Непревзойдённым запреты неведомы

Ты сам меня к себе призвал Своим отчаянным желаньем. Улыбка для тебя — оскал, Ты наслаждаешься страданьем.

      Се Лянь возвращается к ночи. Он вновь сменил погребальный халат на новую одежду — уже не белые монашеские одеяния (какой из него теперь монах?), но не менее белоснежное ханьфу, без зазрения совести забранное у какого-то уже мёртвого богача. Дорогая ткань приятно льнёт к почти позабывшей об удобстве коже. Лента-оборотень обидчиво жмётся к запястью, и это почти смешно, потому что напоминает действия неразумного, ревнивого ребёнка. Впрочем, принц не против. Эта лента, легко показывающая свои простые эмоции, ему даже нравится. Возможно, со временем он даже даст ей имя.       В кумирне тихо, и это настораживает. В последние дни явно осмелевший Хун-эр, если не сопровождал принца, то терпеливо ожидал его и каждый раз встречал, стоило только Се Ляню переступить порог. В этот раз нет ни благоговейного «Ваше Высочество», ни тёплого взгляда разноцветных глаз.       Зато есть ледяная усмешка и белый силуэт, вальяжно восседающий на божественном постаменте. Маска скорби и радости обращена прямо к принцу. Взгляд безликой твари до того холодный, что пробирает до костей, но Се Лянь лишь поджимает губы и, не показывая и тени волнения, проходит вглубь помещения. Быстрого взгляда на осколки каменного изваяния хватает, чтобы убедиться — среди них нет белого цветка. Хун-эр продолжал приносить их каждый день, и принц даже перестал из-за этого злиться. А сейчас цветка нет.       — Игнорируешь меня? — обманчиво-мягко спрашивает Бай, когда Се Лянь, положив меч на постамент, достаточно близко, чтобы успеть схватить в случае нападения, начинает разматывать ленту на шее.       — Где Умин? — не дрогнувшим, равнодушным голосом выдыхает принц. Взгляд белой твари, разумеется, скользит с его лица ниже, на больше не скрытую проклятую кангу, и даже как будто загорается интересом. За маской сложно понять. — Что ты сделал с моим помощником?       — Не знаю, — легко отзывается Безликий Бай, вновь возвращаясь к созерцанию лица собеседника. Се Лянь, однако, вполне успешно разыгрывает равнодушие. Как будто какой-то призрак не имеет для него никакого значения, как будто он простой инструмент, который легко заменить. Демон, однако, насмешливо смеётся, не попавшись на обман. — Маленький и слабый Хун-эр — не самое лучшее подспорье. Я всего лишь объяснил ему, что для Вашего Высочества он совершенно бесполезен. А если тебе нужна помощь в исполнении некоего желания, я совсем не против протянуть своему достойному ученику руку.       — Только если посчитаешь моё желание достойным, — усмехается принц, снова взяв в руку меч и подходя ближе.       Безликий Бай наблюдает за ним, как за диковинной игрушкой, чуть склонив голову к плечу. Он не боится, хотя Се Лянь приближается к нему с отнюдь не дружелюбным видом. Напротив, вид принца, сохранившего свою любовь к белому, но отказавшегося от монашеских одеяний — а вместе с ними и от многих старых заблуждений, — с затаённой тьмой во взгляде, его явно радует.       — Ты начал меня понимать, — с удовольствием отмечает демон, и Се Лянь мрачно усмехается. Что ж, он и правда понял много важных вещей. — Так чего ты желаешь, Ваше Высочество?       Принц холодно улыбается. О, его желание может удивить. Отчасти даже хорошо, что Хун-эра нет рядом: он точно бросился бы отговаривать и мешать. Ему было бы слишком тяжело принять решение Се Ляня, и ещё тяжелее принять тот факт, что он сам же этому решению поспособствовал. В конце концов, именно Хун-эр сказал, что счастье его бог найдёт скорее в покое, чем в мести.       Теперь принц хочет покоя. Но и за этот покой ещё нужно побороться. И способ, который избрал Его Высочество, радости Хун-эру точно не принесёт.       Два желания — чтобы Хун-эр не увидел, что будет дальше, и чтобы он всё-таки был рядом, — вносят лёгкое смятение в душу.       — Я хочу избавиться от этой дряни, — не отводя взгляда от Маски скорби и радости, Се Лянь легко проводит пальцами по чёрному обручу на своей шее. Бай на его заявление только хмыкает, но в этот раз сложно понять, чего в этой реакции больше: одобрения или насмешки. — И так уж вышло, что ты и правда можешь мне с этим помочь. Я прав?       — Может быть, могу. Но ведь это не настоящее твоё желание, а лишь ступень на пути к его исполнению, — демон говорит тихо, вкрадчиво, но бьёт прямо в цель. Будто он и правда так хорошо знает своего «ученика». Принц невольно представляет картину, как собственными руками ломает шею этой белой дряни, возомнившей о себе слишком много. Впрочем, он не позволяет дрогнуть и мускулу на своём лице, только улыбается ещё более холодно и легко кивает. — Так чего же Ваше Высочество хочет на самом деле?       — Свои силы, чтобы, наконец, в полной мере воздать Юнъани всё, что она заслужила, — выплёвывает-таки принц, сжав кулаки сильнее.       Безликий Бай подаётся ближе, не пряча своей заинтересованности, и спрашивает нетерпеливо:       — Твоя ненависть настолько сильна?       Се Ляню совсем не нужно врать.       Если бы не Юнъань, государство Сяньлэ не пало бы.       Если бы не Юнъань, жизнь принца не оказалась бы разрушена и растоптана.       Если бы не Юнъань, Се Ляня не покинули бы верные слуги... Единственные друзья.       Если бы не Юнъань, родители были бы живы, не оставили бы любимого наследника одного.       Если бы не проклятая Юнъань... Хун-эр бы не погиб. Его душа не страдала бы беспокойно, а его кожа была бы тёплой.       Се Лянь, правда, чертовски сильно ненавидит Юнъань.       — Моей ненависти достаточно, чтобы сровнять её с землёй, — говорит он, ни на цунь не кривя душой.       Разница только в том, что свою ненависть он намерен направить в другое русло. Но Безликому Баю, его дражайшему наставнику, знать об этом совсем не обязательно.       Удовлетворённо кивнув, демон легко, даже изящно спрыгивает с божественного постамента. Приближается к неподвижному принцу, приобнимает за плечо почти ласково и подталкивает к выходу из кумирни.       — Я знал, что ты меня не разочаруешь. У тебя большое будущее, Ваше Высочество, и мне будет радостно провести тебя по этому пути.