Мир создали вчера

В этот вечер Чарли пребывал в ужасном раздражении. По двум причинам – огромное домашнее задание по латыни и вчерашний вечер. Его раздирали крайне противоречивые чувства, которые по итогу делились на два лагеря – влюблённость в Дейзи и ненависть к девушке. Чарли не знал, как это, не мог объяснить, мог только сказать, что его и тянуло к ней и отталкивало, его раздражало всё в ней – её дурацкая модная причёска и дорогое платье, её макияж и намеренно изящные светские манеры. Ему нравилось в ней всё – её глубокие, словно омут, глаза, изгиб её насмешливых губ, линии шеи и плеч, и то, что шло изнутри её груди – водоворот, затягивающий в себя против воли. Есть в ней нечто такое, что обещает принятие и душевное равновесие. И всё же он её ненавидит. Как и всех вокруг. От злости буквы в тетради получались ещё острее и тоньше, чем обычно – рука Чарли категорично, рвано вырисовывала слово за словом. - Ну что? Как прошёл вчерашний вечер? – Нил завалился к Чарли в комнату и развалился на кровати друга. - Отлично, я показал этому Уэзерби, где раки зимуют, - не отрываясь от написания упражнения по латыни, ответил Далтон. - Да? А как там Дейзи? - Не знаю, мы особо не общались. Я занят, Нил. - Чарли, - окликнул его друг. Тот сделал вид, что не слышит. - Чарли, - повторил Нил настойчивее. Далтон демонстративно перевернул страницу учебника. - Чарльз! – рявкнул Перри и вырвал из его рук тетрадь. - Да что тебе от меня надо? - Догадайся с трёх раз. Нил настойчиво бурил Чарли взглядом. Чарли выдерживал его взгляд молчаливо-безразлично, будто он совсем не понимает, о чём говорит Нил. - Не понимаю, о чём ты, - наконец улыбнулся он. - Ладно, - Нил вздохнул и шлёпнул тетрадь на стол, - хорошо. Если не хочешь, пожалуйста, - и резко ушёл. Чарли вскинул брови, посмотрел ему вслед, покачал головой и снова углубился в латынь. Конечно, он понял, чего от него хотел друг, однако он не стал бы исповедоваться в своих чувствах и самому Папе Римскому, не то, что Нилу Перри. Он и себе-то не мог объяснить, что с ним происходит. Чувства к девушке перемешались с его собственными сомнениями, страхами и мыслями. Чарли выдохнул сквозь зубы. Ну и как в таком состоянии делать латынь? Он раздражённо захлопнул учебник, выключил свет и закурил. Надо было думать. Снова думать. За последний месяц он думал больше, чем за всю предыдущую жизнь. Дейзи дала ему взглянуть на себя со стороны. Ведь по сути, она – его отражение, его вторая версия в женском обличии. Она такая же упрямая и никогда не покажет своей слабости, а если её обидели, промолчит и отомстить втихую. Она так же, как он, старается выглядеть лучше, чем есть, и постоянно строит из себя на людях невесть что. Чарли знал все эти приёмчики в совершенстве, все до одного, поэтому ни одна фраза Дейзи, ни один её взгляд, ни одно её движение не обманули его. Неужели он по-настоящему может утверждать, что он сам хоть на йоту свободнее, чем она? Нет. И он, и она выбрали подчиниться родителям, а ради чего? И чем он, в сущности, лучше Фрэнка? Только лишь тем, что внутри он другой? А снаружи? Снаружи ведь они оба под копирку. И имеет ли смысл успокаивать себя тем, что они отличаются друг от друга своей сущностью, если он никогда не покажет себя настоящего? Не покажет. Почему? Сигарета потухла, и парень нервно закурил вторую. Потому что…потому что…потому что он боится, чёрт. Чарли зажмурился. Нелегко было признаться в этом даже самому себе, не то, что кому-то другому. Его размышления прервал ворвавшийся в комнату Кэмерон. Отдуваясь, от включил свет, сбросил сумку на пол и рухнул на кровать. - Чего в темноте сидишь? – пробормотал он куда-то в подушку. - Думаю, идиот, - процедил Чарли, уязвлённый тем, что его застали в столь романтичном положении. И всё же кто он – романтик или циник? И не одно ли это и то же? И можно ли быть и тем, и другим? Или пора определиться и перестать делать вид?... - О чём думаешь? - Постирай носки, - раздражённо бросил Далтон, стремительно вылетая из комнаты. - Я их только вчера надел! – недовольно крикнул ему вслед Кэмерон. – Тоже мне. Слоняясь по коридорам, Чарли чувствовал себя привидением неупокоенного духа, который носится по всей школе и стенает, сетуя на свою судьбу. Всё внутри ныло, страшно хотелось напиться, голова разрывалась от мыслей, внутри бушевал шторм. Он ненавидел, просто ненавидел, когда его выводили из душевного равновесия, заставляли усомниться в балансе, который он себе выстроил, выстроил так тщательно, много лет скурпулёзно складывая по кирпичику. И всё же почему-то он ходил на уроки Китинга? Зачем? В его ситуации это является мазохизмом. Чарли в раздражении пнул чей-то учебник, забытый на стене-переходе между корпусами. Он всей душой возненавидел и Дейзи с её дурацким поведением, и Фрэнка, и мистера Китинга, и себя. А если он на самом деле не такой, каким пытается себя выставить? Не такой, каким хочет показаться? Тогда что? Тогда как? Вечный спор с самим собой? Или честность? «Честность», - зазвенело у него в голове голосом Нила. «Честность ничего не может», - грубо огрызнулся Далтон, позволяя холодному ветру растрепать волосы и остудить разгорячённую голову. «Или же она может всё?» - эхом откликнулся где-то внутри голос мистера Китинга. Чарли крепко зажмурился, стараясь изгнать эти голоса. Они ничего не знают про него. «Правильно. Зато я знаю тебя, как свои пять пальцев, ведь мы похожи до чёртиков» - это сказала Дейзи. Чарли скрипнул зубами. «Ты просто трус, мистер Далтон». - Как и ты, - выплюнул в пустоту тот. Где-то со стороны лестницы послышался шум – все спешили на ужин. Чарли уселся в каменном проходе и уставился в облачное ночное небо. Мысли вдруг исчезли, в голове, будто перекати-поле, гуляла лишь одна: «Сходи к мистеру Китингу». - Этого ещё не хватало… - пробормотал он и уронил голову на руки. Внизу, со двора, послышались тихие голоса. Прислушавшись, Чарли распознал Нила и Тодда. Почему они не на ужине вместе со всеми? Они о чём-то говорили, и по интонации было слышно, что Андерсон делится какими-то переживаниями. Чарли поймал себя на мысли, что завидует Тодду. Он казался ему гораздо смелее него самого, Чарли Далтона. По крайней мере, Тодд не боялся признать, что чего-то боится или что что-то его задевает… Ради чего он, Чарли, притворяется сильным, безразличным, холодным? Самым крутым? Много ли друзей он себе нажил таким образом? Микс да Кэмерон, оба с ним скорее из-за его «крутости», чем из-за него самого. «Здорово ходить в компании самого нахального ученика школы», - сказал внутренний голос-Нил. Это было больно. А обиднее всего было то, что это сказал его собственный внутренний голос, пусть и озвученный Нилом Перри. - Чарли, - окликнули его. Парень вскинул голову – вот и его застали врасплох, - и посмотрел на говорившего. Это был мистер Китинг, он стоял, сунув руки в карманы и с интересом глядя на ученика сверху вниз. На лице Чарли блестели грязные дорожки слёз, в глазах скопилось столько отчаяния, что у учителя по спине побежали мурашки, а сердце сжалось. Он присел на корточки перед Чарли. - Что случилось? – спросил мистер Китинг мягко. Юноша колебался – сказать ли правду, что так непривычно и страшно, или вновь соврать, как обычно. Пока он молчал, мистер Китинг поднялся на ноги и сказал: - Давай пойдём ко мне в кабинет, здесь холодно сидеть. - Нет необходимости, сэр, - юноша легко встал и сунул руки в карманы. – Всё в полном порядке, сэр. Под проницательным взглядом учителя Чарли внутренне съёжился, но привычка держать маску победила – он не сдался, не дал слабину. - Хорошо, - учитель кивнул. – Но если понадобится совет, ты знаешь, где меня искать. - Да, сэр, конечно, сэр, - Далтон качнул головой, и в его интонации и движениях было нечто горькое, будто насмехался он теперь не над всеми, а над собой. – Всенепременно, сэр. Мистер Китинг кивнул и удалился, спрятавшись от холода в здании. Чарли так и остался стоять на морозе. Чувство, будто он мёрзнет, слегка приводило его в себя. Он постоял ещё несколько минут, растворяясь в пространстве, а потом медленно побрёл в сторону своей комнаты. Кэмерон уже давно дрых, так и не раздевшись и ужасно храпя. Не анализируя, что делает, Чарли сел за стол, вытащил из дневника помятый потёртый листочек, рядом положил чистый лист бумаги и, красиво, старательно выводя буквы, переписал стих. Потом сложил листок вдвое, подписал «Ромашка, я обещал тебе стих», с непривычной для него нежностью поцеловал бумагу и вложил письмо в конверт. Он намеревался отправить его завтра, а пока можно лечь и поспать. Юноша чувствовал себя страшно уставшим, вымотанным, будто прожил на этом свете не семнадцать лет, а восемьдесят. Дейзи обнаружила в почтовом ящике письмо только вечером, после ужина. Девушка сделала какао в большой кружке и поднялась к себе в комнату. Она уже прочитала, что это письмо от Чарли, и ей было интересно посмотреть его стих. Осаждая некое приятное волнение, бившееся в груди, девушка уселась в кресло и распечатала письмо. На её губах играла влюблённая улыбка, когда она начала читать – этот мальчишка Далтон такой заносчивый… Однако к концу стихотворение Дейзи была на грани слёз. Что-то болезненное было в его словах, в этих рифмах. Как будто он не может признать, что тонет, однако всё равно кричит о помощи, так завуалировано, так неправильно, так перекаверкано. Его слова и то, как он видит её, тронули девушку до глубины души. Она вдруг почувствовала неимоверную лёгкость – будто поняла что-то такое и грустное, и радостное одновременно, что-то очень важное про жизнь, про чувства, про людей, про себя и про него. А потом в горле поднялся и встал душный ком, слёзы подступили к глазам, когда гирей её потянуло вниз – свадьба с Фрэнком через месяц. На День Святого Валентина они объявят о помолвке. У Дейзи мелькнула мысль, не стоит ли сказать Чарли об этом, но потом она отказалась от этой идеи – она не сможет. Не найдёт в себе столько смелости. Она сделала ещё один рваный вдох, стараясь успокоиться, вытерла слёзы, поднесла письмо к губам и поцеловала его ровно у строчек «Ромашка, я обещал тебе стих». Милый, милый Чарли… Её маленький мальчик…