Демон моего сердца

      Братство, которое пытались основать Рамар, Эшран и двое их соратниц из церкви Святой Девы было, по всеобщему признанию, весьма сомнительным… проектом. Некоторое время назад взрывоопасная ситуация в отношениях между теми, кого коснулось Запределье, и теми, кто не хотел иметь с ним ничего общего, достигла пика. Люди боялись магов. Люди запирали их в башнях и старались изолировать себя от них. Большинство магов не хотело быть запертыми. И даже те, кто готов был смириться и признать свою опасность для мира, начинали терять терпение, когда Орден Стражей начинал превышать полномочия.       События, о которых недавно напомнил Маркусу Камил, были лишь вехами на пути к неизбежному. Находились люди, которые раз за разом пытались остановить надвигающуюся бурю, но всегда находились и те, кто, не стесняясь в средствах, ускорял её приближение.       Напряжённость в отношениях между чародеями и церковью усиливалась из-за предубеждений последней к эльфам.       Эльфы населяли северный материк задолго до людей. Существовало множество теорий о том, что произошло потом, но мало что можно было утверждать с уверенностью. Неоспоримым оставалось, например, то, что до того, как эту землю заселили люди, даже до такого, как появился нежно любимый Маркусом, прекрасный и развратный Эстер, эльфийская империя объединяла по меньшей мере весь континент – а возможно уходила и далеко за его пределы. Эльфийские руины разной степени масштабности можно было обнаружить тут и там. Но время бессмертного народа ушло, и, что бы не стало причиной его упадка, человечество взялось писать свою историю.       Человечество, как считали некоторые философы и вполне соглашался Маркус, хоть и было слабейшим среди всех известных науке разумных видов, имело одно неоспоримое достоинство – оно умело порабощать и обманывать всё, что встречало на своём пути. Бессмертные эльфы не стали исключением. Уже несколько столетий, как они стали не более чем рабами для правивших миром людей.       Маркус знал о положении вещей хорошо, как никто, потому что Эстер любил рабство, холил и лелеял его, делая второй своей силой и особенностью наравне с тем, что каждый уважаемый человек в Магистории должен был владеть магией, и никто особо не стал бы его упрекать, если бы эта магия оказалась запретной.       Человечество с равным удовольствием сделало бы рабов и из эльфов, и из демонов, и дело тут было, откровенно говоря, вовсе не в отличиях и угрозах, которых оно якобы боялось. Оно сделало бы рабов просто потому, что каждый был бы рад, если бы какую-то часть работы делали за него.       Отличие между эльфами и демонами в этом случае состояло лишь в том, что демоны были опасны. Маги, пытавшиеся их подчинить, чаще всего сами оказывались в рабстве и тоже становились непредсказуемы. Потому обычные люди боялись и тех и других.       Большинство эльфов оставалось смиренно и покорно на протяжении всей своей весьма сократившейся жизни. Исключение составляли дикие кланы – горные, лесные и изредка даже подземные – которые в далёкие времена отказались склонить голову ради возможности жить среди людей и с тех пор скрывались в непроходимых чащах. Они тоже мало походили на благородных эльфов прежних времён. И, откровенно говоря, частенько были злее любого выводка демонов – потому что всё ещё считали себя хранителями памяти о тех временах, когда эльфы правили землёй.       Когда нараставший раздор между магами и Церковью вспыхнул ярким пламенем, эльфы самых разных наклонностей – как те, кто родился на свободе, так и те, кто жил в городах, но всегда о ней мечтал – посчитали это отличной возможностью чтобы изменить положение вещей. Их союз с магами выглядел пока слабо возможной перспективой, зато их война с Церковью уже стала реальностью.       На фоне этих двух одновременно вспыхнувших восстаний человечество не собиралось делать никаких выводов о своём собственном несовершенстве.       Четыре наиболее крупных королевства, согласно апокрифическим легендам четырёх сторон света, происходившие от четырёх потомков Пресветлой Девы, никогда не ладили между собой.       Магистория Эстер презирала все земли, где правили бездушные – те, кто не имел связи с Запредельем.       Империя Каледос, прекрасная и напыщенная в своём высокомерии, считала дикарями двух других соседей и выходцами из Запределья почти такой же, по их признанию, цивилизованный Эстер.       Тарага, приморская страна, почти полностью контролировавшая торговые пути срединного моря, не видела смысла считаться с чужими интересами.       Алкарон на фоне этого политического расклада выглядел и считал себя последним осколком честности и наследником правды древних королей. Которые, с точки зрения просвещённых магистров Эстера и изысканных вельмож Каледоса, были абсолютными дикарями. Если бы не восстания, пылавшие по обоим побережьям, соседи не посчитали бы Алкарон достойным ничего, кроме завоевания.       Финальным аккордом долгоиграющей мелодии постепенного разрушения стал взрыв. В буквальном смысле. Около месяца назад, когда верховная жрица Церкви Пресвятой Девы собрала вместе представителей всех враждующих фракций, что-то произошло, и гигантский, пятисотлетний собор взлетел на воздух.       Рамар был там, но если и знал о случившемся что-то конкретное, то никогда об этом не говорил. Хотя Тамрана и Валенсия были весьма упорны в своих расспросах, особенно поначалу.       Несколько более сдержанно держался Эшран – по крайней мере, ни из своих личных разговоров с Рамаром, ни из слухов, гулявших по коридорам, Маркус не слышал о настоящем допросе, который мог бы проводить бывший Страж.       Валенсия и Тамрана не стеснялись в средствах. На месте Рамара, после того, что произошло в начале его знакомства с двумя этими адептками разрушенной Церкви, Маркус вышвырнул бы их из крепости при первой возможности.       Но Рамар отличался то ли пониманием, то ли дипломатичностью, и обе церковницы всё ещё были здесь.       Возможно, не последнюю роль в подобном его решении сыграло то, что союзников у молодого Братства было очень немного. Все силы, которые Маркус перечислил в голове, обдумывая эту ситуации понедельничным утром, резонно считали Рамара самозванцем, а образованную под его руководством в заброшенной крепости организацию – просто ещё одной из многих сил, которые сейчас пытались отхватить кусок пирога.       Рамару кровь из носа нужны были союзники, и Маркус искренне жалел, что его влияние в Эстере близится к нулю, поэтому он мало чем может в этом помочь. Только сопровождать Рамара в весьма опасных и порой безнадёжных дипломатических поисках и охранять.       Большинство переговоров Рамар вёл сам. Отправляясь к очередной потенциально интересной для Ордена фигуре, он собирал с собой лишь небольшой отряд бойцов. Отряд этот должен был быть достаточно небольшим, чтобы не привлекать ненужного внимания, а значит те, кто в него входил, должны были обладать поистине выдающимися способностями – иначе небольшая группа путешественников просто не выжила бы на раздираемых множественными конфликтами дорогах материка.       Эшран почти никогда не участвовал в таких предприятиях. Его основной задачей было командовать и составлять стратегические планы, контролировать состояние гарнизона в отсутствие Рамара.       А вот Маркус, несмотря на все сложности взаимопонимания с другими участниками действий, был почти неотъемлемой частью таких экспедиций. На момент, когда он пришёл к Рамару, в крепости было около полутора десятков магов, но все они были дезориентированы и перепуганы наступившим хаосом. Приюта на Сияющем Пике просили те, кто был не в состоянии позаботиться о себе сам.       Исключение составлял Сайлар – столь же загадочный, сколь и странный. Он владел основами боевой магии, кое-что знал об исцелении, но по большей части оставался теоретиком, исследователем Запределья и закономерностей его существования. При этом Сайлар абсолютно отвратительно разбирался в тонкостях социальных взаимодействий и при посещении какого-нибудь особо невменяемого союзника вполне мог без задней мысли ляпнуть что-то, что сделало бы союз абсолютно невозможным.       Вообще, Маркус тоже был специалистом по тому, чтобы что-нибудь ляпнуть, но хотя со стороны его выходки и выглядели чистейшей воды импровизацией, на самом деле он всегда хорошо знал, когда стоит остановиться. И он не был теоретиком – от слова совсем. Маркус безупречно владел каждым из боевых приёмов, которые знал. Он понимал, что ему ещё есть куда развивать себя, но если бы и стал развивать, то только чтобы сделать свою и без того смертоносную магию ещё смертоносней. Он ничего не знал о лечении, потому что это была как раз та область магии, которая всегда казалась ему ужасно скучной. Маркус не увлекался проклятиями и ослабляющей магией, вынужденно погружаясь только в те её области, которые были необходимы, чтобы ещё более усилить смертоносность его атакующих заклятий. Он упивался яростной силой хлещущих из его тела молний, и, хотя кому-то его специализация могла показаться излишне узкой, даже Тамрана, которая ненавидела его как человека, признавала, что Маркус был незаменимым подспорьем на дорогах.       Всё это вместе – а точнее, непосредственно его полезность в свите Рамара – несколько замедляла развитие его расследования в отношении Эшрана и немного спасало командора от приближающегося взрыва. Однако разговор с Рамаром стал последней каплей в почти переполненном сосуде клокочущего любопытства, и Маркус твёрдо решил, что, если вернётся живым из ближайшей смертельной экспедиции по Алкарону – Эшрану не поздоровится.