности и показать тем самым, что не следовало в данный момент к нему притрагиваться. К приближавшимся сорока годам (маячили вдалеке, но маячили же) Антон окончательно разлюбил выяснение отношений. В большинстве случаев играл в «каблука», как когда-то обозвала его Арина. Если Денис чего-то хотел, — отдыхать в захудалом месте, смотреть неинтересное кино, есть невкусную еду (рыбные деликатесы и морковные палочки просто убивали) — то получал желаемое. — Да, дорогой. Так шутливо отвечал он на капризы, коих с возрастом добавлялось всё больше. Идеально и пушисто тот вёл себя только в первый год после «воссоединения». Затем заиграла старая песня: сделай это и сейчас же, сходи туда и немедленно, купи это и через секундочку. Однако блядства Антон Сергеевич не переносил никогда. Страстей к промискуитету, смешанных с враньём, вообще терпеть не мог. На нижней ступеньке лесенки, ведущей на второй этаж, где располагалась спальня и маленькая студия для записи музыки («муж», прости господи, всё ещё не питал любви к его творчеству, но свободу действий не нарушал), Денис окончательно перекрыл путь. Обожал так делать, ещё и грудь драматично выставлял. Стреляй, мол, стреляй. — Ты даже слова мне вставить не даёшь. — Антон его отпихнул, но тот вновь разорался. — Алло? Прикалываешься? Времечко-то уже недетское было. Добрые голландские соседи могли и в полицию позвонить. Они оставляли предупредительные записки на двери даже в том случае, если кто-то принимал душ позже одиннадцати вечера. — Это ты тут приколист, — иронично сказал Антон. Конечно, очень злился. Просто старался не показывать эмоции слишком откровенно. Денис всё ещё мог использовать слова и действия против. Наверное, годам к семидесяти стал бы просто отвратительным ворчливым дедом. Сидел бы на кресле-качалке, разгадывал сканворды и клеймил всех прохожих «проститутками». С теми словами Антон, всё-таки, уселся у окна с телефоном. Следовало проверить рабочие чаты. Назавтра назначалось дебильное совещание, где он никогда не мог вставить ни слова (с разговорным английским никак не шло). Решил проверить, не изменилось ли время. Сосредоточиться, естественно, не получилось. — Да не трогай ты меня, — сказал он, когда тот стал ластиться, как драная (может, и в обоих смыслах) кошка. Поднял бровки, обнял за шею и по-детски ткнул в бок коленкой. — Я тебе тут душу излить собираюсь, вообще-то. — Говорил вполне спокойно, что навевало на мысль, что он пока ещё не успел перетрахаться со всем Амстердамом и окрестностями. Хотелось, правда, рассмеяться. Была ли там душа? Вопрос, по иронии, продолжал волновать даже спустя столько лет. Соблазн заняться пародией на российские ситуационные комедии нулевых зародился внутри, — когда юмор получасовой серии основывался на недопонимании друг друга и нежелании продолжать диалог — но тут же потух, не успев загореться. — Ну, говори. — Я, это. Ну, не собирался ни с кем спать. Точнее, я собирался. — Здесь брови Антона уже достигли затылка. — Но с тобой. Хватит тупить. Ты прямо как в первую встречу, честное слово. — В смысле со мной? — громче обычного спросил он. В голову пришло несколько вариантов: выступить в роли свахи (или сутенёра), посидеть напротив со скучающим видом и поснимать происходившее на камеру или… — Я не туплю. Скажи нормально. — Я, ну. — Сложил ногу на ногу, прикусил ноготь и неловко посмотрел вниз. Рожа покраснела: то ли от глиняных масок, то ли от проснувшейся совести. — Ну, хочу втроём. У меня никогда не было. Антон рассмеялся. Вышло немного ненатурально (как и многое в его жизни). — Ни за что, — с деланой усмешкой сказал он. Денис, безусловно, не угомонился. Видимо, воображал себя на работе, где имел прямо-таки необходимость проявлять инициативу и защищать собственные гениальные идеи. Однако обжитая и уютная комната, заставленная барахлом (Громова уже следовало переименовывать в Плюшкина), очень отличалась от помещения для переговоров и мозгового штурма. — Такие практики помогают ментальному здоровью. У меня в жизни много стресса. — На тех словах Антон захотел выбросить роутер в окно, чтобы не смотрел он больше Лабковского и прочих ненормальных, использовавших новояз. — Человеку нужен новый опыт и эмоции. Ну? Антон облизнулся и постарался вывести выражение лица из состояния полного охуения. Прилетело, конечно, откуда не ждали. — Гну. Я тебе русским языком сказал — нет. No. Nein. Nee. Ты не догоняешь? Тот не догонял. Несмотря на серьёзное лицо, глаза его выражали иронию и вызов, невысказанный вопрос: «слабо, да?». — Почему? — Потому что я не куколд. Иди вон, «Текст» посмотри. Может, реализуешь своё желание. — Он уже встал, чтобы спрятаться от бестолкового разговора хоть где-то, но тут внезапно прорвало. — Чего, кстати, втроём? Давай восьмерых. Кровать же широкая. Кинг-сайз, блядь. — Да мне одного хватит. Антон часто заморгал. Хотел было ущипнуться, так как ситуация перешла все возможные грани абсурда. Стал уже сомневаться в себе: может, зря принимал несовременность и зашоренность за здравый смысл. Однако мысль ускользнула, не успевши толком оформиться. — Разговор окончен. Ушёл наверх и заперся в студии, так как слова о нежелании развивать идиотскую полемику Денис продолжал игнорировать. Благо двери хорошо запирались. — Блядища старая, — пробормотал под нос. Громов же не угомонился. Стоял снаружи и долбился башкой о стену. После начал стучаться ногтями, как кот, которому приспичило пробраться в спальню посреди ночи. — Открой, монашка! — Казалось, что ситуация его веселила. Дальше пошла последовательность не самых неожиданных событий: ударил по стене ногой, долбанулся мизинцем сильнее желаемого, проклял двери и их создателей, стукнул кулаком, выдал нечто нечленораздельное. После чего тихо, но слышимо, сказал следующее более спокойным тоном: — Ты там подумай. Место-то уединённое. Это не срочно. На той фразе Антон с яростью кинул телефон на стол, и он краешком ударился о белую глянцевую вазу с лилиями. Выбор лексики убил. Если бы он ещё и крайний срок поставил — Антон бы просто дверью хлопнул да отправился в путешествие на восток: плясать с мрачно одетыми немцами, пить горькое чешское пиво и заканчивать жизнь тусовкой с цыганами в Белграде. Полезли неприятные картинки: губы какого-то придурка, руки, странное унижение. Антон, конечно, слыхал о хороших условиях в европейских тюрьмах, но довольствоваться ими пожизненно после двойного убийства желания как-то не появлялось. Никто бы в камеру продукты из «Мини Микса» не поставлял. Около двух часов он «корячился» на высоком кресле в студии, пиликал на синтезаторе в наушниках, пил холодный чёрный чай за неимением фруктового в ассортименте магазинов, втыкал в дебильные мобильные игры. Глубоко за полночь стал задумываться о том, чтобы стащить плед с дивана в гостиной и улечься прямо на полу. Тем не менее, быстро понял, что в данной ситуации жертвой являлся он (вообще-то, как и всегда), поэтому с понурым лицом привалил в кровать и резким движением сорвал с голой и, видимо, очень зудящей, жопы одеяло. — Охуел? — А ты радиатор включи, всё равно отрицаешь экономию. — Антон повернулся к нему задницей и уткнулся в телефон, увлёкшись пролистыванием ленты новостей. Денис действительно не перенял многие привычки европейцев: так и оставлял воду включённой, когда чистил зубы; не тратил время на то, чтобы пилить полчаса на рынок, где огурцы стоили на евро дешевле, чем в супермаркете; не вёл дневник затрат, баловался доставками и такси. Соседи, казалось, считали его членом то ли русской, то ли японской мафии из-за подобного расточительства. Он, тем временем, стал недовольно мычать и пытаться залезть под покрывало. В воздухе чувствовалось напряжение. Чёрные мысли лезли в голову. Антон никогда не имел высокую самооценку и самоуверенность. Даже спустя столько времени и сцен, где Денис чуть ли не на коленях перед ним ползал, чувствовал щекочущий трепет. Может, он действительно пресытился. Может, Антон стал раздражать мелкими бытовыми проявлениями или даже физиологическими: запахом, повадками, спокойствием. Может, за предложением скрывалось нечто другое, — более тёмное, мрачное и так на него похожее — но Антон пока не догонял (с ним такое случалось, да). — Пусти, ёбич. — Денис закинул прохладную ногу на бедро и заулыбался. — Оставишь меня так? На коврик выгонишь? Антон пропустил мимо ушей те микроскопические манипуляции, задумавшись о насущном бренном. — Ден, — начал он. Тот тут же оживился, прильнул и уложил руку на голое плечо. — Такие желания просто так не появляются. От меня воняет, да? Громов заржал на всю квартиру. — Ой, бля-ядь, — протянул он и потёр лицо ладонями. — Нет, не воняет. Я тебя даже люблю. — Ну, типа. — Антон приподнялся на кровати, включил ночник и с силой открыл второй ящик у прикроватной тумбочки, показав глазами на целый ассортимент секс-шопа (впору было бизнес а-ля «купи-продай» открывать). — Посмотри на это. На кой хуй тебе ещё один хуй? — Получилось очень юмористически, ни дать ни взять (и снова). — Классное сравнение. Купи себе резиновую задницу, — сонным голосом ответил Денис, не приняв аргумент за таковой. Антон отвернулся и ещё долго не мог уснуть. Он, наверное, выставлял барьер, некий фильтр, что не позволял ничего по-настоящему услышать. Цеплялся за привычное собственничество и идеалистические настрои. Однако переполнялся досадой, несмотря на противоречивые мысли. Только-только ведь всё успокоилось, и они превратились в нормальную пару, — сериалы смотрели; приблуды для дома покупали, только что собачку не выбирали — как вдруг снова началась забытая хуетень. «Утро вечера мудренее», — русская народная пословица пришла в тёмной голландской ночи, полной успевшей отойти на задворки сознания тоски.

***

Спустя несколько дней немногословного общения, виноватых в свою сторону взглядов и отсутствия секса (надрачивали по углам), Антон решил дать разговору вторую волну. Он выдумал некий ультиматум, что должен был заставить Дениса забросить затею. Однако тот, конечно, мог и согласиться. Денис валялся в ванне поздним вечером (с пенкой, пахнувшей химической жвачкой) и, видимо, медитировал. Дверей никогда не закрывал. Да, преисполнились они в богатстве, раз сумели найти в Амстердаме подобную квартиру. Сплошь и рядом сдавались только халупы с душевыми кабинами, в которых условий для водной йоги совершенно не предполагалось. Сухое тело держало руки на груди, а ноги — вытянутыми. Плечи медленно опускались и поднимались. Глаза не открывались. Увы, практику пришлось прервать (достаточно забавным способом). Ученик, может, и не превзошёл учителя по уровню провокаций, но знаний явно набрался. Поэтому и не стал откашливаться, стучать или звать по имени, а просто кинул в него бомбочкой для ванны (текст на упаковке заявлял об эффекте успокоения). Денис вылупился в ужасе и брызнул водой. — Башкой пизданулся, снайпер?! — Чего мы такие нервные? — В ответ последовал монолог из матершины. — Ну что? Ковыряешься ещё в своих проститутошных? Розыгрыш продолжался. Подошёл вплотную и надавил рукой на затылок, чтобы опустить в воду. Смех еле сдерживался. — Антон! Ты косяки где-то прячешь? Клоунадой занимался скорее от нервов и тотального непонимания, какие следовало подобрать слова для серьёзного разговора. В тесной ванной стало совсем душно и жарко. Денис включил душевую лейку и с отрешённым видом начал смывать с себя пену. В голову полезли воспоминания, когда они валялись в воде вдвоём по нескольку часов: разговаривали, дремали, ласкали друг друга. Возможно, искорка действительно стала меркнуть. Возможно, стояла необходимость подпалить всё заново. — У меня твои волосы уже даже в заднице, — подметил Антон, а в ответ получил выставленный средний палец. Они действительно отросли, и он наотрез отказывался стричься, так как не доверял местным парикмахерским. В Москве ходил к какой-то восьмидесятилетней бабке, у которой тряслись руки и не видели глаза. Зато, как выражался Денис, она его хорошо чувствовала. — Знаешь, что на йоге делают с теми, кто нарушает всеобщий покой? Закручивают в Куккутасану и заставляют стоять так до посинения. Поза петуха. Что смотришь? Погугли, если не знаешь. Может, желания кидаться в меня всяким говном поубавится. Антон заржал. — Я поговорить хотел. — Он поднялся и прислонился к стене, до кучи спрятав в шкаф чистые полотенца, чтобы понаблюдать за будущей (мини)истерикой. Всё равно тот ничего не видел, заливая лицо водой. — Я согласен на твоё предложение. — Денис там чуть ли не захлебнулся. Ещё и между ног шевелиться начало. Мрак. — Но у меня есть условия. — Ты серьёзно? Или опять издеваешься? — Денис наступил на коврик и даже про полотенца не вспомнил. — Давай попробуем, но. Мы не спим с этим щеглом здесь. И не целуемся с ним. И он тебя не трахает. Денис облизнулся и улыбнулся. Стоял и долго смотрел в глаза, от чего Антон чуть было не смутился. После, конечно, ответил за разбойное нападение. Прижался мокрым телом прямо к одежде. Сначала разлилось тепло, а затем стало зябко. — А шлёпать можно? — Да ну тебя. Пожрать сделай. Тот карикатурно оскалился и вышел из ванной в приподнятом (во всех смыслах) настроении. Антон тайно понадеялся, что «щегол» не нашёлся бы слишком скоро. Он, конечно, не отрицал того, что и сам смотрел порно, фантазируя не только о прекрасном лике Дениса. Однако почему-то жутко пугался реальных действий, других людей. В силу некоторой консервативности вообще не представлял, что пары и впрямь таким занимались. Это казалось чем-то далёким и развратным: вот они целомудренные приверженцы моногамии, потом раз — и непостижимая уму сексуальная сцена. Похождения четырёхлетней давности не обсуждались и даже не особо вспоминались. Впрочем, и самые максималистские поговорки в какой-то момент обретали смысл. В жизни надо попробовать всё.

***

После игрищ в ванной они ужинали и обходили насущную тему стороной. Точнее, так делал Антон, что словно ускорителей объелся: невпопад вставлял шутки, рассказывал о новых городских протестах, прогнозировал очередной карантин и чуть ли дедушкины анекдоты не вспоминал. Денис же вежливо молчал, поглядывая с прищуром. От забавности собственной неловкости в голову пришла мысль, что люди никогда на самом деле не взрослели. Может, «по-настоящему» вырастали только те, кто становился родителем. Может, всё то детское восприятие просто являлось иллюзией: все старели, но многому так и не научались. — Эта штука на сопли похожа, — говорил он, пытаясь вилкой содрать с макарон сырный соус. В последнее время Денис увлекался готовкой (редко, так сказать, да метко). Оттого стал использовать ещё больше непонятных слов, чем раньше. — Хорош, — сказал он, расслабившись на плетёном стуле. Выкупил его у каких-то стариков. Отдался повестке о вреде потребления и радости повторного использования. — Давай выбирай. — Сунул телефон и поднял брови, мол, «начинай уже». — Мне вот Иоганн нравится. Антон недовольно поджал губы, когда увидел анкеты пидорасов, что «одобрили» фотографию Дениса. Приложение напоминало лишь об одном человеке. Однако тогда поиск был совершенно другим: высматривал же целую личность для отношений, а не живую секс-игрушку. Тут всё напоминало чистый рынок. — Да пошёл нахуй твой Иоганн, а. На тряпку пожёванную похож. Иоганн, прости господи, действительно выглядел неважно: огромные коричневые брови и дебильная бородка вызывали омерзение. Антон бы каждому «модному» раздал бритвы, если бы имел возможность и отсутствие перспективы посыла подальше. — А этот? Денис провёл пальчиком вниз и открыл фотографию существа, чей пол вообще сложно угадывался. В блеске для губ отражался белый свет от лампы. — Нет. Маломерка. — Да ты вовлечён. — Денис хихикнул. — Просто не хочу проблеваться в процессе. Все они не вызывали никакого желания к одобрению: слишком щуплые или толстые, слишком смазливые или уродливые, слишком откровенные или слишком зажатые. К тому же, вряд ли каждый бы согласился на компанейскую встречу. Однако пока Антон не думал об общении. Рассматривал. — Ну, вот нормальный. — Фу, у него зубы жёлтые. — Вот рыжий ещё. — Да у него веснушки, я таких не люблю. Блин, они все меня бесят. Сам, короче, выбирай. Кого захочешь — к тому и пойдём. Только смотри, чтобы он нас мандавошками не заразил. Денис откашлялся, но в одиночестве изучение товаров не продолжил. Языком только цокнул. Лёжа в кровати, Антон вспомнил забытые переживания не то о сумасшествии, не то о привороте. Отчего-то никто — не только среди большого выбора приложения, но и в целом из огромного количества людей — не казался привлекательным. Оливковый оттенок всегда ароматной кожи, темнота глаз, хитрая улыбочка — они даже спустя столько лет воспринимались как самое красивое, что только могла создать природа. И ни один смазливый мальчик никогда бы их не переплюнул.

***

С некоторых пор Антон катался на механике: новой машинке, которую, по иронии, тоже подарил Денис. Всё никак не мог привыкнуть к данному положению дел. Вообще, ситуация сложилась идиотская. Как-то разговорился с коллегой, который настолько проел мозги ненавистью к автомату, что Антон поддался. «Ёб твою мать, Серж», — думал он, заводя машину. Причиной невроза была не только коробка передач, но и пункт назначения, а также предстоящее мероприятие. — Мне кажется, что у меня не встанет, — тихо сказал он. Громов сидел рядом в чёрной выглаженной рубашечке и довольно улыбался, пребывая в прекрасном настроении. Поводы-то находились: солнышко светило, цветами пахло, молодёжь сидела на верандах и пила пиво, туристические группы сновали туда-сюда. Однако радовался он не благоприятной внешней среде, а предвкушал встречу. Ехали они в «любовный» отель неподалёку, где сняли номер на троих. Амстердам всецело поощрял секс. Власти города никак не регулировали даже всякого рода «экстрим»: трах в парках и переулках. Денис когда-то предлагал и подобное, но Антон отказался (потому что был тогда, блядь, февраль). — Я подниму. — Он сначала привычно провёл рукой по бедру, после чего осторожно потрепал по волосам. — Можно вина взять. — И занюхать можно. И кольнуться тоже. В ответ снова цокнули языком. Встречались они с Эриком. Неприлично молодой паренёк снизошёл до иностранных экспериментаторов прямиком из Брюсселя, откуда на каникулы — не бинарная персона с яйцами училась на факультете моды в каком-то франкоязычном университете — прикатил в Амстердам в поисках приключений на тощую задницу. В отличие от всех остальных, физиономия данного объекта не вызвала рвотных позывов и даже показалась симпатичной: большие глаза, белые зубы, весёлая улыбка. Также он вполне мило общался, не накидывая сразу же по двести фотографий своего хозяйства в самых различных положениях и даже не прося мастурбировать кожурой от бананов по видеосвязи (да, всякого насмотрелись). Антон специально ехал помедленнее, чтобы отложить действо на подольше. Он, конечно, в далёком гастрольном прошлом имел дело с так называемыми one night stand, однако тогда всё было другим: возраст посвободнее, популярность, куча вешавшихся на шею девочек (ладно, не совсем куча), естественный флирт, алкоголь. В августе двадцать первого года ситуация напоминала деловую встречу. Они подъехали к отелю: обычному малоэтажному отреставрированному зданию с узкими окнами, закрытыми ветвями деревьев. Невозмутимый мужчина на ресепшене сообщил, что гость уже ждал их в номере. Вот такое местечко — заходи и ебись. Эрик, наверное, сидел на «траходроме», как когда-то выражался Костя Мирный, и смотрел порнуху с большого экрана телевизора, чтобы, так сказать, подготовиться. Встретил он их на пороге с ровно такой же улыбкой, как и на фото. Выглядел, если честно, как реальная игрушка: гладенький, озорной, светлый, молодой. В руках держал тарелку с вафлями. — Очень рад вас видеть! Как дела? Номер такой красивый, правда? — затараторил он на английском. Номер, честно говоря, ничем особенным не отличался: большая кровать с белым бельём, плохо покрашенные рамы, еле заметный запах чистящего средства. Плазмы, к слову, не было. — Я привёз льежские вафли. Это наше национальное блюдо. — Он походу сюда жрать приехал, — прокомментировал на родном языке Денис, не задумавшись о правилах приличия. Вафлю, кстати, откусил. Антон так ничего и не сказал, только кивнул в знак приветствия. Старался не ржать, наблюдая за кондитерскими приключениями тех двоих молодых людей (ну, у некоторых песок из жопы таки сыпался). Взял несчастную вафельку и стал её жевать, прикидываясь, что оглядывал номер. Эрик беспрестанно улыбался и всё так же быстро и не слишком понятно говорил: что-то о кофе и погоде. — Я немного волнуюсь, знаете. Вы такие красивые. — Он словно знакомился с очень приличной семьёй очень приличной девушки. Вообще, Антон не совсем вовремя отключил член и включил голову, отчего подался в пространные размышления. Эрик воспринимался, как инопланетянин. Люди, видимо, так и жили: учились на модных факультетах, курили бамбук и разъезжали по европейским столицам в поисках приключений. Наверное, он впал бы в глубокую апатию, если бы Антон решил поделиться собственной биографией. От жизни Громова вообще бы повесился. В номере стало совсем прохладно. «Извини, размерами, видимо, не порадуем», — подумал Антон. — Прости, мы не привезли тебе вкусняшек, — сказал Денис и карикатурно надул губы. Эрик чуть ли не покраснел. Стало ясно, к кому он испытывал бóльшую симпатию. — У вас, кстати, очень красивый язык. Громов пустился в стриптиз: стал медленно расстёгивать пуговицы на рубашке. — Ну что, сразу завалим его? — шепнул он на ухо Антону. Словно проститутку сняли, честное слово. — Ебало себе завали, — шикнул он и поводил глазами. Антон сел на мягкую кровать и решил похвастаться только что открывшимися навыками коммуникабельности. Первым в голову пришёл вопрос по типу «ты любишь хлеб?», однако почему-то озвучивать такое не решился. — Ну, это, — начал со всей раскрепощённостью. — Ты любишь кошек или собак? Денис громко откашлялся. — Я очень люблю аквариумных рыбок. У меня в комнате есть несколько. Я не знаю, как они на английском называются, но очень красивые. Красная есть, золотая и ещё… Краем глаза Антон увидел кулак, что показывал Денис. Специалист по ихтиологии же ещё долго перечислял цвета, формы и повадки любимых рыбок, а время-то шло. Номер был доступен всего на час, по окончании которого привалили бы другие горе-любовники (в неизвестном количестве). В общем, минут через пять Денис уже вовсю его тискал. — У вас это впервые? — спросил Эрик. — Ага. Муженёк разнообразия захотел. — Антон стал медленно раздеваться, проклиная всё на свете. — А вы давно вместе? — Да пиздец. Эрик, видимо, от данного страшного слова напрягся и больше в сторону Антона особо не смотрел. Последний, тем временем, даже почувствовал что-то: порыв отбить желание у паренька экспериментировать с иностранцами, выебав его по гланды (или желудок, познания в анатомии оставляли желать лучшего). Денис же получал удовольствие от одного только внимания. Валялся на кровати, как принц в пародийных сценках, ожидая, видимо, обдувания веерами. Происходило немного другое: молодой полузнакомый пацан и «древний слуга» зацеловывали его шею и лапали. Антон, правда, осторожно отодвинул Эрика, чтобы не увлекался. Он не то чтобы сильно злился, но концентрации не терял. Антон смотрел на действо и понимал, что затеял всё Денис только ради ещё одних восхищённых взглядов в постели. Показал пальцами «галочку», и Антон тихо прыснул. Обозначала она банальное двойное проникновение. Однако всё вышло достаточно неизбито. Секс получился гораздо интереснее предшествующей светской беседы. Денис лениво лежал на спине и щекотал Эрику рёбра, пока Антон пристраивался сверху. Паренёк кайфовал — подрагивающие ресницы, красные ушки; тихие стоны, что переходили в крики; отставленная бритая задница, милейший французский мат из пухлых покрасневших губ — и поддавался, отдавался даже. Денис, похоже, завидовал. Сам бы вот так под двумя разложился — сто процентов. Антон вновь чувствовал себя, как во сне: когда соприкасался кожей с кем-то третьим, чужим, лишним; когда вставлял член в, если говорить как оно есть, левую жопу; когда слышал стоны удовольствия от постороннего человека. Сам себе дивился, что вообще тот «кошмар» выдерживал. Однако как получилось интересно: они смотрели в глаза друг другу и, естественно, ощущали происходящее внутри. Антон потянулся за поцелуем и почувствовал старое, забытое ощущение общности в абсолюте. Они с Денисом словно вывели на новый уровень застарелую страсть к единству через унижение. Разговаривали о той общей черте характера крайне редко, но никогда же не отрицали. Смотрели глаза в глаза, практически не моргая, щурясь и передавая телепатический сигнал «какая же ты сука, муженёк». Антон на задворках сознания, конечно, осуждал себя за подобное, но восприятие Эрика, как игрушки, действительно заводило, давало острые, ни на что не похожие эмоции. — Я сейчас, — прошептал Денис, и Антон вгрызся в него, прикусив за язык. Тот простонал и кончил. — Заебись, — констатировал он после. — В каких ещё странах ты бывал? — О, во многих, — Эрик быстро оживился, приняв сидячее положение (бедная его жопка). — В Германии, Австрии, Испании, Швейцарии, Греции… В момент, когда все лежали на кровати и сбито дышали, Антон улыбнулся, посмотрев в сторону окна. В Швейцарии он был. Интересно, с кем там ёбся? С пенсионерами, что ли? Денис оделся, всё так же ладненько застегнув рубашку двумя руками. Пальцы его, к слову, заработали после упражнений с гречкой и мелкой мозаикой. Когда-то он настолько устал от даже столь незначительной инвалидности, что взял ситуацию под контроль и титаническими усилиями её исправил. Наверное, было очень трудно. — Рыбу мы тебе привезём, Эрик. Вяленую. Любишь такое? — сказал Антон. — О, да. Я пробовал в Норвегии квашеную селёдку. Они её вымачивают в бочке полгода подо льдом, а потом… — Ага, супер. Они с Денисом переглянулись, и тот поднял голову к потолку и опустил уголки губ, чтобы снова не заржать. Эрик то ли действительно так любил путешествия и разговоры о них, то ли просто поддерживал комедию. Впрочем, в его-то годы… Громов неуклюже попытался вызвать ревность, сказав Эрику, чтобы тот сохранил его «номерок». К тому же, попросил в следующий раз привезти ещё вафель. Они, кстати, действительно были вкусными.

***

В течение остального дня — дороги домой под звуки радио и тихого ужина — они практически не обсуждали произошедшее. «Подтемы» всё равно находились нелепые: оценка рыбок Эрика, отчёт об ощущениях, планы на будущие эпизоды сексуальной распущенности. Глупости. Антон зарылся в себя не от обиды, а от общей моральной загруженности. С одной стороны, поймал кайф и не собирался данный факт отрицать. Удовольствие исходило от того, что они легитимно, без осквернения чужих чувств, опустили человека. Конечно, никто бы не признался (даже сам Эрик) в такой трактовке, но следовало смотреть правде глаза. Сценка, в которой кого-то зажимали с двух сторон и трахали, не сильно пахла взаимоуважением и светлой искренностью. Впрочем, это всё было лирикой. С другой стороны, волновался о том, что Денис мог попросить о подобном вновь. Антон же, несмотря на остроту ощущений, всё ещё хотел «консервных» шалостей: валяться в постели, обниматься и зарываться в их мире, не пуская туда никого даже ради развлечения. Ближе к ночи они лежали в постели. Антон курил Iqos — владельцы жилья запрещали сигареты, так что он был лучшим вариантом, хоть Денис и грозился настучать по шее за запах «грязных носков» в спальне — и думал, как начать разговор. Следовало, как учили, стартовать с самого главного. — Ден, слушай. Я просто… Это. — Да, получалось как всегда. — Ну. Это было прикольно. Просто я не очень хочу повторять и… Короче, я хочу быть только с тобой, понимаешь? Он говорил тихо, словно стеснялся откровенности и сентиментальности. Вот так, просить обоссать ногу считалось нормальным, а поговорить о чувствах — уже неловко. В душе как-то по-чёрному боялся, что Денис не ответил бы тем же, попросил попробовать ещё раз, привести другого прямо в дом или ещё что-нибудь в таком духе. Антон бы не выдержал. Пришлось бы уйти: вернуться домой или пойти к сорока годам снимать комнату с соседями (швейцарцами, наверное). — А его как будто там и не было, — негромко сказал Денис и подмигнул. — Ты… — Он прильнул и облизнул его шею, отчего Антон тихо хмыкнул и поморщился. — Самая сладкая вафля. — Дебил. В общем-то, тот случай действительно прошёл бесследно. Обид, недомолвок и невыраженного гнева не осталось. Впрочем, Антон осознавал, что, если бы зачинщиком данного мероприятия выступил он — Денис потом вынес бы весь мозг: начал бы с безобидных шуточек, а после вновь избил бедную кофеварку. Спустя те три года совместной жизни — очень разной: взбалмошной, загруженной бытовыми проблемами, обременённой тягостями масштабного переезда, порой скандальной, эротически насыщенной и даже местами спокойной — Антон вновь понял, что она никогда не была скучной. И любил, желая делить всё на свете: хоть постель, хоть еду, хоть пару носков, хоть миловидного юного Эрика.