Демон моего сердца

Когда Маркус прибыл в лазарет и поприветствовал двух из трёх стражей, которые выбили дверь всего несколько часов назад, маг был встречен мягкой, приятной мелодией. Кто-то пел. Его… демон… пел. — О, хорошо, — вздохнул фиолетовый дух, как только увидел мага. Его пение прервалось на середине ноты. — У меня устают руки. — Как он? — Он снова плавает в синеве, — ответил Милосердие, с любопытством вглядываясь в лицо Эшрана. — Она была фиолетовой так долго, что он думал, так будет всегда. Лоб Эшрана был прохладным и сухим, когда Маркус прикоснулся к нему, и Эшран пошевелился под прикосновением, из его горла вырвался сухой, прерывистый звук. — Оставайся здесь, — прошептал дух. Маркус тяжело сглотнул. — Оставайся с ним. — У него спала температура, — сказал Маркус, в основном самому себе. — Я сменю ему повязки, прежде чем… — Маркус. Глаза Эшрана всё ещё были закрыты, и маг подумал, не почудилось ли ему, что Эшран произнёс его имя. Он замер, ожидая и не смея надеяться, что это случится снова. — Маркус. О, Небо, что он должен был сделать? Взять руку Эшрана и поцеловать её так, как он отчаянно этого хотел? Произнести имя Эшрана в ответ? Упасть на колени и молить о прощении, потому что… потому что в голосе Эшрана не было злости или ненависти. Так он обычно шептал имя Маркуса первым делом по утрам, весь завёрнутый в него, тёплый и довольный. — Я здесь, — заставил себя произнести Маркус. — Я прямо здесь. Эшран двинулся на его голос, медленно подняв руку, чтобы найти его, и Маркус бездумно взял её, ведомый инстинктом. Он держал её бережно, как драгоценный флакон. — Маркус, — снова сказал Эшран, и на этот раз он пошевелился, пытаясь сесть, и его веки затрепетали, поднимаясь. — Мил… Мил, скажи Кирану, что он очнулся, — сказал Маркус, ни на секунду не отводя взгляда от бывшего Стража. Глаза Эшрана были стеклянными, взгляд скользил по комнате в поисках… — Маркус. — Я здесь, — повторил маг, очевидно, не способный сказать что-либо, кроме этой простой истины, хотя и она звучала бессильно и бесполезно. — Я здесь, Эшран. — Я слишком долго спал. — Нет, всё в порядке. Тебе нужно было поспать. Свободная рука Эшрана присоединилась к другой, большим пальцем рассеяно поглаживая костяшки пальцев Маркус, и он снова попытался сесть, но потерпел неудачу. Поморщился, отчего на его лице отразилось лёгкое замешательство. Потом ахнул, его зрачки расширились, он не обратил никакого внимания на то, что Маркус шипит на него. — Ч-что случилось? — Не напрягайся, — сказал Маркус, пытаясь успокоить его, но от этого стало только хуже. Эшран был дезориентирован, паника нарастала с каждой секундой, когда он осматривал окружающую обстановку, бинты на руках и груди. — Почему ты… ты выглядишь так по… по-другому? — заикаясь, пробормотал он, его сильные руки активно пытались заставить тело сесть. Маркус сдался и неохотно помог ему, предотвращая дальнейшее напряжение. Он вцепился в Маркуса, тяжело дыша. — Больно дышать, — сказал Эшран Маркусу, глядя на него жалобно, доверчиво и с замешательством. — Я знаю, знаю, — сказал Маркус дрожащим голосом. — в твоих лёгких была инфекция, и мы удалили её. Сиди спокойно, и я принесу тебе воды. — Нет, — отозвался Эшран, крепче сжимая руки Маркуса. — Нет, останься. Останься со мной, любимый. Пожалуйста. Маркус не был уверен, какое выражение промелькнуло на его лице, но Эшран уловил его и побледнел при виде него. — О, Создатель, пожалуйста, скажи мне, что случилось? Что не так… что… — Эшран нахмурился, замешательство взяло верх над беспокойством, и Маркус наблюдал за происходящим с напряжением в ожидании ужасной агонии, потому что Эшран медленно начал вспоминать. Маркус знал, каково это — падать с большой высоты. Он никогда не забудет это ощущение, когда его тело падало слишком быстро, чтобы его желудок успевал за ним. Это было хуже. — Ты… — Эшран выдохнул, убирая руки от Маркуса, покидая пространство, в котором он ранее отчаянно пытался оставаться. Маг увидел, как его янтарных глазах промелькнуло разочарование, осознание предательства, потеря и опустошение. Ужасное знание ужасных вещей. — Нет. О… пожалуйста, нет. Сморгнув слёзы, Маркус отпустил его. — Прости, Эшран. Маркус мог сказать, что это нахлынуло густо и быстро. Это было похоже на ужас. Между ними возникла дистанция, тёплое замешательство испарилось, как дым, как пар от кожи Эшрана той ночью в ванне. Он никогда не видел, чтобы от его кожи исходил такой пар, был поражён этим, всем, что произошло между ними. Маркус просто смотрел, потому что это было всё, что он мог сделать. Беспомощный и бесполезный свидетель воспоминаний Эшрана обо всём. Он увидел, как возвращается ненависть, увидел, как Эшран осознал всё это во второй раз, и это было… это было ни на что не похоже. Удар был глубоким, нож в сердце вместо раны вскользь. А затем он наблюдал, как Эшран овладевает собой. Увидел, как вся эта боль исчезла и была заперта в клетке, в которой правил человек, которого он любил. Каждый мускул был напряжён, сухожилия на его шее натянулись, когда Эшран закрыл глаза и с силой выдохнул, едва заметные слёзы потекли по пустой маске, которую он надел. Настоящий Эшран отступал внутрь, под защиту этих ледяных стен. Строил стену такой высоты, что Маркус не мог и надеяться взобраться на неё. — Отойди от меня. Маркус предпочёл бы, чтобы Эшран ударил его. Он пытался заставить себя отойти, почти мечтал, чтобы он смог уйти, но… Что-то кричало внутри него, требуя, чтобы он рассказал Эшрану всё, пока они оба были здесь, пока Эшран не мог уйти и притвориться, что не слышал. — Я собираюсь, — сказал Маркус. — Но сначала мне нужно тебе кое-что сказать. Челюсть Эшрана сжалась так сильно, что казалось, она вот-вот сломается. — Убирайся. Вон. — Я не могу. — Нет, конечно, — сказал Эшран, тяжело дыша, глядя куда угодно, только не на мага. — Конечно, я должен сидеть здесь и слушать выступление Маркуса Эларна на бис. Ты радуешься, что мне больше некуда бежать и нет сил встать? — Просто позволь мне сказать то, что я должен, а затем… — Тогда, блядь, скажи это! — взревел Эшран. Болезненное, обжигающее беспокойство пульсировало в груди Маркуса, как живое существо. Его щёки горели, руки покалывало, а во рту было мучительно сухо. — Я… — его голос сорвался, разум услужливо отключился, теперь, когда ему было предоставлено разрешение сказать всё, что он собирался. О, пожалуйста, не снова. Нет, нет, на этот раз он бы действительно сказал это. Никакого молчания, никакого писка, никакой тишины, которую Эшран мог бы заполнить тем, что придумает сам. — Я так сильно люблю тебя, — выпалил он, не обращая внимания на то, как глупо это прозвучало, насколько плаксиво и жалко. Обнажённое и бесстыдное, уродливое и правдивое. — Я люблю тебя больше всего на свете, и всё, что я чувствую к тебе, абсолютно реально. Ты для меня — всё. На протяжении всего этого монолога глаза Эшрана оставались закрыты. Он дышал через нос, кулаки сжимали простыни так сильно, что побелели костяшки пальцев. Закончив, Маркус прерывисто вздохнул, остановившись в тот момент, когда его сердце оказалось широко раскрыто, и Эшран мог видеть всё. Он ждал, и ждал. Ничего хорошего из этого не выйдет, он знал это ещё до того, как заговорил. Ничего не могло выйти, но ему было нужно, чтобы Эшран знал это, и теперь он знал.