Значит, кто-то в нём живёт. Если это не глисты, Значит, это сделал ты
Утро встретило Сяо Чжаня тошнотой и судорожными объятиями с фаянсовым другом. И не пил вчера, ничего несвежего не ел. Жирного тоже. Салат из собственноручно нарезанных овощей и стакан апельсинового сока. Сам мыл апельсин, сам выжимал. Может, вирусное? Этого ещё не хватало. Сварил рисовую кашу на воде и почти всю отдал унитазу. Да чтоб ты подавился, сказал в сердцах, но представил последствия и махнул рукой. Не надо, не давись, у меня нет времени ещё и на это. Пиликнул уведомлением телефон. Цзэси. Желал доброго утра и напоминал о планах на вечер — идти в бар на встречу выпускников. «Ты же в деле?», спрашивал Цзэси. Нахуй всё, думал Сяо Чжань. И в обычное-то время, а сегодня тем более — закуклиться в одеяло и предаваться мыслям о бренности бытия — вот самые насущные планы. И к врачу не пойти — выходной, да может, и само пройдёт. А если это вирусное, то ни с кем лучше не видеться. Во избежание. «Кажется, приболел», — отбил и поставил на беззвучный режим. Поводил взглядом по чашкам на полке и добавил: «Оторвись за меня. Не приходи. Я могу быть заразным». Перебдеть никогда не помешает. Не то чтобы Сяо Чжань был прям поборником правил, вовсе нет, но подвергать других опасности, пусть даже всего лишь забитого носа, он не желал. Хотя нос дышал нормально. И горло не саднило. И в общем и в целом он чувствовал себя не так, чтобы закидываться лекарствами. Уже и не тошнило. Странно. Очень странно, решил Сяо Чжань, но писать Цзэси, что передумал и будет на встрече, не стал. И причина есть, чтобы никуда не идти. Болеть так болеть. С любимыми фильмами и игровыми приставками. Пообедал он нормально: мясным наваристым супчиком со специями и лапшой, поужинал тоже отлично. А среди ночи проснулся с острым желанием апельсинового сока. Вот прям сейчас. И дынных булочек. Ворочался с боку на бок, уталкивал себя в одеяло, старался спать, но апельсиновый сок. И булочки. Дынные. Белые, как мякотка. И сладкие. И сок. С кислинкой. И там ещё частички апельсина, крохотные, которые на зубах лопаются. Мантра «я сильный, я справлюсь» не помогла. Сяо Чжань сражался часа два, потом плюнул, выбрался из кровати, собрался и потопал в ближайший круглосуточный магазин. Сок там оказался, но не такой, какой надо. Он просто смотрел и понимал: не то. И вообще — лучше ананасовый. И чтобы кончик языка пощипывало. «Может, чипсы?» — страдальчески обратился к себе Сяо Чжань под сонным взглядом продавца. Но внутренний алчущий сока и булочек (дынных!) злодей был непреклонен. Сяо Чжань обошёл ещё два магазина, и в третьем нашёл ананасовый сок и дынные цукаты. Сок не принёс обещанного избавления, цукаты он пустил в готовку и спустя часа два выгружал в чашку ароматные булочки. Поел и наконец смог заснуть. Утром же его снова вывернуло. На булочки он смотреть не мог. Фотографии со встречи выпускников, присланные Цзэси, никаких чувств не вызывали. В прежние времена он, может, смутился и порадовался, что опять не смог присутствовать, опять не смог пересечься с Цзин Ми, с которой когда-то было весело и прекрасно — до тех пор, пока не понял, что к её брату-близнецу влечёт куда сильнее. Настолько, что с Цзин Ми пришлось расстаться и, доучиваясь, мечтать только о том, чтобы скорее свалить подальше. Не мог же он в самом деле начать встречаться с её братом! Ну или мог, если бы там было понятно, что свет зелёный. Мигало только жёлтым. Цзин Ми неизменно передавала через Цзэси привет Сяо Чжаню, Сяо Чжань неизменно отмалчивался, мучаясь тем, что так и не решился поговорить с ней честно. Она же нормальная была, хорошая, а у него с ней и дружбы не вышло — отдалился настолько максимально, насколько возможно было. Она сначала обижалась, потом перестала. И это грызло сильнее всего. Потому что лучше бы злилась, лучше бы считала его последним мудаком, чем говорить Цзэси «значит, у него была серьёзная причина, о которой он не мог никому сказать, мне — тем более». Цзэси тоже не знал эту причину, узнал позже, когда напились вместе, и Сяо Чжань признался ему и в том, что было в прошлом, и в том, что «женщины мне, конечно, нравятся, но мужчины, кажется, больше». Он, может, и Цзэси бы не признался, совсем бы потерял тонкую нить, связывающую с прошлым, если бы тот сам не нашёл его в Пекине, вроде как случайно столкнувшись на улице, и мало-помалу они снова начали общаться. Всё же лучший друг. И Сяо Чжань был ему благодарен. Очень. Но ни на одну встречу выпускников вытащить его так и не удалось. Он смотрел на фотографии, отстранённо отмечал, как изменились одноклассники и одноклассницы, некоторых и не узнать, а Цзин Ми по-прежнему красавица. И ему не хотелось, как раньше, взглянуть хоть краем глаза на её брата, убедиться, что и он с годами стал только лучше, или расстроиться, что тот обзавёлся не только семьёй, но и статусным брюшком. Ему ничего не хотелось. Только спать. И свежего ананаса. Нарезанного красивыми жёлтыми кольцами. Ребристыми такими. Пообещав себе купить после работы, Сяо Чжань отправился в офис и вполне сносно функционировал, пока не настало время обеда. Мясо вызывало отвращение. Любимое мясо в любимом остром соусе вызывало отвращение. И вот тут Сяо Чжань понял — с визитом к врачу лучше не откладывать. Потому что явно хуйня какая-то, и хорошо, если не смертельная. Но ещё всё же пооткладывал. Потому что то проект, который надо срочно завершить, а клиенты ждать не будут и начальство тоже, то «ну вечером ничего ж так, нормально, жить можно, хотя без мяса очень грустно», то «ну ничего же не болит, если с девяти до десяти вообще не есть и не пить, то терпимо». Терпимо было всё остальное время. Он даже забывал, что организм сошёл с ума, потому что можно было вполне функционировать. И почти не тошнило. Если не смотреть на мясные продукты. А вот по утрам был пиздец. Завтракал в половине восьмого и прислушивался к себе: мутило, но не так чтобы сильно. Пока собирался на работу, всё устаканивалось. Пиздец начинался с девяти утра и длился час. Жрать хотелось неимоверно, но стоило хотя бы яблоко надкусить, хотя бы глоточек воды сделать, как мутить начинало с такой силой, что он едва успевал добежать до унитаза, чтобы сжать его в холодеющих и дрожащих объятиях. Потом долго умывался, смотрел на бледнющего, почти зеленющего себя и говорил, что завтра уж точно сходит к врачу. Но завтра находились новые неотложные дела и так до тех пор, пока его не затошнило посреди планёрки и он, спешно извинившись и закрыв руками рот, выбежал из кабинета. Потом, когда всё закончилось, и он проебал планёрку, вернувшись сильно после и упав в своё кресло, Сюань Лу принесла ему сладкий чай, заботливо погладила по плечу и сказала: — Если бы ты не был мужчиной, я бы подумала, что у тебя токсикоз. Ну так бывает при беременности, — пояснила в ответ на вопросительный взгляд Сяо Чжаня, — но ты мужчина. И точно не можешь быть беременным. Поэтому сходи-ка к врачу, Чжань-Чжань. Терапевт пролистывал его карточку, делал пометки и дежурно задавал дежурные вопросы, на которые Сяо Чжань неизменно отвечал твёрдым «нет», думая поначалу, что, может, и ничего страшного, что Ли Мэйду уволилась, а вместо неё этот благообразный седеющий эскулап. — Несвежая пища? — Нет. — Арбузы? — Нет… стоп. Какие арбузы? Не сезон же… — Поэтому и спрашиваю, — не глядя на него, ответил врач. — Раньше подобные жалобы были? — Нет, я… — Здоров как бык? Все так говорят, а потом перитонит, гной в желудке и кирдык. — Слушайте, вы точно врач? — А вы точно пациент? — снизошёл до презрительного взгляда. — Разговорчивый больно. Наглотаются всякой дряни, а потом лечи их, в кишках копайся. На кушетку и рубашку поднимите. — Зачем? — просипел сбитый с толку Сяо Чжань. Врач посмотрел как на зарплату и серьёзно ответил, блеснув круглыми очками: — Насиловать буду. Сяо Чжань клацнул челюстью. Кажется, она упала, а он подобрал и снова уронил. Что это за странный древний хрыч-извращенец Го Чанъинь? Где его милая и внимательная Ли Мэйду? Хрыч сузил глаза, поджал губы, покачал неодобрительно головой. — Поторапливайтесь, молодой человек. Вы не единственный, кроме вас ещё люди есть. Пропальпировать мне вас надо, ощупать. Снаружи. Первый раз на врачебном приёме? — Первый раз на таком, — ответил Сяо Чжань и забрался на кушетку. — Всё бывает в первый раз, — философски заметил врач, положил пальцы одной руки ему на живот и пальцами другой начал по ним постукивать, следя за реакцией Сяо Чжаня и прислушиваясь там к чему-то. У Сяо Чжаня реакции не было никакой. «Это странно?», — спросил он. Врач неопределённо двинул бровями и сложенными в ниточку губами, проморгал. — Тошнит, говорите? — Ну не постоянно, а так… внезапно. Просто вываливаю в унитаз то, что съел. И всё. — А давайте-ка ещё раз, опишите свои симптомы, но подробнее: когда началось, как проявляется. Можете сесть. И пока Сяо Чжань во всех подробностях расписывал свои мучения, стараясь не упустить ничего, врач делал пометки, хмурился, пару раз почесал лоб, один раз кхекнул, и Сяо Чжаню совсем поплохело. Хотелось вскричать избитое «Скажите, доктор, я умру?» и глупо хихикнуть, но этот врач точно как-нибудь так ответил, что Сяо Чжань резко пожалел бы, что вообще рот открыл, поэтому сидел и ждал приговора. Ну или направления к другому специалисту. Вон, взял уже листок и что-то чиркает там, без специалиста и не разобрать. — Вы вот что… завтра с утречка сдайте вот эти анализы: кровь, моча, кал. А там посмотрим, к кому вас пристроить и чем лечить, — говорил врач и ручкой показывал в каракули, расшифровывая, где кровь, где другое. Сяо Чжань кивал, думая, что, может, зря он на дядьку бочку катил, ну языкастый, но главное же, чтобы специалист был грамотный, как вдруг врач блеснул на него очками и без перехода спросил: — Вы пол случаем не меняли? И Сяо Чжань закрыл глаза. Закрыл и открыл. Потом снова закрыл и открыл. И рот открыл, так и не закрыв. А врач ждал ответа, как будто там мог быть и не отрицательный. — Нет, — наконец выдавил охреневший Сяо Чжань, — с чего вдруг… — Да так, просто. Интересуюсь. Вы анализы-то сдайте, потом приходите, — врач помахал кистью, прогоняя и, когда Сяо Чжань был уже в дверях, сказал негромко: — И на вздутие непохоже. Пиздец, подумал Сяо Чжань и вывалился в коридор, закрыл дверь, вытер холодный пот со лба и, кажется, только сейчас поднял челюсть. Положил руку на живот и понял, что да, больше обычного. Но это он или переел (чего бы, если тошнит регулярно?), или пресс усерднее надо делать (куда уж усерднее, в спортзале штормит так, что тренер обеспокоенно спрашивает — не заболел ли?), или ещё что — вот сдаст анализы, и станет ясно. Помотал головой, собираясь с силами. Опять мутило. А со скамьи на него обеспокоенно смотрели беременные и поглаживали свои животы. Не, были и мужчины в очереди, и пара подростков, но взгляд почему-то выцепил сначала беременных. Женщин, разумеется. Беременных мужчин ведь не бывает. А женщины, вот, напротив. Сяо Чжань криво улыбнулся им, отвёл руку от своего живота, отряхнул, что вроде он пылинку снял, и поехал в офис — расстройства желудка расстройствами желудка, а работу никто не отменял, проект сам себя не закроет. Сяо Чжань выжил и этот день, и утром не умер, хотя жрать хотелось так, что готов был наплевать на правило «не есть с девяти до десяти», потому что сдавал анализы на голодный желудок, а потом шатало так, что он, не доверяя себе, посидел в парке, подставив лицо тёплому весеннему солнцу, и слушал, как пели птицы, как шелестела листва и как играли дети на площадке. Когда стало чуть лучше, приоткрыл лениво глаза и тут же закрыл. Беременные. И тут они. С животами побольше и поменьше, но одинаково довольные. Стоят, улыбаются, чуть ли не потираются пупками. Он и сам не мог понять, с чего вдруг они его раздражали. Вроде никогда и не замечал даже, а тут словно подстерегают на каждом шагу и гладят свои животы, гладят, будто там бугорки и их срочно нужно все разгладить, чтобы арбуз был ровный-ровный, гладкий-гладкий. Арбуз. Почему арбуз, спросил себя Сяо Чжань. И со злостью ответил: потому что я хочу, сука, арбуз. Гладкий-гладкий, круглый-круглый, зелёный снаружи и сочный красный внутри. Сладкий-сладкий. С а х а р н ы й. И чтобы по пальцам текло липкое, и белые, не успевшие созреть, косточки лопались на языке. Блядьпиздец, что за наваждение?! Ещё арбузов не хватало. Не хватало. Очень. Сяо Чжань шмыгнул носом, встал и, стараясь не смотреть на беременных, пошёл в магазин. Там долго стоял, выбирая между арбузным и гранатовым соками, взял банку с консервированными ананасами и кунжутный снек, походил в овощных рядах и пришёл в ужас, заприметив баклажаны: всегда их терпеть не мог, а тут вдруг ясно представилось, насколько они хороши могут быть, если их пожарить, да соусом залить и можно ещё мясом попробовать начинить, нежнейшим фаршем с чесночком, имбирем и перцем, да посыпать кинзой… нет, сказал он себе, не сходи с ума. Никаких баклажанов. Взял огурцы, белый редис и поехал домой. Оттуда отзвонился на работу и, чувствуя себя отвратительнейшим актёром, наплёл про то, что совсем не здоровится, поработает дистанционно. Начальство, удивлённое такой просьбой, первой на его памяти, велело Сяо Чжаню отдыхать, Сюань Лу прислала поддерживающие смайлы и спросила, не надо ли чего. Сяо Чжань поблагодарил за поддержку и сказал, что у него всё есть, ответил на сообщение Цзэси, что в эти выходные вряд ли получится встретиться — работы до жопы. Про своё состояние решил не писать, потому что с этого станется сорваться и приехать, чтобы узнать причину такого продолжительного недомогания, а к этому Сяо Чжань совсем не был готов. И вообще! Начальство велело отдыхать, вот он и отдыхал. Смотрел тупые сериалы про тупых героинь и сильных властных героев, бесился, тошнился и ревел, поражаясь внезапно проснувшемуся сопереживанию, поедал редис, макая в рисовый уксус, заедал огурцами и прочей зеленью, думая, что это совсем финиш, он явно спятил, превратившись из закоренелого мясоеда в травоядное. И спал. Много спал. Если бы не рвотные позывы, то и по будильнику вряд ли бы встал. Привычно уже опорожнил желудок, порыдал, сложив локти на ободок унитаза, умылся и замер, отметив ещё одну странность: щетина не росла. Как неделю назад побрился, так до сих пор и оставался гладким. Разве что чуть-чуть обозначилось, но не столько, сколько должно было для недельного перерыва. Он тёр лицо, оттягивал нижнее веко, изучая себя и так и этак, думая, не слишком ли бледное, не слишком ли яркое, не слишком ли всё. Не жёлтое, и хорошо? Бабуля, когда он заболевал, всегда просила первым делом показать язык и оттягивала ему нижнее веко, кивала, что «не желтуха», а значит и не смертельно. Нет, она знала, что и «желтуха» — не смертельно, но застала другое время и порой переживала больше, чем ситуация того стоила. И вот он сейчас суетится, как бабуля тогда. Жаль, с ней больше не поговорить. Ушла в тот год, когда Сяо Чжань оканчивал школу и когда впервые понял про себя такое, что лучше бы не понимал. Это он родителям не рассказывал, а бабуле поверял всё, и она тогда же велела ему слушать своё сердце, не оглядываясь ни на кого. «Сердце, — повторила в его памяти, невесомо погладив по волосам, — а не то, что пониже, Чжань-Чжань». Он тогда зарделся и, бросив взгляд исподлобья, спросил: «А как же понять?». Ты поймёшь, уверяла бабуля, обязательно поймёшь. Она всегда думала о нём лучше, чем он был на самом деле. Все о нём так думали, все обманывались, а сердце молчало. Один раз встрепенулось, да и то мгновение Сяо Чжань списал на то, «что пониже». Просто тот парень на горнолыжке оказался горячее всех тех, с кем у Сяо Чжаня когда-либо было. Просто с ним было настолько хорошо и беззаботно, что в какой-то момент Сяо Чжань начал опасно думать, что попробовал бы с ним и подольше, построить что-то вроде отношений — и это в тридцать лет, когда уже привык сам по себе, но парень был младше и такой красивый, что снежные вершины и то не заставляли так щуриться. Парень был такой открытый, что Сяо Чжаню стало страшно упасть в него и не выплыть, перемолоться, сгинуть без остатка, самому остаться без кожи и костей. Ты просто боялся, что он узнает тебя настоящего и отвернётся, говорил себе Сяо Чжань и кивал. Да, всё так. Ему было легко и свободно, и отношения были ни к чему. Поэтому он сбежал. Оставил парню записку, что спасибо, было здорово, мне пора. И уехал. Так и не спросив вичат, не узнав ничего, кроме того, что парня звали Ван Ибо и был он из Лояна.***
— У вас повышенный хорионический гонадотропин, — сказал врач Го Чанъинь и веско блеснул очками и бейджиком, подавшись вперёд. Сяо Чжань никогда не был на допросе, но ощутил себя так, как если бы сейчас это именно он и был. Допрос. С пристрастием. И лампа почти в лицо. А он в чём-то провинился, только пока не знал — в чём. — Ну? — подначил врач, — ничего не хотите мне сказать? — Так я к вам за ответами пришёл. Сдал анализы, сделал всё, как вы и говорили. Я без понятия, что это за… вот это вот. То, что вы сказали. — Хорионический гонадотропин. Гормон такой, — пояснил врач и поджал губы, вздохнул. Побарабанил пальцами левой руки по столу, постучал ручкой по амбулаторной карте. — У женщин повышается при беременности, у мужчин — при опухолевых заболеваниях желудочно-кишечного тракта, опухоли яичек, новообразованиях лёгких, почек, — и чем дальше он перечислял, тем сильнее мутило Сяо Чжаня. — Так, — сказал врач и хлопнул ладонями по столу, Сяо Чжань вздрогнул, но голову в плечи не вжал, «выкуси», подумал. Опухоль яичек, приложило. Он уставился ничего не видящим взглядом в белую стену. Врач встал. — Пойдёмте. — Куда? — спросил Сяо Чжань, оставаясь сидеть. Врач смерил его недоверчивым взглядом. — Пол, говорите, не меняли? — Да что вы… — И симптомы эти ваши, и кровь туземная, и все остальные показатели, — задумчиво смотрел врач, и Сяо Чжань тоже смотрел — ошарашенно. Туземная кровь? Это вообще как понимать? Встал, чтобы прекратить этот цирк. У него тут, может, опухоль яичек и, может, сразу двух, а у этого никакого сочувствия! Врач называется. Врач, хоть и был ниже на головы две, всё равно давил с высоты своих лет и знаний. Убедившись, что Сяо Чжань готов следовать, подхватил со стола результаты анализов и вышел в коридор, кинув медсестре, что скоро будет. Пациенты при его появлении встрепенулись, он коротко дёрнул шеей, вроде как поприветствовал и, ещё раз глянув на Сяо Чжаня, пошёл вперёд. У кабинета УЗИ остановились. — Только чтобы исключить. Я надеюсь, — сказал этот Го Чанъинь и так глянул на Сяо Чжаня, словно перед ним мокрица была, не иначе. Или мерзкий баклажан. И даже без мяса. Одна кинза. Вялая. В кабинете УЗИ шёл приём, они постояли за шторкой, Го Чанъинь пресёк все возмущённые шепотки одним уничижительным взглядом. Посовещался с узистом и, когда из-за шторки вышла беременная женщина, позвал Сяо Чжаня. Знаком попросил лечь на кушетку, приспустить брюки. Встал по другую сторону, наблюдая за действиями узиста и монитором. Узист водил аппаратом по низу живота Сяо Чжаня, развозюкивая холодную и вязкую субстанцию, и неверяще смотрел то на монитор, то на Го Чанъиня, то на самого Сяо Чжаня. Сяо Чжаню хотелось въебать им всем. Он так-то неконфликтный, но эти нервировали. И особенно светлое здоровое пятно в его животе, размером с приличную такую фасолину с длинными отростками вроде усиков или антенн. Казалось, что если присмотреться, то можно различить и что-то вроде головы. С длинными отростками. — Вы тоже это видите? — с придыханием спросил узист у Го Чанъиня. — Да, — ответил тот. — Никому не рассказывай. — Что? — заметался Сяо Чжань, переводя глаза с одного на другого, — а мне? Мне расскажите? Что со мной? Что вы там увидели? — Хотите миллион долларов, господин Сяо? — едко поинтересовался Го Чанъинь. — Я не… я не понимаю… — Поздравляю. Вы — беременны, пол пока не определить. — Ч-что? Это… это шутка такая? А как же яички? Посмотрите мои яички! — А что с ними? — улыбнулся краем губ Го Чанъинь. — Ну вы говорили, что повышенный хро… ну тот самый гормон может быть при опухоли яичек, и… — Поздравляю, господин Сяо. У вас не опухоль яичек. У вас беременность, первый триместр, одиннадцать недель. Вернёмся в мой кабинет, я выпишу вам направление к лучшему акушеру-гинекологу… — Подождите, это… это же бред! Этого не может быть! — Да, — вмешался узист, — как это может быть? Он же мужчина. И вот это в животе… что это? — А он пол сменил, раньше был женщиной, гормоны прекратил на какой-то момент принимать, вот и залетел. Были уже такие случаи, — ответил ему Го Чанъинь и подхватил Сяо Чжаня под локоть, помог ему застегнуть ширинку, повёл к выходу. — Хочешь с этим разбираться, бумаги заполнять? Узист помотал головой, закрыл ладонью глаза и помахал кистью: мол, проваливайте. Только что сам не вытолкал. — Я не менял пол! — вскричал Сяо Чжань за дверью, когда вспомнил о наличии у него речевого аппарата. — Не трогайте меня! Мне нужно к врачу! Нормальному врачу! — Прекратите истерику и пройдёмте в мой кабинет, я вам всё объясню, — не повышая голоса, сказал Го Чанъинь и добавил тише: — Не привлекайте внимания, если не хотите, чтобы сбежалась пресса. — Но я… — Я сказал: за мной.***
И вот теперь Сяо Чжань сидел на чёрном диване в просторной гостиной какого-то уж очень шикарного дома: с белыми лестницами, уводящими на второй этаж (это что? Мрамор? Или имитация?), висячими стальными люстрами странных конфигураций (абстракционизм? Интересное решение), жемчужно-серыми стенами с оттисками то ли сперматозоидов, то ли просто неведомых загогулин с хвостиками. Сяо Чжань ставил на сперматозоидов — учитывая, что в этом доме принимал акушер-гинеколог. Сидел Сяо Чжань на самом краешке. Казалось, что если продвинуться чуть дальше, то диван непременно поглотит и утопит в себе. Кремовые подушки так и манили прилечь, хоть на мгновение. Сяо Чжань держался и нервничал. Поверить в происходящее никак не удавалось. Беременный мужчина. Да вы издеваетесь? Хорошо, что не опухоль яичек. Или всё же опухоль? Мозга? И у него галлюцинации? Потому что какая беременность? Он вообще думал не идти. Выкинуть визитку с выведенными на ней золотыми иероглифами Ван Лунь, обратиться к другому врачу, а этого Го Чанъиня забыть и даже в суд не подавать, чтобы никогда больше не пересекаться. Или всё же подать и настоять на том, чтобы процесс был закрытый. Но проблесков в состоянии не наблюдалось, живот подрос ещё на сантиметров пять, и порой Сяо Чжаню чудилось, что в нём нечто шевелится. Нечто. Шевелится. То в один конец проплывёт, то в другой, то как пнёт. А с яичками всё нормально было, он проверился — у другого врача и в другой клинике, сдал с десяток разных анализов и прошёл кучу процедур. И тоже спросили, не менял ли он пол. Менял, застыв лицом, выдавил Сяо Чжань и ушёл. Нахер лишние вопросы, н а х е р. Неделю испытывал медицинскую систему на адекватность, свои нервы на прочность, на автопилоте ходил на работу, забывая на время о своём состоянии и стараясь думать, что это кишки так внутри вытанцовывают и распухают, а не неведомая рыба выбрала его живот в качестве аквариума. Приспособился уже и к тошноте по утрам, и к сонливости, и к пинкам изнутри, пока не плюнул и «только в порядке исключить», купил тест на беременность. Придерживая член дрожащей рукой, помочился на него и, когда на белой бумажке проступили две красные полоски, позорно всхлипнул, приложился затылком о стену туалета, сказал себе: «Так. Сейчас. Так. Так». Чего так и чего сейчас, он бы не объяснил никому, даже себе. Просто говорил, просто мыл руки, глядя на то, как лопаются мыльные вселенные. Сполз на пол, посидел на холодном кафеле возле родного уже унитаза, выцепил телефон из кармана, вбил в поиск «положительный тест на беременность у мужчин», прочитал, ужаснулся, сцепил зубы. Опять про злокачественные опухоли: лёгких, печени. И яичек — куда же без них, ну? Нечто в животе ткнулось в центр. Сяо Чжань задрал рубашку и обмер: бугорок. Кожа топорщилась бугорком. Кто-то там, внутри него, упирался чем-то. И шевелился. Блииииииааадь, проныл Сяо Чжань. Это не может происходить на самом деле. Не с ним. Он же не герой какого-нибудь ремейка «Чужого», он обычный мужчина в обычном Китае на обычной планете Земля. Без вот этих всех инопланетных штук. Тогда это что такое? Вот этот показавшийся и исчезнувший бугорок на его животе — это что? Это пиздец. Всему. Психическому здоровью в первую очередь. И вот так он оказался в доме некоего Ван Луня, заявленного Го Чанъинем, как «лучший акушер-гинеколог» и «добрый знакомый». Сидел на диване, крутил в пальцах белую визитку с золотым тиснением, старался игнорировать заплывы внутри собственного живота и думал, что делать аборт уже наверное поздно, но, может, спросить? Как он рожать будет, в самом деле? Через что? Как и всю жизнь — через одно известное место? Или там кесарево? Аааааа! Сяо Чжань стиснул зубы и не закричал. Повторил про себя как мантру «опухоль яичек, опухоль яичек». Это же, вот то, что с ним происходит, лучше ведь опухоли яичек? Скоро мы с жопой и узнаем, отвечал сам же, нашли приключений, добились. А это же нечто там шевелится. Значит, живое. И Го Чанъинь сказал, что по всем показателям нормальный плод, но надо следить и правильно питаться, правильно жить, дышать, сидеть, спать, двигаться, менять образ жизни, если ещё не. «И из компании я бы порекомендовал вам уйти пока. А то, знаете ли, ваше состояние может вызвать ненужные пересуды, совершенно лишнее внимание, а вам нельзя сейчас нервничать. Никак нельзя. На что жить? Ван Лунь позаботится, вы не пропадёте». Ван Лунь пока не прибыл. Прислуга (с ума сойти, в этом доме была и прислуга, в форменной тёмно-зелёной одежде, всё как полагается. Ну а чего бы нет? Такой дом в две руки не уберёшь) препроводила Сяо Чжаня на диван, на котором он и пребывал последние минут тридцать, посматривал на подушки и думал, что никто не умрёт, если он всё же вздремнёт на одной из них. И как только обхватил ближайшую, потянул к себе, в дверь позвонили, тётушка в форменном платье пошуршала мягкими домашними туфлями, торопясь открыть. Расставаться с подушкой уже не хотелось, но надо было. И встать бы тоже. Но остался сидеть, где сидел. Потому что в гостиную вошёл Ван Ибо. Тот самый Ван Ибо, которого Сяо Чжань уже думал и не увидеть, о котором и вспоминать себе запрещал. И вот он здесь. В кожаной чёрной куртке, волосы слегка растрёпаны, и солнце играет в них, подсвечивает рыжим, а всего пару месяцев назад темнее были, или это краска сошла? Или и тогда так было? Оттенок? Но зима же, и поэтому не увидеть было, а сейчас весна. И одет он легче, не в горнолыжных штанах, а узких светлых джинсах, в одной руке шлем. От мотоцикла? «Катаешься?» — спросил бы Сяо Чжань в другое время. Спросил бы, если бы не сбежал. Могли ведь нормально расстаться. Мог ведь прямым текстом сказать, что «было круто, конечно, но вообще я с едва знакомыми людьми не сплю, да и отношений не ищу». Мог не быть мудаком, но что уж теперь? Ван Ибо, казалось, тоже хотел что-то спросить. Многое. Он шарил взглядом по лицу Сяо Чжаня и пару раз ущипнул себя за бедро. Стоял и смотрел, пока из глаз не ушли растерянная радость и удивление, сменившись холодом и затаённой обидой. Сяо Чжань переглотнул, сказал себе мысленно «так», прочистил горло и сделал первый шаг. — Привет, — прозвучал тихо и хрипло. Ван Ибо настороженно обозначил кивок. — Что ты здесь делаешь? — предпринял вторую попытку Сяо Чжань. Спросить «ты тоже на приём пришёл»? Но зачем бы Ван Ибо на приём к акушеру-гинекологу? Или он пол менял, хихикнул внутренне Сяо Чжань, нервный смешок просочился и вовне. Ван Ибо вспыхнул кончиками ушей, сузил глаза и качнулся вперёд. — Что я здесь делаю? Нет. Это что ты здесь делаешь? — прошипел он. Помолчал. И добавил: — Я здесь живу вообще-то. Это мой дом. Моих родителей. Клиника в другом крыле. — Так господин Ван Лунь… — Мой отец. Сяо Чжань прыснул. Ван Ибо покосился, «чего смешного?», спросил хмуро, но было видно, что ему любопытно. Сяо Чжань помахал руками. Это нервное, пояснил. И снова согнулся от смеха. — Давай уже, колись, — пробурчал Ван Ибо и улыбнулся краешком губ. Так, как если бы он сам совсем не хотел, это лицевые мышцы дрогнули, а он ни при чём, нет. Сяо Чжань так залюбовался, что подзабыл, над чем смеялся, а когда вспомнил, уже и смешно так не было. Глупость какая. — Ты так сказал это: «Мой отец», что я почувствовал себя героем заштатной дорамы, — сообщил он и утёр под веками, где уже было мокро от пролившегося слезами веселья. Ван Ибо хмыкнул. — Ну чего сразу «заштатной»? Таких красавцев, как мы с тобой, только на главные роли и только в крутые проекты. — А ты, я смотрю, скромностью не страдаешь? — поддел Сяо Чжань. — Не люблю страдать, — сказал Ван Ибо и глянул колко, внимательно. — Так зачем ты здесь? Там, — мотнул головой в сторону кабинета с золотой табличкой и произнёс ровным голосом: — твоя девушка? Жена? Подруга, и ты за компанию? — Я… — начал Сяо Чжань, но договорить, выдать хоть сколько-нибудь сносное объяснение ему не дали. В дверь опять позвонили, и тётушка в тёмном форменном платье опять прошуршала в ту сторону. В гостиной появилось третье действующее лицо: мужчина чуть ниже ростом Ван Ибо, сильно старше, со схожими чертами, но сказывалось это не столько в форме губ или носа, сколько в тяжести и цепкости взгляда. Сяо Чжань чувствовал себя букашкой, которую изучают под микроскопом. Он вздёрнул подбородок, едва удержавшись, чтобы не ответить резким «что смотрите?». Будь Сяо Чжань на лет десять моложе и глупее, то, скорее всего, так и поступил бы. Но годы и необходимость карабкаться по карьерной лестнице сделали его более терпеливым и хитрым, пусть порой характер и прорывался. — А, вы, должно быть, господин Сяо от старины Го? — серьёзно спросил мужчина и, сузив глаза, потёр подбородок. — Любопытный случай, любопытный. Конец первого триместра, так? Проходите в кабинет, я сейчас подготовлюсь и приступим к вашему осмотру. Ибо, будь другом, попроси соорудить нам что-нибудь лёгкое перекусить, воды принести. Он приглашающе показал в сторону кабинета, а сам начал подниматься по лестнице, на ходу снимая пиджак и расстегивая манжеты, приглаживая седеющие волосы. Где-то что-то грохнуло. Ваза со стола, на который попытался опереться Ван Ибо. Сяо Чжань повернулся к нему и неуверенно улыбнулся, пожал плечами, как бы говоря, ну да, сам в шоке, такой вот бред. Но Ван Ибо не спешил смеяться, спрашивать про перемену пола или говорить, что это ещё за цирк. Ван Ибо стоял и ловил ртом воздух. Его же отец спустился обратно, встал между ним и Сяо Чжанем, оглядел обоих, подошёл к сыну, тот уронил голову и длинно выдохнул. — Кроме него, — Ван Лунь кивнул Сяо Чжаню на сына, — у тебя ещё был кто-то? — К-когда? — пролепетал Сяо Чжань, посмотрел на Ибо и поёжился. Столько и огня, и ужаса, и надежды, и мольбы, и ещё чего-то непонятного, такого во взгляде, что во рту пересохло. — В последние два-три месяца у тебя был кто-то, помимо этого оболтуса? — Нет, — ответил Сяо Чжань. Подумал: «у меня и в последние полгода никого не было. Вряд ли тот отвратный минет Ли Цзюя можно считать за кого-то». Ван Лунь ещё порассматривал его, приблизился и зачем-то долго обнюхал — и спереди и со спины. Сяо Чжань возмущённо таращился на него и панически думал, что вот это уже ни в какие ворота, даже если бы он вдруг вонял, а он точно не мог вонять, потому что мылся каждый день и вообще уделял гигиене приличное время всегда. Ван Лунь ещё полюбовался на них, хмыкнул и с чувством сказал: — Ну поздравляю, мальчики, — после чего покосился с опаской на второй этаж и обратился к сыну: — Матери пока не говори. Сам знаешь, чем чревато. — Чем? — спросил Сяо Чжань тихо вместо Ибо. — Слопает тебя вместе с начинкой. Ням-ням, — сказал Ван Лунь и подмигнул обоими глазами. — Ням-ням, — подтвердил одними губами побледневший Ван Ибо. «Ням-ням», — отдалось в мозгу, и Сяо Чжань хлопнулся в обморок.