О правах и потребностях вторых личностей

      Щёлкает лампа на прикроватной тумбочке – комната из сиренево-сумеречной возвращается в свои привычные цвета. Становится виден и беспорядок: скинутая на пол одежда, невнимательно закрытый (то есть, не закрытый) флакон смазки, съехавшие простыни. И прекрасное: потягивающийся Разумовский, припухшие губы растянуты в улыбке, щурится, будто сейчас забудет обо всех делах и заснёт. Олег рассеянно проводит пальцами по ключицам, проверяя насколько ярко откликаются болью засосы. И одновременно пытается ногой расправить скомкавшееся одеяло. Тяжёлое дыхание обоих постепенно успокаивается.       Серёжа поворачивается к нему, утыкается в шею, и перекидывает конечности, становясь коалой. Обнимает крепко, вжимаясь, волосы накрывают лицо. Зацепился и спрятался. Олег отдыхает и тает, поглаживает его свободной рукой.       – Хорошо с тобой так валяться, – вздыхает Серёжа. Спокойно, но продолжает держаться. Рука замирает. Голос не Серёжи.       Лишь спустя секундное оцепенение Волков понимает, что всё в порядке, и понимает, кто рядом с ним. Редко главенствующая в буйной рыжей голове личность.       Тряпка появляется тогда, когда Разумовский сильно устал и ему действительно нужен отдых. "Заебал," – с мысленным смешком мелькает в голове у Волкова. Чмокнуть Тряпку в макушку – движение, естественное как дыхание. Тот на секунду сжимает его крепче, и они лежат дальше.       Но, через паузу уютной тишины Тряпка вдруг добавляет:       – Жалко только, что секса не было.       У Олега от неожиданности сам собой вырывается хриплый невнятный звук и глаза лезут на лоб. Потому что сейчас такоооой был секс, что он его ещё долго будет помнить, да и Разумовский тоже. Такое отрицать точно нельзя.       Тряпка грустно продолжает:       – И даже минета.       Тут Олег уже возмущённо подскакивает (не выпуская, впрочем, из объятий) – так, как сегодня, взять до самого горла, у него ещё ни разу не получалось. Отстраняется, чтобы взглянуть в лицо и понять, шутят ли над ним.       Тряпка поднимает на него самые честные глаза и пожимает плечами:       – У меня – не было.       Олег опускает веки, переваривая поступившую информацию. Под диафрагмой зарождается и пробегает мурашками аж до челюсти нежный трепет. Со стороны это, кажется, незаметно. Облик грозного волчары не пострадал.       Но позже, когда Олег отмечает его тело поцелуями, от улыбки удержаться сложно, хоть он и старается её прятать – если Тряпка решит, что посмеиваются над ним – такому романтическому настроению конец.       "Манипулятор хренов," – Олег бросает на него восхищённый взгляд, прижимаясь губами к рёбрам. Тряпка тягуче, с ленцой раскидывает ноги и складывает ладони на груди – у него лапки. Тело-то общее, и нега после оргазма ещё не прошла. За эту расслабленность хочется его покусать – в чëм Олег себе не отказывает, хотя больше дразнится, чем действительно кусает. В ответ Тряпка выгибается, просяще толкаясь бёдрами – этот знак нельзя игнорировать, другого не будет. Словами – по крайней мере прямым текстом – он ни за что не попросит.       Несмотря на усталость, Олег сосёт старательно – тщательнее, чем обычно, прячет зубы; выводит языком всё, на что хватает его пластичности; освобождает руки, чтобы поглаживать Тряпку по дрожащим бёдрам. Руки у того тоже дрожат – тянутся рефлекторно вниз, но не дотрагиваются и бессильно падают перед лицом Олега. Он берёт одну из них и кладёт себе на голову – оглаживающим движением, так, чтобы пальцами в волосы. И сжимает сам – Тряпка никогда не решится.       Бёдра давят на него с обеих сторон, когда Тряпка всхлипывает и поднимает голову – взгляд неуверенный и расфокусированный, губы алые, покусанные – чëрт, не уследил. Несмотря на удовольствие, не может так – пытается руку отдёрнуть, не доминировать, не управлять.       Ему не дают.       – Оставь, – говорит и одновременно ловит возможность отдышаться Олег. Продолжает держать тряпкину руку на своей голове. Поднимает на него глаза, легонько целуя качнувшийся навстречу член. – Пожалуйста.       Он потëрся бы щекой о тазовую косточку, прихватил губами нежную кожу рядом, но тогда Тряпка уберёт руки и спрячется. Зрительный контакт не даёт ему этого сделать. В голубых глазах блестят слëзы – это насторожило бы и заставило остановиться с любым другим человеком, но слëзы выступают у Тряпки от любых сильных чувств, положительных в том числе. Так что знаки для осторожности и прекращения действий у них другие.       Шея Разумовского краснеет пятнами, они переходят даже на грудь и плечи. Тряпка откидывается обратно в подушки и что-то невнятно хнычет. Пальцы чуть вздрагивают – и остаются придерживать Волкова за волосы.       – Хоррошо, – урчит тот и возвращается к делу. Переспрашивать, что проскулил Тряпка он не будет, ласкать слишком медленно и долго – тоже. Олег ценит, что рыжик переборол робость и дальше расшатывать его границы не станет. Приятного ощущения взаимного доверия и сокращения мышц под руками достаточно, чтобы раствориться в процессе и абсолютно отключить мозги.       Олег напоминает себе дышать носом и дальше не думает ни о чём, с закрытыми глазами глотая сперму – второй раз за сегодняшний вечер. Тряпка постанывает больше, чем Серёжа, но гораздо тише. Не требовательно, не демонстративно, пытаясь не создавать шума даже в такой момент. Но совсем не нарушать тишину у него не получается; Олег из-за этого греется изнутри гордостью и удовлетворением. Шею нежно поглаживают тёплые пальцы.       С пыхтением подтягиваясь на руках, Олег придавливает партнёра своим телом. Уже знает по опыту, что ему так нужно и нравится. Зацеловывает лицо – жмурящиеся глаза, аккуратные брови, тонкие дорожки слëз на висках, переносицу, раскрасневшиеся щëки. Губы не трогает – по укусам будет больно.       Почти невесомые ладони проходятся за ухом и под лопатками. Олег не знает, но счастливый Тряпка благодарно гладит по голове сразу двоих: Волкова и чернильного волка у него на спине.