«Есть в ядерной физике такой термин — точка невозврата. Он означает тот момент реакции, когда уже невозможно её вернуть на иную стадию — и невозможно остановить. Это страшный момент, секунда — и взрыв… А вы никогда не задумывались над тем, что такое точка невозврата для людей? Никогда не думали о тех реакциях, что происходят в человеческих жизнях и душах? О тех моментах, после которых невозможно ничего вернуть — взрыв грянет с минуты на минуту, потрясёт основы мироздания лишь на йоту, но для мироздания и йота — фактор. Переменная. У каждого свое мироздание. У каждого своя Йота. У каждого своя — точка невозврата». © С.Коломиец «Рефлексия» Безмолвие уносит за собой в пространство нереальности чужой. Есть точка невозврата из мечты — лететь на свет таинственной звезды… © М. Пушкина «Точка невозврата»
Вечерние сумерки плавно перетекли в ночь, и вокруг сделалось намного светлее — все три ночных арианских светила почтили сегодня небосклон своим присутствием, затмевая сиянием свет далёких звёзд. Но теперь Лайе уже не нуждался в том, чтобы Рейнос, Вальдес и Кронос освещали ему дорогу — отныне ночная тьма перестала быть препятствием для его взора. Нынешней весной, по принятому Древними стандартному летосчислению, единственному наследнику правителя Гонтара исполнился двадцать один год. И теперь его тело, сформировавшись полностью, обрело новую способность. Дар менять свой облик, доставшийся его соплеменникам от далёких предков, ныне был почти полностью утрачен. Кернов — искусственно выведенных людей-оборотней, боялись и ненавидели за их необычайные возможности. И те, кому не посчастливилось родиться, обладая подобными талантами, их рьяно истребляли. Однако извести под корень весь клан всё же оказалось не по зубам, и Лайе, один из немногих оставшихся на планете кернов, с самого детства знал, что, повзрослев, сможет в любой момент обернуться большим и сильным существом, оснащённым острейшими клыками и когтями. Но, проснувшись нынче утром, юноша даже перепугался поначалу, ощутив жуткий, разрывающий на части жар во всем теле. Мучительно хотелось пить. Он попытался было встать с кровати, намереваясь отправиться в трапезную, где на низком столике в углу всегда стоял припасённый служанкой кувшин со студёной родниковой водой, но подчиниться командам мозга тело отказалось наотрез, и всё на что хватило Лайе — скатиться с кровати и беспомощно распластаться на полу. Не на шутку испуганный этим странным жаром и не менее странным бессилием, юноша попробовал позвать на помощь, но и это ему не удалось — вместо крика из пересохшего горла вырвался лишь придушенный хрип. На его счастье, прислуга просыпалась гораздо раньше хозяев, и Камилла, молоденькая горничная, услыхав доносящиеся из опочивальни юного господина непонятные звуки, осмелилась заглянуть к нему в комнату. И сразу догадавшись в чём дело, кинулась будить лорда. Отец, босой, в одном лишь наспех накинутом поверх ночной рубашки длинном домашнем халате, прибежал в опочивальню сына и, подхватив его на руки, уложил обратно на кровать. — Не бойся, — приговаривал он, обтирая лицо и грудь юноши смоченной в холодной воде тряпицей. — Ты не заболел и не умираешь. Но придётся потерпеть — первая трансформация всегда проходит болезненно, зато потом менять облик станет для тебя так же просто, как чихнуть! — Так это… — только и сумел прохрипеть Лайе, но отец его понял. — Именно, — подтвердил он. — Ты превращаешься, сынок. Дальнейшее сохранилось в памяти лишь рваной цепочкой тусклых ошмётков реальности. Окутанное вязким жарким туманом сознание вылавливало из происходящего только отдельные разрозненные моменты, а плавившийся в горячке мозг был не в состоянии связать их в единую картину. Лайе смутно помнил, как пытался разодрать на груди ночную рубашку — ему чудилось, что под кожей копошатся мохнатые черви, причиняя нестерпимый зуд, и даже не заметил, как отец сам стянул её с него, а двое слуг, аккуратно подхватив молодого лорда под плечи и колени, подняли его с кровати, переложили на покрытые шкурой носилки, заботливо укрыли лёгкой льняной простыней и вынесли из дому. Утренняя прохлада лишь слегка освежила горящее словно в лихорадке тело. Мучительные стоны срывались с губ, не переставая, — теперь Лайе казалось, что черви у него под кожей превратились в жуков, и эти шустрые кусачие тварюшки принялись прогрызать норки в мышцах и костях. Тело выкручивало нечеловеческой болью. Лайе аркой выгнуло над носилками, установленными на дощатом полу продолговатого паланкина, а сидящий рядом отец, придерживая юношу за плечо, время от времени вытирал ручейки пенистой слюны, стекавшей с уголков его губ, и всё выглядывал из-за шёлковой занавеси, поторапливая нёсших паланкин хетайров, хотя те и так почти бежали, направляясь по узким улочкам Гонтара к холму, под которым скрывался храм Древних. Следующим, что отчётливо ощутил Лайе, был холод каменного алтаря под спиной. Пламя факелов, освещавших небольшое, ограниченное ребристыми стенами храма пространство вокруг алтаря, дробилось в глазах юноши на множество сияющих осколков, а напевный речитатив окружавших его жрецов в чёрных одеяниях с опущенными на лица клобуками многократно отражался от стен, сливаясь в заунывную какофонию звуков. Лайе не сразу заметил, как к его губам поднесли глубокую чашу с вязкой, как кисель, мутно-белёсой жидкостью, но припал к ней с жадностью, едва почувствовав на губах влажную прохладу. Первый же глоток обжёг саднящее горло леденящим холодом, но юноша всё пил и пил, пока чаша не опустела. Однако ледяной напиток принёс лишь кратковременное облегчение — тело снова вспыхнуло дичайшей болью, и Лайе закричал, хрипло и отчаянно. Кровь в жилах заструилась расплавленным свинцом, каждый сустав выкручивало так, словно их выдирали из тела раскалёнными клещами, а окружавшие алтарь фигуры в чёрных балахонах закружились вдруг в каком-то странном танце. Напрасно Лайе силился разглядеть хоть что-нибудь — круговорот вокруг него вращался всё быстрее и быстрее, пока не превратился в сплошную чёрную воронку, на сужающемся конце которой разгорался белый, слепяще-яркий свет. И юноша, неумолимо проваливаясь в чернильную темноту, всё тянулся и тянулся к этому свету, пока тьма окончательно не сомкнулась над его головой. Очнулся Лайе на лесной полянке, и некоторое время просто лежал, раздумывая, как он здесь очутился. Страха юноша не испытывал: улицы Гонтара были почти сплошь напичканы смертельными ловушками, и окрестный лес издавна стал излюбленным местом игр городских ребятишек — здесь можно было не контролировать каждый свой шаг и не бояться, заигравшись, угодить под лазерный «веер» или в яму с острыми кольями. Лайе знал тут каждую тропинку и заблудиться не смог бы, даже если б захотел, но как, чёрт возьми, он сюда попал? Юноша попытался приподняться, и, о чудо, тело снова ему подчинялось. Правда, едва вскочив, он тут же снова кубарем полетел на землю. Перед глазами промелькнули чёрные лапы, и он пребольно ударился спиной о некстати подвернувшийся сзади пенёк. Малость очухавшись, Лайе всё же сообразил, что сам-то он уже не человек, и лапы эти — его собственные. Налившееся звериной силой тело теперь покрывала густая чёрная шерсть, а приглядевшись, Лайе даже различил на своём боку еле заметный муаровый рисунок. Все чувства — зрение, слух, обоняние — обострились в разы, а, кроме того, всё окружающее виделось теперь в приглушённо-красноватых оттенках. Однако вместо того, чтобы вдосталь поваляться на мягкой травке, следовало побыстрее научиться управлять своим новым телом, и Лайе, собрав под себя все четыре лапы, неуклюже попытался встать. На сей раз получилось, но едва только он попробовал шагнуть, как непослушные лапы снова чуть не разъехались в стороны. Лайе покачнулся, стараясь удержать равновесие, и сделал ещё шажок. Передвигаться на четырёх конечностях, когда с детства привык ходить на двух, было не слишком-то удобно, но Лайе упрямо побрёл вперёд, тщательно следя за своевольными лапами, которые так и норовили переплестись и запнуться друг о дружку. — Неплохо! — закутанный в чёрное человек, скрытый окаймлявшим полянку густым кустарником, одобрительно улыбнулся. — Ему, по меньшей мере, удалось подняться почти сразу. Полагаю, адаптация не займёт много времени! — Пусть побегает, освоится, — кивнул лорд. — Присматривайте за ним, — полуобернувшись, бросил он отдыхавшим рядом хетайрам. — Только не слишком уж надоедайте своим обществом… Двое крепких мужчин пружинисто вскочили с земли и скрылись в кустах, а через несколько минут оттуда выскользнули две хвостатые тёмные тени и двинулись следом за Лайе, держась на некотором отдалении, но не теряя его из виду. Управляться с лапами с каждым шагом становилось всё легче, и, пройдя примерно с милю, Лайе даже припустил неспешной трусцой. Голова ещё немного кружилась, разом обрушившееся многообразие запахов и звуков, в которых теперь различались даже малейшие нюансы, сбивало новообращённого керна с толку, и он не сразу уловил чужое присутствие. Пока Лайе пытался сосредоточиться и сгенерировать ментальную волну, чтобы мысленно «прощупать» чужаков, керн, не раздумывая долго, развернулся, вздыбил шерсть на загривке, прижал уши и зарычал. Тотчас же словно мягкое дуновение ветерка невесомо коснулось его лба, принося успокоение. «Хетайры» — понял Лайе и расслабился, всё ещё глухо ворча. Ну конечно, пережившего первое превращение керна вряд ли бы отпустили в лес одного. Это было разумно — далеко не у всех молодых кернов сразу получалось совладать со своим новым телом, и порой пригляд и помощь старших уберегали «котят» от верной гибели. Окончательно успокоившись, Лайе состроил на усатой мордахе самый независимейший вид, на какой только был способен керн, небрежно поточил когти о ближайшее дерево и отправился дальше. Налетевший ветерок подразнил его сделавшийся невероятно чутким нос вкусным запахом пасшегося где-то неподалёку ингула, и желудок тут же отозвался голодным урчанием. Лайе ещё припоминал, что последний раз ел вчера вечером, а ведомый инстинктами керн заинтересованно принюхался, припал к земле и, безошибочно определив направление, направился в ту сторону, откуда так заманчиво пахло добычей. Ингула он увидел почти сразу, прокравшись всего пару десятков ярдов — крупный светло-коричневый самец, задрав украшенную изогнутыми рогами голову, спокойно лакомился сочными листьями молодого деревца. Животное, обманутое полным отсутствием у новообращённого керна звериного запаха, и не подозревало о нависшей над ним опасности, пока взвившееся словно из ниоткуда мощное тело хищника не сбило его с ног. Не дав ингулу опомниться, керн впился зубами ему в шею. Животное забилось в агонии, а керн, почувствовав на языке вкус свежей крови, обескураженно отскочил, плюхнулся на пятую точку, лизнул нос и совсем по-человечески потёр его лапой. Противный привкус не исчезал, как он ни облизывал клыки и губы, и, бросив это бесполезное занятие, Лайе с недоумением уставился на истекавшего кровью ингула. Он что, в самом деле собрался есть ЭТО? Откуда-то сзади послышалось приглушённое фырканье, и Лайе, вспыхнув праведным гневом, моментально вскочил. Рявкнул угрожающе, силясь разглядеть в сплетении ветвей подлеска следовавших за ним хетайров. «Очень смешно!» — чересчур развеселившихся провожатых хлестнуло мента-волной, и фырканье тотчас стихло. — Да ладно, не ты первый, не ты последний! — прилетела примирительная мысль. — Просто пошли приказ Дереку, чтобы отправил поварят забрать добычу, и вечерком отужинаешь жареным мясом! Лайе невольно подосадовал на себя — превращение уничтожило мыслеблокаду, и теперь любой сенситив мог читать его мозг, как открытую книгу, а он даже и не вспомнил о том, что нужно заново восстановить экран! Досадное упущение следовало исправить, и быстро — ещё не хватало, чтобы кто-то начал копаться в его мыслях! Однако, «закрывать» свой мозг он навострился уже так давно, что привычные слова старой детской считалки всплыли в памяти сами собой и закружились, повторяясь снова и снова, пока изначальный смысл фраз не потерялся в бесконечной череде повторений, а сами слова не превратились в бессмысленный шумовой фон, искусно маскирующий то, о чём на самом деле думал Лайе. Керн самодовольно шевельнул усами, уловив прилетевшую мысль-неудовольствие. Разумеется, теперь, когда ментальный контакт разорван, хетайрам будет в разы сложнее его отслеживать, но чутьё и зрение у них ничуть не хуже, вот и пусть поищут! Лайе понимал, что это не слишком разумная выходка, да и надолго улизнуть от провожатых навряд ли удастся, но соглядатаев он категорически не выносил с самого детства…***
Лорд Лаури Эрлинг, желая уберечь единственное чадо от опасностей, упорно приставлял к нему нянек, а своенравный сын с не меньшим упорством старался отвязаться от так досаждавшего ему «хвоста». Зачастую удавалось, и рассерженный отец, в очередной раз словив блудного сына, неизменно устраивал ему грандиозный разнос. Отпрыск же послушно выслушивал нотацию и отсиживал дома штрафную неделю, но история эта повторялась с завидной регулярностью — ничто не могло удержать Лайе от побегов в так полюбившийся ему лес. Многие в городе, избегая говорить об этом вслух, считали, что наследник правителя Гонтара малость не от мира сего — парнишка рос замкнутым, предпочитая уединение шумной компании сверстников. Откуда людям было знать, что маленькому сенситиву, ещё не умевшему блокировать мыслепотоки, подчас невыносимо было «слышать», о чём думают окружающие… Лайе, в отличие от других ребятишек, долгие часы проводил в храме Древних, пытаясь постичь их мудрость, скрытую в круглых блестящих пластинах, пожелтевших от времени фолиантах с рассыпающимися от прикосновений страницами и маленьких пластиковых коробочках, заключавших в себе целый кладезь различной информации. Порой ему казалось, что Древние были самыми настоящими чародеями. Но увы, затянувшаяся на два столетия война между обычными людьми и оборотнями почти уничтожила тот мир, который они создали, оставив потомкам лишь жалкие его крохи. Большая часть знаний Древних была безвозвратно утрачена, но выжившим было и не до них. А теперь в разрозненных остатках древней мудрости не могли разобраться даже Хранители Храма, что уж говорить о Лайе! Знания Древних казались мальчишке волшебными сказками, но такими, которые можно было воплотить в реальность. Если бы только нашёлся тот, кто смог бы научить, как это сделать! Лайе всё-таки пытался обдумывать многое, что узнал из старинных записей, и связать воедино разрозненные клочки информации, а в зелёном сумраке леса, где под сенью вековых деревьев царили тишина и спокойствие, и не было докучливой городской суеты, никто не мешал размышлять и «раскладывать по полочкам» обрывки знаний. Оттого-то он и убегал так часто, далеко и надолго, а обеспокоенный отец посылал людей на поиски. Время шло, Лайе из худенького заморыша вырос в весьма привлекательного юношу, и это только добавило правителю Гонтара переживаний — наследник, как и сам Лаури, уродился омегой. И отец, нет-нет да улавливая в мыслях горожан-альф мечтательные думки о том, что у его сына «ноги от ушей» и «попка ух, какая смачная», а «губки-то нежные, что твой лепесток, целовал и целовал бы, не отрываясь», выходил из себя и грозился посадить Лайе под замок вплоть до первого превращения. Конечно, вряд ли кто-то из низшего сословия, зная, что после возможно будет и собственной головы не сносить, решился бы тронуть будущего правителя хоть пальцем. Но лорд неизменно твердил сыну, что успокоится только тогда, когда Лайе сможет наконец защищать себя сам. В словах Лаури был резон. Силой затащить в укромный уголок взрослого оборотня-омегу решился бы разве что дурной на всю голову — когти керна могли пропороть лист тонкой стали, а на человеческом теле оставляли вовсе жуткие рваные раны; зачастую хватало лишь единственного удара мощной лапы, чтобы оторвать человеку голову, а оснащённые острыми зубами челюсти, сомкнувшись на руке или ноге, перекусывали кость, точно хрупкую ветку. С керном-омегой мог совладать только керн-альфа, но их среди оборотней было ничтожно мало — по необъяснимой прихоти природы способность к превращению чаще наследовали беты и, в особенности, омеги.***
Лайе встрепенулся — что-то слишком засиделся он на одном месте! Но совет послать мысль-приказ Дереку был очень даже дельным, и ему пришлось ещё разок сосредоточиться, настраиваясь на ментальную волну главного повара. Дерек, как и следовало ожидать, находился в своей святая святых — внушительных размеров кухне господского терема, и обстоятельно обдумывал сегодняшнее меню. Мысленно велев повару прислать людей за убитым ингулом и заодно нарисовав в его воображении картинку, где находится добыча, Лайе не преминул и разузнать, чем Дерек собирался потчевать господ. Керн довольно облизнулся — как всякого нормального кота его очень воодушевила перспектива отведать пирога с рыбой. Только вот Лайе никак не мог разделить удовольствия своей звериной ипостаси. Рыбу он не выносил с самого детства, когда слишком уж ретивая нянька заставляла его глотать ненавистный рыбий жир, всякий раз уверяя, что он просто жуть какой полезный. Особенно для растущего организма будущего правителя. В одном Лайе был безусловно согласен: на вкус эта вытопленная из рыбы субстанция была совершеннейшей жутью — его чуть наизнанку не выворачивало от рыбьего запаха. А потому он поспешно сгенерировал ещё одну мента-волну, внушив повару, что тот ещё со вчерашнего вечера прямо-таки горел желанием испечь господам пирог с клубничным вареньем. Отец, конечно, сильно удивится, получив на второе сладкий пирог, а Дерек, в свою очередь, получит нехилую такую взбучку. Но это ещё будет ласковым лепетом по сравнению с тем, какой нагоняй ждёт самого Лайе, когда отец догадается, чьи это проделки. Немногие из кернов-сенситивов обладали уникальной способностью управлять людьми на расстоянии, полностью подавляя их волю мощностью своих ментальных волн, но именно она и послужила причиной двухсотлетней войны и едва ли не поголовного истребления оборотней. Лорд Эрлинг нажил немало седых волос, когда понял, что «шило в заднице», как величала наследника за глаза вся дворня, унаследовало и эту редчайшую способность. И не раз втолковывал сыну, что использовать свой опасный талант можно лишь в самом крайнем случае, когда просто нет иного выхода. Но ради избавления от такой напасти как рыбный пирог Лайе был согласен пережить даже отцовский нагоняй. Закончив наконец с делами мысленными, керн ещё разок лизнул нос, надеясь всё-таки избавиться от забившего ноздри запаха крови, вскочил и бросился в чащу, уловив краем уха раздавшийся позади недовольный рык. Лишь поздним вечером, вволю набегавшись и хорошенько погоняв за собой провожатых, Лайе улëгся передохнуть на небольшом пригорке, заросшем мягкой молодой травой, и принялся разглядывать заметно саднившую правую переднюю лапу. Подушечка среднего пальца была рассечена чем-то острым — угораздило-таки напороться на одну из тех ржавых железяк, оставшихся в густой траве напоминанием о войне. Тёмная кровь ещё сочилась из ранки, склеив липким росшую меж пальцев шёрстку, и Лайе недовольно сморщил нос, встопорщив щёточки длинных усов. Вылизываться он ещё не привык и несколько минут озадаченно разглядывал пострадавшую лапу, а после осторожно, едва касаясь, мазнул по ранке кончиком языка. Такая жалкая попытка самолечения, конечно, вряд ли смогла бы помочь, и лапа продолжала кровить, но даже эта досадная помеха не подпортила его благодушного настроения — в конце концов, когда он снова вернёт себе человеческий облик, от пореза останется лишь крошечная розовая полоска на коже. Лайе ещё разок лизнул лапу, выпустил когти, засиявшие в призрачном свете лун почти стальным блеском, и вдоволь полюбовался своим новеньким приобретением. А потом, спрятав когти, перевернулся на спину. Влажная от ночной росы трава приятно холодила кожу даже сквозь густой мех, и Лайе, шалея от бьющих в нос весенних запахов, принялся перекатываться с боку на бок, точно неуклюжий котёнок. Он, наверное, расхохотался бы от переполнявшего его ощущения полной свободы и ничем не омрачённого счастья, но, увы, керны в своей звериной ипостаси смеяться не умели, и лишь громкий угрожающий рык вырвался из его горла. Лежать на мягкой травке оказалось так приятно, что Лайе захотелось остаться здесь до утра, вот на этом самом пригорке. Или хоть подремать недолго, пока не отдохнут ноющие от усталости лапы. Вставать и тащиться в город совершенно не хотелось, несмотря на то, что до него уже несколько раз долетали мысли отца, встревоженного его слишком долгим отсутствием, а желудок время от времени начинал урчать от голода, пытаясь напомнить хозяину, что было бы совсем неплохо чем-нибудь перекусить. Мысль о том, что Дерек наверняка оставил для него внушительный кусок жареного мяса, казалась весьма заманчивой, а уж при воспоминании о пироге с клубникой Лайе, большой любитель сладкого, и вовсе чуть не захлебнулся слюной, но вставать однако не спешил. Он почти уже задремал, свернувшись клубком и прикрыв лапой нос, как с неба лавиной грохотнули раскаты грома, заставив керна подскочить на месте. Лайе в недоумении уселся копилкой и поднял голову, надеясь рассмотреть причину перепугавшего его грохота. И увидел её сразу — с неба падала странная остроконечная звезда. Она была огромной и сияла гораздо ярче других, переливаясь всеми цветами радуги. Лайе похолодел, чувствуя, как сворачивается в животе тугой комок страха — жуткая звезда летела прямо к нему, а оглушительный грохот всё нарастал, терзая и так едва не оглохшие уши. Казалось, ещё немного — и огненный небесный снаряд обрушится на пушистое тело, испепелив его заживо. Керн жалобно мяукнул, заметался беспомощно, ища хоть какое-нибудь укрытие, и кое-как сообразив, что на большой открытой поляне спрятаться вряд ли удастся, со всех лап рванул к спасительным деревьям.