вечерний этюд

                    Прозвучавший в заглушенном звуке ливня голос – нечто среднее между голосами Саске и Фугаку-сана: молодость первого и жизненный опыт второго. Вместо того, чтобы отозваться на него, Сакура выжидает, когда холодные стены за спиной оживут и утащат её за собой. Позволить себе быть заживо замурованной в этих стенах – минутная слабость перед неготовностью встретиться с Итачи-саном после почти недели игнорирования его существования, после сбивающих с толку сведений о его прошлом и нестерпимого кожного зуда в виде печати «Неприкосновенности». Но в стенах нет жизни, от них только сильнее дрожишь от холода и чувствуешь идущую со всех сторон сырость, не говоря уже о липнущей к телу мокрой одежде.        Сакура прислушивается к отбивающим тревожный ритм каплям дождя и в создаваемой им мелодии распознает своё удивительно спокойное дыхание, к которому присоединяется второе, такое же ровное, как голос. В ней ещё теплится надежда, что голос ей чудится, но он оказывается неотвратимой реальностью.        – Внутри вы найдете запасное кимоно, – категоричность приказа вызывает желание воспротивиться, а логичное тому объяснение – тут же усмиряет протест: – Ваша простуда повлечет за собой неудобные вопросы.        Язвительное «а вопросов вы не любите» так и вертится на кончике языка, но она не произносит ни слова. Потому что слово за слово – и он вытянет из неё нужные сведения. Есть то, что известно лишь одной Сакуре: разрыв помолвки между кланами Сарутоби и Нара и возможная причастность мужа как к смерти Асумы, так и к одной загадочной организации. Более того, Итачи-сан ни в коем случае не должен понять, что ей известно о полном предсказаний Нацуко-сан, о неком старшем брате и о возможном убийстве Данзо. Но куда больше беспокоит истинное предназначение печати «Неприкосновенности». От кого именно ей нужна защита? От Хьюга? Яманака? Абураме? Сарутоби? Самих Учих? Теперь, когда у неё есть эта печать, заманчивое предложение развестись спустя три месяца обретает свои подводные камни. То, что его «приоритеты изменились», не значит, что он не может воспользоваться пешкой по имени Харуно Сакура для ещё одного хода. Заключительного. Решающего. Например, сделать из Сакуры повод для развязывания конфликта между кланами. Навредить ей – значит, объявить войну пяти сильнейшим кланам Конохи. Это ли не прекрасный повод для государственного переворота, в котором может быть замешана та самая организация? Что, если Итачи-сан заменил Пятого Хокаге, Данзо, на Ибики, более удобного кандидата? Почему тогда от поста Хокаге отказался Какаши-сенсей? Он никогда не подверг бы деревню такой опасности. Если только Учиха не послал Хатаке куда подальше, повлияв на действующего Хокаге.        Ками-сама, так недалеко до паранойи. Если не уже.        Движение её мыслей отражается на лице, но темнота скрывает то, от чего Итачи-сан мог бы обрести схожесть с коршуном. Или каким другим хищником. Приближающимся к ней медленно, плавно и осторожно, чтобы для начала не спугнуть прыткую газель, а после – чтобы выпотрошить из неё сведения.        – Переоденьтесь, – его дыхание отдаляется.        То, что до её упрямства ему нет дела, Сакура ошибается. Не услышав её шаги позади, он не то чтобы возвращается за ней обратно или произносит очередной приказ, куда красноречивее любых слов будет оставить за собой горящие следы огня под подошвами мужских походных сандалий. Сакура удивленно наблюдает за игрой огоньков и вспоминает усовершенствованную стихию молнии Саске. Братья Учиха оправдывают звание гениев своего времени. Огоньки эти завораживают, ведут за собой, освещая путь и немного, но согревают от промозглости убежища. Именно они убеждают Сакуру подняться на ноги. Именно они дают понять: Учиха Итачи – это действия, изредко – слова.        Чтобы понять его истинные намерения, не слушай, что он говорит и не верь тому, что показывает, а анализируй каждый его поступок.                             В главной комнате перемены: появился стол и заваленные на нём открытые свитки с ценной информацией. На третьей по счёту каталке бутыли с водой, к каждому из которых прикреплена трубочка, чтобы можно было удобнее пить. Один из бутылей с питательной смесью: такую шиноби часто пили во время миссий. Что-то вроде пилюли, но с меньшим количеством химических веществ. Сай тут и без её помощи всё умело организовал. Не возникни временная параплегия конечностей – надобность в Сакуре вовсе бы отпала.        Поглядывая на свитки, ей удается выловить лишь нарисованные печати, наверняка, с запретными техниками. Прежде чем она запомнит рисунок одной из них, Итачи-сан закрывает собой весь обзор, оставляя её ни с чем. Яркий электрический свет, проведенный лишь к этой комнате, подчеркивает его усталость и недосып. Сказывается и отсутствие солнечного света. Ещё немного и дойдет до бледности Орочимару. Похоже, быть заточенным для Итачи-сана не в новинку. Две недели в закрытом помещении давно свели бы её с ума. В особняке Учиха есть хотя бы сад. Матушка. И работа в госпитале. Та самая привилегия, которой в любую минуту Итачи-сан мог её лишить.        Мужское кимоно на два размера больше. Сакура колеблется. Подогнуть длинные рукава – не проблема, как и подметать краями кимоно землю, её смущает запах хвои, которым пропиталась ткань. Она вспоминает об оставленном розовом кимоно в качестве теплой подкладки в самый первый день в убежище и в надежде ищет глазами некогда праздничный наряд. Не находит ни на каталке, на которой спал муж, ни где либо ещё.        Итачи-сан её заминку принимает за очередное упрямство.        – Способностей моих глаз вполне хватит избавить от причины простуды, – прежде, чем Сакура поймет, что под причиной, имеется в виду её одежда, он добавляет: – Но случайно вас сжечь заживо в мои планы пока не входит.        Не удостоив его ни взглядом, ни ответной репликой, Сакура берёт в руки злосчастное кимоно и стремительно шагает в комнату с большим резервуаром. Только когда она буквально сдирает с себя свитер, понимает, как сильно замерзла. Насквозь промокли и свободные штаны и нижнее бельё. Переодеваться в походных условиях и с вечно спешащим куда-то Узумаки давно вошло в привычку, но сейчас Сакура чувствует себя так же неуютно, как в брачную ночь. Накинутое на плечи свадебное кимоно тогда ощущалось грузом, а кимоно мужа сейчас – будто бы перемещает её в лес полный сосен и елей. Сакура невольно прикрывает веки и вдыхает приятный запах.        Осознание собственного поступка до того обескураживает, что Сакура развязывает только-только завязанный оби и распахивает тем самым кимоно, под которым нет дзюбана. Нет ничего, чем можно было бы скрыть её обнаженность. Лизнувший грудь и живот холодный воздух заставляет в спешке завязать пояс обратно. Самым тугим узлом. Но в узел завязывается и где-то внизу живота. Это змеи внутри неё скручиваются. Скользкие. И пока что послушные.        Сакура раздумывает, а не надеть ли обратно нижнее белье, но отказывается от этой идее, когда выжимает одежду. Дождевые капли с кончиков розовых волос успевают впитаться в ткань кимоно, пока она вешает одежду на стенки стеклянного резервуара. Без полотенца Сакура и вправду может заболеть, а муж, к сожалению, как всегда прав: простуда усилит внимание матушки. С недавних пор и интерес Фугаку-сана. Придётся вернуться в главную комнату.        Минутами позже, проводя по мокрым волосам найденным полотенцем, Сакура хочет повернуться к мужу спиной, лишь бы не встречаться с ним взглядом или искать признаки нездорового вида, но вовремя вспоминает о поставленной свекровью печати. Глупая ошибка могла бы дорого ей обойтись. Пока не время раскрывать карты. Сакура еще не придумала, каким именно образом сделает печать своим преимуществом.        Осторожность прослеживается не только в её, но и в его поведении. Он внимательно следит за каждым её перемещением, за каждым движением рукавов, отмеряет разделяющие их сантиметры, на случай если она все же полюбопытствует, какое такое таинство в свитках на столе, и захочет взглянуть внутрь. Но иногда ей кажется, он слишком пристально рассматривает те участки её тела, что не прикрыты тканью его кимоно. Будто ожидает увидеть там что-то вроде следов. Красных отметин. Или печать.        Каскад сверкающих розовых волос прикрывает шею. Чтобы печать открылась чужому взору, Итачи-сану придётся приложить невероятное усилие, потому что пальцы рук его ещё не подвижны. Всё, на что он в данный момент способен, это поднять правую руку, но и это сделать не так-то просто.        Когда Сакура поворачивается, чтобы вернуться к комнату с резервуаром, Итачи-сан останавливает задумчивым замечанием:        – Мне казалось, я предупредил вас: не идти туда, где вас так ждут. Но всё в порядке, если вы были так же молчаливы, как сейчас.        Звук биения собственного сердца напоминает раскаты грома в ритме тайко. Разумеется, он знает, где она была. Точнее, с кем. Что ему неизвестно, так это о чём она говорила с Шикамару. И что конкретно делала – для него тоже тайна.        – А я думала за тем, чтобы там и оказаться, – на одном выдохе и с как можно расслабленными плечами.        – Полагаю, господин Нара жениться не собирается.        Сакура реагирует раньше, чем успевает сообразить. Вдох удивления в такой тишине различить проще простого. Прикрыть его кашлем будет глупо, но она все же пытается списать на зачатки простуды.        – Вы слишком спокойны, Харуно-сан. В прошлый раз были готовы перерезать мне горло, – от его непринужденности змеи подбираются к груди и изводят своими жалящими укусами.        – А о чём мне волноваться? – она разворачивается вполоборота и очаровательно улыбается, как учила матушка. С каждым её последующим словом взгляд его темнеет. И откуда только в чёрном столько оттенков? – Года через два или три он может и развестись, а я к тому времени уже буду свободна, – она прикрывает в притворном удивление рот. – Вы ведь не думали, что я откажусь от него? Он слишком хороший любовник. К тому же… О, простите, вы ведь просили не вдаваться в подробности, какого рода прелюдии мне нравятся.        Улыбка держится до тех пор, пока она не скрывается в коридоре. Там же она ладонью зажимает рот, чтобы не издать ни звука. Собственная смелость ужасает. Вызывает желание завизжать. Ками-сама, что она только что сказала? Своей издёвкой она могла бы его спровоцировать. Он и раньше смотрел так, что мысли путались, но в ту секунду, когда было озвучено последнее предложение, от его взгляда змеи будто поползли по спине. После обвили всё её тело и зашипели от ярости. Но часть её сначала хихикает, а потом в безумстве заходится смехом: «А ведь тебе ещё заниматься его лечением, Сакура, клонов и Кацую он больше к себе может и не подпустить, не отвертишься».        Смех преследует все то время, что она сидит рядом с резервуаром и ждёт, когда одежда высохнет. Ей не терпится снять одежду мужа. Наконец дождавшись, Сакура развязывает оби и позволяет кимоно скользнуть к ногам. Свитер немного колется и от него электризуются волосы. В тщетных попытках пригладить их, Сакура не слышит тихое покашливание, потому испуганно дёргается, когда из темноты коридора вырастает высокая фигура. Оттянуть бы края свитера до колен, чтобы прикрыть стройные ноги, но в этом нет смысла – Итачи-сан смотрит прямо ей в глаза. С привычным холодом.        – С этого дня вы лично приходите каждый день в полночь – не позже и не раньше – и делаете всё возможное, чтобы в установленный вами срок закончить с моим лечением, – на это Сакура послушно кивает. – Дождь прекратился – возвращайтесь в особняк.        – Спасибо, что предупредили, – невероятно сложно сохранять лицо.        – Пожалуйста, – равнодушная вежливость и разворот назад.        Та часть, что так потешается над ней, права: теперь клонов посылать не получится, придётся терпеть присутствие мужа и помнить каждое его слово, каждый жест, каждый взгляд. А было так прекрасно обходиться короткими вспышками-воспоминаниями клонов. Сакура вздыхает и с досадой смотрит на свой все ещё мокрый кружевной лифчик, который сполз вниз по стенке резервуара. Да, матушка выбирает самые красивые наряды и самое красивое бельё, которое только есть в Конохе. Наверное, все же следовало остаться в мужском кимоно. Или одеваться побыстрее. Впрочем, какая уже разница.                     

***

             Задумчивость Сакуры матушка примечает сразу. Как и её тёмные круги под глазами. Но это не мешает Сакуре приготовить ранний завтрак, а Микото – спросить, о чём же та так напряженно думает.        Честность сейчас будет очень кстати.        – О печати, матушка. Что о ней скажет Итачи?        – Негласные правила и традиции не требуют обсуждений.        – Да, матушка. Но я… подумала, он хочет меня защитить.        – Конечно, он будет защищать мать своего ребёнка.        – Что, если, – Сакура уже долгое время боится спросить: – если я потеряю ребёнка. Захочет ли Итачи… попытаться снова?        Микото не сердится, как никто другой понимая беспокойства невестки.        – Несомненно, это разобьет вам обоим сердце, – она говорит, исходя из собственного опыта. – Но со временем страх пройдет и можно попытаться снова.        Сакура кивает и взволнованно облизывает губы.        – Матушка, не захочет ли он… – для убедительности Сакура представляет, как Микото узнаёт о фальшивой беременности, и это помогает натянуть на лицо самое встревоженное выражение. – развестись? Я ведь не смогу пойти против его решения. Что тогда со мной станется?        Долгое молчание говорит само за себя. Сакура не смеет переспросить: матушке нужно время, чтобы подумать.        – Если твой муж примет решение развестись, то ничего другого тебе не остается, Сакура. Не уверена, получится ли у тебя повторно выйти замуж за кого-нибудь из клана Яманака, Хьюга, Абураме, да и Нара в том числе.        Взгляд свекрови пронизывает катаной Саске. Следов крови нет, но боль почти ослепительная. Переступая через неё, Сакура находит в себе силы уточнить:        – Почему вы думаете, я захочу выйти замуж повторно? Да и к тому же, за кого-то из кланов, что вы перечислили.        – Всего лишь интуиция, Сакура.        Нельзя позволить подступающей панике одержать контроль.        – Ради репутации и гордости клана можно закрывать глаза на многие вещи, – продолжает Микото снисходительным тоном. – Я не рассказывала тебе об этой картине? Она называется «Мир мимолётных наслаждений». Её приобрели в публичном доме. Она здесь, чтобы служить напоминанием моему мужу. Думаю, тебе, Сакура, она тоже понравится.        Если пересечься взглядом с Учихой Микото, то можно окончательно потерять сознание. Та будто ждала момента, когда Сакура научится читать между строк, и можно будет так изящно поддеть невестку.        – Я равнодушна к искусству, матушка.        – Мне хорошо известны твои предпочтения, Сакура. Поэтому я и предположила, что тебе понравится.        Матушка будто прокручивает ручку катаны и лезвие оружия поворачивается следом, задевая рёбра Сакуры.        – И о чём же эта картина напоминает Фугаку-сану? – голос её хриплый.        – О том, что наслаждения мимолетны, а предательство – непростительно.        Палочки в руках Сакуры подрагивают. Она как можно аккуратно кладёт их на стол, после прячет руки под и пальцами вцепляется в ткань кимоно, чтобы не склониться к ногам матушки и не заплакать. Или начать клясться, что между ней и Шикамару ничего не было. Этого делать ни в коем случае нельзя, хотя так и хочется заскулить и завыть как собака, которую матушка дрессировала целый год.        – Ведь закрыть глаза – не значит простить кого-то. Не в моих правилах вмешиваться в отношения сыновей, но я надеюсь, тебе удастся закрыть глаза. Прощать не обязательно, – она не может открыто заявить об измене Сакуры или измене своего сына.        – Ваши сыновья не из тех, кто так бы поступил.        – Один из них мог бы простить нечто подобное. Думаю, причина в его равнодушии, – Микото резким движением вытаскивает катану и ждёт, когда Сакура что-то вроде захлебнётся собственной кровью. Но она лишь прочищает горло.        – Да, матушка. Ведь любовь ко мне – это слабость, а не сила, – Харуно поднимает глаза и в лёгком опьянении от нанесенной ей раны добавляет: – Матушка, я слишком вас уважаю, чтобы какое-то мимолетное наслаждение погубило наше с Итачи будущее, – достаточно обтекаемо, чтобы не сказать напрямую о своей измене, но при этом намекнуть.        – Разумеется, Сакура.        – Вашими стараниями был и зачат наш с ним ребёнок. Позвольте поблагодарить вас, – она кланяется свекрови, чуть ли не до хруста сжимая свои пальцы под столом. Перед глазами расплываются тарелки и столовые приборы. В поклоне скрыта и просьба простить, потому Сакура не разгибается, а свекровь принимает благодарность с извинением. Главное, они поняли друг друга.        – Не забудь убрать со стола.        – Да, матушка, – все ещё склонив голову и чувствуя, как по щекам текут тихие слёзы.        Равнодушие мужа ещё никогда так не задевало. Одно дело знать и видеть его безразличие, другое – слышать от свекрови и соглашаться с очевидной истиной. Унизительно быть инкубатором в глазах Учих. Но когда Сакура думает о том, что и Итачи-сан – такое же подобие инкубатора для Учих, от которого требуется не только здоровый наследник, но и на плечах которого будущее проклятого клана, она ничего не может поделать с тем, что уже не просто плачет, а рыдает. Уродливо и до крови прикусывая нижнюю губу, чтобы не издать ни звука. Стать Учиха невыносимо. Но куда невыносимее родиться Учиха и быть им до самой своей смерти.        Ирония ещё и в том, что единственный Учиха, который не видит в ней инкубатора, в глазах которого она умная и сильная, пусть и не очень проницательная, – это Итачи.                     

***

             На расписном подносе чайник, два тявана и тарелочка с данго. Монотонный голос Фугаку-сана разрешает Сакуре войти в его кабинет. Стоит оказаться внутри, с ног едва не сбивает острый запах металла. Фугаку-сан занимается заточкой кунаев и довольно разглядывает свое отражение на лезвии оружия. За счёт массивного книжного шкафа на всю стену кабинет кажется меньше, чем он есть на самом деле. В правом углу набор для каллиграфии, в левом – коллекция оружия: тут и цуруги, тати и танто. Любовь Фугаку к холодному оружию не очевидна, но вполне объясняется его суровым характером и закрытостью.        – Танто будет подарком моему внуку, – заговаривает сидящий за низким столом Фугаку-сан, не дождавшись, когда Сакура поставит перед ним чашку чая и данго.        – Благодарю, Фугаку-сан, – она расставляет посуду и не забывает наполнить свой тяван. Урок, который ей преподал Итачи-сан, выучен, так она не никого не оскорбит, присоединившись к чаепитию.        – Садись, – он машет рукой куда-то в сторону. Ему не важно, где она расположится. Сакура находит глазами дзабутон и садится, подогнув ноги. Держит перед собой тяван с ароматным чаем и ждёт, когда Фугаку-сан сделает первый глоток. Он оценивает напиток грубоватым: – Неплохо. Но и не хорошо.        – Да, Фугаку-сан.        – Если твоя дочь научится владеть катаной, будет ей катана.        – Благодарю, – Сакура находит забавным то, что дочь – её, а сын – их, по мнению свёкра.        Катана – подарок хороший, и все же не стоит забывать, что такая есть и у Саске, не оправдавшего надежды отца. Непонятно только, что это за такие ожидания, и возможно ли вообще заслужить признание Фугаку-сана.        – Скажи-ка мне, – он возвращается к заточке куная. Излом его бровей напоминает заснеженную гору в Стране Снега. – как ты убедила моего сына спать с тобой?        – Простите? – пищит в ответ и проливает на кимоно свой чай. Ткань кимоно защищает от ожога. Благо Фугаку-сану нет дела до её внешнего вида. Сакура боится пошевелиться. Начнёт суетиться – непременно рассердит его.        – Не заставляй меня повторяться, я такое не люблю, – с характерным звуком он втыкает кунай в стол и смотрит исподлобья. После хмыкает, завидев послушный кивок невестки с присущим его жене спокойствием, и вытаскивает кунай, чтобы продолжить заточку. Он точно не поверит, если сказать что-то вроде «я не посмела бы убеждать его» или «я сделала всё, что в моих силах».        – Заключила сделку, господин, – Сакура будто со стороны себя слышит.        Ответ Фугаку-сану нравится. Он хмыкает в знак одобрения.        – Так я ошибался, думая, что тебе нечего ему предложить, – из-за того, что он держался всё это время в стороне, Сакура считала, он о многом не знает, не подозревает даже, но Фугаку понимает ситуацию даже лучше своей жены. Просто не вмешивается в дела женщин. – Что ты там ему пообещала взамен?        Было бы здорово, представь Итачи-сан ей инструкцию к подобным ситуациям. Похоже, её тайные встречи с Шикамару убедили его, что она отлично со всем справится сама. Или Сакура снова занижает свои способности.        – Моё имя, мою свободу и мою невинность.        Фугаку потирает подбородок и глядит с прищуром. А потом плечи его подрагивают от беззвучного смеха.        – Я всё думал, почему он тебя выбрал. Теперь понял, – пояснять, что именно он понял, не считает нужным, а Сакура не храбрится уточнить. – Микото зря старается приручить тебя. Наблюдать за её попытками – одно веселье. Она была раньше так прекрасна в своём коварстве, – улыбку Фугаку-сана не назовешь приятной, скорее пугающей. – А с какой жестокостью она расправилась со своими соперницами. С возрастом она стала мягче. Саске пошёл в неё. Младшие дети всегда слабее.        Обесценивание достижений Саске, да что там достижений, его самого как личности – злит. Приближающийся развод и фальшивая беременность подстегивают возразить:        – Саске не слабый, – И пусть Фугаку-сан хоть всё оружие направит на неё. – То, что вы считаете слабостью, на самом деле – его сила. Он честен и благороден. Всегда поступает по совести. Протянет руку помощи. И никогда не предаст. Даже если задета его гордость, – она умалчивает о том, как много раз он спасал ей жизнь во время миссий.        Фугаку-сан неодобрительно хмыкает. И непонятно к чему решает дать ей то ли наставление, то ли назидание, то ли предостережение:        – У человека есть три лица. Первое он показывает миру, второе – самым близким. Третье же скрыто во мраке. Если сумеешь взглянуть на второе лицо Итачи, попробуй понять его. Если сумеешь увидеть третье, то надеюсь, тебе удастся остановить его, – говоря это, Фугаку-сан выглядит на свой возраст. Глаза его усталые. В них знакомое Сакуре бессилие. Перед тем, что он не может остановить. А она, по его мнению, может.        Как странно, Фугаку дорожит старшим сыном, Микото – младшим. Фугаку пренебрегает Саске, Микото – Итачи-саном. Их родительская любовь Сакуре как единственному ребенку непонятна. Ведь Кизаши и Мебуки любят её абсолютной любовью. И ей не нужно разделять эту любовь ещё с кем-то.                            

***

                   Время неумолимо бежит. Сакура поглядывает на часы, с неохотой отсчитывая, сколько осталось до полночи. Разговор с Фугаку наводит на размышления, которых и без его пространного наставления хватает. Пазлы, что она собирает воедино, яркие, отвоеванные, местами неприглядные и размытые.        От картины на первом пазле веет порывистым ветром. Рожденный для великих свершений Итачи-сан будто бы стоит на краю обрыва и все ждёт, когда его наконец столкнут вниз. Чтобы наконец сбылось предсказание глубоко пожилой женщины, понятия молодости для которой столь расплывчато, что двадцать шесть или двадцать семь – идеальный возраст для неминуемой погибели.        На втором пазле подобный гасадокуро Данзо Шимура. Он ставит под сомнение преданность Итачи-сана. Выжигает клеймо на теле неугодных. Но несмотря на ненависть к Учихам принимает их помощь и становится Хокаге реформатором.        Третий пазл переливается самыми тёплыми цветами. Главная мотивация Итачи-сана и объяснение почти что всех его поступков – Саске. Он же младший брат, он же следующий кандидат на роль главы клана. Чтобы избежать жесткой борьбы за власть в клане Учиха, Итачи-сан предпринимает ряд некоторых действий: женится на Харуно, заключает сделку с кланом Сарутоби и совершает то многое другое, скрытое от глаз Сакуры.        На четвертом пазле картинка совсем смазанная. Это глубокая темная ночь. Слёзы Микото. И Фугаку-сан, который с достоинством принимает смерть от рук старшего сына. Они первые на выбранном пути Итачи, у юноши с уверенностью, что назад дороги уже не будет. Но если они первые, то не значит ли, что могли быть и вторые и третье?        Следующий пазл подбросил ей Шикамару. На нём то ли черные плащи, то ли соломенные шляпы. Это и частые отлучки Итачи-сана из Конохи. Его причастность к смерти Асумы. Развивать мысль дальше страшно, потому как за этим пазлом скрывается государственная измена, которая ведёт к смерти. Тогда можно понять, к чему все эти приготовления к плавной передачи власти младшему брату. Понятен и отказ от детей, будущее которых невозможно изменить, будучи мёртвым. Или даже хуже: его дочь будет не просто Учиха, она будет дочерью предателя и убийцы. Отнюдь не героя.        Последняя деталь головоломки вызывает самые большие беспокойства, потому как относится лично к Сакуре. Печать «Неприкосновенности» – это повод для раздора между кланами? Способ защитить её? Или все же ловушка для самих Учих, недовольных главной ветвью? Навредят ей – и у Итачи-сана появится причина устранить мятежников суровой зимой.        А может, всё вместе взятое?        К сожалению, у Сакуры нет ничего, что она могла бы обменять на возможность задать волнующий вопрос. А есть ли он, этот способ выяснить суть печати, ничего не потеряв?        Есть ли способ, Сакура не перестает думать и когда входит в убежище Орочимару, рассеивая хенге. От пилюль баланс чакры временно был нарушен, из-за чего пришлось идти на встречу с Шикамару в парике и обычной одежде, но сегодня – всё снова в норме. Она гадает, натолкнется ли на Сая, но в главной комнате никого кроме Итачи-сана и чёрного кота, мирно спящего на каталке рядом с питьевыми бутылями. Талант Сая оживлять рисунки поражает своей реалистичностью. Хотя птицы у него несколько футуристичные.        Дабы не разбудить кота, Сакура ступает тихо и молча кивает мужу в приветствии, смотря на ворот его кимоно. Оно быть может признаки паранойи: Сакура опасается, он прочтёт её мысли, если их взгляды встретятся, а потом змеи снова начнут шипеть на неё. Ведь от их шипения сердце заходится.               Все лекарственные препараты, что она принесла неделю назад, подошли к концу. Сакура составляет список необходимых нейропротекторов и сосудистых препаратов, повернувшись к мужу спиной. Кандзаси с изумрудным камнем в кармане её походного пальто. Она так привыкла к заколотым волосам, что не может сосредоточиться на чём-то будучи с распущенными. При каждом повороте шеи Сакура чувствует, как горит печать на коже, и опасливо прислушивается к звукам, не подошел ли Итачи-сан достаточно близко, чтобы разглядеть скрытые под волосами пять символом кланов Конохи. Её беспокойства постепенно ослабевают, когда она всецело погружается в работу.        Если первое время физиотерапия не занимала больше пяти минут, поскольку чрезмерное сгибание и разгибание противопоказано на первых стадиях, то сейчас же можно не только уделить внимание отведению плеча вперед и в сторону, но и начать разгибать руку в локтевом суставе, а потом можно перейти к пальцам… Она не замечает, как бормочет про себя процесс лечения. Диагностика, составление плана лечения и разбор ядов по составу всегда были увлекательной частью работы. Оно почти так же, как и собирать пазлы и разгадывать загадки.        – Шизуне опять жалобу напишет, – Сакура тихо вздыхает, вписывая в листок количество необходимой дозы. Киёко давно не обращает внимание на бурчание начальницы, а вот мужу эта её сторона неизвестна. – И отчёт придётся подделывать. Ками-сама, ещё и зарплату урежут. Чёртова бюрократия.        – Полагаю, подделывать отчёты для вас не впервые, – если бы на месте мужа, что-то подобное сказал Шикамару или Сай, оно вполне могло бы считаться лёгким поддразниванием. Итачи-сан же не стал бы над ней подшучивать. Ведь не стал бы?        – И это говорите мне вы.        Сакура прикусывает нижнюю губу. Будет отвечать – ему удастся вытащить из неё важные сведения. Однако её язвительность оставляют без внимания. Будто бы он почуял её страх разоблачения и сжалился над ней. Будто лицо её по-прежнему опухшее от утренних рыданий. Будто бы на нижней губе все ещё красуется след от зубов, а кровь застыла у уголков губ. Но всё это – плод хорошего воображения и легкой паранойи.        Воротник мужа на ощупь жесткий и грубый. Сакура наблюдает за движением собственных пальцев, не смея посмотреть куда-либо ещё. Пальцы её поднимаются к правому предплечью Итачи-сана и сжимают плечо с достаточной силой, чтобы сначала отвести назад, после – вперёд. И повторить так несколько раз. Мысленно разбирать человека по костям – часть работы. Как и воспринимать пациентов в разрезе мышц. Только вот Сакура краткими моментами подмечает движение адамова яблока, линию челюсти, выглядывающую ключицу и родинку на мочке уха. Чтобы убедиться в её существовании, нужно немного приподняться на цыпочках, но любопытство Сакуры вряд ли удастся списать на врачебный интерес, а других объяснений у неё нет. Когда пальцы её переходят к локтевому суставу, Сакура может отметить, какой тяжелой становится рука при сгибании и разгибании, а ещё рассмотреть прошитую старыми ранами линию жизни на ладони.        В тишине подобной этой, Сакура отворачивается, якобы взглянуть, не проснулся ли кот, не показалось ли ей, а на самом деле сглатывает и пытается унять слегка дрожащие пальцы. Ей не хочется признаваться прежде всего себе, почему происходящее – настоящая пытка. Возможно, она признает после развода. Свобода так её опьянит, что она забудет о страхе потерять то, чего с таким трудом добилась. А именно снова потерять себя.        Поворачиваясь, она все же украдкой разглядывает лицо мужа. Прикрытые веки слегка подрагивают, будто он дремлет, а густые ресницы отбрасывают тени. Мягкие черты лица Микото удивительным образом сочетаются с грубыми Фугаку-сана – так она думала раньше о Саске, а теперь о его старшем брате. Но от холодной красоты Саске внутри ничего не откликается, а от Итачи-сана – ткань кимоно неприятно липнет к спине, под кожей мышцы накаляются и мелкие бисеринки пота будто бы выступают. Сакура быстро опускает глаза и ведёт плечами.        Кажется, что ладони её липкие, когда она медленно сжимает правую кисть мужа в кулак. При каждом сгибании пальцев, на внешней стороне его ладони выступают синеватые вены. Сакура думает о том, сколько раз его пальцы сжимали рукоятку оружия, как часто костяшки разбивались до крови и как много на самом деле силы было в этих руках. Эти же руки приносили и будут приносить разрушение, когда как её – способны возвращать к жизни.        – Каково это убить кого-то по-настоящему? – тихое бормотание Сакуры звучит где-то в далёком отсеке подсознания. Так она думает, пока Итачи-сан не отвечает, заставляя дрогнуть всем телом.        – Сначала легко, потом – сложно.        – Почему не наоборот? – хрупкость момента ощущается в воздухе.        – Их становится больше, – оно такое же ровное, как и левый рукав без единой складки. Кого «их» Сакура не уточняет. – Каково это не спасти?        «Не спасти пациента», понимает она.        – Сначала тяжело, потом немного легче. Совсем немного, – отвечает как в дурмане, от которого кажется, что даже воздух смягчается. – Но с опытом их становится меньше.        – Это обнадеживает, – в голосе его чувствуется улыбка.        Сакура поднимает глаза, чтобы удостовериться, но уголки его губ как и всегда неподвижны. И во взгляде нет и капли веселья. Однако она слышит притягивающий запах хвойного леса. От неё не ускользает, как его слегка приоткрытые губы ловят воздух. Замечает, потому как самой приходится тихонечко набирать в легкие воздуха, лишь бы не выдать свое волнение. А ещё на скулах его заиграли напряженные желваки. Чудится, что и подбородок его опускается, будто бы Итачи-сан вот-вот склонится к её лицу, но он резко ведёт его в сторону. И дурманящий туман рассеивается.        – Полагаю, вы закончили.        – Да… с этой стороны – да, – она скрывает то ли свою растерянность, то ли смущение внезапным интересом к своему оби.        На протяжении последующих двадцати минут Сакура руководствуется принципом «сделать всё быстро и качественно». Итачи-сан послушно выполняет все требования, коротко кивая и прикладывая все усилия, чтобы поднять самостоятельно сначала правую, после левую руки. Дело продвигается быстрее, чем она думала.        Перед тем, как вернуться обратно в особняк, Сакура даёт свои последние рекомендации:        – Вам нужно как и раньше делать упражнения без посторонней помощи. Касательно диеты и лекарств, без изменений, указания те же. Я бы посоветовала больше времени проводить на свежем воздухе. Сырость и плесень отрицательно сказываются на ваших лёгких, – есть в её словах строгость Тсунаде и приобретенная от Шизуне ворчливость: – Но вы, конечно же, слушать меня не станете, несмотря на перенесенный вами туберкулез. И, конечно же, о причинах бессонницы мне знать необязательно. М-м, ещё кое-что… не устраивайте больше с Саем спарринги. Или хотя бы ограничитесь тайдзюцу. Не думайте, что я не заметила исчезновение парочки бинтов и дезинфицирующего раствора. Хирург из Сай неплохой, но не сказать, что прекрасный. Надеюсь, я ясно выразилась.        – Разумеется, Харуно-сан, – напускную вежливость он явно перенял у матери. И именно это так раздражает.        Покидая убежище, в тёмном коридоре Сакура позволяет себе скрипнуть зубами на ответ мужа.              

***

                    Следующей ночью Итачи-сан уже не так красноречив, а Сакура – сосредоточенно раскладывает таблетки на поверхности каталки и прикрепляет стикеры с инструкциями, когда и сколько раз в день принимать лекарство. Физиотерапия пролетает незаметно, Сакура больше не задумывается о вынужденной близости и даже прокручивает в голове события прошедшего дня. Матушка всё утро была занята подготовкой к предстоящему благотворительному ужину, который она организовывала совместно с кланом Абураме, а весь вечер провела в своём кабинете, не обращая на Сакуру внимание. Ускользнуть в ночи было проще простого.        Когда Итачи-сан взглядом отмечает длину розовых волос, Сакура понимает: нельзя тянуть. Изменение обретенной привычки собирать волосы заколкой вполне способно вызвать некоторые подозрения. Наблюдательность мужа не раз приводила к разоблачению. Но сколько не думай, то самое решение не приходит. Что же ей предложить взамен на волнующий вопрос о печати? Она не станет выдавать секреты Шикамару. Уж тем более жертвовать соглашением о разводе.        То, с каким напряжением она думает, от мужа тоже не ускользает. Он интересуется, как проходят её будни и, получив бессодержательный ответ, как бы между делом говорит:        – Вижу, вы уже давно сделали свой ход касательно новости о беременности, но посчитали лишним сообщить о нём мне.        Пусть всё внутри и натягивается как пружина, на этот раз Сакура лучше контролирует выражение лица и подавляет удивленный вздох. Разговор с матушкой тем утром закалил её, а с Фугаку-саном вечером – заточил её лезвие.        – Не знала, что вам интересны подробности жизни молодой госпожи Учиха.        Сакура едва сдерживается не расплыться в победной улыбке, наблюдая за тем, как муж размышляет, что ответить. И кажется, не находит подходящих слов. Как же ей знакомо это чувство растерянности. Своё поражение он, конечно же, принимает с достоинством.        – Некоторые вещи я все же хотел бы знать, – его многозначительно долгие паузы изводят не хуже любого оружия в кабинете Фугаку-сана. – Например, о помощи Шизуне-сан клану Учиха, – так он намекает на тот день, когда она вместе с Мебуки и Микото была на осмотре. Не слишком поздно змеи Сая доложили ему о приеме? Или он ждал, когда она сама обо всем поведает?        – Вы хотите узнать, как я убедила матушку прийти в госпиталь или как скормила ей фальшивую беременность?        – Скорее понять, как много известно Шизуне-сан, – он не ставит под сомнение способность Сакуры обмануть матушку, давно дал понять, что с этим она справится и без его помощи. Впрочем, можно ли считать обман успешным, когда Микото на многое закрывает глаза и только и ждёт подходящего момента, чтобы пронзить невестку невидимой катаной.        – Если доверяете мне, то можете доверять и ей, – до этого Сакура не задумывалась о его доверии к ней, а сейчас, когда уже есть что скрывать, его подозрения в общем-то имеют основания. Не задумывалась она и о другом: насколько важно доверие Итачи-сана. И как неприятно будет услышать, что он никогда ей не доверял.        – Понятие доверия в моем случае перестало существовать не тогда, когда предали меня, а когда это сделал я, – и вот он снова напоминает, что не ищет ни понимания, ни принятия. Отсутствие такой потребности может значить, что когда-то не было никого, кто хотел бы понять, принять или прислушаться к нему. – Вас устроит такой ответ?        «Нет, не устроит». Но Сакура кивает, потому как не намерена и пытаться заслужить его доверие. Уже не скрывая своего раздражения, произносит следом:        – Шизуне не из любопытных, если вы об этом.        – Однако она человек высокой морали и этики. Недооцениваете эти качества. Они дадут о себе знать в самый неподходящий момент.        Как бы не хотелось возразить, Сакура с ним соглашается, вспоминая все те случаи, когда Шизуне шла наперекор шишо, если считала поступки наставницы этически неправильными.        – Я доверяю ей, – она ставит точку на этой теме и, пока чаша не переполнилась раздражением и досадой, уходит, не считая нужным попрощаться.        Способ. Должен быть способ получить ответ. Сакура думает об этом весь путь обратно.                     

***

             Идея пронзает Сакуру поздним вечером следующего дня, когда она приносит чай Фугаку-сану. Он начищает танто до блеска и жестом указывает на дверь. Сакура желает ему спокойной ночи и удаляется в свою комнату, чувствуя как сердце бьётся в грудной клетке подобно выброшенной на сушу рыбе. Чтобы осуществить задуманное понадобится по меньшей мере океан смелости, щепотка безумства и незамедлительное исполнение, потому как с каждым днём Итачи-сан всё лучше и лучше справляется с упражнениями. Через неделю он сможет полноценно разгибать и сгибать локоть, а ещё через одну – и пальцы рук.        От волнения Сакура не может усидеть на футоне. Особняк Учих погрузился в сладкий сон, а она до сих пор в комнате и даже не спешит создать клона. До убежища тридцать минут пути. Опоздания точно не избежать. Вероятно, на это она и спишет свое очевидное волнение, когда окажется лицом к лицу с мужем.        Перепрыгивая крыши жилых домов в хенге брюнетки, Сакура составляет план действий. Посмеется ли он над её безрассудством в итоге? Примет ли условия сделки? Окунет в дни её отчаяния? Или разочаруется в нём сама Сакура?