Затмение

      Терцо ворвался в трапезную, с грохотом открывая дверь ногой. Он был в черной рубашке, свободных брюках, а его волосы были идеально уложены, впрочем, как и всегда. Мужчина окинул всех присутствующих ехидным взглядом.       — Ну что, сучки, папочка дома!       Систор с недовольным лицом выбрасывает палочки с тефтелькой за спину, явно не блистая желанием выяснять, какого черта здесь делает Почетный. Нихил разочарованно выдыхает, уже скорбя по утраченной тефтеле, крайне удивленный появлением своего младшего сына. Копиа смотрит на Терцо, хлопая глазами, не зная что и сказать, ведь Почетный уже как пять лет мертв, по крайней мере, он был убежден в этом.       — Какого хера? Терцо?       — Варежку прихлопни, тут будет разговор взрослых, – брюнет ставит перед собой стул, тут же садясь на него, закидывает на стол ноги, явно игнорируя чужое недовольство. – Будем и дальше хуй во рту держать или че-нибудь скажешь, а, Систор?       Третий довольно улыбается, пока отпихивает ботинком бокал с напитком прямо на Император, потому что терять то ему нечего. Он вышел из самой преисподней, неудовлетворенный тем, во что превратилось министерство за время его отсутствия. Систор подскочила со своего места в попытке возразить, женщина выглядела крайне оскорбленной, подхватывая салфетку, чтобы вытереть пятно от жидкости.       — Села на место, быстро! Не заставляй меня повторять дважды, – громко восклицает Терцо, проверяя маникюр на перчатках, а после слегка постукивает ногтями по столу. – Скудный ужин, в мое время были более изысканные вечера. Вино, различные великолепные яства на столе, словно из рога изобилия.       Брюнет запульнул тефтельку в волосы Император, которая уже и так на пределе. Она с грохотом уселась обратно на стул и фыркнула, сжимая в кулаке салфетку.       — Хорошо иметь новую шкуру, когда наживаешься на трупе? – он пристально уставился на женщину, а потом продолжил. – О, братец, не прими это за неуважение, я так люблю твою мамашу, что аж самому тошно, но ты ешь, пирожочек.       Понтифик довольно хихикает и слегка теребит щеку напуганного Копиа, который только больше начинает нервничать.       — Меня не интересует, из какой гнилой дыры ты выполз, но ты явно не вовремя, – язвительно проговаривает Систор, убирая еду из волос и с силой спихнув чужие ноги со стола.       — Сбавь обороты, сучка, из гнилой дыры вылез твой молокосос, и то благодаря моему папаше. Имей совесть, я пять лет пролежал в гробу, – Терцо сделал паузу. – И по твоей вине, кстати. Я не обязан просить разрешения войти.              Понтифик поднимается и встает позади Копиа, задирая его подбородок вверх, пробегаясь пальцами по пухлым губам, пока с силой не оттягивает нижнюю челюсть, чтобы грязно сплюнуть в чужой рот. Брюнет опускает его голову вниз, направляя взгляд прямиком на женщину, сжимая щеки и запутав свои пальцы в волосах с проседью. Терцо низко и угрожающе рычит.       — Я беру то, что хочу. И даже это хнычущее недоразумение выполнит любую мою прихоть – все, что пожелаю. Я сделаю твою жизнь самым дерьмовым кошмаром.       Третий запрыгивает на стол, раскидывая содержимое, пока приподнимает голову Систор неизвестно откуда взявшимся посохом его старшего брата. Похоже ли это на применение магии? Его голос, не лишенный ноток внутриутробного рычания, исходящего откуда-то из недр глотки, резко стал звучать бархатно, почти слащаво.       — Ты пожалеешь о том, что родилась. Помни, Систор, что даже смерть тебя не спасет от моих цепких рук, твоя душа принадлежит мне, ты сгоришь без возможности покаяния...       Брюнет выпрямился и пристально посмотрел на женщину перед ним. В ее глазах читался страх, она явно начинала осознавать, что ей действительно могла угрожать опасность в лице бывшего Папы, но самое мерзкое, ее сын выглядел словно напуганная крыса, оттягивающая часть футболки, чтобы отдышаться. Мистер Салтариан, как и Нихил, делали вид, что их это не касается, по крайней мере это было странным. Лица их были абсолютно нейтральны. Не было ни единой эмоции в их движениях, но даже если Терцо был невозмутим, на лице Император читалось сильное отвращение. Она могла видеть этот кривой ужасный шрам на горле брюнета, его белый глаз подрагивал, светился словно звезда. Он покинул ужин так же внезапно, как и пришел, все выглядело так, будто это просто галлюцинация. Но все было реальным, таким же реальным, как и вино на блузке.       Четвертый встал со своего места и поспешно ушел, обнимая себя за плечи, оправданием служило то, что ему не здоровится. На самом деле это была фальш, Копиа чувствовал себя более чем великолепно. Он хорошо умел делать вид, будто бы ему плохо, как правило, это всегда работало. Ему часто приходилось играть странные роли, сейчас же он должен быть напуган или хотя бы обеспокоен возвращением Почетного к жизни, но это попросту не волновало Папу. Потому что на то были причины.       Чем больше тех, кто вынужден играть в подобную игру, тем больше вероятность, что они не сумеют ее выиграть. С проигравшими можно было поступить даже гуманней: в кратчайшие сроки убедить их в том, что они сыграли свою роль на пределе возможностей. Это было самое легкое, самое простое и самое быстрое решение. Но самое главное – это предпринять хотя бы один последний шаг, который неизбежно выведет все на финишную прямую.       Копиа думал об этом всю дорогу в свои покои, его сердце ходило ходуном, в теле начинала нарастать волна гордости, жар от ощущения его превосходства. Он закрыл дверь, окинув взглядом комнату в поисках чего-то или кого-то. В итоге он нашел Терцо лежащим на его мягкой постели. Третий спал.       Карди ухмыльнулся, закатывая рукава, а после сел в кресло, бросив взгляд на лежащего перед ним мужчину. Черные волосы были растрепаны, грудь то и дело вздымалась при каждом вдохе, расстегнутая рубашка обнажила широкие плечи и идеально гладкую кожу груди. Она все еще была такой же смуглой, как и при его прошлой жизни. Фигура была подтянутой, но странным казалось то, насколько радикально лицо отличалось от тела. Морщины делали Терцо гораздо старше, чем он был на самом деле.       Брюнет был красив, умен, грациозен, даже его смерть несла свои нотки очарования и больной привязанности. В его неидеальности крылась сила. Он был не просто изумительно прекрасен – он был совершенен своей душой. Надежда для всех, кто сбился с пути, любовник и верный друг. Каждый его шаг расценивался как четко продуманный план. Его речи словно серенада, а взгляд, словно самый горячий пожар. Это бесило шатена всегда, ведь как бы он ни старался, в глубине души ощущал, что не сможет достигнуть этой вершины, никогда не станет лучше Терцо. У Копиа было множество шлюх и поклонниц, очарованных его властью, умением доставить внеземное удовольствие. Но каждый раз, когда он смотрел в зеркало, он видел взгляд Третьего, полный насмешки. Взгляд, проникший в душу и не желающий исчезать.       Однажды одна из сестер греха сказала Копиа, что он никогда не станет таким как Терцо, никогда не достигнет того же успеха, что он просто жалкий и никогда не станет Папой. Это вызвало улыбку на лице кардинала, ведь он в заранее знал, что достигнет желаемого. Император дала ему это обещание, как только с Терцо было покончено. Девушка была крайне оскорблена, когда Копиа умостил свой изысканный зад на троне бывшего Папы. Упыри кардинала подхватили девчонку под руки и поставили на колени. О, как были прекрасны глаза той бедняги, когда ее кровь брызнула на жертвенный алтарь, пока Копиа молился сатане, просил его о больших возможностях, просил направить его.       В глубине души он ненавидел Терцо за то, что тот добился такой власти, он ненавидел духовенство как организацию, которая вечно шла по старому пути. Ему приходилось постоянно глотать оскорбления и насмешки. Он ненавидел Третьего за его вечные претензии и тихонько мечтал о Папском престолонаследии.       Брюнет открыл глаза и потер переносицу, пытаясь хоть немного сконцентрироваться на Копиа.       — Такая мягкая кровать, ты что, принцесса? – с усмешкой и зевком пробормотал Третий, сжав подушку и прищурившись от внезапного света, что ударил в глаза.       — Ты напугал ее до чертиков, но твои слюни были лишними, – сурово проговорил Карди, закинув ноги на подставку и притянув к себе бутылку вина, чтобы налить его в бокал.       — Ты сам просил жестче, кардинал, ах, да, и не надейся, что я буду звать тебя Папой, – язвительно проговорил Терцо, поднявшись с постели, а после прислонился к стене с недовольным стоном, хватаясь за метку на запястье.       — Как отвратительно с твоей стороны не повиноваться, не забывай, что я с превеликим желанием отправлю твою задницу обратно в ад, к измученным упырям, которые терзали и рвали твою душу на куски, – Копиа поглаживал свое запястье, на котором тоже была метка. – Не забывай, что у нас одна цель, и уж лучше тебе сотрудничать.       — Ты грязный сукин сын, Копиа, ты выдрал меня из ада, чтобы я выполнял всю грязную работу, пока ты прохлаждаешь свой зад на подушках, – брюнет взбесился, но старался не показывать это слишком явно, у него появилась возможность отомстить Император за свою смерть, а после утянуть за собой и крысу.       Если бы он знал, что молитвы, которые он каждый раз произносил где-то в глубинах ада, услышит не Сатана. То место, где он находился, было больше похоже на яму, пустоту, в которой просто летают вещи.       — Ну-ну, мне пришлось изрядно повозиться, чтобы получить нужные знания по темной магии, не один литр крови был пролит, чтобы твоя очаровательная задница вновь могла устроиться на теплой постели, – Копиа выдохнул, а после протянул вино Терцо, довольно проведя по грубому шву на шее понтифика. – Мы создадим свое духовенство, Папа, и его главным достоинством станешь ты.       Четвертый окинул хищным взглядом сидящего перед ним мужчину, который сначала призадумался, а после изменился в лице. Его глаза выражали желание действовать, оба чокнулись бокалами и с большим удовольствием каждый из них сделал глоток, блеснув белым глазом в зеркало, словно там был кто-то еще.       

***Несколькими днями ранее***

      Две души отчаянно желали добиться своего, одна желала гореть все ярче, никогда не угасая, вторая желала поглотить сияние первой, окончательно став черной дырой, уничтожая все. Они горели, утопая в экстазе, купаясь в зените их ощущений. Две души противостояли друг другу, пожирая каждый дюйм их тел, доходя до края. До начала течения, откуда они пришли, окунаясь в кровавую воду, получив благословление их владыки. Как тогда, в момент появления на свет, младенцев купали в нечестивом котле в большом количестве церемониальной крови. Если малыш был действительно бастардом, достойным своего права на становление Папой в будущем, то у него проявлялся белый глаз – символ благословления Люцифером, чья звезда проливала свет на ребенка, согревая.       Вокруг их тел, так яростно вцепившихся в друг друга, витал черный туман, который все больше душил, жар от поверхности угрожал растопить их тела, пока они в итоге не решили выбраться оттуда. Также стремительно и быстро покидая то бесконечное пространство, рассеченное временем и непрекращающимся потоком из голосов.       Терцо не мог описать, на что походило возвращение к жизни, он помнил, как это было больно: его легкие опалил огонь, когда он сделал резкий вдох, его глаза болели от света свечей, вкус метала во рту вызывал ощущение тошноты, ровно как и запах медикаментов. От него просто разило формальдегидом, он хотел сорвать собственную шкуру, чтобы не чувствовать эту вонь, хватался за горло, пытаясь хоть что-то сказать. Он был напуган, потерян, преисполнен желанием покончить с кардиналом, который вытирал свой нос от крови и смеялся, создавая отвратительный звон в ушах. Ритуал, проведенный им, был достаточно сложным, пускай и имел небольшие последствия. Терцо пытался дать волю своему гневу, но все, что он мог выдавить из себя – это односложное бессмысленное мычание. В один момент он наконец понял, что снова жив. «Какого хера», – подумал он. И как только брюнет двинулся в сторону Копиа, подхватывая нож, его запястье начало гореть, словно его пронзали раскаленной иглой. Ритуальный нож выпал из ладони, со звоном ударяясь об пол.       — Не так быстро, fratellino. Умру я, и ты снова окажешься в той бездне, – Карди оголил свое запястье, на котором красовалась выжженная метка.       Такая, как выяснилось, была и у бывшего Папы. Теперь они связаны, их души, словно две звезды в одном пространстве. Погибнет одна, вторая пойдет следом. Терцо низко зарычал, поняв, в какое дерьмо его втянул Копиа. Подойдя ближе, брюнет заметил, что тот теперь носит грим в виде черепа, рядом лежит митра, украшенная самоцветами и золотом и расписная риза голубого цвета. Терцо не мог поверить своим глазам, его замена теперь стояла напротив, обнажив самодовольную улыбку. И только потом Почетный Четвертый Папа посвятил его в курс дела. Затевалась большая и, кажется, самая грязная игра против духовенства.