Из вязкого полусна-полуобморока выдёргивает приближающийся перестук чьих-то сапог, частый и гулкий, словно этот человек сломя голову несётся в покои главы. Случилось что? А-Мянь с усилием поднимается на локти, после чего предпринимает попытку сесть, однако в этот момент дверь резко ударяется об стену, и руки подламываются. Вошедший что-то испуганно вскрикивает, а в следующий миг ледяные руки подхватывают за плечи — заклинатель непроизвольно вздрагивает от вспыхнувшей в потревоженных ранах боли и тут же падает на постель: руки от него отдёрнули точно ошпарившись. Застящие глаза тёмные пятна наконец редеют настолько, что удаётся различить так и бьющий тревогой взгляд А-Чэна, а звон в ушах приглушается достаточно, чтобы разобрать сбивчивое:
— Ох, прости, я не… — заметив, что мужчина порывается снова начать вставать, Инь протестующе выставляет руку перед его грудью, не решаясь дотронуться — Нет, лежи: лекарь сказал, тебе необходим покой.
— Что-нибудь произошло? — на лице юноши появляется растерянность, и Фэнмянь спешит пояснить — Мне показалось, ты обеспокоен.
Тот мгновенно съёживается как от резкого холода.
— Да нет, я просто узнал, что ты очнулся и… — он проглатывает окончание фразы, лишь неловко шевельнув губами, и совсем сникает — Ну, я, наверное, пойду.
Отпустить или попросить остаться? Не будь разговора с Искоркой на грани, отпустил бы безоговорочно, вот только это предположение А-Юи, что друг упускает нечто важное в людях рядом, да ещё вкупе с таким сильным волнением сына, хотя по его же словам, кроме возвращения Тао в сознание, ничего особенного не случилось…
— Постой.
Чэн-эр тотчас же замирает и робко оборачивается. Небо, его взгляд непередаваем!
— Если ты сейчас не очень занят, расскажи, пожалуйста, сколько я пробыл в беспамятстве и что за это время случилось. — Фэнмянь немного отползает к стене — пусть сядет рядом, если захочет.
Приблизившись, юноша опускается на колени у изголовья кровати, прямо на пол — ему хоть удобно так? Хотя что за дурацкие мысли: было бы неудобно, зачем бы тогда это сделал? А-Инь принимается за рассказ, по ходу которого немного успокаивается, но то и дело украдкой бросает на отца странные взгляды как будто ждёт чего-то. Не вполне понимая, что это значит, тот просто внимательно слушает, порой уточняя некоторые детали. Оказывается, без сознания А-Мянь провалялся почти две недели, а его сын тем временем положил начало восстановлению Юньмэна, жёстко, но тем не менее вполне грамотно. Своё повествование Цзян Чэн заканчивает словами:
— Послезавтра я улетаю с армией к месту сбора войск: мы нанесём совместный удар по Цишань Вэнь. — его глаза вспыхивают леденящей душу яростью — И тогда я отомщу за все смерти и разрушения, отомщу за каждое твоё ранение!
Тао настораживается.
— Отомстишь кому?
— Вэням. — недоумённо хлопает глазами мальчишка.
— Всем? — на лицо старшего заклинателя ложится тень.
— Разумеется. — Ваньинь выглядит ещё более сбитым с толку.
Глава Цзян хмуро качает головой:
— Неужели ты правда думаешь, будто Вэнь Жохань каждого подданного спросил, хочет ли тот этой войны?
Младший заклинатель обескураженно давится не успевшими сорваться с губ словами, а затем, вскочив принимается метаться по комнате, возбуждённо размахивая руками:
— Если эти ублюдки не хотели воевать, за какими демонами заявились сюда, разрушили наш дом, порешали сотни ни в чём не повинных людей?! — в граничащий с криком голос прорывается подступающая истерика — Какого гуля
едва не убили тебя?! Как ты вообще можешь их защищать после этого?!
— А какой у них был выбор? — Фэнмянь приподнимает бровь — Это такие же люди как мы с тобой или наши адепты. Зная методы Главы Вэнь, не отправься его подданные воевать, их самих убили бы. А заодно и всех, кто с ними близок. Закономерно, что возможность выжить самим и не подвергнуть опасности любимых они оценили выше жизней и благополучия незнакомцев: далеко не у каждого хватает мужества пожертвовать собой ради чужого блага.
Мальчишка упрямо поджимает губы:
— Что-то не было среди Вэней таких героев!
— Откуда тебе знать? — парирует мужчина — Вэнь Жоханю невыгодно, чтобы об их подвигах знали — естественно избавляться от них стараются как можно тише.
Ваньинь останавливается и замолкает, глядя в пол.
— В развязывании боевых действий виноват Глава Вэнь, в разрушении нашего ордена — Вэнь Чао. Если так хочешь мстить, мсти им. А тех, кто просто не смел ослушаться приказа, не трогай, иначе лишь преумножишь вражду, и их дети тоже спросят с тебя за пытки, убийства и разрушения. Более того, оставляя за собой выжженную землю, ты подставишь и наш народ, ведь это ему придётся пахать десятилетиями, чтобы из пепла восстановить захваченные территории, где после твоей мести толком не останется способных к труду людей.
Цзян Чэн, ссутулившись, чуть слышно спрашивает:
— Я опять разочаровал тебя?
Откуда в нём столько тоски? И почему «опять»?
— Не понимать чего-то в порядке вещей: ты живой человек, ты не родился со знанием всех хитросплетений этого мира, а изучаешь их опытным путём. — спокойно отзывается А-Тао — Гораздо важнее вовремя осознать свою ошибку и не допустить её повторения.
Инь-эр вскидывает на него дрожащий взгляд, но сразу же снова прячет глаза, часто моргая. Такой беззащитный.
— Хочешь поговорить о чём-нибудь ещё или пойдёшь? — прерывает смущённое молчание Фэнмянь.
— Могу я поделиться с тобой ци? — осторожно спрашивает юноша.
Заклинатель посылает ему мягкую улыбку:
— Лучше побереги энергию: она тебе скоро пригодится. Тебе не будет неприятно, если я просто подержу тебя за руку? — раньше Тао счёл бы такую просьбу ужасно неуместной и ставящей сына в неловкое положение, вот только после встречи с А-Юи чувствует себя так, словно из каменной статуи снова стал человеком, и позволяет себе хоть в чём-то руководствоваться чувствами, а не разумом.
А-Чэн смущённо мотает головой и опускает раскрытую ладонь на покрывало. Мужчина обхватывает её своей, делясь накопленными после выхода из смертного сна крохами тепла. Юноша вдруг порывисто накрывает его кисть своей свободной, трепетно, словно тонкий хрусталь.
— Ты ещё придёшь ко мне, прежде чем улететь? — аккуратно интересуется А-Мянь.
— Если ты захочешь. — шепчет Инь.
Заклинатель улыбается — такое диковинное, полузабытое чувство, когда делаешь это не самыми уголками губ, а открыто. И совсем новое, приятно согревающее сердце, когда сын неотрывно смотрит на эту улыбку его губы несмело отражают её.
— Хочу. Значит, пока не прощаемся?
Улыбка юноши делается чуточку увереннее:
— Не прощаемся.
— Чэн-эр, — зовёт А-Тао, повинуясь внезапному велению души — Спасибо тебе за всё. Ты блестяще справился со всей свалившейся на тебя ответственностью. Было почти невозможно столько отстроить при сохранившихся ресурсах да ещё и в столь краткий срок.
Он усмехается случайному каламбуру, а в следующее мгновение так и замирает при виде расчертивших щёки сына мокрых дорожек.
***
Чуть больше месяца спустя.
Фэнмянь украшает причёску Мадам Юй шпилькой в виде оранжевой лилии. Вот бы пронзить остриём череп этой твари. Она назвала А-Сяня гадёнышем. Она посмела ввернуть слово «потаскуха» в то же предложение, где упомянула А-Юи. Он прикрывает глаза, усилием воли пряча воспоминания об этом в самые недра души. Иначе шквал ненависти рискует прорваться наружу.
Её поцелуи куда больше напоминают нападение на губы бешеной собаки, но металлический привкус в глубине её рта напоминает: нельзя вырываться, нельзя давиться. Отодрать от себя эту женщину всё же приходится, когда её язык лезет едва ли не в горло, предвещая рвотный позыв, поэтому А-Мянь быстро прикусывает чужую мочку и, ближе прежнего притянув к себе, оставляет дорожку поцелуев на шее.
— Знаешь, я ещё должен разобрать финансовые отчёты, а если ты сейчас не уйдёшь, боюсь искушение победит. — мягко произносит он, отстранившись.
Руки заклинательницы наконец выпускают его плечи из своей хищной хватки, и он чувствует как на их месте наливаются синяки.
— Будешь возиться со своими бумажками слишком долго — времени на сон у тебя не останется. — безапелляционно бросает его бремя, обнажая зубы в высокомерной ухмылке, прежде чем наконец ненадолго избавить от своего присутствия.
Тупиковая ветвь развития живых существ. Когда закрывшаяся дверь отсекает от брошенного через плечо пристального грязно-серого взгляда, заклинатель позволяет себе поморщиться. Он отпивает немного воды прямо из кувшина, чтобы смыть кисло-горькое послевкусие, затем смачивает платок и прислоняет его к кровящим губам, отчасти унимая неприятные ощущения. Оборачиваясь, Фэнмянь уже знает: в тени ниши притаилась Яньли. Когда удары каблуков Пурпурной Паучихи об пол затихают вдалеке, девушка бесшумно выходит на свет — мужчина шагает ей навстречу и всматривается в хранящие печать тревоги черты. Догадалась, разумеется.
— Ты ведь не любишь её. — без тени сомнения шепчет Ли и вскидывает на него непонимающий взгляд — Почему тогда?
Губы искривляет горькая улыбка:
— Батохаки.
В глазах напротив на секунду встаёт недоумение, но юная госпожа тотчас же обеспокоенно хмурится, сжимая руки в замок так, что кончики пальцев белеют:
— Это та странная болезнь, которую матушка вот уже который месяц пытается от нас скрыть? — на миг затаив дыхание, Яньли твёрдо озвучивает скорее утверждение чем вопрос — Она умирает?
— Уже нет. — Фэнмянь посылает ей успокаивающую улыбку, призрачную, но искреннюю, а следом склоняется к её уху и в дыхание поясняет — Батохаки — редчайший недуг, что поражает отдавших своё сердце тем, кому оно не нужно, и не сумевших смириться с таким раскладом. Чтобы излечить от него, необходимо унять любовную тоску, а единственное, чему это под силу — взаимность на всю оставшуюся жизнь.
Тао на мгновение опускает веки, его кадык едва заметно дёргается.
— Ты права: я не испытываю к твоей матери ни капли нежных чувств, — плещущий безысходностью аметистовый взгляд устремляется в никуда — однако поступить иначе значило бы совершить бесчеловечное убийство.
Стоит Главе Цзян договорить, тёплые руки обвиваются вокруг него и крепко сжимают в своём кольце, ласково поглаживая расслабляющуюся от этих касаний спину. Призрак целительных объятий А-Юи. Он трепетно обнимает А-Ли в ответ и утыкается в её мягкие волосы, позволяя солёной капле сорваться с ресниц. Пускай вся жизнь теперь будет отравлена ложью. Он найдёт в себе силы справиться.
