***
В оружейной постройке Фугаку-сана удается найти лишь темно-синюю накидку с тонким подкладом. Закутавшись в неё, Сакура подходит к кустам чёрных тюльпанов, успевших оголиться за одну короткую неделю, и наблюдает за восходящим солнцем, пусть и знает, стоять в саду матушки – не самая лучшая идея. Она неосознанно тянет улыбку, представив строгость в глазах свекрови и её красноречивый упрёк, в котором беспокойства о будущем наследнике куда больше, чем о самой невестке. Когда начинается мелкий осенний дождь, Сакура прячется в беседке и удобно устраивается на скамье из дуба. Никак не получается найти в себе силы перешагнуть порог особняка и в качестве отговорки занять себя хотя бы готовкой. Что ей до завтрака, когда сердце в волнении заходится от мыслей, где же сейчас Итачи и как много он предоставит ей времени всё обдумать. Что ей до повседневных дел Учих, когда часом ранее были сняты все маски и преодолены негласные запреты. Где же этот смысл и дальше притворяться перед матушкой, когда отведено не так много времени, как хотелось бы. В раздумьях Сакура понуро склоняет голову вниз, позволяя волосам повиснуть подобно висячим садам, что ей когда-то удалось увидеть в одной из деревушек Страны Огня. Уединение, которое ей дарит безмятежность утра, не намного, но приводит мысли в порядок. Она не трезвеет, все ещё чувствуя во рту солоноватый привкус крови и скользящее прикосновение губ к запястьям, скорее лучше понимает, как так получилось, что они оба позабыли о прописанных им ролях. – Не спится тебе, Сакура, – Мужской голос звучит где-то вдалеке, потому она не придает ему значение. Когда же к пению птиц присоединяются шаги, она вздрагивает подобно этим же птицам, от испуга взмывшим в небо, после чего с недоумением всматривается в знакомо-незнакомые черты лица. – И как давно? Если соединить две услышанные фразы, получится двусмысленное: «Как давно тебе не спится?». Как давно не спится сегодня? Или вообще? – Фугаку-сан! – догадка заставляет её вскочить и глубоко поклонившись с жаром воскликнуть: – Я сейчас же займусь приготовлением завтрака. – Рано ещё, – он прочищает горло и занимает собой почти всю скамью, широко расставив ноги. Сместившись к краешку, Сакура складывает руки на колени, не забыв опустить глаза. – Брось это. Микото ещё не скоро выйдет в сад. – Да, Фугаку-сан, – все равно выходит зажато, да глаза примагничивает вниз. Постепенно привыкая, она моментами бросает на свёкра короткие взгляды. Выловить те детали в его поведении, да и в том, как тот держит лицо, нечто схожее с тем, что она замечала в Итачи. Только вот к неудовольствию Фугаку-сана схожесть с Саске перевешивает. Прослеживаются похожая манера речи, некая грубость, прямолинейность и то, как двигаются их брови. Старший сын же перенял суровость и решительность, а вот изворотливость и хитрость от своей матери. Все эти качества играют только на руку главе клана. В Саске же нет того, что нужно лидеру, по мнению Фугаку, но, может быть, он привнесёт перемены, так необходимые Учихам. Приличия ради Сакура не покидает сад и ждёт вопроса или какого-нибудь замечания в свою сторону. Молчание всё затягивается. Что и стоило ожидать, Фугаку-сану никакого до неё нет дела. Кто должен уйти, так это она. А может, это хорошая возможность узнать что-то о своем бывшем муже? – Фугаку-сан, – она говорит с ним тоном свекрови: располагающе, но в то же время уверенно. – Чего тебе? – Могу ли я задать вам вопрос? – Ну, попробуй. – Вы говорили как-то о выборе, – нельзя запинаться или сомневаться. Слабость у свёкра не в почёте. – Почему, по вашему мнению, Итачи выбрал именно меня? – Послушаем-ка сначала твои варианты. – Меня вроде как считают инвестицией в генофонд Учих, – шутка выходит удачной, раз Фугаку-сан беззлобно ухмыляется. – Политика мне неинтересна. Я не жадна до денег. Пускай обо мне говорят обратное, я не посмею воспользоваться влиянием и богатством клана. И никогда не предам Саске, – последнее стоило держать при себе. – Хм, – задумчиво тянет. – Ему нужно было жениться – и он женился. Подошел к вопросу с особой тщательностью. Выбрал женщину, которая всегда будет на его стороне. Ты, Сакура, хоть понимаешь, что это значит? – Не совсем. – Что думаешь: Микото моя выберет мужа своего или клан? – Ф-фугаку-сан, – нервно поправляя волосы и вспоминая признания свекрови о том, что брак не обязательно должен строиться на любви и что попасть сюда было не так просто, а если ещё учесть, с какой жестокостью Микото Учиха расправилась со своими соперницами, – ответ очевиден. – Подумай на досуге. А теперь ступай. Не мельтеши перед глазами. – Да, господин, – Сакура поспешно кланяется и уходит, не смея повернуться к нему спиной. Даже если бы ложь об иллюзии так и жила ядом в крови, а единственным способом отомстить Итачи-сану был бы выбор в пользу Учих, Сакура все равно бы была на стороне мужа. Её свобода и её имя – они в его руках, не клана. Какой бы фигурой она ни была, пешкой или королевой, какие бы чувства в ней ни кипели – жгучая ненависть или…то, чего она понять пока не может, – абсолютом является гроссмейстер. Так или иначе Сакура выбирает его. Но сейчас Итачи важно, чтобы выбор её был осознанным. Да, он был бы не против пожизненно называться злодеем её истории, но и это было бы её выбором: до последнего винить его во всех бедах – и он спокойно бы принял то, к чему давно уже привык.***
Прогуливаясь по празднично украшенным улицам, Сакура не узнает этот холодный и чужой сердцу квартал. На воротниках проходящих мимо женщин можно приметить аккуратную брошь с веером, символом клана, а в волосах их прячется искусственная веточка сакуры. Такой знак признательности вызывает смешанные чувства. Впрочем, как и улыбки проходящих мимо Учих. Будь то мужчины или женщины, неважно, все они словно научились видеть призраков, один из которых – Сакура. От их лицемерия, да и собственного тоже, вяжет во рту. Искренность, с которой она благодарит в ответ, та же, с которой Учихи поздравляют её с беременностью. Однако поклоны их глубже, а вопросы о самочувствии не звучат дежурно. Их и вправду волнует состояние Сакуры. Точнее плода, который она якобы вынашивает. Слухи в квартале формировались задолго до, но показать свою осведомленность разрешено было сегодня, в день официального объявления. Одно из самых видных мест в квартале занимает ювелирная лавка седовласой Инко-сан, куда свекровь никогда Сакуру раньше не приводила, посылая в мастерские поменьше. Старушка бойко приветствует их, ведёт к журнальному столику и одним жестом приказывает своей помощнице подать им чай. Обмениваться любезностями похоже не в её характере, потому как следом за двумя глотками зелёного чая, ничего не спрашивая, она показывает им кандзаси с рубинами и редкими бриллиантами. Яркие изумруды на их фоне куда живее и приятнее глазу, но чёрное на красном подчеркнет положение, которое Сакура теперь занимает в обществе Учих. Их глазами она официально стала молодой госпожой. – Как вам? Нравится? – интересуется скрипучий голос. – Благодарю, Инко-сан, – в том, как свекровь произносит имя хозяйки мастерской, скрывается отказ от предложения. Сакура на пару со старушкой ждут, что же последует дальше. – Было бы прекрасно, покажи вы нам и другие модели. – Другие модели, – тянет та и глядит как-то странно на Сакуру. – Кажется, я что-то припоминаю. Майко, – она подзывает к себе помощницу и шепотом наказывает ей принести «то самое». Майко уходит так же тихо, как и появляется перед ними снова, но уже с планшетом и бархатной прямоугольной коробкой на серебряном подносе. На планшете разложены заколки разных видов, где-то драгоценных камней побольше, где-то поменьше. – Камни каждой кандзаси можно заменить. Сапфиры на бриллианты, жемчуг – на рубины. А вот это, – она открывает коробку и разворачивает её лицом к Сакуре. – подарок от молодого господина. В ярком свете мастерской опасно сверкает лезвие куная. Деревянная рукоятка обвязана красной веревкой, а к колечку привязан брелок с фигуркой ворона. Сам он из сапфиров, а глаза его сияют рубинами. Для клана символом Итачи является ласка, как раз-таки и вышитая на кимоно Сакуры, но ворон – это отражение его настоящего. Если это и вправду подарок от Итачи, то почему здесь и в присутствии матушки? Передать сообщение можно через мышей Сая или каким-нибудь другим способом, не столь открытым. – Подарок? – она надеется этого хватит, чтобы Инко-сан дала ей больше подробностей. – Господин хотел выразить вам благодарность украшением, но в последний момент внёс изменения в заказ, – она намекает на правило клана, согласно которому будущий отец обязан подарить что-то особенное, что-то, чем можно подчеркнуть значимость своей супруги. – Из вас, видимо, не только ирьенин, но и куноичи хорошая, – хозяйка поглядывает на Микото, своим цепким взглядом считывает, понравился ли той такой поворот событий. – Прошу прощения, если вам пришлось поторопиться с заказом, – свекровь пытается понять, когда именно были внесены изменения. – Заняло это у нас три-четыря дня или нет, мы только рады помочь господину, – старушка надеялась продать украшение подороже, а тут мелкие сапфиры и парочка рубинов. Доход сократился вдвое, неудивительно, что она недовольна. – Жаль, кунай не примеришь, но вас, госпожа, так и красит беременность. – Благодарю, – Сакуру каждый раз забавляют комплименты подобные этому, особенно если учесть, что румянец её от затаенных мыслей о бывшем муже, а признаки беременности – всего лишь результат специальных пилюль. – Не найдется ли у вас защитного чехла для куная? – О, да-да, конечно, – рассеянная улыбка, затем повелительно-раздраженное: – Майко. Помощница прячет голову в плечи, признавая свою забывчивость, и скрывается за шторами, разделяющими витрины и ювелирный цех. – Сакура, – ласково обращается Микото, заставляя серьезно-таки напрячься. – ты хорошо разбираешься в лекарствах, не посоветуешь ли Инко-сан витаминов? Ты как-то советовала мне таблетки для улучшения памяти. После них я ничего не забываю. Как и прежде предупреждаю своих хороших друзей о том, какие перемены происходят в моей жизни. О, так свекрови вот что не понравилось. Хозяйка лавки не поставила ту в известность касательно подарка от Итачи. Не доложила о том, что он отдельно связывался с мастерской. Заиметь врага в лице Микото Сакура никому не пожелала бы. Да вот после развода, в лучшем случае, для свекрови она вовсе существовать перестанет, в худшем – получит своё наказание за обман. – Вы так добры! – восклицает старушка, а саму вот-вот трясти начнет. – Сакура-сан, а как вам работа наших ювелиров? Рассматривая миниатюрное крыло птицы, Сакура будто оказывается в тёмном убежище Орочимару, наполненным карканьем и запахом горелого. Она ведёт плечами, чувствуя тот давящий страх и кратковременный шок при виде сгорающей плоти. Не признайся ей Итачи, кунай воспринимался бы угрозой для жизни, учитывая её попытки перерезать ему горло. Итачи-сану выгодны её страх и ненависть, а оружие только подкрепило бы обманчивое впечатление. – Прекрасная работа. – Господина не назовешь мужчиной романтичным, но кажется вам всё нравится. – Да, нравится, – на самом деле Сакура в замешательстве. – Вы, должно быть, уже на втором месяце, – предположение старушка делает исходя из последнего визита Итачи-сана в ювелирную лавку. – Можно сказать и так. – Господин редко ошибается в расчётах. Всегда приходит вовремя, – она явно находит в этом нечто забавное. – Видно, и к зачатию ребенка подходит с той же точностью. Как по расписанию. Сакура с опаской поглядывает на свекровь. Оставит ли та без внимания такого рода грубость? Молчание Микото говорит само за себя. Поняв свою ошибку, старушка, едва ли не скрипя зубами, приказывает Майко упаковать подарок и выжидающе смотрит, какой же вердикт вынесет госпожа Учиха разложенным кандзаси. – К сожалению, нас уже ждут, – Микото весьма правдоподобно выражает свою досаду. – Мы будем рады получить эскизы. Пришлите их нам вместе с кунаем ближе к пяти часам. – Да-да, конечно, – несколько заискивающе обещает Инко-сан и провожает их сверлящим спины взглядом. Никуда они, конечно же, не спешат, и как только покидают мастерскую, Микото предлагает прогуляться по парку. Его открытие в квартале состоялось этой весной. Сакура тогда стояла у самого входа и приветственно кланялась каждому представителю кланов Конохи. После чего они все вместе занимались посадкой деревьев, тем самым укрепляя межклановые отношения. Как помнится, тогда Итачи-сан самолично занимался посадкой молодого деревца на южной стороне парка. Понадобятся годы, чтобы деревцо превратилось в цветущую сакуру и своей красотой привлекло жителей квартала, но всего один день – и слухи о том, как дорожит своей женой глава клана, расходятся по всей деревне. Пусть уважения Учих к Сакуре от этого не прибавилось, к ней чаще стали обращаться представители других кланов. Шикамару даже поинтересовался между делом, есть ли у неё улучшения в отношениях с мужем, на что Сакура ответила: – К счастью, никаких. А что? – А то, что сакура может расти более пятиста лет на одном месте. Пока не срубят. Или война не случится. Смекаешь? – Он вздохнул: – Это не просто дерево. Это знак верности сроком в пятьсот лет. С того разговора Сакура всеми силами избегала прогулки в парке. Молодое деревцо имело для неё другое значение: потеря свободы на долгие и долгие годы. Сейчас же, когда они проходят мимо вишни с обрезанными ветвями, её переполняют волнение и трепет. До чего странно, одни и те же вещи, события и люди видятся то в ярких, то в тёмных или серых цветах. Что-то приобретает новое значение или перестает быть важным. От чего-то тянет болью в груди, от чего-то – неуверенной радостью. За прошедший год изменилось многое. Уже не так страшны перемены вокруг, хотя моментами все ещё тяжело отпускать себя прошлую. – Что ты думаешь о подарке? – свекровь явно опускает «думаешь на самом деле». Вместо того, чтобы обмениваться репликами с матушкой, хочется очутиться в каком другом месте, главное, чтобы там был Итачи. И не важно, как много он ей скажет, не важно, как много она ему позволит или не позволит. С ним – она Харуно Сакура, а для всех других и после развода будет Учихой. Быть может, даже для Шикамару так и останется бывшей женой причастного к смерти его сенсея Учихи. – Я… рада, – ей надоело придумывать сносные ответы, которые будут Микото по душе. Сакура кладёт руку на живот, беременностью прикрывая свою рассеянность, и делает вид, что любуется небом. Однако её застаёт врасплох возникшее перед глазами выражение лица Итачи. Следом горло сдавливает от его: «Моя жизнь мне не принадлежит. Перестала, ещё когда мне было четыре». В четыре года Сакура собирала полевые цветы вместе с другими девочками и прятала слёзы на каждое «лобастая». А что же делал Итачи? – Матушка, скажите… Нет, ничего. Простите. Микото с задумчивым видом ведёт её к лавочке. – Садись, – звучит мягче обычного. – Да, матушка. Мимо проходит женщина в темно-зелёном кимоно и кланяется им в приветствии прежде, чем продолжить путь. Микото вежливо ей улыбается и садится рядом с Сакурой, оставляя между ними одно пустое место, будто бы к ним присоединится кто-то ещё. Быть ближе в прямом и переносном смысле для свекрови непросто. – Спрашивай, что хотела. Сакура не готова к этой битве. У неё нет подходящего оружия для защиты, уж тем более для атаки. Потому выдавливает улыбку и качает головой. – Тогда позволь спросить мне, – своей паузой она даёт время подготовиться. – Почему мой сын передумал дарить тебе серьги? – Это лучше спросить у него, матушка, – её искреннее недоумение по поводу подарка звучит убедительно. – Хорошо. Дождёмся его возвращения и спросим, – немного погодя добавляет: – А тебе неинтересно узнать, когда он вернётся? Микото Учиха знает, что спрашивает. Знает, и когда надо спрашивать. Она из тех, кто подолгу наблюдает, а потом уже действует. Вот и приходится обороняться привычным способом: – Что вы хотите от меня услышать? – Правду, Сакура, – всегда кажется, одним своим взглядом она способна считывать ложь, просто выжидает, когда обман даст себя обнаружить. – Не помню, чтобы со мной когда-либо делились столь ценной информацией, – язвительность помогает прикрыть правду, что так и норовит быть озвученной. Итачи здесь. В Конохе. – Будь у тебя интереса побольше, может быть, и делились. Днями ранее Сакура могла бы не удержаться и прошипеть: «Уверены, что именно моего интереса недостаточно?», но, как показала вчерашняя ночь, интереса её и Итачи более чем хватает. И даже в избытке. Так что она смиренно соглашается. Спор только приведет к ненужным вопросам. – Вы правы. В этом всё дело. В интересе. Однако в том, как она выразила свое согласие, чувствуется раздражение. Одно только существование матушки вызывает беспокойство в улье с жалящими пчелами. – Похоже, ты сегодня не в настроении для прогулок, – Микото справляется со своим недовольством второй раз за день. – Вернёмся, – утверждение, никогда не вопрос. Сакуре бы кивнуть и послушно пойти следом, а не может. Не может, потому что небо Конохи ярко-синее. Оно было таким, и когда она родилась, и когда поступила в Академию, и когда стала генином, а после ирьенином. Оно и сейчас такое. Безмятежное. С плывущими облаками, на которые так любит смотреть Шикамару. Но каким оно было для Итачи? – Микото-сан, постойте, – окликает с резвостью Харуно и наглостью Узумаки. Дождавшись, когда свекровь сядет обратно, Сакура набирается смелости спросить-таки: – Итачи как-то рассказывал мне, что произошло много лет назад, – брови свекрови впервые выгибаются буйными волнами. – Лишь упомянул, не вдаваясь в детали. А теперь, когда я… мы ждём ребенка, я не могу перестать думать об этом. О том, что могло произойти, когда ему было примерно четыре. Или пять лет. Я пыталась найти его детские фотографии, хоть что-нибудь, чтобы представить. Понять, что именно произошло. Что так могло на него повлиять и… – Сакура умолкает, стоит пересечься со свекровью взглядами. Скелеты в шкафу на то и скелеты, чтобы их прятать. Приоткрыть дверцу или нет, Микото решается не сразу. Прищуривается, выискивая достойную причину, и только когда находит её на обеспокоенном лице невестки, позволяет заглянуть внутрь. А там те самые ёкай, что отнимают радость. – Время тогда было другое, – Микото оправдывает то ли себя, то ли других. – Со здоровьем у меня никогда не было проблем, каждые роды протекали без осложнений, но, – продолжает она отстраненно, будто бы это происходило не с ней. – Наш первый сын заболел пневмонией. И вскоре умер. Старейшины клана считали, всегда можно родить второго. Затем и третьего ребёнка. Влияние их было огромным. Мы с Фугаку были вынуждены прислушиваться к ним, – её рассказ впервые так непоследователен. – А потом началась война. Тогда, как и ты, я была на втором месяце беременности. Саске должен был появиться в следующем году. Ранним летом. Мы называли Саске подарком на пятилетие Итачи. Он мечтал о младшем брате. Или сестрёнке. Но война всё не заканчивалась, ряды шиноби редели, Коноха проигрывала. И… и было принято решение отправить на фронт несколько талантливых… детей. Микото обходится фактами, а все равно кажется, что земля под ногами уходит. Сакура вспоминает то, что ей когда-то говорил Сай: «Талантливым ребятам прошивают мозги с ранних лет. Подумать только, что же делают с гениями». – Зная, что родится второй наследник, они выбрали… – она переходит на шепот и стыдливо отводит глаза. – выбрали Итачи. Для своего возраста он превосходил даже способных генинов, – сожаления в её голосе куда больше, чем гордости. Предложения состоят из слов, те – из букв, а боль они причиняют невыносимее, чем та, что от оружия, Аматерасу или иллюзии. До Сакуры наконец доходит истинное значение сказанного тогда Итачи: «Во мне нет столько высокомерия считать, что в моих силах изменить судьбу нашего с вами ребёнка». Ещё будучи малышом четырех лет, он наблюдал за бессилием собственных родителей и послушно шёл туда, куда его ведут: сражаться с тем, кто после будет считать его монстром. Мыслями Сакура там, в прошлом, с маленьким Итачи, склонившимся над трупом вражеского шиноби, и искренне непонимающим, почему в ответ на его помощь мужчина пытался его убить, но её другая часть будто своей жизнью живёт. Подталкивает взглянуть свекрови прямо в глаза, заставляет губы складывать буквы в слова, а слова – в вопросительные предложения: – Если так легко рожать, то и хоронить проще, так получается? Что же вы тогда ещё не родили? – её слова равнозначно жестоки услышанной правде, их уже не вернуть, да и Сакуру не остановить, ведь так приятно наблюдать за тем, как у свекрови лицо перекашивается и глаза будто наливаются кровью. – Всё пытаетесь быть благородной и праведной, а не выходит, да, матушка? Тяжело, наверное, было каждый раз переступать через себя, а потом и через других, чтобы стать госпожой Учихой. А в итоге и с этой властью не иметь возможность защитить тех, кто дорог. Сакура ожидает пощечину. Хлёсткую и оглушительную. Как это было в самый первый месяц её пребывания в особняке. Микото же дрожащими от ярости пальцами приглаживает волосы. Каждая её мышца тела напряжена, а она все равно – видно, по привычке – смотрит по сторонам и замечает в нескольких метрах прогуливающихся девушек с вплетенными веточками сакуры в волосах. Это усмиряет её гнев. Что подумают люди? Какие слухи пойдут? По глазам можно прочесть: свекровь жалеет, что приоткрыла занавесу уродливой правды, но уже поздно, а показывать своё истинное лицо – непозволительно. – Тебе есть что добавить? – недюжинное самообладание свекрови предостерегает. Сакура сглатывает и качает головой, прислушиваясь к голосу рассудка. – Хорошо. А теперь послушай меня внимательно, – сердце ухает куда-то вниз и, кажется, не вернется на свое законное место. – У меня ушло шестнадцать лет на то, чтобы к моему мнению прислушивались. Своими собственными силами я нарекла себя властью воспитывать моих сыновей и внуков так, как считаю нужным. Заслуживай ты моего уважения, могла бы иметь больше прав в этом доме и вмешиваться в судьбу своего ребенка. Сейчас же твоё положение ничего кроме жалости не вызывает. Получить пощечину было бы куда предпочтительнее. Так хотя бы можно было списать свои слёзы на боль. Сакура смаргивает, переживая такую сильную бурю внутри, что одним щелчком пальцев она вот-вот готова сравнять парк с землей. На какое разрушительно прекрасное зрелище все-таки она способна! Вот оно упоительное ощущение приближающейся свободы, способной придать смелости высказать то, что на уме. – Мне не нужно ваше уважение, матушка,– все её надежды на хорошие отношения со свекровью развеялись как дым. – Я не обязана вам нравиться. Скорее всего, никогда и не буду. Сколько бы не старалась, вам всегда будет недостаточно, – в Сакуре нет протеста, простая констатация фактов. – Я не кукла, которую можно перекраивать под себя, когда вам вздумается. Микото в несогласии поджимает губы. У неё своя правда. Её глазами Сакура вышла замуж, получив внушительную сумму денег. К тому же, когда-то невестка не отличалась манерами. Одни лишь грубость, да резкость. Она – грязное пятно на репутации Учих. Посмела встречаться с другим мужчиной. Забеременела вовсе через год. Мириться со всем этим сложно. – Вы верите в предсказание Нацуко-сан? – и вот снова болезненно тянет в груди. Свекровь поднимается, тем самым заканчивая разговор. Сакура же не собирается с этим мириться и хмуря брови требовательно восклицает: – Микото-сан! Та поправляет кимоно и выпрямляет спину, возвращая себе прежний благородный вид. – До того, как Фугаку вернется с собрания, нужно позаботиться об обеде. А не находит ли свекровь в быту свое утешение? Занимает себя бесчисленными делами и светскими вечерами. Находит себе дело, способное отвлечь от навязчивых мыслей и одиночества. Однако это не повод отмахиваться от важного. Сакура настаивает: – Вы хоть расстроитесь, когда предсказание исполнится? Взгляд Микото падает на её живот, будто бы будущий наследник – единственное, что сдерживает её. – Нет, Сакура, я не стану грустить об этом, – она кажется отстраненной, будто вспоминает что-то. – Я обещала ему. А теперь, возвращаемся. Сакура понятия не имеет, что ищет на лице свекрови, какое такое утешение или какой такой совет, зато Микото находит то, что поражает, столько удивления в её глазах. Она стремительно подсаживается и вцепляется в руку невестки как голодная кошка в кусок мяса. Сакура настороженно отодвигается и пытается разжать холодные пальцы женщины. – М-матушка… – Как давно… как давно ты влюблена в него? – вопрос поставлен так, словно было совершено тяжкое преступление. Сакура в растерянности то открывает, то закрывает рот, не зная, будет правильным всё отрицать или нет. Хотя постойте-ка, Микото не спрашивает, влюблена ли, она спрашивает: «как давно». – А мне что, нельзя? – пожалуй, это всё, на что сейчас способна Сакура. Знать бы самой, как давно и как сильно. – Нельзя, – запрещает строго настрого как маленькому ребенку. – Микото, – Сакура вырывает свою руку и смиряет свекровь тяжелым взглядом. – Не вам решать, имею я право любить Итачи или нет. Не вам решать, как я буду воспитывать своих детей. И только посмейте отправить моего ребёнка на поле боя, я перережу вам горло кунаем, который подарил мне сегодня мой муж. И уж поверьте, мне хватило бы смелости, повторить это и с ним, посмей он так поступить, но Итачи предпочтет перерезать весь клан, чем следовать воле съехавших с катушек Старейшин. Именно так, матушка, вам стоило поступить в свое время, вместо того, чтобы позволить четырехлетнему ребенку сражаться на войне. Меня не волнует, какими были ваши причины. И какое тогда было время. Этому нет оправдания. На вашем месте я первым делом придушила бы своего мужа, а не пыталась забеременеть снова. Надо отдать должное, свекровь и бровью не ведёт. Её выдают разве что сжатые кулаки и пронизывающий словно холодом ветров взгляд. – Всё высказала? Из уважения к трудам садовника кулак Сакуры ещё не прошелся по учиховской земле. Бесполезно спорить с этой женщиной. Свои вину и неправоту она никогда не признает. Усилившаяся с возрастом гордость не позволит. – Да, матушка. Я пропишу вам витаминов. Ну, чтобы помнили моё предупреждение. – Очень мило с твоей стороны. Я запомню. Твою доброту. Но и ты запомни. Мой сын умеет разочаровывать. И даже мне не так просто прощать его. – А может быть это вы сделали его таким? – Не я привела тебя сюда, Сакура, – Микото как была, так и остается победительницей в каждом их споре. Находиться с ней наедине Сакура и секунды не может больше. – Пообедайте без меня, матушка, – это можно назвать капитуляцией, но какая уже разница, на какой стороне победа. Сакура демонстративно уходит, не дождавшись разрешения свекрови. Более того, она не возвращается в особняк Учих, а проводит весь оставшийся день и следующую ночь в самом спокойном месте на свете: в квартире своей матери. Мебуки окружает её уютом и теплом, ничего не спрашивает и говорит на одни лишь отвлеченные темы, конечно же, заметив, в каком плохом настроении дочь. В её объятиях забывается вся тяжесть, а засыпая на диване крохотной гостиной, Сакура впервые за долгое время задумывается над тем, где будет жить после развода. Возможно, переедет к матери. Или арендует квартиру рядом с госпиталем. Пришло наконец время подумать о себе. Начать мечтать о большем. И надеяться, что судьба будет к ним обоим благосклонна.***
Дерзкую выходку решают оставить без внимания. Микото слишком занята подготовкой новогоднего фестиваля, чтобы тратить свое время на выяснение отношений с невесткой. Они обе останутся при своем мнении. Фугаку-сан к их разладу относится спокойно. Все его мысли крутятся вокруг возвращения сыновей. Предоставленной самой себе, Сакуре ничего другого, как ждать вестей от Итачи, не остается. Нагрузка в госпитале снизилась, зато интерес к ней повысился вместе с поздравлениями о беременности. В этом ожидании жизнь течёт в более медленном ритме. Именно это так сводит с ума. День за днём Сакура выискивает по углам улиц змей и мышей Сая, а в небе высматривает воронов. Пусто. Никаких признаков. За прошедшие четыре дня ни одной весточки. Будто бы ей приснилась та ночь. Не мог же он так попрощаться? Не мог же передумать? Или обмануть её? Снова. Новая неделя начинается с неожиданным появлением человека, который не должен был быть в Конохе. Сакура прощается с Киёко и с тяжелым сердцем идёт домой. В кармане пальто сжимает брелок от куная в призрачной надежде, что ворон приведет её к новому убежищу. У неё появилась теория, что за ней следит загадочный Мецу, вот Итачи и не получается с ней связаться. Однако это не очень утешает. Тяжело вздыхая, Сакура проходит мимо лапшичной, а когда до квартала Учих остается каких-то десять шагов, её окликает голос того, кого она не видела уже два года. – Йо, Сакура. Она не сразу оборачивается, продолжая свой путь, потому как не чувствует знакомую чакру. – Госпожа Харуно! – так к ней в Конохе уже никто не обращается, а значит, ей не показалось. Это и правда он. Какаши-сенсей. Но что он здесь забыл? Да ещё и рядом с кварталом, куда без особого приглашения вход запрещен. – С-сенсей, – в растерянности она вежливо кланяется мужчине и встревоженно смотрит по сторонам. Заметят – пойдут слухи, а сенсей он или нет, в первую очередь он Хатаке, единственный представитель своего клана. – Простите, Хатаке-сан, вы не могли бы подождать меня в кафе рядом с домом моей матери. – Да, конечно, Сакура, – он неловко смеется, хотя глаза внимательно ищут в ней хоть что-то ему знакомое. – Госпожа Учиха, не Сакура, – ей приходится вести себя так. Если сенсей не обращает внимание на мимо проходящих Учих, то она этого сделать не может. – Гомэн-гомэн. Уже ухожу. Хатаке Какаши напоминает застывшего муравья в жидкой смоле прошлого. Попав в янтарный плен, он никак не может выбраться из него. Сменяются сезоны и года на календаре, а сенсей всё такой же: в поношенной форме джонина, темно-синей маске и перчатках-митенках. Серые глаза многое подмечают, но и Сакура научилась находить признаки усталости и встревоженности у тех, кто так любит носить маски в буквальном и переносном смыслах. Два года в Стране Снега так закалили его, что он обходится без жилетки с тёплым подкладом и носит летние армейские ботинки. – Давно вы в Конохе? – ей все ещё не по себе, хотя раньше думалось, она будет рада видеть командира седьмой команды. – Сегодня вернулся. О, нет-нет, я сам могу налить себе чай, – что он собственно и делает, когда Сакура прячет руки под столом. – Наруто говорил, ты изменилась, не знал, что так сильно. – А вы вот ни капельку. – И не поспоришь, – он щурит правый глаз в улыбке. – Сенсей, ваше притворство слишком очевидно, – и почему она раньше не замечала, как сенсей цепляется за старые воспоминания и всеми силами старается не привыкать к людям. Держит их на расстоянии, придумывая отговорки и исчезая в самые неловкие моменты. – Ты стала наблюдательнее, – уже серьезнее подмечает. – Не сладкая, видно, у тебя жизнь с этими Учихами. – Какая есть, – пожимает плечами. – Надолго вы в Конохе? – Всё зависит от того, что ты мне скажешь сегодня. Беспечно выдать все секреты Какаши-сенсею могла шестнадцатилетняя Харуно, но не Учиха Сакура. Она занимает себя чаем, выигрывая себе время на обдумывание следующего шага. Сенсей может поддерживать Шикамару, а Сакура пока что на стороне мужа и должна быть предельно осторожной. – Ходят тут слухи о будущем наследнике клана Учиха. Можно тебя поздравлять? – он не выглядит радостным, скорее встревоженным данной новостью. – Пока неизвестно, мальчик это или девочка, – достаточно расплывчато, чтобы Хатаке не догадался. Интуиция его никогда не подводит, нельзя об этом забывать. – Муж твой, наверное, рад. Странно, он не вернулся, как только стало известно, – сенсей явно пытается что-то выведать. – Думаю, он вернется вместе с Саске. – М-м. Я виделся с Саске. Неделю назад. Он сейчас разбирается с одним делом в столице. Не помню, говорил он про брата или нет. – Говорил, вы просто не слушали. – Похоже на то, – он кивает собственным мыслям, после чего пододвигается ближе, кладя локти на стол. – Сакура, от тебя несёт химикатами. Обычный шиноби не заметит, но я не совсем обычный. У тебя угроза выкидыша или… Если Хьюга с Учихами обмануть ещё можно было всплесками чакры, утренней тошнотой и фокусами с обменом веществ, то с чутким нюхом Какаши это было проблематично. Сакура старалась избегать представителей клана Инузука и Абураме и обходила их кварталы стороной, но появление Хатаке было невозможно даже предположить. – Или, сенсей, или, – сокрушенно признает. – Это даже к лучшему, – точно гора с плеч свалилась. – Могу спросить, зачем? – Не можете. – Ясно, – хмыкает. – Саске сказал, ты не очень дружна с мужем. – Если вы здесь, чтобы упрекнуть меня, допивайте чай и уходите, – Сакура примерно представляет, какую картину мог обрисовать Саске. Терпеть критику от дорогих сердцу людей бывает нестерпимо больно. Какаши-сенсей наверняка тоже разочарован в ней. – Кому-кому, а не мне упрекать тебя. У меня с Учихами разговоры только с глазу на глаз, – ему нравится подшучивать над тем, как он получил свой Шаринган. Сложно не улыбнуться. – Мне жаль, что так вышло. С твоим отцом и… – он потирает переносицу, хмуря брови. – Будь я умнее, могла бы придумать другой способ выплатить долг, – она прокручивает это в голове не в первый раз. – Не думаю, – в его интонации чувствуется лёгкий намёк на напряжение. – Твой муж мог бы нарисовать тебе долг. Потянул за ниточки – и ложь стала явью. Разве спросишь у мертвого, сколько именно он должен и кому. То, что твой отец имел долги, было общеизвестным фактом, но никто не знал точной сумму. И даже ты. Способов множество перекрыть кислород. Находишь слабое место – и бьёшь по нему. Учиха мог бы убедить Хокаге запретить тебе работать в госпитале и ходить на миссии. Мне только одно непонятно: зачем ты ему была нужна. Потрясение покалывает на кончиках пальцев. Сакуре нечем возразить, потому что всё, что говорит сенсей, вполне может оказаться правдой. Единственная слабость Сакуры – это её родители. Сначала Итачи-сан устроил ловушку с долгом отца, а после намекнул, что могло бы случиться с Мебуки своим «Здесь я для того, чтобы помолиться за здоровье вашей матери». Сакура устало прикрывает веки и задается вопросом, а сможет ли простить Итачи и этот обман. – Похоже, это было очевидно для всех кроме тебя, – неудачное время было выбрано для замечания. – Так просветили бы! Все такие умные и догадливые, чертовы гении! Что вы, что Шикамару, что Итачи. Один в любовники набивается, другой – в мужья. Потом оказывается, у одного свадьба на носу, а второй… ребенка видите ли не хочет. А мне, значит, прикрывать их спины и надеяться, что между делом меня не придушит какой-нибудь Учиха! – Сакура? – Что?! – чуть не смахнув чашку со стола. – Отпустило? – вопросительно изогнув бровь. – Ой, – до неё начинает доходить. – Какаши-сенсей, а это я сюжет книги рассказываю. – Я так и понял. Как же она всё-таки скучала по своим старым друзьям. Хорошо, когда есть с кем посмеяться над своими невзгодами. Веселье, однако, продолжается недолго. Оно затухает сначала в серых глазах, после – зелёных. – Понятие не имею, что у тебя там за история, – издалека начинает сенсей. – Скажи мне честно, ты привязалась к Учихе или нет? Саске весьма скептичен на этот счёт, но теперь я не уверен, прав ли он. Их встреча не совпадение. Хатаке здесь за ценной информацией. – Какой ответ вам нужен? – заимствованные у Учих стальные нотки в голосе производят на него впечатление. – Отрицательный, – по выражению её лица, он делает правильные выводы, и они его не радуют. – Привязалась-таки, – вздохнув, продолжает: – Мне жаль это говорить… Нет, лучше я начну сначала. Примерно три недели назад в Страну Снега прилетел чёрный ворон. Не могу посвятить тебя в подробности его послания, но кое-что ты обязана знать, – он подготавливает к плохим новостям. – Есть большая вероятность, что... что Учихи Итачи... больше нет в живых. Сердце пропускает удар. Оно бьётся. Продолжает биться. Сакура слышит стук. Чувствует. Чего ей не хватает, так это кислорода в лёгких. Мозг приказывает дышать. Не впадать в истерику. Не верить услышанному. Не паниковать. Важнее всего прочего сейчас дышать. Ками-сама, только бы её не стошнило. – Сколько… сколько дней назад? – она приказывает себе не делать поспешных выводов. – Примерно три недели, – обеспокоенно отвечает. – Так, три недели… три недели – это давно, – её вроде как отпускает. – Что-то я не понимаю. Совсем не понимаю. Сенсей, а что… что вы здесь делаете? – Что я здесь делаю? Скажем, решил приехать раньше, чем начнутся большие перемены, – он медлит, не зная, должен ли выразить свои соболезнования. – Саске готовится стать следующим главой клана к концу этого года. Думаю, он и объявит о смерти брата. Пазл собирается сам. Всё идёт по плану: подписывается соглашение на развод, ставится печать «Неприкосновенности», обеспечивая безопасность Сакуры на год вперёд, Саске становится главой раньше, чем Учихи успевают взбунтовать, а Итачи и его неродившийся ребёнок считаются мёртвыми. Фактически, Итачи и должен был быть мёртв, не окажись с ним рядом Сай, потом и Сакура. Изменились приоритеты, но не конечная цель, а значит, надолго в Конохе Итачи не задержится. Он не станет подвергать опасности жителей деревни. Рисковать жизнью Сакуры. А потерял он контроль в ту ночь, потому что знал: его нашли – и больше он её, возможно, не увидит. – Сенсей, – безжизненно шепчет. – Вы за или против Итачи? – Сложно сказать. Я не поддерживал его во многих вопросах, – он использует прошедшее время, будто бы давно смирился со смертью Учихи. – Однако я здесь, чтобы закончить то, что он начал. В конце концов, у нас общая цель: защитить Коноху. – Тогда… тогда расскажите всё, что о нём знаете, а взамен, – она сильно рискует, и в этот самый момент понимает, какой именно ответ даст Итачи. – Взамен получите его местонахождение. – Интересно складывается, – тянет с прищуром. – Ну, что же, в двух словах и не опишешь, – Какаши-сенсей всегда умел снижать градус напряженной атмосферы. – Заказать тебе чай или чего покрепче? – Кажется, я начинаю понимать, почему шишо так любила выпить. Я бы с радостью, но если свекровь поймает, страшно даже представить, что будет. – Обойдемся чаем, значит. – Спасибо, сенсей, – она благодарит вовсе не за чай, а за безоговорочную поддержку, пусть и запоздалую. Неизмеенность его привычки опаздывать, как и само присутствие, в переменчивом мире Сакуры действует успокаивающе. Хатаке лохматит её волосы. Затем заказывает ягодный чай и саке для себя. Разговор будет не просто долгим, а тяжёлым. В это же время чёрный ворон с любопытством крутит головой, переминается с лапки на лапки и радостно встрепенувшись взлетает в небо. Наконец ему есть о чём доложить хозяину. Наконец удастся полакомиться мышью.