Значит, кто-то в нём живёт

Я не буду рожать, заявил Сяо Чжань, как только ему всё объяснили и показали на УЗИ прогресс в развитии того существа, что уже точно, совершенно определённо жило в нём. Сдайте меня в сумасшедший дом, и дело с концом, просил свистящим шёпотом. Мама, думал. Как же мои мама и папа? Что я им скажу? Как я вообще перед людьми появлюсь? Ван Ибо сидел рядом с кушеткой и пытался взять его за руку, но Сяо Чжань шарахался от него так, что чуть не слетел на пол. Ван Ибо уверял, что он не виноват. То есть виноват, конечно, но не виноват. Кто ж знал, что именно эти презервативы окажутся бракованными? Так-то он всегда и со всеми предохраняется. И он вообще не думал, что человек может забеременеть от такого, как он — совместимости с вашим видом нет, только с женщинами, а с мужчинами нет, пояснял он под осуждающим взглядом отца. «Не думал», повторял тот с издёвкой и замахивался, чтобы вдарить по затылку, но Ван Ибо только выше поднимал голову и расправлял плечи, и Ван Лунь опускал руку, вздыхал устало и принимался втолковывать Сяо Чжаню то, что никак не желало втолковываться. — Вы, что, как вон те инопланетные монстры из «Людей в чёрном»? — спросил Сяо Чжань, когда объяснение пошло на десятый круг. Нет, он всё понимал. Но не принимал. Ну не может такого быть. Ван Лунь и не поморщился, а вот его сын наконец отошёл, сел в кресло и оттуда так глянул на Сяо Чжаня, что резко захотелось бежать из этого дома, не оглядываясь. — Что-то вроде того, — степенно сказал Ван Лунь. Его сын в кресле громко фыркнул и положил стопу одной ноги на колено другой, постучал костяшками пальцев по подлокотнику. — Хочешь увидеть? — низко и угрожающе спросил он, и Сяо Чжаню показалось, что голос вибрировал едва слышным рычанием. Было страшно, очень, но не в его правилах показывать слабость — ну только если это не специально показанная слабость. Поэтому он ответил ядовитой улыбкой и голосом сладким, как тот самый всё ещё не съеденный арбуз, произнёс: — Не думаю, что есть что-то, способное удивить меня больше, чем я уже. Спасибо, ты постарался на славу. Моя жопа в восторге. — О, ты даже не представляешь, от чего отказываешься, — не менее ядовито сказал Ван Ибо. — Ибо, ну хватит, — поморщился его отец. Ван Ибо только досадливо дёрнул верхней губой в подобие усмешки и встал. — Ибо. Не надо. — Ну почему же? Он назвал нас монстрами, но пока и не видел нас во всём великолепии. — Ибо, я прошу тебя, — повысил голос Ван Лунь, — господин Сяо не в себе, у него стресс, он в положении, в конце концов! Прояви понимание! Я уверен, он вовсе не то имел… — А вот и зря! — вклинился Сяо Чжань и сел на кушетке, свесив ноги, — именно то я и имел. Во мне живёт какая-то хрень, вы какие-то неведомые чужаки с какой-то дохлой планеты из кончившейся галактики — кто успел, обладал ресурсами, был богачом, тот и сбежал. Ну то есть вы из этих, которые успели, обладали и сбежали. Из потомков этих. Сначала грохнули планету, довели её до апокалипсиса, а потом сбежали. Размножаетесь почкованием… А нет, простите, вам всё равно, с кем размножаться, потому что у вас и некоторые мужчины могут рожать, текут как женщины, а женщины у вас вообще в дефиците, детей стерегут как зеницу ока и внуков любят, но пока плод в стадии личинки в животе у супруга или супруги любимого чада, то и сожрать могут. Вместе с супругом или супругой. Главное — миновать этот момент, а потом бабуля души не будет чаять во внуках. Я ничего не забыл? — Себя, — ласково подсказал Ван Ибо. — Не сожри его, — сказал ему отец, встал и посмотрел на Сяо Чжаня, тот выдержал его взгляд. — Впрочем, можешь и сожрать. На твоё усмотрение. А я пока пройдусь, воздухом подышу. Если что, оставишь маме печень? Самое лакомое для неё, — улыбнулся уже Сяо Чжаню и вышел. А Ван Ибо остался. Сидел в своём кресле, попыток подняться не предпринимал, но, казалось, сделай Сяо Чжань хоть шаг к двери, как тут же настигнет и откусит голову. — Ты же не будешь меня есть? — спросил Сяо Чжань. — Посмотрим, — бесцветно ответил Ван Ибо. — Я могу сбежать. — Нет. — Почему? — Я тебя найду. Я бы и раньше мог найти. Легко. По запаху. — Почему же не нашёл? — Не хотел. — Что изменилось? — Ты носишь моего ребёнка. Теперь ты — часть меня. — Но ты говоришь «посмотрим», когда я спрашиваю, не съешь ли ты меня. — А я ещё не до конца проникся отцовскими чувствами. — Я… я могу отказаться? — Сяо Чжань показал на свой живот. Трогать его он не мог — с тех пор, как нечто там стало проявлять признаки жизни. Ван Ибо склонил голову к одному плечу. Смотрел исподлобья. — Можешь, — глухо выдал наконец. — И вы… ты… ты не будешь принуждать? Не будешь говорить: давай рожай? — Это твоё тело, я не имею права тебя заставлять. У нас, у монстров, так заведено, — кивнул он и откинулся на спинку кресла. Дышать стало чуть легче, ощущение фантомной руки на горле исчезло. Сяо Чжань потёр шею. — Но ты же говоришь, что найдёшь меня, если я вдруг захочу уйти. — Если захочу. — То есть ты можешь и не захотеть? И я могу быть свободен? — Ты и сейчас свободен. Я, знаешь ли, тоже немного в шоке. Не планировал так рано становиться отцом. Мне всего двадцать четыре, у меня куча планов, друзья, работа, развлечения. Мне вообще не до этого. Но ты пришёл, и я готов пересмотреть всё. Готов взять ответственность. Хотя мне пиздец как страшно. — Это тебе-то пиздец как страшно? — возмутился Сяо Чжань. — Это не с твоим телом происходит хрен понять что! Это не твой мир встаёт с ног на голову! Не тебе уходить, закрываться, прятаться от всех, потому что нельзя, чтобы кто-то узнал! Не тебя тошнит каждое утро! Не ты жил со страхом, что это может быть рак яичек, а случившееся оказалось… я блядь даже не знаю — страшнее или нет? Что может быть страшнее? Как мне с этим жить? Как я рожать буду? Жопой? — Почему сразу жопой? — смутился Ван Ибо. — А чем ещё?! У меня появится ещё одна дырка или что?! — Ну, у мужчин нашего вида, способных к вынашиванию детей, появлялась. Собственно, она и была вместе с родовыми путями, просто закрытая до поры до времени. А у тебя… будем наблюдать, — сказал Ван Ибо, и Сяо Чжань взвыл, схватив себя за волосы. Ван Ибо помялся, но продолжил: — Ну… в том случае, если ты всё же решишься. Хотя на этом сроке уже поздно делать аборт. Обычно. У нас обычно не делают, потому что он уже… да и для вынашивающего это… Но если ты… — Ты бы хотел? — Сяо Чжань прервал эти беспомощные попытки хождения вокруг да около. Нервы сдавали, хотелось пить, жрать и нырнуть в холодный бассейн. Чтобы всплыть кверху пузом, ага. — Чего? — спросил Ван Ибо. — Этого ребёнка? Ты бы хотел? — Честно? — Да. — Я пока ничего не хочу. Мне страшно. Но я приму любое твоё решение. И это не снятие ответственности. Я не хочу давить на тебя. — Каким он будет? Этот… ребёнок. Если я всё же… — Таким же, как мы. Как я. Похожим на тебя и меня. Но, судя по тому, что мы уже видим, он будет обладать теми же способностями, что и наш вид. — И способность к перевоплощению? — Возвращению к сути, — сухо поправил Ван Ибо. — Покажешь свою? — Нет. — Почему? — Тебе не хочу, — и отвернулся. Глядите-ка, какие мы обидчивые, восхитился Сяо Чжань. Вот бы сейчас заботило это, а не нечто внутри — молчавшее и не двигавшееся. Затаилось и прислушивалось? Сяо Чжань поборол желание закрыть живот руками. — Как это вообще возможно? — спросил. — Как возможно то, что я… забеременел? — Тебе техническую сторону вопроса? — Ван Ибо изогнул левую бровь, и Сяо Чжань закатил глаза. Невозможный. Бесит. И у этого типа есть друзья? Интересно, такие же, как он, или обычные земляне? — Я человек, — напомнил Сяо Чжань, — не инопланетное существо вроде вас. — Значит, это не так. Будь ты не инопланетным существом, — Ван Ибо встал с кресла, подошёл к Сяо Чжаню, склонился к лицу и продолжил глаза в глаза, в миллиметре от соприкосновения губ, — будь ты человеком, мы бы потрахались и разбежались без последствий. И нам ведь почти удалось. Ты постарался, да? Но, упс, залетел. А это значит… — …значит? — прошептал Сяо Чжань. — Что ты тоже не совсем человек. Что ты тоже — монстр. Осталось понять, какой именно. Распрямился и вышел. А Сяо Чжань ещё долго сидел, стараясь выровнять дыхание. Голова кружилась, сердце колотилось так, что, казалось, пробивало барабанные перепонки. И член. Стоял, готовый к бою. Сяо Чжань спрятал горящее лицо в ладонях и повалился навзничь на кушетку. Кричать, рыдать и трахаться хотелось больше, чем арбуза. Но кричать и рыдать — не солидно, трахаться — спасибо, уже натрахались на целую личинку в животе, арбуз… Оставался арбуз. Раздвинул пальцы, посмотрел на дверь. Вот пусть эти и достают. А он… он подумает, что делать с тем арбузом, который рос внутри. И со своим новым статусом инопланетного существа. В опухоль яичек и в галлюцинации от неё всё ещё верилось больше. Рожать или не рожать, вот в чём вопрос. Сяо Чжань смотрел на снимок с монитора УЗИ и думал, что это всё же самоубийство. Потому что его тело не приспособлено для таких экспериментов. Его, конечно, заверили, что за состоянием здоровья будут следить, жильём и всем необходимым обеспечат, выплатят компенсацию за моральные и физические страдания и после, и даже, если он захочет отказаться растить и воспитывать то, что пока внутри, а потом выйдет наружу, возьмут всё на себя, Ибо оформит как своего ребёнка, и «Вы, господин Сяо, будете свободны». Этот доктор дал понять, что можно потребовать хоть миллион долларов, и они достанут, принесут и отдадут, лишь бы Сяо Чжань согласился. Вот настолько им была нужна эта фасолина. Им нужна, а ему… он лежал на кушетке и размышлял, что если бы кто вдруг оказался беременным от него, он бы скорее хотел, чем не хотел. И это всё внезапно, он не планировал, но… продолжение себя самого. И всё же оскорбительно — то, что доктор Ван думает о нём так. Его сын молчал, а доктор говорил, что это всё потому, что они уважают право выбора Сяо Чжаня, ни к чему не принуждают, не настаивают, но очень хотелось бы, чтобы «господин Сяо всё же принял положительное решение», потому что хоть с земными женщинами и есть совместимость, но всё же удаётся не всегда, да и «нас и так мало». И срок уже не то чтобы поздний, но для радикальных мер нежелательный. И фасолина — активная, отличается этим от обычных, «земных». Но и сам Сяо Чжань — случай далеко не типичный, с какой стороны ни посмотри. Эти вот, у которых на планете в порядке вещей, чтобы некоторые мужские особи беременели, и то загрузились. И ему бы загрузиться — что с ним за нахрен такое, что он вдруг почти как эти, но всё же не эти? Ибо сказал, что «не совсем человек». Тоже… «монстр». Я не такой, как ты, сказал бы Сяо Чжань. От меня мужики не обзаводятся прыгучими фасолинами внутри, сиквелами Чужого. Не такой, как ты… А какой этот Ибо? Сяо Чжань не знал. Та неполная неделя на горнолыжке и не считается. Они там оба были другими. Тот Ибо не смотрел так… зло и обиженно, пряча за этим что-то ещё. Тот Ибо был таким открытым, что тянуло тоже открыться, позволить себе дать им шанс, но Сяо Чжань решил, что завязал с попытками в отношения. Решил за всех. Такой вот молодец. А фасолина молчит. Никаких заплывов. Уснула она там, что ли? Сяо Чжань приподнял футболку и завис ладонью над животом. Пока без особо видимых изменений. Ну немного будто вздутый. Как арбуза переел. Того самого, который пока только в мечтах, ага. Но это пока. Дальше ведь арбуз будет зреть и зреть, распирать изнутри, как у тех беремчатых в больнице и в парке. А ему и пупком не с кем потереться. И, если подумать, это отвратительно. Огромный живот и тёмная густая дорожка волос от пупка к паху. Кому захочется? Он реально станет монстром. Не тем, который, возможно, затесался где-то в его предках, а вполне осязаемым. То есть обычные беременные женщины монстрами, конечно, не были, хоть и казались порой восьмым чудом света, но он-то точно будет. Потому что он мужчина. Беременный, сука, мужчина. — Я на это не подпишусь, — сказал Сяо Чжань замершей фасолине, — прости и найди, пожалуйста, себе кого другого. Он положил руку на живот, чтобы утешающе погладить, как вдруг фасолина ткнулась ему в пальцы и вот так затихла. Ну ёбанный в рот, обречённо подумал Сяо Чжань. Значит так, принялся он выставлять условия Ибо и его отцу, когда те вернулись и сели по обе стороны от кушетки, накрытой белой простынёй. Как скатертью. А я обед, Сяо Чжань нервно сглотнул, зажмурился, избавляясь от ненужных ассоциаций, и продолжил. — Значит так, это будет моя и только моя фасолина, — говорил он и пережидал, чтобы внутренне проораться «Я сошёл с ума, я точно сошёл с ума. Сошёл с ума!», фиксировал на лице невозмутимость, и этот поезд нёсся дальше. — Я не знаю, как вы это устроите, но чтобы по документам отцом был записан я и только я. Тем более что другого в Китае не допускается. Не может быть у ребёнка двух отцов. Так что буду только я, но, — Сяо Чжань воздел указательный палец, предупреждая возражения Ибо, который качнулся к нему. Отец схватил сына за руку и сжал. Ну погодите у меня, подумал Сяо Чжань и продолжил: — я позволю быть другом семьи, принимать участие в воспитании фасолины. Короче, препятствовать не буду. По крайней мере, пока не намерен, но можем заключить договор, чтобы всё чётко было. Далее. Жить я буду у себя. Никакого совместного проживания, попыток в семейное гнёздышко и всего это бреда. Буэээ, — для пущего эффекта вывалил язык, в лице отца Ибо не дрогнула ни одна мышца, сам Ибо хмыкнул и ядовито улыбнулся, словно говоря «а никто и не собирался, перебьёшься». Я сам этого захотел, напомнил себе Сяо Чжань, потому что ну нахрен жить под одной крышей с каким-то Чужим, хватает и его личинки в животе. — Что-нибудь ещё? — с убийственной сладостью в голосе поинтересовался Ибо. Так, что кишки чуть не завязались в узел от страха. Сяо Чжань решительно сжал губы, сощурил глаза, сдвинул брови — в общем принял самое воинственное выражение и степенно поводил головой из стороны в сторону. — Нет. Вот ещё: обеспечивать я себя буду сам, вполне могу и дистанционно работать. Подачек от вас мне не надо. И последнее: я хочу знать, как это стало возможным. Что такого есть в моём организме, что сделало это возможным. Я хочу знать — кто я, — закончил Сяо Чжань тихо. Отец и сын переглянулись, чего-то там друг другу просемафорили, отец сложил руки на груди и принялся изучать потолок. Хороший потолок, Сяо Чжань оценил профессиональным взглядом. — Значит так, — заговорил Ибо, — не в моих правилах принуждать кого-либо, но речь идёт и о моей… фасолине тоже. Поэтому в части документов я согласен пойти тебе навстречу, в части всего остального — это и мой ребёнок тоже… — От которого я всё ещё могу избавиться, — прошипел Сяо Чжань и закрыл живот, поддавшись жуткому иррациональному желанию оградить, сказать «не слушай, это я так». Ибо угрожающе наклонил голову. — Давай, рискни, — дёрнул уголком рта и бровью. — И что будет? — с вызовом спросил Сяо Чжань. — А ты рискни и узнаешь. — Ты сам признавался, что тебе не нужен этот ребёнок! — Я не говорил такого. Не пизди. — Ибо, — поморщился отец. — Да, Ибо, — поддержал Сяо Чжань. — Господин Сяо, вам бы лучше остыть, — обратился отец Ибо и к нему. — Да что вы говорите! Посмотрю я на вас, когда внутри вас будет зреть арбуз, за которым явятся два… я даже не знаю, кто вы?! Кто я?! Как это возможно?! А вы мне тут про остыть говорите?! — Нет, я решительно не могу, — вздохнул отец и потёр переносицу. — Какие мы нежные, — изрёк язвительное Сяо Чжань и тут же прикусил язык. Этот доктор точно не был виноват в том, в каком положении они все оказались. Не он же был на той горнолыжке, в том отеле и кровати, а… — Сяо Чжань, — тихо позвал Ибо, — давай дальше. Я не представляю и не могу представить, через что ты проходишь и через что тебе ещё предстоит пройти, но я хочу пройти этот путь вместе с тобой настолько, насколько смогу. Я хочу, чтобы фасолина ни в чём не нуждался. Я верю, что с тобой он не будет ни в чём нуждаться, но я хочу внести свой вклад… — Ты уже его внёс, — не удержался от укола, проворчал Сяо Чжань. Кажется, Ибо мысленно посчитал до десяти. По крайней мере, продолжил он не сразу, а после паузы. — Тебе… вам надо гулять на свежем воздухе, питаться полноценно. Всё это будет затруднительно в тех условиях, в которых ты живёшь сейчас. Наступит день, когда будет тяжело скрывать. На тебя будут смотреть, будут коситься, шептаться. Ты перестанешь выходить, и вся прогулка сведётся к балкону, на котором никакого свежего воздуха. Если… если ты всё же решил оставить… фасолину, то подумай о том, что будет лучше для него. Или для неё. Пожалуйста. Я не предлагаю совместное проживание. У нашей семьи есть небольшой дом за городом, в котором мы можем и не сталкиваться. Купили этой зимой, только закончили отделочные работы. Отец хотел маме сюрприз сделать, так что она пока не знает про этот дом. Я буду жить здесь или в своей квартире и приезжать туда только раз в неделю — мне надо общаться с ним, пойми, пожалуйста. И прими. И последнее. Если ты позволишь взять образцы твоей крови, то мы в лаборатории попробуем найти ответ на твой вопрос. Ты позволишь? «Ты позволишь?» — спросил Ибо, и Сяо Чжаня отбросило назад, в ту неделю на горнолыжке, в их самую первую ночь, которая началась как раз с вопроса Ибо. «Ты позволишь?». И взгляд такой, что невозможно было отказать, даже если бы Сяо Чжань не хотел. А он хотел. Сразу, как только услышал его смех в баре. Сразу, как только увидел, как проводит рукой по волосам. Сразу, как только пересёкся глазами. И вот теперь Ибо опять спрашивал, но того, что было во взгляде тогда, уже не было. На душе заскребло и жалостливо провыло. Ой, да заткнись ты, мысленно поморщился Сяо Чжань. Ибо и его отец ждали. Сяо Чжань вздохнул. — Я подумаю, — сказал, — но сначала ответ на мой вопрос. Берите кровь, или что вам там надо. — Крови будет достаточно, — ответил Ибо.

***

На работу Сяо Чжань решил ходить до тех пор, пока то, что внутри, позволяло ему это. Всегда можно сначала перейти на оверсайзные вещи, а потом он планировал заявить, что срочно понадобилось уехать к родне на Тайвань, например, или ещё куда, и поэтому все рабочие встречи, все обсуждения проектов только онлайн. С друзьями тоже только онлайн. Разве что мог неожиданно нагрянуть Цзэси — он каким-то волшебным образом чуял, если в жизни Сяо Чжаня что-то не клеилось, и на заверения «всё нормально, не о чём беспокоиться», не вёлся, решая лично удостовериться в том, что Чжань-Чжань жив-здоров и не нуждается в дружеской поддержке. Поэтому Цзэси был проблемой. А ещё соседи, да. Но срок выпадал на середину ноября, и с оверсайзных футболок можно было перейти на пуховики, и вот тут Сяо Чжань едва удерживался от того, чтобы не начинать биться головой о стену. Он делал дыхательную гимнастику, считал круги, которые нарезала муха вокруг лампы на кухне, и не мог себя понять: зачем усложнять и без того усложнившуюся жизнь? Из гордости? Ну и как его гордости помешает то, что он хорошенько нагнёт того, по чьей милости теперь приходится просчитывать свой гардероб и менять график всего, всей жизни? Наоборот надо отомстить, потому что сам Сяо Чжань уж точно не был виноват в том, что с ним произошло это. Он вообще не знал, что такое возможно, а Ибо знал, пусть не про него, но в теории, что такое в принципе может быть. Точно знал. А теперь весь из себя такой внимательный, заботливый, про общение хотя бы раз в неделю заливает. Ну ничего, решил Сяо Чжань, я ему устрою общение. Поэтому он согласился. Только поэтому. А не потому, что раз за разом открывал вичат, смотрел на контакт Ибо и вспоминал ту неделю. Пять дней, если точнее. Всего пять дней. После которых ни с кем больше толком не мог, да и не хотелось особо. Может, это способ защиты такой фасолины внутри от возможных заходов левых чуваков в гости, подумал Сяо Чжань и тут же скривился. На хрена я это творю, потом точно пожалею. Ну пожалею и пожалею, зато оторвусь перед тем, что лучше не представлять пока. В общем, фланировал от одной мысли к другой, когда всё же решил не маяться дурью, быть взрослым человеком уже наконец и отправил первый попавшийся стикер безумной собаки, лающей на нервном. Вообще хотел написать что-нибудь сухое и краткое, типа «давай свой дом», ну или просто «привет» для начала, но вышло то, что вышло. Начать бы загоняться по кругу следующего уровня «удалять-не удалять», но сообщение пометилось прочитанным, и, странное дело, у Сяо Чжаня отлегло. Ну прочитал и прочитал, и не надо больше метаться между вариантами. Сделано и сделано. Ура. Но всегда можно загнаться на тему «почему он не отвечает». Слишком занят? Сяо Чжань ведь даже не спросил, кем Ибо работает — вида крови тот не боялся и вполне уверенно ассистировал отцу, когда тот набирал в пробирку из вены Сяо Чжаня. Так что, может, тоже в сфере медицины и сейчас на операции? Сяо Чжань представил Ибо в белом халате, чепчике и маске, и тут же в паху потяжелело. «Надеюсь, я смогу после всего этого заниматься сексом», — подумалось упадническое, но на член это не подействовало, потому что перед мысленным взором всё ещё был Ибо, ассистирующий в рабочем кабинете отца. И на нём были медицинские халат, чепчик и маска, он обстоятельно натягивал перчатки, не отводя тяжёлого взгляда от Сяо Чжаня, и щёлкал манжетами, а Сяо Чжань лежал на кушетке и почти смирился с тем, что щёки и уши у него наверняка горели и с головой выдавали, как горело всё внутри. Так что, да, Ибо мог быть занят. Кем-нибудь другим. И не обязательно по работе. То, что внутри Сяо Чжаня зреет его фасолина, вовсе ж не означает, что они обязаны хранить верность друг другу. Это Сяо Чжаню теперь придётся, потому что хрен знает, как в таком положении ебаться, да и с кем? А у Ибо такой проблемы не было. Вот же сука, мстительно подумал Сяо Чжань и сжал губы. Занят он. А так смотрел, так говорил, так убеждал, а теперь занят там с кем-то. Ебётся сейчас где-нибудь с кем-нибудь. Не с Сяо Чжанем. Потому что Сяо Чжань сам себе молодец. С другой стороны, с чего он вообще взял, что если бы они тогда продолжили, то были бы вместе и сейчас? Вообще не факт. Но я хотя бы знал, что мы пытались, шмыгнул Сяо Чжань носом и отложил телефон. И тут бзикнуло уведомлением. Сяо Чжань открыл вичат с Ибо и уставился непонимающе на череп, который взрывался, уменьшался, возвращался в исходную форму и снова взрывался, уменьшался, возвращался в исходную форму, взрывался… Всё это время он выбирал стикер? Вот этот вот стикер? Серьёзно? «И как мне это понимать?» — написал и отправил Сяо Чжань. WYB: Ты украл мой вопрос «Я ничего не крал», — возмутился Сяо Чжань. WYB: Позаимствовал? 😏 «Я не понимаю, о чём ты» WYB: Ок Да он издевается, злобно запыхтел Сяо Чжань, фасолина согласно пнула в печень. Сговорились, поглаживая бок и пережидая неприятные ощущения, прошипел Сяо Чжань и написал: «Ты издеваешься?» WYB: Нет «Тогда что это за ответы?» WYB: ты отправил мне ржущую собаку «Она нервная!» WYB: Оу. Ну тогда конечно. Тогда да. Тогда это полностью меняет дело. И почему ты нервничаешь? WYB: ну кроме очевидного WYB: как будут готовы результаты исследования, я тебе сразу же сообщу WYB: всё будет хорошо WYB: пусть в это и сложно поверить WYB: но будет, я обещаю «Один раз я уже тебе доверился», — не удержался от едкого замечания Сяо Чжань. WYB: я не виноват. То есть я, конечно, виноват, но не в том смысле, ты же знаешь Да, к сожалению, Сяо Чжань знал. Было бы намного проще, не предохраняйся они, убеди его в этом именно Ибо. Но нет, они вместе заходили в аптеку, вместе покупали смазку и презервативы, потому что никто из них не предполагал и ничего с собой не привёз. И Ибо не просил Сяо Чжаня позволить обойтись без резинки, они вообще не поднимали этот вопрос. Всё было сознательно, здорово, горячо и хорошо настолько, что Сяо Чжань струсил, когда понял, что ему хотелось бы просыпаться в одной кровати с этим едва знакомым человеком и дальше, смотреть на то, как луч зимнего солнца скользит по стене, по подушке и добирается до сомкнутых глаз, до густых ресниц, как Ибо недовольно щурится от света, а после переводит взгляд на Сяо Чжаня и улыбается тепло — так, что внутри обмирает, и хочется остаться в этом моменте навсегда. Но Ибо не спрашивал, что там после и будет ли это после, — он подминал Сяо Чжаня, набрасывался на него с жалящими поцелуями и после тащил в душ. Сяо Чжань отдавался на волю его рукам, а потом менял их местами, вбивался между плотно сведённых бёдер, собирал языком и губами каждую каплю с широких плеч и глотал вместе с болезненной горечью — раз Ибо не спрашивал, то и спрашивать тут не о чем. WYB: эй? Ты там уснул? У тебя всё хорошо? Мне приехать? Нет, у меня всё совсем не хорошо, думал Сяо Чжань. Чувак, у меня внутри зреет фасолина, подсаженная тобой! О каком «хорошо» ты говоришь?! И приехать… Ради кого? Ради меня или всё же фасолины? Долбоёб. «Долбоёб. Мы с тобой долбоёбы», — написал Сяо Чжань. Посмотрел, представил ответ в духе «вау, это что? самокритика?» и стёр. «Я согласен на предложение о доме. Диктуй адрес. И мне нужны ключи. Можешь оставить там где-нибудь под ковриком, в горшочке или ещё где», — отправил и замер в ожидании ответа. А его всё не было и не было. Сяо Чжань успел достать из холодильника воду и сделать пару глотков, когда раздалось оповещение. WYB: Хорошо. Скину геолокацию. Ключ будет в ямке под деревом рядом с воротами «Понятно. Сегодня вечером буду» WYB: Ок WYB: Так что с собакой? «Она нервная», — устало ответил Сяо Чжань. WYB: И кусается? «По локоть отгрызает» WYB: вау WYB: я слышал, что самые злые собаки получаются из самых трусливых «К чему ты это?», — спросил Сяо Чжань, но ответа так и не дождался. Ибо, как и обещал, скинул локацию, и на этом всё. Сяо Чжань отправился собирать вещи и думать о том, что надо бы в субботу встретиться уже с Цзэси и наплести ему что-нибудь правдоподобное о своём планируемом отъезде в филиал фирмы где-то на Тайване. Лучше думать об этом, а не задаваться вопросами: встретит ли Ибо его у ворот, покажет ли дом, спросит ли о причине бегства. И не думать о том, что Ибо сказал «всё будет хорошо». Не будет. «Спасибо» нервной собаке. Наверное, это всё же хорошо, что мы не уговорились встретиться, а вот так свели к минимуму наше общение, убеждал себя Сяо Чжань, когда нащупывал в ямке под персиковым деревом обещанные ключи. С брелоком в виде спайдермена. Потёртого такого спайдермена. На ключах, открывающих красные ворота сыхэюаня. Выдвигаясь сюда, Сяо Чжань ожидал увидеть какой-нибудь хай-тек, с которым у него ассоциировался Ибо, или дом, в котором принимал его отец. Но сыхэюань. С традиционным двориком, одноэтажными строениями с покатыми крышами, деревянными мостками. И всё же это было скорее стилизовано под старину, нежели было ею. Современная система подсветки, качели в тени деревьев, панорамные окна и даже — вау — бассейн с шезлонгами. В комнатах не обнаружилось никого. Ну я и не хотел, подумал Сяо Чжань, пробуя на ощупь простыни на кровати. Откинул покрывало, а там записка спешащими иероглифами: «Постелил свежее, новое. Комплекты белья в первом левом отсеке шкафа. Полотенца в ванной». Ещё одна записка на забитом под завязку холодильнике: «Я не знал, чего бы тебе хотелось, поэтому взял всего понемногу. И не переживай, это не ради тебя. Я уважаю твоё право на независимость от меня». Арбуза. Арбуза я хочу, подумал Сяо Чжань зло. Чтобы разбить его о твоё лицо. Которого тут нет. И не должно быть. Конечно. Я ведь сам дал понять, что мне не надо. Вот и ладненько. Вот и замечательно. Охрененно. Открыл холодильник, достал контейнер с клубникой, помыл и съел. Безвкусная. Даром, что красная и большая. Открыл холодильник снова, постоял, изучая содержимое более внимательно. Ну вот разве что вон те пирожные с шоколадной крошкой на белом безобразии, но нет. Ничего не вдохновляло. Выбросить бы всё, написать ему «спасибо, меня потошнило», но подумалось вяло, без огонька. Человек всё же старался, выбирал, думал о нём (ну, не о нём, а о фасолине, но всё же), вёз всё это сюда, вычищал — везде ни пылинки (может и не сам, а службу клининга вызвал, но сам факт). Человек. Сяо Чжань усмехнулся. И тут же загрузился — он-то сам пока не знает про себя. Здесь казалось более одиноко, чем в многоквартирном доме. Не то чтобы он был социально активным человеком, но там постоянно окружали звуки со всех сторон: проезжающих за окнами машин, гудящего между этажами лифта, работающих в соседних квартирах телевизоров, скандалящих, ревущих, смеющихся, поющих детей и взрослых. И мужика с дрелью, который оказывался то в одной квартире, то в другой, то в третьей, но всегда в одно и то же время — когда Сяо Чжань хотел максимальной тишины. И вот та самая тишина. Уединение. Можно выбрать комнату с видом на сад и работать там, а после выходить гулять, смотреть на яркое голубое небо, катаясь на качелях. Дышать воздухом, а не подобием его. Можно даже поплавать и поваляться на шезлонге. Но всё это почему-то вызывало тихое раздражение. И этот не спрашивает: «как добрался», «всё ли нормально», «я тут забыл кое-что, можно заеду?». Сяо Чжань вздохнул. По-хорошему, он сам должен первым отписаться. Но это не укладывалось в задумку устроить им весёлую жизнь. И какого он такой воспитанный? «Спасибо» маме и папе. Сяо Чжань вздохнул снова, достал телефон и набил в вичат: «Я доехал. Всё хорошо». Ответ пришёл почти сразу. Тот самый стикер с «нервной» собакой. «Это что?» — спросил Сяо Чжань. WYB: Это кто 😊 «И кто?» WYB: догадайся 👀 «Это не я!» «И я не трусливый!» WYB: а кто говорил про тебя? 😂 ты центр вселенной, что ли? WYB: и это нервная собака! Н е р в н а я! Ты сам сказал! WYB: или ты всё же готов признать, что… «Готов признать что?» «Что нервная собака это ты?» «Так и чего ты нервничал, а, Лао Ван?» Сяо Чжань сначала написал, отправил и потом только осознал. Что он наделал. Это вот что он сейчас? Флиртует? С Ибо? Тем самым Ибо, чья фасолина зреет внутри него? Фасолина, словно подслушав мысли, проплыла из одного бока в другой, упёрлась пятками в живот, побыла так и устроилась в опасной близости от печени. «Да понял я, понял, — проворчал Сяо Чжань, — ты и моя тоже». А Ибо затих. Хотя что он мог ответить? Что-что… поддержать флирт, как любой порядочный типа человек. Ага, щазз. Сяо Чжань кисло улыбнулся, увидев следующие сообщения. WYB: У тебя точно всё хорошо? WYB: Потребуется что, пиши и звони WYB: в любое время «Что с моими анализами?» Не, ну если не поддерживать флирт, то не поддерживать серьёзно, чтобы у всех всё упало. WYB: показатели в норме. Результаты того исследования ещё не готовы «Ты сам их изучаешь?» WYB: ты что? Это не моя специализация «А какая твоя?» WYB: страшная и ужасная. Меня боятся больше всех «Патологоанатом?» WYB: его пациенты уже никого не боятся «Но я хоть в правильном направлении думаю?» WYB: смотря что ты подразумеваешь под правильным WYB: я не гробовщик, если что WYB: но тоже в белом. Как патологоанатом. И как мой отец. Ну и как многие из нас «Вы все в медицине?» WYB: Многие. У нас с этим хорошо получается. Да это и удобно. Всегда можно первым заметить и предотвратить утечку «Так ты…?» WYB: зубная фея 😂 «Действительно ужас» WYB: Почему? Ты боишься стоматологов? Я очень нежный 😉 «Представил тебя в пачке и с крыльями 😆 » WYB: И как? «Лучше бы не представлял 🤣 » WYB: Почему? Не можешь теперь развидеть такую красоту? 😜 «🤮🤮🤮» WYB: ничего-то ты не понимаешь в прекрасном! 🤣 «Да уж больше тебя понимаю! Я тоже в своём роде фей 😉 » WYB: какой? поспешного бегства? «Я дизайнер интерьера», — отправил Сяо Чжань, решив не реагировать на подкол. Тем более, что заслужил. WYB: А. Круто. «Есть немного» А Ибо не ответил. Сяо Чжань гипнотизировал телефон, принимался пару раз грызть кожу на большом пальце и тут же бросал, потому что фу так делать. Помыл и съел ещё одну клубнику. Сморщился — кислила. Взял телефон, повертел его меж пальцев, отложил и всё же написал: «Стоматолог это тоже круто» WYB: я знаю 😏 Ах ты говнюк, восхитился Сяо Чжань. Как на другое ответить, так нас нет, а тут сразу нарисовался — как сидел он там, тоже гипнотизировал и ждал чего-то. Тоже гипнотизировал и ждал? Сяо Чжань кхекнул и довольно почесал кончик носа. Вот и пусть дальше сидит и ждёт, а я ему ничего писать не буду. Следующая клубника оказалась вполне сносной. Распробовал, наверное. А когда пошёл спать, изо всех сил пытался не представлять Ибо во всём медицинском, не говорящим строгим голосом «откройте пошире рот, какой у вас язык, ммм» и не смотрящим поверх маски внимательно. Ну потому что кто в здравом уме будет дрочить на стоматолога? Я, обречённо подумал Сяо Чжань. И не только подумал.