Пекарня счастья «У дяди Ричарда»

Вечер плавно перетекает в ночь. Рокэ идет от метро Удельная закоулками, слева в отдалении звенят трамваи и гудят автомобили. Проспект Энгельса стоит в пробке — иначе можно было бы прокатиться, но нет, ногами сейчас быстрее. Погоды стоят типичные для весеннего Питера — Рокэ называет это «три М». Мрачно, Мокро, Мерзопакостно. Немного лучше настроение становится, лишь когда он сворачивает в Удельный парк. Там тоже та еще атмосферка — полпарка залито водой, фонари работают через один, урны времен СССР выглядят, как реликвии, пережившие апокалипсис. Но всё же это кусок природы, а природа всегда успокаивает. Этот район считается довольно престижным, жена была в восторге, когда удалось купить квартиру в сталинке с высокими потолками и огромными окнами, выходящими на этот парк. Рокэ восторг умело имитировал. И до сих пор он уговаривает себя, что привык к этому северному городу, хотя на самом деле банально терпит его. Если бы не Елена, если бы не любовь к ней, он бы остался жить в приморском городе, где всё родное и знакомое — где друзья, где тепло, где поёт душа. И где много работы в сезон — заработанного за лето хватает с лихвой, чтобы жить припеваючи всю зиму, причем припеваючи в прямом смысле слова. У него же была своя группа, вполне себе успешная, они ездили с «Каммористой» на гастроли по России, в Восточную Европу и в Испанию. Но ничего этого больше нет. И, наверное, не будет — ему уже 43 года, друзей растерял, успеха не достиг, всё лучшее позади… Вот и дом, родной дом. Рокэ взбегает по скользкому от грязи пригорку, ведущему к светящейся всеми окнами сталинке. В их квартире горит только одно окошко — и в нём чернеет тоненький детский силуэт с прижатым к боку плюшевым мишкой. Рокэ невольно начинает улыбаться, и все проблемы тяжелого дня остаются позади, в сумеречном парке. Едва он открывает дверь, как сын прыгает на него — ну точно обезьянка! Шепчет на ухо, что соскучился, что любит, и что приготовил сюрприз. Рокэ, на ходу стаскивая ботинки, бежит со своим сокровищем в детскую. Малыш с гордостью показывает ему, какой кораблик соорудил из тетрадного листа (кривой и косой, но папа в искреннем восторге). — Мы поплывем на нём по молю? — спрашивает его Димка. По метрикам вообще-то «Диего», но в семейном обиходе прижился более русский вариант. — Да, на таком и поплывем по морю. — С мамой? Рокэ мрачнеет. Словно камень ложится на плечи от невинного детского вопроса. Елена ненавидит море, хотя и выросла рядом с ним. — А где мама? — спрашивает Рокэ, оглядываясь по сторонам. — Она ведь дома? — Нет. — А няня давно ушла? — Давно. У нее много дел. — То есть, ты не ел? Малыш отрицательно мотает головой. — Ну тогда полетели к холодильнику! Рокэ подхватывает Димку подмышки и бежит с ним, хохочущим, на кухню. Контроль уровня глюкозы, потом накормить диетической едой — порядок неизменен. Режим построен таким образом, чтобы малыш не зацикливался на том, что у него диабет. И у них получается. Особенно хорошо получается у Рокэ, когда он следит за димкиным режимом один. Без няни, которая халтурит, уходит раньше срока и вообще подчиняется только жене. И без жены, которая так и не смогла осознать, что они родили больного ребенка. Ей слишком больно это принять. Она и сама понимает, что нанять надо профессиональную няню с медицинским образованием — но это слишком дорого. Рокэ не смог с этим смириться — что ребенок без должного присмотра, поэтому принял твердое решение уволиться из театра. И сегодня он сделал это. Директор умолял его остаться, но поднять зарплату- никак. Рокэ не стал больше ничего слушать, забрал трудовую и ушел. При всей любви к сцене, пахать каждый день на репетициях и через день на спектаклях — это для молодых и бездетных. Ему едва хватает денег на то, чтобы оплачивать дорогу до «Достоевской» и свои личные нужды — окей, но дома больной сын, которому нужно готовить, давать лекарства по часам — и вот это уже не окей. Выбор очевиден. Остается поставить в известность жену. И выслушать тонну упреков, потому что Елена считает, что он должен продвигаться как исполнитель, чаще крутиться на ТВ, продвигать себя на радио. Он ей сто раз объяснял, что популярность в этой стране достается или за деньги, или через жопу — потому что руководят шоу-бизнесом пидорасы. Она ничего не хотела слышать — только предлагала взять кредит на запись в студии и на раскрутку. А он мучился после всех этих предложений чувством вины, мечтал о разводе, потом о том, чтобы отношения наладились… Ну как расстаться? Ведь у них Диего. Иногда ему казалось, что, если завести второго малыша, здорового — Елена станет хорошей матерью. Но то были лишь идеи, заговаривать об этом с женой, вечно занятой рабочими вопросами, он не рисковал. Димка уже спит, когда в двери наконец-то звенит ключ. Рокэ сонно поднимает голову и смотрит на часы. Почти полночь, он уложил ребенка, а на себя сил не хватило — уснул прямо за столом. Не особо соображая, что делает, он начинает накрывать ужин — пока готовил сыну, успел и на них с женой сварганить кое-что. Но вскоре выясняется, что зря. — Я не голодна, — с милой улыбкой заявляет Елена, отодвигая от себя тарелку плова. И тотчас извлекает из сумочки упаковку эклеров — из самой дорогой пекарни, отмечает про себя Рокэ. Внутри поднимается возмущение. Денег на оплату няни нет — а на избыточно дорогую еду есть! Ну как так? — Слушай, мы же договорились — никакого сладкого в доме, Димке нельзя. — Не ворчи, он не увидит, — отмахивается Елена, пережевывая эклер. Она уже уткнула нос в рабочие файлы, лица почти не видно за крышкой айпада. Рокэ практически швыряет ей кружку со свежим чаем и хочет уйти — потому что в душе клокочет ярость. Она даже не спросила, как здоровье сына! Не поинтересовалась, вовремя ли свалила нянька! В последнюю секунду он всё-таки не выдерживает, возвращается и захлопывает крышку чертова ноутбука. — С ума сошел? — вылупляется на него Елена. — Нет, это ты чокнулась! — тихо рычит Рокэ. И начинает высказывать ей всё, что накипело. Елена тоже в карман за словом не лезет, в этом они похожи — оба взрывные, и скандал разгорается стремительно. Все претензии, всё недовольство, которое копилось четыре года — с момента рождения первенца, — превращает, казалось бы, крепкий брак в подожженную бочку с порохом. Рокэ открыто говорит о том, что уволился с работы и плевать на карьеру, он будет заниматься сыном сам, потому что Елена — хреновая мать и скоро загубит ребенка. Каким дураком он был, что хотел от неё второго! Елена в свою очередь заявляет, что уже четыре года назад поняла — она чайлд-фри. И если от кого и родит, то только от достойного мужчины — не самца, а гомосапиенса, способного не просто содержать свою жену и своих детей, а обеспечить им достойную комфортную жизнь в развитой западной стране. Какой дурой она была, что вышла замуж за романтичного музыкантишку, ведь за ней ухаживали перспективные ребята! Один в правлении банка сидит, другой уже в Госдуму намылился — и какая боль, зная об этом, смотреть на свою семейную жизнь! — Нахлебник! — шипит на него Елена. — Убирайся вон! Это моя жилплощадь! — С удовольствием уйду! — рычит Рокэ в ответ, чувствуя, что еще пара таких реплик, и он её ударит. Но нельзя — у Елены полно знакомых юристов, упекут в СИЗО до выяснения, и кто будет сидеть с Димкой? — Уйду, но с сыном! Ты не мать, а ехидна! Ты даже сахар измерить не можешь! А если уровень гипогликемии будет критическим, а ты этого не поймешь, что тогда??? — Могу я всё измерить! — Врешь! — Ладно, хорошо, — неожиданно спокойным голосом соглашается Елена. — Не могу. И не хочу. Пусть этим занимается профессионал. Найму завтра нормальную няню. Доходы от магазина как раз выросли, теперь мы это можем себе позволить. Ой, то есть Я могу. А ты — не можешь, жалкое чмо. — Прибереги бабло для новых проектов. Завтра зайду за Димкой и вещами, — бросает Рокэ на ходу. В прихожей кое-как находит куртку и ботинки. Рюкзак с глухим стуком падает на пол, и приходится собирать с пола рассыпавшиеся вещи. Елена стоит в дверях кухни, скептически улыбаясь. Как он раньше не замечал, что она НАСТОЛЬКО черствая и холодная? Это ненормально, какое-то психическое отклонение… — Пока не найдешь где жить — ребенка не отдам, не надейся. Тряпочки и гитарки твои, так и быть, соберу, завтра в 18.00 можешь зайти за ними. Но не раньше, и не позже. — Это почему? — Потому что ключей от этого дома у тебя больше нет, — заявляет змея. И только тут Рокэ понимает, что его связка ключей отлетела аккурат к тому месту, где стоит Елена. Забрать их — значит ползать перед ней на карачках. Нет, он слишком гордый для этого. — До завтра, — бросает он и, не оборачиваясь, уходит из престижной сталинки, а заодно из всей этой фальшивой опостылевшей так называемой семейной жизни.