По долгу службы

Расследование двигалось медленно и со скрипом, но Сэм Ваймс был не из тех, кто бросал начатое на полпути. Он упорно зарывался всё глубже в политические дебри, отчаянно пытаясь добраться-таки до того, что удерживало Ветинари в непоколебимой власти Совета, но чем дальше Ваймс заходил, тем больше укреплялось его убеждение в том, что Городской Совет сплошь и рядом состоял из высокомерных туповатых ублюдков, которые не видели дальше своего носа. Практически каждый из них не представлял из себя ровным счётом ничего на политическом поприще, а все вместе они грозились стать непоправимой управленческой катастрофой. Те же немногие исключения, которые обладали хоть каким-то хитроумием (например, как господин Кривс), не имели достаточно влияния на более могущественных аристократов и служили скорее поддерживающей силой. По мнению командора, нынешним составом Городской Совет мог только одно — развалить город к чёртовой матери, но город процветал вопреки всякому здравому смыслу, и Ваймс продолжал копать, ведь у всего этого должна была быть разгадка, недостающий элемент головоломки, который поможет ему собрать картину воедино. Заветный элемент нашёлся неожиданно и вовсе не там, где Ваймс всё это время отчаянно искал. К годовщине спасения города от Великого Пламени намечалось пышное празднество, и вся Стража на ушах стояла, ведь в Анк-Морпорке бытовало убеждение, что ни один праздник не может пройти без хорошенькой потасовки. Старое дело попалось на глаза командору совершенно случайно, когда Шнобби (за неимением идей получше) приволок бумажки из кладовой в кабинет командора (который, казалось, один не был ещё завален всякой всячиной от запасных шлемов до сигнальных свистков), чтобы соорудить в кладовой импровизированный арсенал. Зачем им арсенал, Ваймс не понимал, ведь он достаточно чётко и ясно приказал «не дать горожанам довершить то, что начал дракон», скорее имея в виду то, что стражники должны сосредоточиться на обеспечении порядка, чем на подавлении уже начавшихся беспорядков. Но, похоже, у Шнобби были свои соображения на этот счёт. Ваймс взял посеревшую пыльную папку скорее из праздного любопытства и странного горчащего чувства ностальгии. С тех событий прошёл всего лишь год, но казалось, что минула целая вечность, ведь всё изменилось настолько сильно, что Ваймс и упомнить уже не мог, как он жил прежде, до… всего этого. Он ведь так и не закончил то дело как полагалось (не говоря уже о том, чтобы как следует оформить бумажки), слишком озадаченный свалившимся на его плечи нежеланным браком. Мог ли он тогда подумать, что спустя год будет так отчаянно бороться за супруга, которого никогда не желал? Ваймс перевернул страницу и замер, вчитываясь в ровные строки, написанные мелким, витиеватым почерком Воунза. Год назад эти записи изъяли из дворца вместе с частью других уцелевших от драконьего пламени вещей, но за ними Совет так и не прислал, очевидно потому, что они принадлежали лично Воунзу и о них не знал никто, кроме покойного владельца. И всё это время они пылились в кладовой и, не приди Шнобби в голову шальная идея устроить арсенал, Ваймс бы никогда о них и не узнал, блуждая в потёмках бесплодным поисков истины. Он переворачивал страницу за страницей, вчитываясь в подобие личного дневника патрицианского секретаря, пока записи наконец не оборвались вместе с жизнью Воунза, и с каждой страницей понимая всё лучше. Каким он был дураком! Как легко попался в хитро сплетённую паутину и с каким рвением запутывался в ней всё больше и больше, забавляя чёртова ублюдка. Ваймс стиснул зубы в приступе слепой ярости на самого себя и свою глупую беспечность. Он поднялся слишком резко, мрачный и страшный точно грозовая туча, и, игнорируя всё и вся, вылетел из штаб-квартиры. Ему совершенно точно надо было пройтись.

***

Ветинари по обыкновению занимался корреспонденцией, когда в кабинет, вместе с секретарём вломился Ваймс. Ветинари оторвался от составления письма и поднял взгляд, уронив безликое и привычное для аудиенций: — А, лорд Ваймс. Справедливо говоря, Ветинари был удивлён, ведь прежде супруг являлся во дворец крайне редко и всегда по предварительному согласованию, предпочитая даже на ежемесячные отчёты перед Советом отправлять капитана Моркоу. Сейчас же он ворвался слишком резко, чтобы Ветинари сообразил, как его лучше поприветствовать, и выглядел слишком мрачно, чтобы Ветинари допустил, что супруг просто соскучился. — Простите, ваша светлость, — секретарь перевел взгляд с патриция на командора, — я говорил, что вы заняты, но лорд Ваймс совершенно не хотел меня слушать. — Всё в порядке, Стукпостук, — Ветинари улыбнулся короткой, ничего не выражающей улыбкой, — можете идти. Как только дверь за секретарём закрылась, с лица патриция точно спала маска и оно в одно мгновение стало таким живым и открытым, что Ваймс едва сдержал злобную ухмылку. В этот раз он не попадётся на эту уловку. — Сэм, не ожидал, что ты зайдёшь, — Ветинари поднялся из-за стола и, мягко улыбнувшись, лёгким мановением руки убрал документы в безликую папку, — я бы попросил Стукпостука приготовить чай. — Не утруждайся, — огрызнулся Ваймс, заставив Ветинари замереть, — я не задержусь. Как командор, я должен был сразу пойти в Совет, но как твой супруг, — последнее слово Ваймс почти выплюнул, — я решил поставить тебя в известность. Ваймс бросил папку с записями Воунза на стол патриция небрежно, но Ветинари на мгновение опешил. — Что это? — он привычно поднял бровь, глядя на серую пыльную обложку. — Сам посмотри. Ветинари снова сел за стол и открыл папку, бегло просматривая записи. Ваймс наблюдал за ним с мрачным нетерпением, точно ожидал, что в его лице что-то изменится, что он, наконец, явит своё подлинное обличье, но лицо патриция оставалось всё таким же спокойным и нечитаемым вплоть до момента, когда он закрыл папку и поднял на Ваймса взгляд. — Будешь отпираться? — мрачно поинтересовался Ваймс. — Не нахожу это целесообразным, — ровно ответил Хэвлок, точно просмотрел очередную наполовину выдуманную жалобу полоумного торговца. Ваймс ожидал совсем иной реакции. Он сделал шаг навстречу и, упершись кулаками в стол, навис над патрицием. — Ты саботировал работу Городского Совета. — вкрадчиво произнёс он. — Ты же понимаешь, что это — госизмена? — Да, — так же ровно отозвался Хэвлок, глядя ему в глаза с таким достоинством, будто не его голова рисковала оказаться на плахе. — Как ты можешь быть таким спокойным?! — Ваймс не выдержал, вспылив. Он оттолкнулся от стола, выпрямляясь и нервно отступая. Ярость кипела внутри. Он не хотел ссоры, не хотел слушать оправдания и был готов уйти, громко хлопнув дверью, когда Ветинари начнёт лгать и изворачиваться. Но Ветинари принял обвинение в госизмене с ледяным спокойствием, и это выводило из себя. — Не вижу смысла отпираться, — спокойно произнёс Ветинари, — в этих записях всё описано более, чем подробно. Если знать, где искать, найдутся и иные доказательства. Ветинари был прав. Он всегда был прав, чёрт его дери, и это выводило ещё больше. Голос Ваймса казался непривычно низким от тщательно сдерживаемого гнева: — Почему? — Потому что я — патриций, Сэм, — в который раз напомнил Ветинари. — Ты мог бы стать членом Совета, — возмутился Ваймс, — семья Ветинари достаточно уважаема, чтобы с твоим мнением считались. — И мне пришлось бы считаться с мнением других, — парировал Ветинари. Это не объясняло ничего и объясняло всё в одночасье. В какой-то мере Ваймс понимал почему Хэвлок поступал так, как поступил, понимал, что, не вмешивайся он в дела Совета, эти чёртовы идиоты развалили бы город в считанные недели, если не дни. Ветинари заставлял город работать, более того — он заставлял его процветать и расти, и Ваймс бы с чистым сердцем закрыл на это глаза, ведь закон, прописанный в пыльных талмудах, и Закон, который защищал Ваймс, были совершенно разного толка, и второй не имел ничего общего с защитой чужих переполненных кошельков за счёт обдирания нуждающихся. Лорд Ваймс, имея почётный титул герцога Анкского, презирал аристократию всей своей душой и в иной ситуации лишь поглумился бы над тем, как ловко их, напыщенных точно петухи на боях, Ветинари раз за разом обводил вокруг пальца, со временем прибрав всю власть в городе в свои руки. Это шло немного вразрез с теми лозунгами, за которые он в далёкой юности боролся на баррикадах, но Киль погиб, а вместе с ним погибла надежда, что власть когда-нибудь действительно будет принадлежать горожанам (может, и к лучшему, зная вздорный нрав анк-морпоркского люда). Но спустя годы Ваймсу, в сущности, было всё равно, правит городом один аристократ или несколько, лишь бы народ не изводили да город не захудал. Но всё же была в этом всём одна деталь без которого картина не была бы полной: всё это время, с самого первого дня, Ветинари лгал ему. Втирался в доверие, выслушивал его возмущения решениями Совета и вместе с тем методично продолжал вмешиваться в его, Ваймса, дела. Он не мог сказать, что последние изменения, предложенные Советом, были так уж и плохи, но дело было вовсе не в них. Хэвлок изображал из себя жертву обстоятельств, а Ваймс, как самый настоящий глупец, поверил. Поверил в то, что он страдал от решений Совета не меньше самого Ваймса, был зависим от них, хотя всё это время Хэвлок Ветинари и был Совет, его единоличное воплощение, кукла и кукловод в одном лице. И Ваймса это оскорбляло, ведь он поверил — действительно поверил — что Хэвлок чувствовал к нему что-то помимо прагматичного интереса. — Почему ты вышел за меня? — измотанный ссорой и переживаниями, Ваймс выглядел уставшим, а голос его звучал надломлено. — Потому что ты избавил город от дракона, — лицо Ветинари по-прежнему не выражало ровным счётом ничего, и Ваймс засмеялся. Тихо и нервно, уронив лицо в ладонь, а после его смех оборвался так же резко, как начался. — А если бы это был не я? — он снова склонился над столом, глядя Хэвлоку в глаза, точно всё ещё питал надежду увидеть в них правду. — Если бы это был кто-то другой? Ты бы вышел за него? — Ты знаешь ответ, Сэм, — тихо обронил Ветинари. Он в очередной раз был прав. Ваймс знал, но по-прежнему не хотел верить. — Я хочу, чтобы это сказал ты. — Да, — так же тихо ответил Ветинари, и Ваймс отшатнулся, запуская пальцы в волосы, растрёпывая аккуратно зачёсанные пряди. Он выругался. Громко, в сердцах, отчаянно. Грузно опустившись в кресло для посетителей, он уронил лицо в ладони и какое-то время молчал, и Хэвлок не смел прервать эту тяжёлую тишину. Шумно вдохнув и зачесав волосы назад, Ваймс выдавил из себя одно единственное слово: — Зачем? Он не верил в то, что Хэвлок объяснит ему, не ждал из его лживых уст правды. С самого начала он знал, что так будет, что супруг всадит ему нож в спину, и лучше бы этот нож был из литого металла. Было бы проще, было бы понятнее. Но Ваймс позволил себе забыться, позволил себе поверить сладким поцелуям и тонкому телу, что изгибалось и вздрагивало под ним в постели. Всё можно фальсифицировать, и Ваймс сам был виноват в том, что не придал этим словам должного значения. — Некоторые члены Совета начали меня подозревать, — после короткой паузы произнёс Ветинари. Ваймс не ожидал такого ответа, Ваймс ожидал отговорку про дракона, — это было необходимо. Ты ведь сам говорил об этом, Сэм. Что может быть унизительнее, чем быть отданным насильно другому мужчине? Как вещь, как ценный приз, — в его устах эти слова звучали цинично. — Это сметёт прочь любые подозрения. Мне нужно было лишь подать идею. — С ним ты тоже спал бы? — неожиданно спросил Ваймс. На самом деле он не хотел слышать ответ, он сам не знал, зачем продолжал этот разговор. Ему давно следовало пойти и выполнить свои обязанности командора — доложить о госизмене и уйти, не проявляя больше ни малейшего интереса к участи своего супруга. Как минимум, он мог рассчитывать на развод, как максимум — ему это будет уже не интересно. Но ревность, мрачная и жгучая, не позволяла, липкими щупальцами увлекая Ваймса всё глубже в топь отчаяния. — С кем? — переспросил Ветинари, утратив нить разговора. — С другим мужиком, — Ваймс смотрел на него пристально и выжидающе, — если бы это был не я. Если бы с драконом разобрался другой. — Я не считаю, что этот вопрос… Ваймс бесцеремонно перебил патриция: — Да или нет, Хэвлок? — он смотрел на супруга ровно и пристально, не позволяя отвести глаза, требуя честного ответа здесь и сейчас. После всего, что было между ними, он имел право знать правду, имел право знать, насколько изощрённым был план Хэвлока Ветинари с самого начала. Хэвлок выдохнул, признавая поражение: — Не думаю, — он сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями, ведь Ваймсу наверняка не было бы достаточно простого «да» или «нет», — это замышлялось как фиктивный брак. Я собирался договориться, но ты благородно предложил договор первым. Ваймс хохотнул, мрачно и злобно: — А если бы тот, другой, оказался не таким благородным? — последнее слово командора сочилось ядовитой насмешкой. — Если бы действительно взял тебя силой? — Я учился в Гильдии Убийц, Сэм, — Ветинари не стал продолжать, позволяя Ваймсу самому додумать концовку по вкусу, но его фразы было достаточно, чтобы командор понял, что «долго и счастливо» было вовсе не тем вариантом, который стоило рассматривать. — Тогда почему спал со мной? — Ваймс снова задал вопрос, не ожидая правдивого ответа. Пожалуй, это было просто способом сжечь все мосты, разорвать последние нити, что их всё ещё связывали. Если Хэвлок скажет правду, признает, что Ваймс был ему нужен для каких-то извращённых прагматичных целей, их отношения закономерно закончатся, если солжёт — Ваймс лишь убедится в своём предположении. — Потому что хотел, — Ветинари поднялся из-за стола, но не спешил подходить к Ваймсу. Он прислонился к столу и неосознанно коснулся кольца, скользя по гравировке подушечкой пальца, — я всегда был честен с тобой в этом отношении. — Ложь, — Ваймс снова зарылся пальцами в волосы, роняя лицо в ладони. Он говорил уже без злобы или обиды, попросту устало констатируя факт. — Я не лгу тебе, Сэм, — Ветинари снова приблизился совершенно бесшумно, касаясь ладони супруга, вплетая свои пальцы в его волосы. Он говорил привычно спокойно, но вместе с тем с несвойственными ему небольшими паузами меж фразами, точно каждое слово давалось непомерно тяжело, — не сейчас. — Как я могу снова довериться тебе, Хэвлок? — Ваймс выпутал ладонь супруга из своих волос, но не отпустил, почти инстинктивно продолжая удерживать тонкую прохладную кисть в своей руке. — Я не прошу этого, — патриций тихо вздохнул. Он не хотел, чтобы это зашло так далеко, лелея глупую надежду на то, что действовал достаточно аккуратно, но вместе с тем он всё же упустил из виду одну чрезвычайно важную деталь: лорд Ваймс прежде всего был ищейкой, которая докопается до правды. Любой ценой. — Я виноват перед тобой, — Ветинари едва ощутимо сжал ладонь супруга пальцами, — и я не прошу прощать меня, не прошу ничего, кроме одного: не очерняй мою искренность. Я не лгал о своих чувствах ни дня, ни минуты, проведённой с тобой. Я правда хотел быть твоим супругом, делить с тобой постель, — он замолчал, точно обдумывая стоит ли говорить следующие слова, — и всё ещё хочу. Ваймс сжал ладонь Хэвлока в ответ и устало покачал головой: — Я не верю тебе. Он хотел поверить. Хотел так сильно, что каждое слово ощущалось точно прицельный удар в самое сердце. Отступи он сейчас, и это будет ошибкой — глупой и болезненной, и, возможно, летальной, ведь в следующий раз нож, вогнанный в спину, может оказаться вовсе не метафорическим. — Твоё право, — Хэвлок мягко высвободил ладонь и отступил. Он сказал всё, что мог сказать, и сделал всё, что мог сделать. Он не был в праве просить Ваймса о чём-то ещё, ведь за последние несколько месяцев и так обрёл куда больше, чем когда-либо желал. Пальцы вновь невольно коснулись гравировки на кольце — пожалуй, он был взволнован слишком сильно, чтобы владеть собой как следует. Ваймс отвёл взгляд. — Ты говорил, что всё можно фальсифицировать, — он обратился к этому аргументу как к последнему форпосту собственного здравого смысла, последней опоре, на которой держалась его уверенность. — Не это, Сэм, — Хэвлок улыбнулся виноватой улыбкой, точно ему действительно было жаль, что он ввёл супруга в заблуждение, и покачал головой, — не это. Лорд Ваймс молчаливо поднялся с кресла и направился к выходу. Оклик патриция застал его у самой двери: — И что теперь? — не то, чтобы Ветинари действительно интересовал этот вопрос — он найдёт способ справиться с последствиями, какими бы они ни были, — но заканчивать разговор этим тяжёлым молчанием почему-то не хотелось. — Доложишь Совету? Ваймс не ответил, проворачивая торчащий в замочной скважине ключ. Ветинари инстинктивно потянулся к спрятанному в столе стилету, когда командор снова оказался подле него — мрачный и совершенно нечитаемый. Он схватил Ветинари за грудки и потянул на себя прежде, чем тот успел дотянуться до потайного ящика. Горячее дыхание Ваймса обожгло ухо: — Выдеру тебя. На твоём же собственном столе, — сердце Хэвлока пропустило удар. Ему показалось, что он ослышался, но Ваймс не позволил ему задать уточняющий вопрос, прижимая большой палец к его губам и с нажимом обводя их контур, — и пеняй на себя, если солжёшь мне ещё раз. Хэвлок тихо застонал в поцелуй, когда супруг подхватил его под бёдра, усаживая на стол, и впился в его губы с такой страстью и неистовством, точно от этого зависела его жизнь, точно весь Диск рухнет, если он отстранится от Хэвлока хоть на миллиметр, выпустит из своих объятий хоть на секунду. Отчасти это было правдой. Ваймс сдался — едва ли не впервые в жизни позорно сдался, отметая прочь все доводы трезвого рассудка, и безрассудно шагнул в омут, из которого так отчаянно пытался всё это время выбраться. Возможно, это было ошибкой. Возможно, в следующий раз нож, что пронзит его сердце, будет из самого настоящего металла. Но ему было плевать: на себя, на свои слова, сказанные прежде, и на мир вокруг. Для него сейчас существовал лишь Хэвлок, пылко стонущий и подставляющийся под поцелуи так отчаянно, точно тоже совершил непоправимую ошибку. Отчасти это тоже было правдой, ведь впервые за почти пятнадцать лет он снова позволил себе чувства, и совершенно не знал, куда они его приведут в этот раз. Но ему тоже было плевать. Они предавались любви горячечно и страстно, клеймя друг друга собственническими отметинами и не стесняясь слишком громких, чтобы остаться неуслышанными, стонов. Исписанные мелкие витиеватым почерком листы, смятые в порыве страсти и затоптанные грубыми ботинками, валялись на полу, брошенные за ненадобностью и забытые ими обоими. Здесь и сейчас для них не существовало мира вокруг, не существовало торопливо стучащего в запертую дверь Стукпостука, не существовало недовольного клерка в приёмной, который очень нетерпеливо пытался выяснить почему патриций до сих пор не выступил с приветственным словом, не существовало неизбежного на любом празднике беспорядка, с которым командору придётся разбираться после добрых два дня. Они существовали только друг для друга, безумные в своём беззаветном желании отдаться друг другу без остатка. В горе и в радости. Крепко сплетя ладони. И этого было достаточно.