***
В эти трудные времена, когда община с одной стороны противостоит имперской власти, а с другой — гнусным набегам степняков, народ нуждается в собственном герое. В мужественном и смелом, справедливом и жестком, который будет достойно защищать свой род и народ, за чьей спиной будет безопасно. Таких уважаемых мужей, смело вышедших против императора, гордо называют Одинокими всадниками, чьи образы, принципы и цели были высечены на рунах судьбы. Суровые времена требовали суровых защитников, на чьих одеяниях и внешности отпечаталась вся тяжесть бытия. Одинокий всадник, который в большинстве своем вел жизнь в седле, сливался со своим конем. Он выпестовал своего верного друга под условия кочевничьей жизни за годы скитаний. Отказавшись от будущей семьи и детей, Одинокий всадник служил своему народу…***
— Ты — позоришь меня, мое имя и мой род. — голос старца дрожал от еле сдерживаемого гнева. Смотрел в круглое высеченное в стене окно, не удостаивая сына даже своим взглядом. -Тебе никогда не стать достойным своих братьев! — повышает голос, распаляясь сильнее. — Иди и кради, раз ни на что большее не способен! Сам себя прокорми! — в сердцах восклицает, самым презрительным, самым уничижительным взглядом пожирая стоящего на коленях сына. Хосоку — самому младшему из сыновей, — было неприятно такое слышать, но в силу избалованности встал и ушел. Не стал извиняться за то, что родители сами испортили его, потакая каждому капризу. И той же ночью украл у отца сорок золотых: он не уточнял, кого именно стоит обирать. С тех пор Хосок не возвратился в отчий дом. Без спроса оседлав одну из нескольких лошадей — белоснежного скакуна, — и собрав котомку, он ушел еще до зари, но не в горы, как было принято, а в степи. Да, юный беженец понаслышке знал о царящей опасности в тех краях, но в силу неопытности и завышенного самомнения решил, что справится со всеми препятствиями одним махом. Одним махом не вышло. Даже двумя, даже тремя, четвертого сделать ему не дали: Хосока выкинули из седла еще до рассвета, не позволив ему показать себя с наилучшей стороны, не дав ему раскрыться, степняки никогда не отличались особой обходительностью. -Рожа так себе. — Хосок ни слова не понимает. Дергается вперед, стараясь вырваться, но ему не дают. И если Хосока спросят, кто именно ему расцарапал шею кинжалом, он только и сможет ответить — тот, у кого изо рта сильнее воняет. -Зато евнух подходящий — ни рожи ни придатка. — гогочут дикари дружно, соглашаясь с его ценным мнением, и накидывают мешок пленнику на голову.***
Ким Намджун, в силу своей недюжинной силы, всегда первым заходил в тыл врага. Степняки живут в низеньких шалашах, покрытых дерном и ветками деревьев. Чем ниже был шалаш, тем умелее считался степняк — слиться с местом обитания главное правило выживания. Есть мнение, что ночь это их время, что разбойничья жизнь вынудила их очей примириться с темнотой вокруг, поэтому Одинокий всадник выбирает для нападения сумерки — еще не ночь, но и не день. Шалаши степняков издалека кажутся небольшими холмиками или курганами, но именно в это время они разводят огонь внутри жилища, обитого шкурами зверья, и вытекающие из небольшого проема наверху струйки дыма выдают их с потрохами. — Пора, — тихо шепчет под боком Ким Сокджин, самый старший в их отряде. Намджун перекатывается в сторону несколько раз, скатываясь с холма, и замирает, не поднимая пыли. Сухие ветки и травы вцепились в его одежду и косынку, Намджун чувствует, как под затылком колется неприятно, но это все мелочи. Сверху прилетает камушек на него — знак, что можно двигаться, и Намджун, перевернувшись, перебежками добегает до первого шалаша, стараясь не попадаться на глаза несчастным пленникам, повязанным друг с другом, и редким охранникам. Четверо пленников: три женщины и один паренек. Выждав момент, когда степняки, лающие на своем варварском языке, усядутся за разведенным огнем, Намджун перебегает от одного жилища к другому, и так до другой стороны лагеря. Он вынимает из серебряного короба на поясе сухой трут и пучок тонких еловых щепок, торопливо снимает ремень, и его наконечником высекает огонь. Тем временем у степняков начинается какая-то возня: под улюлюканье и одобрительные выкрики, один из них подходит к пленным, уже издалека примеряясь к жертве. Лает, лает похабщину, вслух высказывая все то, что сделает с одной из женщин — испортить один товар это ничего, они любят себя баловать. Тем более одна женщина на двадцать изголодавшихся мужчин плата не большая. И смеются. Намджун старательно дует но костерок, с нескрываемой болью следя за степняками. В этот раз он не позволит ничему такому случиться! Тем временем варвар хватает одну и девушек за подбородок, определившись, — говорит, что самая уродливая из всех, но ничего, ее рот и так будет занят, не до разглядываний будет. Судя по одежде, все девушки из кочевнических общин, самый ближайший расположен у реки под горой, а парень — имперский. Намджун лишь надеется, что девушки не понимают этот варварский язык. — Давай же, — добавляет еще трут и подкладывает под шалаш в гущу сухой травы, и огонь начинает смелее потрескивать. — Возьмите меня вместо нее! — неожиданно выкрикивает паренек, когда девушку, по-животному перекинув через плечо, тащат в одну из шалашей. Намджун восхищается смелостью пленного. — Слышите! — орет во всю глотку под плач девушек. — Меня заберите! Но девушку утаскивают за шалаши, не проникнувшись щедрым предложением парня. Намджун, воспользовавшись суетой, вынимает двусторонний меч из ножен и ножичек из рукоятки. Его громкий, натренированный за столько лет практики свист пролетает над лагерем, на секунду заглушая все другие звуки. Он уже знает, насколько недоволен будет Сокджин его отходу от плана — но ведь бедная девушка не будет ждать. На него кидаются моментально. — Одинокий всадник! — слышится неверяще-восторженный женский голос, увидевший спасение в лице Кима. Всадник не отвлекается. Орудует двусторонним мечом и ножечком умело, растягивая время, пока остальные не подоспеют. Он заслужит, если его бросят тут за непослушание, но его отряд не меньше предан спасению бедных людей. Со стороны холма слышится хоровой свист, и степняки, окружившие Кима, бросаются к ним на встречу, позволяя ему перевести дыхание и отметить скользящую рану под ребрами. — Они убегают, окружить! — Сокджин выпускает из пальцев вожжи черного жеребца Намджуна, сам кидается в гущу боя. Шестеро против двадцати с лишним степняков. Но бывало и хуже. Жеребец надрессировано скачет сквозь хаос, мордой толкает хозяина в плечо, из-за чего тот чуть не натыкается на меч противника, но уходит вниз и вбок, оказываясь рядом со своим конем. Резким движением залетает в седло, и тут же видит, как трех пленных и двух лошадей уводят к пролеску. — Среди них главный! — указывает на сбегающих, и сам, тушей коня расчищая себе путь, кидается вслед за ними. Его лошадь неожиданно дергается в сторону, и Намджун к своему ужасу замечает торчащий наконечник стрелы из его передней ноги. — Терпи, дружок… — обхватывает взмыленную шею на доли секунды, и тут же выпрямляется. — Они разделяются! — раздается голос Мин Юнги с левой стороны. Ким отмечает Тэхена — своего младшего брата, приноровившегося по правую сторону, поэтому, не согласовавшись, тоже разделяются. Впереди скачущий даже не оглядывается, он уверен и в своей лошади, и в белой кобыле, что не уступает ни на шаг. Но Намджун не так уверен в своем собственном жеребце: рана дает о себе знать, и тот с хрипом начинает замедляться, вскоре и вовсе переходит на шаг. — Нет-нет, братец, последний рывок… — тут нескольких рывков не хватит. Он упускает степняка со своей добычей.***
Хосок, перекинутый через седло, замечает замедление Одинокого всадника и начинает выть от разочарования, пока его не бьют рукояткой короткого меча по голове.