***
Съезжая по лестничным перилам, я случайно пнул туфлёй толстого мужчину, только вышедшего из гостевой залы. Я бы с радостью скрылся с места преступления без извинений, да позади послышался раздосадованный голос матушки. Обернувшись, я ужаснулся: мужчина походил на домового! Неужели я внёс в домашний уют такой хаос, что сам его хранитель решил поквитаться с несносным хозяином? Свои опасения я высказал вслух. — Ох, pardonnez-moi, этот шаловливый мальчишка — мой сын. — Прикрывая веером порозовевшее лицо, оповестила гостя матушка. — Да ничего страшного, ваше императорское величество. — Проворковал мохнатый рыжий колобок, услужливо пропуская матушку вперёд. — Его Императорское высочество довольно мил и по-детски наивен. Юную душу тянет к всякого рода пакостям. И в этом нет ничего плохого. Ведь суть детства в развитии потенциала ребёнка. Таким же образом он самостоятельно развивает воображение, огранивает моральные правила, осознает чувство ответственности за поступки. — Мне семнадцать... Видимо, зазубренную речь решил вставить хоть куда-нибудь, забыв про минимальное соответствие. — Ахах, вы, конечно, правы. Но его жизнь только и состоит из подобных пакостей. — Ну началось. — Ежедневно будто пытается свести всех окружающих с ума. Он приглашал преподавателя по фехтованию на дуэль, представляете? Из-за того что бедный англичанин бродячего кота погладил, несмотря на сопротивления того. Так этот наглый котяра мужчину ещё и за руку тяпнул. Но мой-то удалец каков бесстудный*! Вызываю вас на бой насмерть, мол, за личностное оскорбление Угля! Или как там он обозвал этого разбойника... Неважно. О, однажды мы позвали лучшего учителя танцев, думая, что спорт поможет усмирить отвратительный характер парня. Да нашли того специалиста в саду в тютельку пьяным. Да я с позором погнать из страны его хотела, но вскоре выяснилось, что месьё Туроё, — его даже не так звали. — Употребил алкогольную продукцию ненамеренно. Этот чёрт... — Ваше императорское величество, кажется, вы совсем позабыли об основной теме беседы с уважаемым князем. — Пускай воспоминания предстали забавные, но матушка как всегда рисовала неполную картину. Пора бы честь знать, а не позорить имя своего сына. — Тц, молчи. — Ваше императорское величество, только не расстраивайтесь из-за подобных пустяков. Парень ещё молод, эмоции в нём пылают. — Сколько мне ещё выслушивать это? — Порой совершает необдуманные поступки. Я не говорю, что его стоит оставлять без наказания, а лишь намекаю, чтобы вы не беспокоились зря. Ведь вашей вины в отвратительном поведении мальчишки нет. Дети ещё то недоразумение. Да и не созданы вы вовсе для воспитания детей. — Опережая возмущения матери, он исправился. — Вы важны для нашей империи. Вы её последняя надежда. Я хитро улыбнулся и, щурясь, по-новому взглянул на князя Александра.(Я знал, что именно он должен гостить у матери.) Очередной бахарь. Значит, в чём я и не сомневался, этот человек мне подходит.***
Я, вертясь у зеркала, примерил треуголку с длинным торчащим из её левого заднего угла пером. Кажись, вороновьим. Я состроил излишне серьёзное лицо, нахмурив брови и подняв серединку губ вверх, после — гневливое, с перекошенным ртом и лбом, сложившимся в складочки. Не выдержав этих убожественных кривляний перед самим собой, я засмеялся, схватив головной убор и принявшись размахивать им как веером. Выступ на необычной шляпке выгнулся в другую сторону и я, испугавшись, хотя, стоит заметить, я шугнулся скорее от неожиданности, а не от возможности испортить чужую вещь, выронил головной убор. Но напрасно беспокоился, тотчас поле встало на место, издав при этом щелчок, напоминающий лопанье пузырька. По моему лицу расползалась улыбка. Успокаивающий процесс. Тут взгляд перепал на выступающую из-под лежавшего на небольшом шкафчике платья приоткрытую сумку. Предполагаю, тут уж мой вид стал оправданно хмурым: я понимал, что иду на подобный риск, не имея высокой цели. И это, пожалуй, порядком смущало. Стоит ли отмахнуться от этой мысли как от крысы, недовольно ворчащей по ночам под моей кроватью? Но ведь одна из этих "красавиц" отгрызла повару Ивану мочку уха, пока тот беспечно почивал на нарах. Или я поступаю глупо, перенося проделки грызунов на собственные умозаключения? — Николай, — в дверь постучала матушка. Неужели пропажа обнаружилась так быстро? О нет, я же не успел продумать план целиком! Прекрасно, импровизируем. — Заходите, маман, — я быстро расправил платье и вновь уложил его на сумку. Матушка медленно зашла в комнату, с недовольством осматривая творившийся в ней беспорядок. — Николай, — повторила она, замерев у порога. Мать внимательно вглядывалась в моё лицо, пытаясь узнать настрой, а соответственно заметить перемены при следующих словах. — У князя Александра Сергеевича пропала сумка с довольно важными документами... — И какое отношение это имеет ко мне? — Недавно прочёл я в какой-то книженции, что лжецы ведут себя агрессивно, когда кто-то подозревает их. Постараюсь не попасть в эту же ловушку. — Не видал ли ты чего подозрительного? — Хоть опишите сумку, раз желаете узнать о ней. Мать раздражённо стукнула носочком заострённой туфли по полу: — Обычная рабочая сумка тёмно-коричневого цвета. Наверняка из кожи. — Так "наверное" или из кожи? — А ну прекрати страдать нелепостью! Обычный кейс! Я понурил взгляд и злобно прошипел: — Да откуда бы мне знать, где находится чемоданчик, которого я ни раз в жизни не видывал? Ведь ты даже не удостаиваешься мне описать его! Её запал чуть опал: — Не приходилось ли тебе наблюдать у кого-либо появление новых вещей в этот день? — У Лид... — Тут она меня прервала. — Появление нового кейса, если выражаться точнее, — ах ты ж! Вы посмотрите, предугадала мои намерения! — Позвольте подумать... — Я прислонил указательный палец к губе и уставился в потолок. В голове ещё до прихода матушки возникла шальная мысль. А что, как по мне прекрасная идея: убить двух зайцев одной пулей. Да и маман уже какой год не замечает злочинства этого журливого бражника! Пришло время сменить убеждения. — О, припоминаю, заметил я одну обновку... у слуги вашего. Приближённого, — голос перешёл на шёпот, а глаза, благо, я всё так же смотрел в пол, хитро прищурились. Маман лишь издала какой-то непонятный утробный звук, наподобие мычания. — Пётр как раз приобрёл некую коричневую вещь средних размеров. Я ещё удивился, почему у неё стёрты бока аж до желтоватого тонкого слоя марли! Но, — стоило не выдавать себя из-за мелких, изначально малозаметных деталей. — Видел я её лишь издалека, мельком. Поэтому не могу вас уверять в принадлежности этого объекта к разряду сумок. Последняя фраза прозвучала ужасно: видимо, изо всех сил стараясь не тараторить, я позабыл прокручивать предложение мысленно, прежде чем сказать. Хорошо, что матушка пребывала в таком волнении, что не обратила внимание на мою оплошность и не разыграла очередной скандал. — А ты и рад, наверное? — процедила она сквозь зубы, злобно посматривая на меня. Кажется, как говорил Огури, у неё опять биполярочное* расстройство проявилось. Она сделала небольшой шаг в сторону и больно прихватила мою щёку. — Дрянной мальчишка, вижу же, что ты уже предвкушаешь сладостную для тебя минуту позора Петра Александровича! Всегда на него недобро глядишь! А теперь и оклеветать вздумал... Ох, уши бы тебе надрать, погань! — Постойте, ваше императорское величество, — ранее язвительный голос теперь задрожал. Чёрт. Но не боюсь же я её в самом деле?! — Не мог же я заставить Петра... Петра Александровича купить эту сумку. То есть, этот предмет. Мать тяжело вздохнула и, расслабив мышцы лица, выбежала из моей комнаты. Эге, баламошка, да как же обогнать её? Мордофиля, межеумок поганый! Ах, лишь бы на глаза не попасться! Я выхватил сумку, не обратив внимания на упавшее на пол платье, и бросился к двери. Та не открылась. Заперта... Эта ветрогонка заперла чёртову дверь! Ах, батю-у-ушки! Быстро елозя взглядом по стенам, я заприметил окно. Не долго думая, я распахнул ставни и, придерживая чемодан под мышкой, ступил на подоконник. Времени на раздумья не было. Мне повезло: в этот раз страх положительно повлиял на память и перед очами предстал примерный чертёж нашего дворца, построенного на европейский лад.* Взглянув вниз и убедившись, что не за что мне уцепиться, без опасений кинул сумку на мощённую галькой тропинку, а сам, сглотнув, солдатиком сиганул чуть дальше — в реку-Лину. Стопы неприятно обожгло, а вода затекла в нос, заставляя периодически хлюпать им и отплёвываться. Забив руками по воде, как шавка, я устремился к берегу и, с трудом вскарабкавшись на него, стал валятся в мягкой высокой траве: с одного бока на другой. Так я пытался хоть немного обтереться. На рубахе образовалось несколько грязевых разводов, похожих на отметины от когтей. Я, вскочив на ноги и подхватив чемодан, побежал к окну, ведущему на первый этаж. При главном входе показываться нельзя: слуги засмеют, да и маман пожалуются. Благо, ставни у всех окон были приоткрыты: как никак жара небывалая стояла. О, а вот и прекрасная отмазка на случай, если кто приметит мой ненадлежащий вид! Вначале я закинул чемодан, а после сам, ухватившись за ставни, попробовал подтянуться. Я сумел лишь краем взгляда оценить обстановку в комнате, дальше — руки мои не выдержали, и я грохнулся на землю. Нет, нет, нет. Часики то тикают. Я даже не подумаю сдаться. Меня резко пробило дрожью и по телу распространился сковывающий холодок. Я отчётливо проговорил: — Давай. Ещё раз. Я вновь ухватился за деревянную раму. Кажется, в подушечки пальцев вошли несколько заноз. Я прикрыл глаза и из всех сил напрягся, скрябая ногами по ограде. Возможно, кое-где со стены я случайно содрал лак. Сложившись пополам, я потерялся в пространстве и, размахивая оторвавшимися от колючей деревяшки руками, упал на спину. Плечи и позвонок обдало режущей болью. Прошипев какое-то незамысловатое ругательство, я стал осматривать округу. Сердце билось всё быстрее. Надеюсь, она ещё не нашла его. Прошу. Умоляю. Дрова, хворост, инструменты для уборки, забор, бревно... Бревно! Поднявшись, я подошёл к бревну и, перевернув его на другой бок, брезгливо взглянул на место, которое оно прикрывало. Склизкие черви с блестящей на солнце шкуркой, сморщившейся в губочку, и бледные, вытянутые короеды с хрупкими, похожими на верхнюю корочку бересты берёзы крыльями, и молочные, расширяющиеся к концу трубочки-личинки копошились в трухлявой стружке, противно извиваясь и обгладывая мох... Тут из земли вырвалась искривлённая мокрица, будто покрытая плесенью по краям зубцов своей брони. Мерзость. Но на подобную чушь времени нет. Я, с отвращением посматривая на испачканный в перегное по союзку ботинок, стал пинать бревно в сторону ближайшего окна. То переваливалось с огромным неудовольствием, стараясь осесть в землю на каждом повороте. Я пытался не думать о последствиях своего проигрыша. Размышления такого типа меня не сильно мотивировали, а помочь чем-то существенным и подавно не могли. Наконец, бревно вплотную прижалось к фундаменту дворца и я, изначально убедившись в неизменности его положения, вскарабкался. Первым прыжком у меня не вышло попасть в комнату: требовался хоть минимальный разгон. Тогда я стал безостановочно прыгать вверх, закидывая таз выше корпуса. И в ту секунду, когда моё тело находилось чуть выше подоконника, я резко подтянулся вперёд. Слава Богу, я находился в совершенно пустой гостиной. С меня почти не капала вода: видимо, хорошо обтёрся, что было мне, несомненно, на руку. Где же мог быть этот прохвост? Наверное, он как обычно играет в карты вместе с кухарками.. Ах, стойте же! А какая мне разница? Главное вспомнить, где лежат его вещи! Чемоданчик не стоит класть на видное место, а то матушка заподозрит мою причастность к сию преступлению и, вероятно, бросится искать меня! Петрофан живёт в комнате, расположенной через коридор слева. Главное выбрать нужную дверь! Я побежал в пункт назначения, смело топая ногами, невзирая на недалёкие голоса. Если уж маман и нашла петрофана, то пока тот будет оправдывать себя и давить на жалость, пройдёт уйма времени. Я залетел в комнату, аккуратно захлопнув за собой дверь. Тут мой взгляд приковал к себе лежащий на расправленной постели-раскладушке стражник. Я сглотнул и, приподняв брови вверх и сложив руки на груди, тихо прошептал мольбу. Дядя Альберт ухмыльнулся и, покачав головой, кивнул в сторону небольшого шкафчика с одеждой. Метнувшись туда и приоткрыв дверцы, я кинул чемоданчик в угол и накрыл его, предварительно скинув с крючка утеплённый кафтан. У двери послышался тонкий, строгий голос маман… —А ну сюда! — Шикнул Альберт и, расправив одеяло, указал на место под раскладушкой. Туда я шмыгнул ровно в тот момент, как Альберт прикрыл меня краешком одеяла, а дверь распахнулась. — Пётр Александрович, не волнуйтесь вы так! Раз скрывать вам нечего, то и бояться незачем! Вот увидите, всё будет в порядке. Ох, Альберт и вы здесь? Разве вы не должны сейчас охранять территорию дворца? Сверху послышался мокрый кашель, как ответ на все вопросы. — Ох, ну что ж вы так… Выздоравливайте скорее. — Спасибо, ваше императорское величество. — Ваше императорское величество, — петрофан подал свой мерзкий голосок. — Держитесь от него поодаль: авось он заразный. — Покажите ваши вещи, Пётр Александрович. — Матушка, видать, всё же вспомнила о своём плотном графике. Ну и о каком-то скорее всего ванильном, недочитанном романе, который она зачем-то так старательно пытается скрыть от чужих глаз. — Да я бы с радостью, Лидия Алексеевна, да вот опасаюсь… — Чего же вы медлите, сударь? — Голос маман стал гораздо тише и тоньше. Уверен, её лицо помрачнело в данный момент. — Вдруг ваш… Николай Васильевич… Как бы так сказать… — Потатуй* недоделанный. — Положил сумочку то ко мне этак-с... — Трудно слышать волчий вой во время грома. — В переводе на русский* она имела в виду что-то наподобие: «Трудно слушать собеседника, если ты важную думу мыслишь». — Повторюсь: у моего сына нет возможности покинуть комнату. — Я ненамеренно усмехнулся, к счастью, в такт кашлю Альберта. Правда, теперь у меня появилась маленькая дилемма. Как вернуться в комнату, оставив дверь закрытой? Можно через соседнее окно попробовать. А хватит ли моей растяжки? А может попросить Альберта о помощи? — Но не мог ли он раньше? — Трескавшимся тоном произнёс петрофан. — Альберт? — Нет, ваше императорское величество, Николая Васильевича здесь не бывало. — Я молча поблагодарил старичка. — Отлично. А вы, случаем, не видели у Петра каких-нибудь обновок? Альберт ненадолго притих, а потом особо хрипло прошептал: — Кафтанчик парадный новый. — А не им ли я случаем чемоданчик накрыл? — И всё? — Всё, ваше величество. — Альберт зашелся жутким кашлем, который, было понятно по звукам, разрывал ему грудную клетку и даже колол в хребет. — А ну покажь! — В порыве возбуждения воскликнула она. Послышался скрип половиц и оханье петрофана. Видимо, приметил мой подарочек. — В-в-ваше имп-ператор-рское в… — Не мямли! Что же там? — Этого-этого, — петрофан прочистил горло. — Утром не было! —Ах! Вот и ваш чемодан, Александр Сергеевич! — Так он тоже всё это время был здесь? Вот же ж… Крыса! Такой же не приметный, вредный чёрт. Информацией владеет, да продать её не прочь. Каждого облапошит и за дурака выставит. Себя в том числе. Да что уж там. Свой же бунт подавит! А хотя, ему будет не в первой. В горле образовалось неприятное скобление. — Охох, счастье-то какое, что нашли! — Простите нас, Ал… Он посмел перебить матушку: — Не стоит извинений, Лидия Алексеевна! Чемоданчик сейчас при мне. А потраченное в поисках время... Я всё равно никуда не торопился. — Ага, как же! Истину глаголю, он специально выделил интонацией предложение об истраченном «зазря» времени. — Ох, Александр, всё же не откажитесь от моих извинений, прошу! — Матушка, зачем же ты так унижаешься перед этим недоумком? Мне стало печально. — Согласитесь откушать вместе с нами. Сегодня как раз должны подавать ананасы и осетрину. — Лидия Алексеевна, но меня же вызвали на... — Прошу же вас! А что же делать будешь с петрофаном? И тотчас, будто мысли мои заслыша, маман сердито шикнула на слугу: — А ты убирайся с глаз моих долой. Вещи с собой не забудь прихватить. Жалованье за этот месяц вышлю к твоей жене на дом. И письмо о твоих "подвигах", — похождениях, — прикреплю. Петрофиля, коего мне на секунду даже стало жаль, не смел и слова молвить. Я опомнился: он подлец и жалкий трус. Троица покинула комнату, чем несказанно меня обрадовала. Не ожидал я, что прихвостень петрофан потащится хвостиком за маман, тем самым не вынуждая меня более находиться в столь неудобном положении. Опасений не было: если даже петрофан начнёт уговаривать маман посетить мою комнату, дабы проверить моё там нахождение, маман, несомненно, откажется и даже сильнее разозлится. Не терпит она недоверия к своим словам. — Пережди маленько. — Шёпотом посоветовал Альберт. Я, откинув край одеяла вверх, выполз из под кровати и уселся на край постели. В ответ на недоумённый взгляд товарища я лишь фыркнул. Под глазами Альберта образовались тёмно-синие с еле-заметными красными крапинками полукруги, щёки его залились нездоровым бело-розовым румянцем, губы набухли и покрылись трещинками, а края их заветрелись. Чёрные пряди сделались масляными и прилипли друг к другу в неравномерном порядке. Брови застыли в чуть приподнятом состоянии. Взор померк. Альберт выглядил вымученно и безнадежно. Видать, смирился с участью. — Ужасно выглядишь. Он только печально, прерываясь на кашель, засмеялся. В помутневших глазах его проскакали заговорщицкие блики, такие же весёлые как ранее. Но полный образ превращал всю весёлость и оптимистичность Альберта в какую-то тянущую, колющуюся грусть. Безнадёжность. Тоже самое, что слушать от умирающего ободряющие слова. — Тебе пора. Мне было стыдно и страшно просить у ослабшего старика помощи, но использование этого плана казалось единственным верным решением. — Пожалуйста помоги мне добраться до спальни. А если быть точнее: закрой за мной дверь. В противном случае Лидия Алексеевна заметит мой побег, и все старания тщетны. Старик устало посмотрел на меня, приподнимаясь на локтях. Подумав, что сильно удручил его, я уж хотел начать извиняться, но Альберт меня опередил. — Постараюсь помочь. Выдвигайся первый, а я пойду следом. По отдельности мы менее приметны. Мне удалось незаметно пробраться в свою комнату, так как большинство слуг было занято готовкой праздного обеда и обслуживанием «именитых» гостей. Ничего не могу утверждать об стараниях Альберта, но через минуты две после моего возвращения в комнату защёлка в двери повернулась. Я поблагодарил, но не услышал никакого ответа. И тут меня увлёк совсем другой вопрос: а нормально ли то, что дверь в мою комнату закрыть можно лишь с той стороны? И, при том, это может сделать каждый.***
Мы сидели напротив друг друга за небольшим, но богато обставленным столиком. В зале был притушен свет. Слуг не было. Только матушка, изящно управляющаяся с рябчиком: кухонные приборы в её руках, как развивающиеся по ветру ленты бального платья. Будто слились с кистями её академично тонких рук. Корпус выпрямлен. Осанка прямая, гордая. Плечи расправлены, но раслаблены. На вид матушка неприступная лебёдушка. Рот… Позвольте, мне мерзко думать о чужих ртах! Ведь эта часть тела настолько личная, что её, думаю, даже стоило бы прятать от чужих назойливых взоров. Особенно таким почетным личностям, как матушка. В целом выходил эдакий семейных ужин. Идиллия: нечего противопоставить. Самое время её нарушить. Точно ли я хочу этого? Что уж думать, я давно всё решил. — Маменька, — разрушил я покой, стукнув вилкой по краю тарелки. — Не смею обманывать вас боле(е). — Подождав некое время, я хранил интригу. — Я слушаю тебя, — уведомила маман. — Ты веришь в то, что Пётр — человек ненадёжный и злой? Предполагаю, она напряглась и сызнова заподозрила меня в причастности к недавнему событию. — Он украл документы Александра Сергеевича… — Она смаковала вкус сказанных слов. — Дабы перенаправить поставки угля в другой город. Ох, так они уже и мотивацию его успели продумать! Правда, какую глупейшую! Но я не стал долго помышлять об этой подозрительной оплошности, так как эмоции завладели мной. К сожалению, я не удержался от выпада: — Неужели он сознался в содеянном и даже объяснил причину своего поступка? — Да… — Зачем вы лжёте мне, матушка? Хотя, думаю, когда я погашу свой долг, вы откроете мне истину. Пускай и не с самыми благими намерениями. — Вы не ответили на мой вопрос. Впрочем, если он вызвал у вас неприятные чувства, не стоит утруждаться. — Одна из кухарок после увольнения Петра рассказала мне кое-что. — Думаю, я знаю, о какой истории идёт речь. — После этого рассказа я точно не смогу относиться к Петру, как прежде. Гнусный и обманчивый человек. — Она начинала закипать: неровное дыхание и сжатые губы выдавали, что её спокойствие являлось подделкой. Трудно признавать свои ошибки, да, маман? Ох, я уверен, вы злитесь на меня. За то, что поднял эту тему. За то, что заставил размышлять о вашем недочёте. За то, что слушаю ваше откровение. Я непроизвольно ухмыльнулся. — То есть, вы не жалеете, что уволили его? — Уволен он был за определённое дело. — Она говорила с осторожностью, наблюдая за мной, как сова за шустрой полёвкой. Подловить трудно такую добычу. — А если бы дела этого не произошло, он так бы и остался подле вас? Несмотря на его дрянной характер и пакости другим слугам? Она становилась всё менее терпимой и сдержанной. Теперь она сжала в кулаке вилку и направила её вверх, хотя в подобной ситуации лучше бы не трогать столовых приборов, в принципе. — К чему этот разговор? — Ну, я так не играю. Какая скучная будет развязка, раз вы сдались в самом начале. — Хочу признаться вам в кое-чём. — Прекращай колупайничать! — Пропажа документов и нахождение их в шкафу Петра — моих рук дело. — Почему-то я не стал дольше издеваться, а высказал всё сразу. Всё пошло не так, как задумывалось. Особенно то, что, когда маман вскочила из-за стола и потянула ко мне руку, мне стало страшно не на шутку.