Боклерская заводь

      — Давно я не видел такой красоты, от которой аж душа поёт, — вздохнув, произнёс Лютик и отпил вина из бутылки.       Бард и его друг ведьмак расположились на берегу реки, поодаль которой был небольшой водопад, что образовывал под собой заводь. Всю красоту окружал небольшой лес на окраине города, и Геральт никогда бы не наткнулся на это место, если бы не охотился неподалёку на куролиска.       Когда ведьмак увидел заводь, окружённую цветущими деревьями, то сразу принял решение заночевать тут. Летние ночи в Туссенте были тёплыми, а платить за ночлег без необходимости не хотелось. Лютик охотно поддержал данную идею. За весь день, что бард развлекал посетителей в корчме, он заработал приличную сумму, которую с радостью спустил на еду и вино, а туссентские вина были самыми лучшими на континенте.       — Геральт, ты посмотри! Птицы поют, вишня цветёт, и солнце припекает.       — Я б так жил, — ответил ведьмак и по‐доброму усмехнулся, принимая из рук друга бутылку и делая пару глотков, затем откусывая приличный кусок сыра.       Геральт уже давно не отдыхал вот так, просто, без всякого повода и какой‐либо спешки. Постоянно находиться в пути дико утомляет, поэтому бесцельно сидеть на берегу заводи, попивая вино, для мужчины было особенным удовольствием.       — Нужно искупаться, пока солнце совсем не село, — прервал идиллию голос барда.       Встав и отряхнувшись от песка, он стал раздеваться, оставив на себе лишь нательные портки. Лютик с забега нырнул в заводь и довольно заохал, охлаждаясь после знойного боклерского денька.       Когда Геральт и Лютик приехали в Боклер днём ранее, бард планировал осесть в борделе на всё время пребывания в городе и до беспамятства упиваться, но худой кошелёк не позволял мечтам сбыться, и пришлось идти на заработки, и Лютик не пожалел. Место, окружающее его сейчас, поистине было прекрасным, вода была приятно холодной, а в воздухе витал лёгкий аромат цветов. Это было намного лучше душного борделя, атмосферу которого не спасали даже прекрасные дамы.       Геральт, сделав ещё пару глотков вина, отправился за другом, скидывая одежду по пути и уплывая сразу к водопаду, устраиваясь точно под ним.       — Хорошая идея, — вскрикнул бард, подплывая к мужчине и пытаясь перекричать шум воды. Он разместился рядом, подставляя плечи под холодные потоки и прикрывая глаза.       Почему‐то именно сейчас Лютик вспомнил про эротические гравюры, которые он нашёл однажды в детстве в библиотеке своего дома. Среди них была картина парочки, что страстно занимались любовью под струями водопада. Поэт тряхнул головой, отводя от себя глупые воспоминания, а когда вновь открыл глаза, его друг уже бездумно нарезал круги по заводи вплавь. Геральт хоть и не был романтиком, но ему явно нравилось это место. Лютик улыбнулся, а когда почувствовал, что плечи начало сводить от холода, направился к берегу, предусмотрительно расстелив ветошь и устраиваясь на ней. Вскоре к нему присоединился ведьмак.       — От прохлады аж голова прояснилась. Нужно исправлять.       Подстелив под себя плащ, Геральт устроился рядом, тут же потянувшись за бутылкой. После купания весь алкоголь будто вымыло из крови, и мужчина спешил поскорее снова захмелеть.       Лютик уплетал пирог, который только что вынул из тюка с запасами, купленными днём.       — Эх, сейчас бы поросёнка на вертеле или хотя бы индюшку.       — Ну, индюшку можно организовать, — ответил ведьмак, указывая на противоположный берег реки, где среди цветущих деревьев резвилось множество ярко‐пёстрых птиц.       Лютик засмеялся, наблюдая за птицами, и продолжил разговор:       — Они нам ночью спать не дадут.       — Как же так? Где твоя романтика, поэт? Ночь под открытым звёздным небом, тишину которой нарушает лишь шум водопада и пение экзотических птиц. Хоть балладу пиши! — издевательски протянул Геральт, скрывая усмешку за бутылкой, допивая остатки красного вина и доставая из тюка белое полусладкое.       — Ага, издевайся, — ответил Лютик, подставляя лицо последним лучам уходящего солнца.       — Лично я планирую пить у костра всю ночь.       — Тогда я с радостью тебя поддержу. Ты пока метнись за хворостом, а я вскрою бутылку.       — А хитро ты придумал! Пока я буду напрягаться, ты будешь бутылки сторожить?       — Да. Вдруг путники какие, а мы не на стороже? — со всей серьёзностью ответил Лютик, стараясь не засмеяться.       — Так уж и быть. Я собираю, ты разжигаешь.       — По рукам.       Мужчины пожали друг другу руки, и Геральт нехотя встал, натянул обувку и направился к деревьям, через минуту скрываясь в лесу под смех барда.       — Ведьмак в портках и сапогах — картина маслом, — крикнул вслед уходящему Геральту поэт и вскрыл бутылку с вином, надолго присосавшись к ней.       Алкоголь приятно расслаблял, и Лютик растянулся на ветоши во весь рост. Нагретый за весь день песок приятно обжигал спину, отчего сразу же потянуло в сон, и бард, поддавшись соблазну, задремал. Но вернувшийся ведьмак нарушил тишину. Геральт, не стараясь быть тихим, скинул все ветки и брёвна в кучу, а Лютик с кряхтением и недовольством поднялся и принялся разжигать костер. Его друг наблюдал за этим, поедая пирог.       Поэт не был профи в делах выживания, но огонь ему разжигать приходилось, но то были стандартные камины со всем наготове. Лютик не хотел ударить лицом в грязь перед другом, поэтому во всю изображал из себя дельца.       — Себя не сожги только, — усмехнувшись, прокомментировал представшую перед ним картину Геральт.       — Я ж тебе не девица какая, чтоб с огнём не смочь справиться, — пробухтел Лютик, выкладывая прибрежные камни в круг и составляя ветки и брёвна в центре домиком.       Поджечь хворост удалось не сразу. То спичку ветром задует, то бревна распадутся. Всё это время Геральт откровенно насмехался над Лютиком, а потом и вовсе ушёл к заводи.       — Отлично! Я тут мучаюсь, а он плескаться пошёл, — пробухтел мужчина, поправляя разгорающиеся ветки палкой.       Когда огонь наконец‐то был добыт, Лютик уселся на ветошь, с гордостью наблюдая за пламенем, которое всё ярче освещало наступившие сумерки. Шум воды смешивался с треском костра, превращая реальность в сказочную иллюзию, а с заходом солнца пейзажи меняли краски.       Ведьмак вернулся, с трудом удерживая в руках пару увесистых рыб, сразу принимаясь за их разделку. Лютик тихо поигрывал на своей лютне, стараясь не сильно выбиваться среди звуков природы, и на ходу сочинял строчки песни. На небе появились первые звёзды, а среди деревьев загулял прохладный ветерок, остужая землю.       — Эх, прекрасный Туссент… Геральт, ты не думал о том, чем займёшься после того, как отойдёшь от ведьмачьих дел? Мне кажется, это место лучше всего подходит для спокойной старости.       — Ведьмаки уходят только на упокой.       — Ну не будь таким драматичным. Разве ты не думал о том, чтобы прикупить себе домик и ухаживать за виноградником, например? Я вот был бы не прочь осесть тут лет так после шестидесяти.       Вопрос барда остался без ответа, и ведьмак продолжил своё дело, раскладывая освежёванную рыбу прямо на углях.       — Слушай, а рыбу ты ловил портками что ли?       — Только ловкость рук и никакой магии, — с усмешкой ответил Геральт, устраиваясь на своём плаще поверх песка.       Время шло, бутылки пустели. Тихо шипели от жара тушки рыб, смешиваясь со звуками костра и заполняя всё вокруг своим аппетитным ароматом. Двое друзей, удобно расположившись на подстилках, увлечённо разговаривали, прерываясь лишь для того, чтобы сделать очередной глоток боклерского. Лютик уже был изрядно пьян и хохотал со своего же анекдота так, что не мог его закончить. Его друг ведьмак смотрел на всё это, закатывая глаза и улыбаясь, уничтожая найденное среди запасов яблоко, огрызок от которого вскоре полетел в огонь. Тело от вина было приятно расслабленным, но голова продолжала оставаться ясной. На ведьмаков алкоголь действовал не так быстро, как на людей, но всё же действовал. Ветер приятно холодил оголённую кожу, а смех барда создавал какую‐то едва ощутимую атмосферу уюта.       Рыба вскоре была готова, и за её поеданием Лютик заметил, что от выпитого у него немного двоится в глазах, а Геральт добавил, что у него ещё и заплетается язык. Бард снова захохотал. От алкоголя он всегда становился более открытым и весёлым. Геральт же наоборот становился тихим и добрым. Ведьмак снова улыбнулся. Где‐то глубоко в душе зарождалось тепло, и на миг захотелось, чтобы эта ночь не заканчивалась.       — Кончай с рыбой, Лютик, и пошли купаться под звёздами, как в твоих балладах. Если мы не отрезвим тебя, ты либо уснёшь, либо сблюёшь, а ещё даже не полночь.       Геральт поднялся с земли, отправляя рыбные кости в костёр и подавая барду руку, тот в свою очередь, схватившись за ладонь, приподнялся, слегка шатаясь, и направился к воде. Зайдя в заводь поглубже, Лютик облегчённо вздохнул. Зрение стало проясняться, а туман в голове немного рассеялся. Геральт оказался рядом, нырнул в воду с головой и, выныривая почти на середине реки, вплавь направился к водопаду. Лютик последовал за ним и, оказавшись под струями ледяной воды, взбодрился окончательно.       — Ах, какая романтика… Сверчки стрекочут, звёзды сияют, а вино плещется в крови. Нам бы сюда ещё пару мазелек, что купались бы вместе с нами голышом, радуя глаз и душу, — Лютик вздохнул и взглянул на Геральта. Тот, встав точно под струи водопада, подставил под них лицо и, вздёрнув руки к верху, намывал свои волосы.       — Да, Геральт, ты любую романтику испортишь.       Из‐за шума водопада ведьмак плохо расслышал Лютика, а когда тот в следующее мгновение поплыл к берегу, отправился за ним, исподтишка хватая друга за ноги и утаскивая на дно. Бард знатно испугался, перебрав за секунду всех водных монстров, что знал, но, вынырнув, увидел хохочущего Геральта. Отплёвываясь от воды, Лютик уже было замахнулся на своего друга, но тот его опередил, перехватывая руки.       — Прости, пожалуйста, прости. Но я так долго сдерживался, — пытаясь перебороть смех, протараторил ведьмак и отпустил поэта из своей хватки, — Зато теперь ты точно протрезвел.       — Ещё бы, — пробубнил Лютик и снова направился к берегу, на этот раз пропуская Геральта вперёд, чтобы не терять его из виду.       Когда друзья снова расположились на берегу, ведьмак вскрыл очередную бутылку вина, отпивая из неё, а Лютик стал грызть найденный в тюке кусок вяленого мяса, после взялся за свою излюбленную лютню, напевая в полголоса пришедшие в голову строки, которые постепенно стали превращаться в балладу.       — Красиво, — с восхищением ответил Геральт, заливая в себя порцию вина.       — Неужели? Не ты ли говорил, что все эти песенки полный бред для девок?       — Но про искрящуюся луну на водной глади и вправду было красиво.       — Кажется, кто‐то захмелел, — поэт усмехнулся и отложил лютню, выхватывая бутылку из рук друга и прилично отпивая из неё.       Геральт не запротестовал, а, прикрыв глаза, слушал как Лютик продолжил напевать уже без музыкального инструмента.       Когда время было уже далеко за полночь и почти все запасы вина были уничтожены, два друга сидели в обнимку у костра, подпирая друг друга плечами и рассказывая откровения из своей жизни, обсуждая самые интимные подробности своих любовных похождений.       Костёр тлел и уже не так ярко освещал берег, птицы уже давно не напевали свои песни, мелодия природы сменилась на стрекотание сверчков, а луна висела высоко в небе, отражаясь в водной глади заводи и переливаясь искрами точно как в новоиспечённой балладе Лютика. Подметив это в разговоре с ведьмаком, поэт поднялся, с трудом устояв на ногах, и потащил друга к воде.       — А луна, отражаясь в водной глади, искрилась под её пальцами, и только он мог узреть её в этом мокром шёлковом платьице… — напевая, поэт занырнул в воду, направляясь к отражению небесного светила, и ведьмак последовал за ним, тоже желая прикоснуться к серебряному диску. В этом было что‐то магическое и романтичное, как бы не хотелось признаваться Геральту самому себе.       Лютик стоял у края отражения, касаясь воды самыми кончиками пальцев, боясь спугнуть луну рябью, будто бы она могла исчезнуть. Лунный диск был слишком настоящим, словно в зеркале, и слишком ярким, словно во сне. Лютик медленно преодолел искристую кромку, оказываясь в середине круга, с сожалением наблюдая, как рябь на воде уродует небесное светило. В тот же момент рядом оказался Геральт, с интересом разглядывая воду и касаясь её ладонями, а в следующее мгновение Лютик почувствовал чужие губы на своих. Он не сразу понял, что происходит, а когда мозг снова начал работать, поэт, словно ошпаренный, оттолкнул друга.       — Что ты делаешь?       — Поцелуй на луне как в твоей песне, — спокойно ответил Геральт и снова приблизился к Лютику.       Оба стояли по пояс в воде, находясь в центре отражения небесного светила, и своими движениями беспокоили его. Оба смотрели в глаза друг другу, один непонимающе, а другой выжидающе.       Геральт подошёл ещё ближе, а Лютик подавил желание отстраниться, потому что любопытство взяло верх. Поэт почувствовал горячую ладонь на своей щеке и прикрыл глаза, снова ощущая чужие губы. Первый поцелуй получился скомканным, неловким и кислым на вкус от вина. Но стоило признать, что целоваться Геральт умел, и то, что вытворял кончик его языка у Лютика во рту, заставляло его чувствовать зарождающуюся тяжесть внизу живота.       Мысли Геральта путались, а сердце бешено колотилось. Что он творит? Пьяный от вина он поддался этому мимолётному романтическому порыву, а когда Лютик стал отвечать на поцелуи, Геральт уже не смог остановиться. Ведьмак крепче прижимал барда к своему телу, жадно терзая его губы и глуша в голове крик о неправильности всего происходящего. Кипятком обжигало затылок осознание того, что сбивчивые вздохи и крепкие объятия друга его возбуждают.       Лютик не знал, сколько длился их поцелуй, но в какой‐то момент он почувствовал губы ведьмака на своей шее. Геральт ни капли не был похож на девушку и вел себя тоже совершенно не так. После его поцелуя болели губы, а щёки горели от колкой щетины, на шее загорались жгучими пятнами засосы, а, почувствовав укус, Лютик неосознанно взвыл. Услышав в ответ рычания и чувствуя, как чужое колено вклинивается между его ног, а к бедру тесно прижимается твёрдый член ведьмака, поэт схватился за плечи и волосы Геральта и не смог сдержать своих порывов, прижимаясь теснее и потираясь членом о бедро мужчины, беспокоя водную гладь и превращая отражение луны в россыпь серебряных осколков, что мелькали тусклыми вспышками на коже обоих.       Геральт рычал, впиваясь зубами в плечо барда и стараясь прижать его тело теснее к себе, обнимая за талию и несдержанно толкаясь членом в его бедро, но трение в воде сквозь ткань белья ощущалось слишком мягким и лишь дразнящим.       Лютик застонал над ухом друга, от чего того пробило мелкой дрожью. Бард, оттянув ведьмака за волосы, жадно поцеловал его, перенимая инициативу, и уже Геральту демонстрируя всё своё мастерство. Руки сами поползли ниже, пробираясь под кромку портков и обхватывая член. Лютик на секунду замер, примеряясь с ощущениями. Можно было бы сказать, что это его первый раз. Барду никогда в жизни не приходилось трогать мужские причиндалы, кроме своих, и это оказалось не так противно, как ожидалось, а совсем даже наоборот. Рука скользнула по стволу, и ведьмак шумно выдохнул в губы Лютика, толкаясь в чужой кулак и опуская свою ладонь на пах друга, сжимая член сквозь ткань и снова вызывая у барда стон.       Портки обоих быстро были спущены, и оба члена оказались в ладони Геральта, заставляя испытывать новые ощущения. Лютик ритмично толкался в чужой кулак, накрывая его сверху своей ладонью и, уткнувшись другу в шею, покрывал её поцелуями и обводил языком шрамы. Геральт шумно дышал, иногда хрипло постанывая, и энергично двигал рукой по обоим стволам, тесно прижимая их друг к другу.       Первым не выдержал Лютик, мелодично постанывая, содрогаясь от оргазма и изливаясь в воду. Наблюдая за дрожащими ресницами и приоткрытыми алыми губами, следом излился Геральт, закусывая губы, чтобы сдержать рвущиеся наружу стоны и с трудом держась на ставших ватными ногах.       Лютик не помнил, как он оказался на берегу, но, лёжа на своей подстилке, он чувствовал, как его тело покрывают поцелуями. На секунду он задумался: когда он успел найти пассию на одну ночь? Но когда сознание немного прояснилось от недавно пережитого удовольствия, бард ощутил, что целующие его губы были совсем не женскими и явно требовали продолжения произошедшего ранее.       Когда губы ведьмака играючи выцеловывали кожу живота, член поэта заинтересованно откликнулся, и Лютик почувствовал снова наполняющее его изнутри возбуждение. А, услышав смешок Геральта, он приподнялся на локтях, успев узреть потрясающую картину того, как язык ведьмака неспешно скользил по стволу, отчего Лютик зашипел и вскинул бёдрами, требуя большего.       Геральт не стал сопротивляться и обвёл бархатистую головку языком, игнорируя непривычный вкус и пропуская плоть между губ, вслушиваясь в шумные и сбивчивые вдохи своего друга. Ощущения чужого члена во рту были странными, но не отталкивающими, напротив, ведьмака одолело любопытство и, стараясь не задевать член зубами, Геральт задвигал головой, чувствуя, как пальцы Лютика зарываются в его мокрые волосы, а вдохи всё чаще сменяются стонами. Собственное возбуждение росло, и Геральт с удивлением подметил, что может распалиться так сильно от того, что удовлетворяет другого мужчину ртом, или дело было лишь в одном определённом мужчине?       Лютик не мог сказать, что это были самые лучшие ласки в его жизни, но то, что отсасывал ему именно Геральт — его лучший друг, разжигало внутри огонь похлеще, чем от самой талантливой и изобретательной бордельной девки. Он нетерпеливо вскидывал бёдрами, ища большей ласки, от чего ведьмак каждый раз давился, когда член упирался в горло, но продолжал двигать головой.       Когда Геральт оторвался от своего дела, Лютик обречённо вздохнул и хотел уже приподняться, чтобы узнать, что же прервало его друга. Ведьмак заёрзал и через мгновение его колени оказались по обе стороны от головы поэта, а рот снова насадился на член.       Тяжёлый и истекающий возбуждением ствол ведьмака раскачивался прямо перед взором Лютика, и парень понял безмолвный намёк. Отбросив стеснение, чуть приподнялся, касаясь языком горячей головки, обхватывая её губами и с интересом изучая каждый изгиб кончиком языка, ощущая, как стон Геральта отзывается вибрацией на его собственном члене.       Ведьмак охотно развёл колени, опуская бёдра ниже и плавно погружаясь в рот барда, рыча от удовольствия и в новом положении насаживаясь на член Лютика до самого горла, утыкаясь подбородком в пах, улавливая приглушённые мычания и ощущая, как тот старается не отставать. Обхватив бёдра Геральта руками, поэт стал направлять его, заставляя толкаться в его рот смелее.       Костёр уже потух, и берег освещал лишь холодный и тусклый свет луны. Звуки природы поутихли, оставляя лишь где-то вдали шум водопада, а берег был заполнен тихими стонами удовольствия и неприличными мокрыми звуками соития двух тел.       Лютик уже был на грани от ощущения горячего рта, который так старательно подводил его к краю, а когда Геральт рычал от удовольствия, поэта буквально начинало трясти. Барда жутко возбуждало всё происходящее: пошлые причмокивания, мокрый жар на собственном члене и чужой ствол во рту, который охотно погружался всё глубже, тяжело пульсируя на языке. Эти сочетания возбудили Лютика до самого пика и, не успев предупредить друга, парень стал изливаться, срываясь на крик, который тут же был заглушен очередным вторжением в рот. Оргазм буквально оглушил поэта, а судорога приятно сводила пальцы ног, расползаясь мурашками по позвоночнику.       Геральт от неожиданности замер, ощущая как Лютик кончает ему в рот. Вкус был мерзким, а ощущения липкими, но ведьмак почувствовал, как его тело охватывает жар от осознания всего происходящего и, едва успев вынуть член изо рта поэта, Геральт со стоном стал изливаться, забрызгивая горячими струями его лицо.       Оба друга лежали на берегу, безмолвно глядя на звёзды. Ведьмак всё ещё ощущал вкус их соития на языке, а Лютик лениво обтирал лицо своей шёлковой рубахой, вскоре без сил засыпая, оставляя Геральта наедине со своими мыслями.

***

      Фрингилья Виго прикрывала свой рот ситцевой салфеткой, пытаясь сдержать хохот, что получалось крайне плохо, и некоторые гости княжеской трапезы уже косо поглядывали на чародейку.       — Геральт, только не говори, что ты не знал, что это место окутано чарами, неужели ты не почувствовал?       Сидя по правую руку от магички, ведьмак замялся, ковыряя вилкой недоеденную индюшку в своей тарелке.       — Примерно полвека назад на той заводи жила местная ворожея. Распутная девка была, всех мужиков в Боклере охмурила. Так её в этой же заводи ревнивые жены и утопили, но перед смертью она успела оставить свой магический след, так сказать, в отместку. Многие не верят в эту легенду, но молодые незамужние девушки до сих пор водят свои объекты обожания на ту заводь в полнолуние. Так как поговаривают, что та вода, окроплённая светом полной луны, пробуждает необузданную страсть и любовь в человеке.       — Вот зараза, — прорычал ведьмак, скрипнув вилкой по дорогому фарфору княжеского двора, а Фрингилья, уже не стесняясь, залилась хохотом.       — И кого же ты туда привёл?       Геральт неосознанно бросил короткий взгляд на Лютика, что развлекал гостей своими балладами в качестве приглашённого на праздник менестреля.       — Действительно, зараза, — уже тише проговорила чародейка, глядя на барда и скрывая свою улыбку за бокалом вина.