Демон моего сердца

Он вытирал кровь и научился накладывать швы тем, кто был слишком напуган, чтобы сообщать о травмах. К нему, в частности, приходили младшие. Потребовались месяцы, чтобы убедить их — он ничего не хочет в обмен на свою помощь, какой бы скудной она ни была, и некоторые из них всё равно нет-нет да предлагали ему что-то после того, как он закончит. Он думал, что одному или двум из них, возможно, он действительно понравился. Их предложения казались немного более искренними, чем у других, но он никогда не придавал этому значения. Это было бы изнасилованием. Они не могли согласиться, он никогда не узнал бы, было ли это добровольно. Он был их надзирателем, их тюремщиком и защитником. Это было бы неправильно и, кроме того, он любил другого. Он никогда не передавал писем извне и ничего не проносил в башню, после того как посещал город во время их двухдневного отпуска, который назначался раз в месяц. Он никогда не нарушал правил, но делал всё, что мог, чтобы сделать их жизнь лучше. Это было немного, и в основном его усилия были направлен на то, чтобы такие вещи, как еда и личное имущество не были украдены или спрятаны для дальнейшей торговли. Незаконная торговля никогда не заканчивалась, и докопаться до её источника было невозможно. Маги торговали буквально всем, что попадалось им под руку. Всё, что Эшран мог сделать, это убедиться, что никто особенно не пострадал то этого, что всё украденное было заменено, даже если возвращать приходилось из его собственного пайка. — Знаешь, они делают это специально, — сказал ему Джавер однажды за обедом, наблюдая, как Эшран засовывает хлеб в карман под бронёй. — Они притворяются, что у них украли что-то, потому что тогда ты дашь им дополнительную порцию. Джавер сказал это тихо и с жалостью. Эшран нахмурился. — Я не думаю, что это правда. Джавер вздохнул. — Такой доверчивый… мой любимый. Это было правдой. По крайней мере, с некоторыми из них. Эшран притворился, что ему не было больно, хотя чувствовал себя так, как будто его ударили ножом в живот. Чтобы выяснить это оказалось достаточно совсем небольшого расследования. Они почти не скрывались. Некоторые, как он с облегчением обнаружил, были искренни в своих просьбах, но большинство действительно разыгрывали его в тёмную. Такое открытие, вероятно, подвело бы черту для любого другого человека. Означало бы конец такой слабости, снисходительности и доброты. Эшран решил быть более внимательным к тому, кому он помогает и для чего, но он не остановился. Он не мог. Доброта Эшрана была компенсацией за жестокость Джавера, и даже тогда её всё равно было недостаточно. Поэтому, когда маги иногда хихикали у него за спиной, когда он слышал, как они говорили что-то вроде «Спроси этого, мягкотелого», он высоко держал голову и делал вид, что не замечает. Ухудшение их жизни вряд ли сделало бы его собственную жизнь лучше, если только он не хотел лишить жизни то, что осталось от его души. Эшрану было двадцать, когда Грегуар впервые расследовал проступки Джавера, и Эшрана вызвали в качестве главного свидетеля. Редко случалось, чтобы Эшрана втягивали в какие-либо игры Джавера, выходящие за рамки прославленных гляделок, когда Страж таращился на мага, не давая ему покоя, пока тот не начинал нервничать. В то время как это оставалось пределом того, в чём Эшран участвовал, его друг запирал магов в шкафу, притворяясь, что они были отравлены, и предлагал лекарство из подслащённой воды тем, кто мог победить остальных и первым ему угодить. Джавер был не единственным, кто играл в такие игры. Многие рыцари-лейтенанты назначали поединки между магами, делали ставки. Это было организовано и безупречно с точки зрения устава. Психика Джавера ухудшалась с пугающей скоростью последние два месяца, и хотя Эшран любил своего лучшего друга больше, чем белый день, он признавал, что с ним что-то не так. Эшран винил во всём Пыль, он винил гнетущие стены крепости Санкрист, а в некоторые дни он даже винил магов. За то, что давили на Джавера, за то, что никогда не слушали, за то, что испытывали его, когда они должны были оставить его в покое. Джавер принадлежал не к этому месту, он родился сражаться и убивать злодеев, вкладывать свою жизнь во что-то достойное, а не сидеть взаперти в сыром, лишённом света месте с людьми, которых он презирал. Хорошие дни становились тревожно редки, и хотя они всё ещё встречались на крыше, чтобы целоваться и ласкать друг друга, обниматься и быть обнятыми, это случалось всё реже и реже. — И вы верите, что это произошло? — спросил Грегуар, наблюдая за Эшраном с той проницательностью, которую молодой Страж редко видел в их рыцаре-командоре. — Потому что есть свидетели, которые клянутся благословенной Девой, что Джавер и трое других заперли шестерых магов в кладовке и заставили их убивать друг друга за шанс получить некое мифическое лекарство от несуществующего яда. — Не существующего, сэр? — спросил Эшран, чтобы выиграть немного времени. — В башне Круга нет ядов, — сказал Грегуар, тяжело разминая плечи, чтобы облегчить боль. — Яды — это оружие магов, не наше. Ответьте на мой вопрос. Эшран выпрямился. — Да, я верю, что это то, что там произошло. — Вы верите, что маги использовали магию крови и это усугубило ситуацию? — Да. — Использовали призыв… — Грегуар проверил отчёт, лежавший перед ним на столе, — что закончилось одержимостью и массовым убийством? — Да, я верю, сэр. Грегуар откинулся на спинку стула и жестом предложил Эшрану сделать то же самое. Эшран осторожно последовал его примеру, сохраняя профессиональную выправку, даже когда опустился в заведомо неудобное кресло. — Вы с Джавером пришли сюда вместе, — это был не вопрос, поэтому Эшран ничего не сказал. — Вы близки, или были близки. Я уважаю его, у него настоящий талант, и он устанавливает здесь дисциплину, как немногие, кого я видел, но, хочешь верь, хочешь нет, я действительно забочусь о благополучии магов. Наш долг — защищать их. Эшран медленно поднял глаза на своего рыцаря-командора. — Да, сэр. Грегуар раздражённо усмехнулся. — Вам не удастся искоренить сексуальные злоупотребления в Кругу. Я прожил достаточно долго, чтобы знать кое-что, чего не знаешь ты, и не важно, что проповедует Церковь или во что они верят. Круги — это тюрьмы, а в тюрьме секс — это товар. Маги учатся этому с юных лет. Таким Стражам, как вы, редко дают отпуск, отговаривают от посещения борделей и учат верить, что грёбаного целомудрия и благочестия достаточно, чтобы прожить только им и Пылью. Это никогда не прекратится. Магам есть что предложить, и Стражи всегда захотят взять. Ты думал обо мне плохо с того дня, когда сообщил о сексуальных злоупотреблениях. «Изнасилованиях», — подумал Эшран, но не сказал. — Нет, сэр. — Я сообщил об этом также, как и ты, в своё время. Это шокирует, но именно так и происходит годами. Поверь мне, когда я говорю тебе, что лучше позволить этому случиться и позволить магам немного… — Грегуар колебался, подыскивая слово. — Немного чувства силы. Если мы не дадим им этого, они восполнят это другими способами. По большей части, это безвредно. Убийство, с другой стороны, это нечто совершенно другое. — Джавер никого не убивал. — Нет, он слишком умён для этого. Но если он запер шестерых магов в чулане и велел им убивать друг друга под страхом смерти, это не тот тип Стража, который я хочу видеть в своём Кругу или в любом другом Кругу, если уж на то пошло. Не говоря уже о том, что самое последнее, что нам нужно, это привлекать внимание Инквизиции. Итак, я спрашиваю тебя, Эшран — и это не пойдёт дальше нас с тобой: ты думаешь, Джаверу следует остаться здесь?