Mr. Moran

      Розово-персиковый закат рассыпался маленькими бликами по гостиной. Запах бергамота в чае и дурманящих роз из сада пленил, усыплял собою. Изящные движения Луизы томностью в сердце разливались, словно сладкий чай по дорогому сервизу. До чего же она милая, ангельская в тёплом свете солнца, в тонком шёлковом халате, небрежно накинутом на узкие плечи. Нежнее заварного крема на пирожных из известной кондитерской, слаще.              В поместье сегодня кроме неё и Морана никого, все разъехались кто куда. И этот приятно обжигающий горло вечерний чай — лишь прелюдия, аперитив перед самым главным. На Луизе нет привычных очков с золотистой оправой, отчего лёгкое сиянье её карминных глаз можно подробно рассмотреть. Себастьян восхищён, влюблён в каждый оттенок. Мориарти лёгким движением откидывает назад солнечные локоны, обнажая кукольную шею.              Для него она сидит так далеко — за другим концом небольшого чайного столика. Словно нахватавшись дурного от старшей сестры хочет, чтобы её ловили. Добыча без боя не так вкусна, как та, за которую нужно бороться не щадя себя. И хоть Луиза давно отдалась в руки полковника вместе со всем своим юным девичьим сердцем, но древние ритуалы чтит со всей рдивостью. Ногу на ногу смазанным движением перекидывает, смотрит выжидающе из-под длинных ресниц. Моран не видит этого, но слышит, как шелестит ткань, как в глубоком вздохе вздымается грудь. Он отставляет недопитый чай.              Моран охотник на дикую лань, что неведомым способом забрела в коварную ловушку. Он преклоняется перед её красотой и просит о большем, о сладком и нужном обоим. Луиза нежной ладошкой треплет склонённую голову и позволяет взять себя на руки, отнести в жилище дикаря как трофей. Бергамот в белом чайнике стынет, словно закат за окном. Её щёки от каждого поцелуя распаляются больше, словно огонь в затопленном камине.              Шёлк о шёлк скользит простыня о девичий халат. Он спадает с розовых плеч, обнажая кружевное бельё и нетронутую кожу. Моран спешит покрыть её вишнёвыми цветками, укусами. И кто из них здесь дикий зверь? Луиза стонет едва слышно, хнычет, трепещет. Сколько ещё у них осталось времени, пока кто-нибудь не вернётся, не нарушит сладкой патокой тянущееся мгновенье? Ночь или две, день или час? Всё равно. Будут ещё шансы, будут ещё тысячи новых звёзд пред глазами. Охотится на кого бы то ни было плохо, но к дурному быстро привыкаешь. Луиза натянутой тетивой выгибается, когда Моран целует живот.              Милое, ласковое. Моран шепчет что-то такое этому магическому существу, что завладело его сердцем. Не может же иначе обычная женщина быть столь пленительной. Но в Луизе есть то, что терзает, крепкой лентой привязывает к себе. Она соткана из той же крови, что и любимая сестра её, которой Моран посвятил свою веру. Но молиться Уилме так — кощунство. Луиза же будто верховная жрица, принимающая любое подаяние и предающая своему божеству только самые приличные аспекты. Моран полностью согласен с такой системой поклонения. Он не в праве перечить внеземному.              Себастьян грубой кожей своей чуть царапает словно фарфоровые бёдра, подцепляя атласную ленту длинных чулок. Снимает их со всей осторожностью, не отводя взгляда от распахнутых глаз Луизы. Мориарти под ним достойна картиной в дорогой оправе висеть в лучших галереях мира, и одновременно он не позволит смотреть на неё никому. Она такая открытая, жаркая. Капельки пота стекают в лунку у сведённых ключиц, а музыкальные пальцы крутят в нетерпении светлые кудри над головой. Моран обязательно возьмёт их, пригвоздит к постели, словно распятую, одной своей рукой, подчиняя. Не давая сбежать той, кто сама хочет остаться в этом их земном раю. Потому что так надо, потому что роли расписаны наперёд. Другую же сухую от жара ладонь опустит на её живот, чтобы ощутить, как она его принимает. Как напрягаются мышцы, когда она трепетно будет сжимать его в себе.              Но сейчас же он только снимает вслед за чулками бельё, целует, вылизывает мокрые губы. Луиза кричит, мечется в удовольствии. Сдвигает ноги в секундном порыве почти что душа собой, прижимая ближе. Тянет смоляные волосы в немом приказе продолжать, не сметь останавливаться. И все слова, словно время, растворились вместе с последним лучом заходящего солнца.              Тёмная ночь укроет и спрячет молитву греху.