Я буду следующим

— Давай уже. Я буду следующим. Сжав чужие запястья, Рома кивает. Он согласен на такие условия. Жар чужого тела распаляет, влечёт к безумию и страсти. А скорпионы, как правило, именно такие знаки. Жаркие. Горячие. Покрывая чужое тело поцелуями, Мокривский вопит от восторга — Некоглай слишком вкусный и сладкий для его утехи, особенно с этими тонкими позвонками и острыми коленями. А этот приятный, острый запах, исходящий от тела… Дух захватывает. Заставляет гореть, стонать от наслаждения, когда касаешься губами впалого живота, облизывая кожу, и скользя вверх, к рёбрам и соскам. Язык очерчивает ареолы, ласкает шею и подбородок, всё ближе и ближе подползая вверх. Следом по щекам, после к губам — сладкий поцелуй. Как будто глотнул лекарство от температуры. От поцелуев в губы сразу к ушам. — Я пиздец как тебя хочу. И это мычание в знак согласия… Мм, заводит. Руки всё фривольнее скользят по телу, раскрепощая. А губы вылизывают уже каждую не затронутую частичку. Проводя по внутренней стороне коленей пальцами. По внешней стороне коленей. Губами касаясь в районе копчика, чуть выше ложбинки между ягодицами. А зубы всё больше начинают выбивать порцию вулканических стонов, когда кусает внутреннюю сторону уже бедра — эрогенная зона. Коля прямо тает на глазах. Такой пошлый, любящий плотские утехи, воющий от того, как нежно вырисовывают пальцами узоры на его теле, по потной коже и вставшей плоти, где тоже требуется должное внимание. Мокрые подушечки от природной смазки, вены под ними — у Ромы прерывается дыхание. — Так красиво. Слишком красиво… — Не тяни, ну же… Слишком нетерпеливо. Слабые ноги раздвинуты — призывно, похабно и раскрыто, прямо так, прямо туда — и он готов действовать. Двигаться только так, как он любит. Как любит его клоун. Грубо, но немного нежно, утонченно и настолько глубоко, что всё течёт и вибрирует. Как сладкая соль. Как воздушная пена. Как билет на последний рейс. Буквально выносит мозги. После частых вздохов приходит развязка — Коля кончил, и пытается отдышаться. Пытается не утратить сознание, ведь теперь наконец-то его очередь. Очередь наслаждаться этим телом. Плавно и без прелюдий — Мокрица уже потакает, как котенок. Уже облизывается, вскидывая коленки. Но Коля знает, чему уделить время. Поцелуи в шею. Море. Океан целый. Так много, что нервы на пределе. Так грубо, что губы холодеют. А в груди расползается жар. Как Рома любит. Как ненавидит. Когда так властвуют после, и доминируют, когда обрели власть. Как же ему это нравится. Руки, что стали сильнее, очень медленно его обследуют. Снова пытки. Снова громкие шлепки по ягодицам, отчего они зудят и краснеют. Смущает. Пошло, дико. И настойчиво проникающие в него пальцы. Гладящие ротик, язычок и ушки, которым тоже можно уделить внимание. Сладкий ваниль. Плавящиеся тела. Лебедев глубоко. Они единое целое. Вместе. Скрученные запястья, прижатое лицо к подушке — стример буквально мычит, когда член бьёт по стенкам, а руки уже разминают плечи. И гулко стонет, когда зубы впиваются в загривок на шее. Когда делают больно. Двигаясь часто — Николай словно бесчувственный. И одновременно с этим нежный — подставит руку, чтобы дать излиться, заполнит внутренности спермой: лишь бы Рома так по-шлюшьи блядски стонал. Лишь бы продолжал раздвигать ножки. Вбирая в себя плоть. Растекаясь под ним сладкой патокой. — Давай теперь по новой, зайчик?