КЭндрилы

       Из-за Джека далеко не одна тема была поднята, всплыло слишком много всего, с чем парни боролись уже долгое время, однако останавливаться на этом они не собирались. Да, конечно, этот идиот вскрыл старые раны, которые только-только оказались закрыты благодаря Кевину и Эндрю, но прекращать попытки они точно не станут.        Прошло около четырех разговоров между ними, когда парни решали, как можно попробовать снова объяснить Нилу, что шрамы не уродство, что они лишь показывают все, что тот пережил, около четырех разговоров, после которых они поняли, что один способ, что может сработать, они все же знают.

***

       Когда наступили выходные и парни смогли снова свалить втроем в Колумбию, оставив Ники и Аарона в общежитии, они знали, что осуществят их план, причем никто помешать уже не сможет. Конечно, те оба были не слишком довольны, что остаются без еженедельной поездки, но не смогли возразить. Да и плюсы для себя каждый нашел.        Ники решил, что останется в комнате один, а потому сможет весь день болтать с Эриком, и ему никто не помешает это делать, никто не вломится в спальню, прервав веселье. Аарон же понял, что сможет повести спокойно сутки с Кейтлин и без страха того, что его девушку снова начнут пугать и отталкивать ножами.        А Кевин и Эндрю знали, что попытаются все же разжевать Нилу свое виденье шрамов парня, показать, что те не уродуют тело, что никак не отражаются на их мнении о нем, на их желании. Конечно, кролик все еще не подпускал к себе достаточно близко, не заходил дальше обычных поцелуев и легких касаний, но они не торопили. Знали, что тому пока довольно неловко, да и Нил с ними не с самого начала, тот присоединился потом, отчего, возможно, тот и испытывает некую неловкость и страх, так что они не давят.        Когда они приезжают, то Кевин сразу идет на верхний этаж в их спальню, где на кровати хватает места для всех троих, после чего дожидается остальных. Эндрю сейчас разгружает продукты, за которыми они заехали, а Нил просто пытается помочь и что-то сделать. Парень не знал ничего об их идее, но явно чувствовал, что что-то будет, отчего больше нервничал. — Зайка, хватит ерзать, иди к Кеву и ему надоедай, — кролик лишь кивнул, поднимаясь, а Эндрю после этого смог быстрее закончить.        Эндрю еще раз проверил, закрыты ли все двери и окна, после чего также пошел к спальне, оказываясь внутри и запирая ее на замок. Конечно, это было не обязательно, но достаточно важно, возможно, это чуть поможет Нилу. А если есть шанс, что это хоть немного сделает для его кролика разговор проще, то он точно хочет этим воспользоваться. — Солнышко? — было видно, что тот слегка напрягся, однако Эндрю лишь слегка мотнул головой. — Все хорошо, если ты захочешь уйти, ты сможешь это сделать и все прекратить. — Принцесса? — и снова слишком очевидно, что тот переживает даже больше них. — Все хорошо, Малыш. У нас просто есть небольшая идея.        Эндрю садится на кровать к ним, а Кевин в этот раз не обнимает его со спины, а оказывается рядом, скрещивая ноги перед собой. Те еще пару минут проводят в молчании, только после этого Миньярд тянется к своим повязкам, а Нил сильно удивляется этому. — Зайка, ты считаешь, что твои шрамы уродливы, но это не так. Конечно, вряд ли ты так просто поверишь, но что ты думаешь о наших шрамах? — Нил знал, что у Эндрю все запястья в белых полосах, а у Кевина лишь левое с еле заметной полоской после того, что сделал Рико, прикрыв это случайным падением с лыж. — Их мало, — возражает он, ибо, будь и у него всего пару, может, он и не заморачивался бы, однако все тело Нила было покрыто шрамами, что не шло ни в какое сравнение с тем, что у них. — И все же, — Кевин поднимает рукав толстовки, протягивая тому, чтобы Нил мог видеть сразу все шрамы своих парней. — Они красивые. Они показывают, что вы смогли побороться с обстоятельствами. Что ты, Дрю, смог пережить свое детство, взять полный контроль и найти счастье. А ты, Кеви, смог продолжить играть, смог переучиться и победить, даже несмотря на то, как это у тебя пытались отнять. — Почему в своих ты этого не видишь? — что же, он понял, к чему те клонили. — Потому что мои значат то, что я не смог защититься и уйти вовремя. Они показывают, сколько ошибок я совершил и сколько раз я был на грани смерти из-за этого. Они ничего хорошего не показывают, — он покачал головой на эту попытку парней его взбодрить, на попытку изменить его мнение. — Мне все видится не так, Зайчонок. — Эндрю сделал паузу, прося разрешение прикоснуться к щеке, и Нил кивнул, ощущая тепло около множества шрамов от автомобильного прикуривателя. — Они показывают, что ты готов бороться до конца, что ты ставил на первое место кого угодно, но не себя, что ты был готов пожертвовать всем, лишь бы другим не пришлось страдать. — Они показывают... — Кевин так же попросил разрешение на прикосновение, но уже к рукам, запястьям, и Нил кивнул, ощущая и в том месте теплые пальцы одного из своих парней. — Что ты можешь бороться с обстоятельствами, что ты готов сразиться со всем миром, чтобы выжить. Они дают понять, что ты пережил слишком много того, чего не заслужил. Они показывают, что ты изменился и стал сильнее.        Нил лишь грустно покачал головой, ибо не мог смириться с этими теплыми словами, в которые хотелось верить, однако было слишком сложно принять, что парни видят совершенно другое в них, а не то, что он, что те коверкают смысл и переворачивают его с ног на голову. — Малыш, ты сможешь снять кофту и рассказать немного про какие-то из них? — он долго думает, все взвешивая, но потом понимает, что может сделать это для них, хотя ему уже сейчас довольно тяжело продолжать, ибо слезы вот-вот начнут все же душить его, несмотря на то, что этого не хотелось. — Скажи словами, Зайчонок. — Да, — те слегка улыбнулись ему, помогая стянуть вещь, а Нил быстро опустил голову на торс, находя один из шрамов от пули и указывая на него. — Она попала в больницу. До этого было что-то не так со здоровьем, она упала в обморок, а я не знал, что делать… да и было мне лет десять, наверное. Я… я пошёл в больницу, сидел в коридоре, пока меня не хотели пускать, как появляются люди отца… они… они… — Нил тяжело вздохнул, чувствуя молчаливую поддержку парней и их легкие касания к коже, что успокаивали. — Они схватили меня, повели к палате матери, зашли внутрь. Я… я не знаю, откуда у неё был пистолет… однако мать достала его сразу. Человек отца держал меня около себя, держал так, что мой бок находился около его сердца… Ей… ей угрожали моей смертью, но она сделала свой ход. Она выстрелила в того… через меня. Человек отца думал, что пуля застрянет, но она прошла на вылет и попала в него… Она убила его, ну, а мы сбежали. Это было адски больно, да и потом она не особо хорошо все обработала, а я... я и не умел, да и потерял сознание, пролежав просто так всю ночь, когда мы оказались в... некой безопасности, а на утро... утром мы просто продолжили бежать, она... мать словно просто забыла о том, что у меня есть рана. — Малыш... — начал Кевин, пытаясь собрать себя после этого короткого, но емкого рассказа. — Это подтверждает лишь наши слова о том, что ты безумно сильный, что смог все это пережить, что спасся и выжил, вообще смог очутиться здесь, с нами. — Да. Здесь точно нет никакой слабости, о которой ты пытался нам сказать. — Мы тогда собирались на банкет. Мама стояла и делала укладку, а я рядом подбирал галстук. В семь я должен был хорошо разбираться в этом и прочее. Ну вот. Отца взбесило то, что я надел не те носки, типа, те как раз не сочетаются с галстуком, который ещё даже не был надет, только лежал рядом. Он выхватил у матери плойку, когда я повернулся к шкафу, чтобы заменить, и прислонил к коже. Эта рана потом весь вечер мне мешала, а заклеить ее я не мог, ибо отец запретил. — уже быстро и без запинки рассказывает еще одну историю Нил, надеясь, что сможет переубедить парней. — Я должен был предугадать это и увернуться. Хотя... тогда бы мне еще больше досталось. — Крольчонок, здесь нет твоей вины. Твой отец — урод, который не должен был к тебе и на метр подходить, а с такими вещами и подавно. Я вижу здесь лишь стойкость и выносливость, что ты смог, несмотря ни на что, провести целый вечер в таком состоянии, которое произошло только по вине твоего отца. — Есть еще мордочка кошки. Я хотел завести домашнее животное, отец запрещал, но… в тот момент я ещё не до конца понимал его методы и не совсем вник во всю чушь с наказаниями за любое лишнее слово, а потому продолжал настаивать, вместо того, чтобы заткнуться и навечно похоронить эту тему. Ну, он собственно оставил на мне кошку горячей железкой. Конечно, его подручным пришлось повозиться, чтобы сделать такое, но мои крики отцу были по душе. Потом то я всегда угадывал и по голосу мог понять, что меня ждёт сегодня, даже частично то, почему именно тот недоволен, так что я мог это сделать и раньше, просто нужно было больше думать, а не считать все сказкой. Да и уже на тот момент я мог заранее понять, что все пойдёт не так, если я продолжу настаивать, если я хоть раз ещё заикнусь о том, чего хочу. Отец быстро отбил у меня желание говорить о таком, собственно, как и жаловаться на здоровье. Знаете, я как-то сказал, что мне плохо. У меня тогда кружилась голова от того, что я мало ел несколько дней, да ещё и легкая слабость была. Ну, и как ребёнок, мне было лет пять, я не подумал и ляпнул, что мне плохо, а потом мне сказали бежать кросс, драться с одним из лучших бойцов, отчего у меня шрам на правой руке чуть выше локтя, там просто рваная полоса. — он указал на это место, показывая им. — А следом он проверял мою меткость в бросках ножей, пока я не потерял сознание. Он и тогда не поверил, что мне плохо, просто заставил прийти в себя и продолжить, пока это не повторилось трижды. Только после этого отец сказал, что я бесполезен, раз не могу на ногах держаться, и что я буду наказан за слабость. Вот от наказания шрамы на ногах, там полосы от его палки. Ну и немного на пояснице, но там в разы меньше. У отца вообще не было понятий «устал», «болен» или «хочу». Все они тщательно выбивались, чтобы даже случайно никто не мог произнести. Ладно, не никто. Его подручные или мать могли попросить отдых. Но я нет, у меня «нет права отдыхать, пока я ещё ничего не сделал в своей бесполезной жизни». Так что отец безумно изобретательно подходил к тому, как меня наказать за лень и слабость. Ну, а я очень быстро понял, что лучше такое не говорить при нем, это, правда, количество наказаний не уменьшило, ибо он все равно находил, за что можно меня избить, однако и не прибавлялось, пока я ещё раз не ошибался в чём-то другом. — Кролик, тут нет твоей вины. — процедил Эндрю, ибо был зол, заметно зол. — Если бы тот еще был жив, я бы его убил. Пытал, а потом убил. — В этот раз и я бы присоединился, ведь все, что тот делал, просто ненормально. Он должен был поплатиться за это, а не умереть от пули, — Нил лишь прикрыл глаза, доставая до толстовки и снова скрывая шрамы. — Зайка, это не значит, что ты слаб. Твой отец просто ужасен, если говорил такое. Ты один из самых сильных людей, которых я встречал. Уж точно не слабый, не жалкий, и ты имеешь право на отдых и свои желания. Никогда не бойся нам их говорить. — Да, Малыш. Мы не осудим, не накажем и не будем ругать. Мы попробуем воплотить их в жизнь. Мы хотим, чтобы тебе было легче, чтобы ты больше не думал о плохом, когда делаешь что-то такое. Ты можешь просить все, что захочешь, а мы, по мере возможностей, будем это осуществлять. — Спасибо, — тихо произнес Нил, когда понял, что совсем немного, но у него может получиться перестроить часть мыслей. Совсем капельку, но это может стать возможным.