.•°°🌸°°•.
Положенное за драку и учинённый беспорядок на улицах Цайи наказание Вэй Усянь и Цзынь Цзысюань понесли порознь. Слухи о стычке отпрысков двух семей и возможном расторжении брака молодых господ разлетелись по всем углам Поднебесной с сумасшедшей скоростью. И пусть старейшины Лань всячески пресекали попытки учеников взболтнуть, чего не стоит, слухи есть слухи — одни скажут, что поцапались, другие же — что войны не избежать. В тот день обоих юношей отстранили от занятий на целый месяц. Разгневанный Лань Цижень едва за сердце не схватился, прознав о случившемся. Цзинь Цзысюаня он поручил Лань Хуаню, что в силу своего неконфликтного и спокойного характера мог усмирить вспыльчивый нрав молодого господина. А к несносному мальчишке Вэй Усяню приставил Ванцзи, что в своей невозмутимости и холодности вполне способен пресечь попытки хули-цзин нашкодить. И пусть ему не по душе общение племянника с непоседливой огнёвкой, зато Вэй Усяню скоротать время в компании Лань Чжаня очень даже в удовольствие. Аж духом воспрянул, забыв о наказании. Гляди и из сапог на радостях выпрыгнет! — Лань Чжань, Лань Чжань, я так тебе рад, ты не поверишь! — вбежал в библиотеку лис, едва не споткнувшись и не навернувшись на пороге, — Впереди целый месяц наказания, но теперь эти дни уже не кажутся столь тяготящими в компании с тобой! А ты рад меня видеть, Лань Чжань? — но в ответ не получил ничего — ни ответа, ни привета, даже взглядом не удостоил, оставшись неподвижным и полностью увлечённым прочтением книг. Так дело не пойдёт. Разве так друзей встречают? — Эй, Лань Чжань, ну ответь же мне хоть словом! Я разгневал тебя? Обидел чем-то? Почему ты молчишь? Неужто твой дядя даже говорить со мной тебе запретил? Или этот павлин Цзысюань чего лишнего брякнул? Ну же ответь мне! — но так и не добился желаемого внимания. Он и окликал его, и подшучивал, и поддразнивал, но всё без толку. Лань Ванцзи по-прежнему холоден и нелюдим, отчего действительно стало грустно и очень обидно. — Ну и ладно, не хочешь отвечать — не надо, тогда и я отныне словом не обмолвлюсь! — присел недовольный за письменный стол Усянь и принялся переписывать положенные ему трактаты. Весь понурый, сейчас он больше походил на обиженного на старших ребенка, чем на юношу. Уши поджаты, а хвост пушистый бьётся недовольно о деревянные половицы. Вэй Ин упрям, непоседлив, но всё же человек совести и может быть серьёзен, если того требует ситуация. Вот и сейчас, спустя длительное время, сменил гнев на милость, уйдя в запись правил с головой настолько, что даже не заметил застывший на нём янтарный взгляд. Внешне казалось, что Ванцзи смотрел на него холодно, сурово, полный осуждения и даже неприязни, но в душе у луна были лишь сомнения и вопросы, ответы на которые он пока не находил. Он не понимал, как такой шкодливый и не поддающийся исправлению ученик, что вновь и вновь нарывается на неприятности, в минуты, подобные той стычке и сейчас, способен быть таким серьёзным и послушным. Привычный в своём бесстыдстве и всегда с улыбкой на лице он ни капли не походил на того себя, что был разгневан настолько, что едва не потерял контроль, поддавшись провокациям и став зачинщиком драки, пустивший в ход клыки и когти. С одной стороны, он действительно поступил дурно и очень неподобающе благородным адептам именитых семей — учинил беспорядок, встрял в конфликт, первым бросился с кулаками и сострил на язык. С другой стороны, он поступил, как должно, по совести — защитил сестру и не дал своих собратьев, своего шиди в обиду, рискуя своим и без того спорным положением в чете клана Цзян. Шагающий по тонкому льду, он готов был стерпеть обидные слова и оскорбления в свою сторону, которых не заслужил, как не заслуживает никто. Но пропустить мимо ушей острословие Цзынь Цзысюаня в сторону собратьев и семьи, что вырастила его, взяла под крыло, не сумел, полный долга перед ними и любящий своих шицзе и шиди шисюн. Почему-то от осознания этого стало до невозможного обидно. И пусть наказание уже вступило в силу, Ванцзи всё же усомнился в его справедливости и словах дяди о том, что именно Вэй Усянь — источник всех бед и неприятностей, что едва не опорочил имя их ордена и семью клана Цзян. Разве встав на защиту тех, кто слабее или не способен защитить себя в силу обстоятельств, он не поступил достойно? Не это ли та справедливость, что должна царить в мире? Не эта ли та истина, что он внимал еще ребёнком? Голова кипела от потока мыслей, а в душе терзались сомнения, что всячески противоречило правилам ордена Гусу Лань сохранять ясность разума и душевный покой. Да, Вэй Ин действительно неугомонный, проказливый, бесстыдный в некоторых смыслах мальчишка. Да, ему претят порядки, строгость правил, дисциплина. Ему не свойственны усидчивость и смиренность. Он слишком своеволен и болтлив. И это пугает, сбивает с толку. Но почему-то это вовсе не противно. Нет чувства неприязни. Наоборот, что-то неизвестное, но такое знакомое, родное, еще непонятное от слова совсем, притягивало, смягчало углы и подтапливало льды в душе. Восхищало и вызывало негодование одновременно. Свободный в мыслях и чувствах, с улыбкой ярче звезд и звонким смехом. Такой живой и полный красок жизни Вэй Ин казался ему чужаком среди привычных лиц и жизненных устоев, воспитания и взглядов. Он, подобно буре, ворвался в его жизнь, положив начало трещинам на стене невозмутимости и благородного спокойствия, бесстрастия и нелюдимости. Пусть брат и сказал еще тогда, в ночь после наказания, что в этом возрасте подобные проказы и поведение нормальны, они никак не складывались в уме с тем, каким видел Лань Чжань своё привычное окружение. — Почему? — внезапно произнес он, чем привлёк внимание юноши. — Что — почему? — уточнил Вэй Усянь, всё ещё недовольный, но уже не так сильно. — Почему не отступил? Почему не промолчал? Ты ведь знал, что это может спровоцировать конфликт. — А должен был? — спросил лис, отложив кисть с тушью в сторону и устало вздохнув, — Если ты о драке и о том павлине, то да, я знал, на что шёл, и ни капли не жалею. — ответил Усянь, а Ванцзи лишь нахмурился, — Лань Чжань, если думаешь начать читать нотации, то не стоит, я выслушал сполна. Если после этого я пал в твоих глазах — то так тому и быть, оправдываться не стану. Я сделал то, что сделал и уже несу положенное наказание. Я признаю свою ошибку только в том, что сделал это на людях и только раз, хотя индюк Цзысюань заслуживает большего. Это я ещё слабо его разукрасил. Если в понимании людей — оскорблять тех, кто слабее или не способен защитить себя в силу обстоятельств, это нормально, зато слабость и бесстыдство, даже если защищая, ответить тем же сквернословием и пуститься в драку, то я не признаю такой истины. Этот павлин, зная о том, что помолвлен с моей шицзе и наречён ей супругом, постоянно задевает её и оскорбляет её чувства, пока та теплится надеждой, что любовь её взаимна. Я с самого начала не желал моей любимой, самой доброй, самой понимающей и светлой, самой прекрасной и заботливой шизце в супруги такого человека. Он кичится статусом, прикрываясь за спиной отца и своих людей, и позволяет себе острить на язык полагая, что так он станет уважаем. Он знал о том, как обстоят дела в семье Цзян, вокруг которой ходит много слухов, и всё равно позволил себе зайти слишком далеко и задеть А-Чена за больное. Я же заткнул и показал ему его место — вровень всем нам, чтоб корона с головы слетела и одумался. — А ты? — Что — я, Лань Чжань? Я тебя совсем не понимаю! — Почему не ответил, когда он заговорил о тебе? — и тут глаза Вэй Ина распахнулись в удивлении, но тут же веки опустились и лис отвернулся. — К чему оспаривать то, что правда? Хотя и не совсем такая, какая кажется на первый взгляд. — он вновь взглянул на Ванцзи, но тот лишь смотрел на него, ожидая ответа, с лицом спокойным, без капли отвращения или злобы, став ему молчаливым собеседником и верным слушателем, — Так и быть, расскажу тебе, всё равно не секрет. Не уверен в том, насколько ты наслышан, но моя матушка — заклинательница Цансэ Саньжень и мой отец — слуга дяди Цзян Вэй Чанцзе действительно были очень близки. Отец был человеком — верным своему господину и близким другом, почти собратом дяди Цзян. Матушка же была хули-цзин, наследницей учения Великой Вольной Заклинательницы Баошань, в теле которой кипела кровь божественной лисицы. Глава клана Цзян и его слуга были влюблены в матушку, но она отдала своё сердце отцу, пожелав остаться дяде Цзяну близким другом и сестрой. Они покинули его, отправившись истреблять зло и нести рука об руку мир и покой на земли Поднебесной. Но даже так с годами чувства дяди Цзян ни капли не угасли. Когда мои родители погибли… — на секунду Вэй Усянь запнулся, но после продолжил, — В попытках выжить я часто воровал у торговцев и домашнего скота объедки и прятался в конницах, торговых лавках в поисках тепла, убегал от диких собак в густые леса. Однажды средь толпы на торговых улочках Юньмена я снова встретился с одичалыми псами. Тогда меня нашёл и спас, забрав к себе, дядя Цзян, что уже был в браке с Госпожой Юй, что подарила ему старшую дочь и младшего сына. Она гнала меня взашей, но глава клана, узнав во мне сына близкого друга и его возлюбленной, что трагически погибли, невольно покинув своё дитя, не смог оставить на произвол судьбы и пустил в свой дом, в свою семью. Дал кров, тепло, еду и обучил меня всему, что подобает знать будущим заклинателям. Он и шицзе приняли меня сразу, в то время пока Госпожа Юй и Цзян Чен долго не могли смириться с моим присутствием в их доме, что стало «яблоком раздора» внутри их семьи. Тогда-то из-за конфликтов и поползли дурные слухи о том, что будто это я «родной сын» главы клана Цзян — плоть и кровь его почившей возлюбленной. «Красив, умён и талантлив, превосходящий многих по силе» — злые языки пророчили мне место следующего главы. И всё же я им никто — чужак, грязнокровка, но обязан жизнью, если не слуги, то хотя бы верного своему ордену ученика. Только вот слухи о коварных и жестоких хули-цзин ни на секунду не стихали, подливая масла в огонь. И пусть дядя Цзян и шицзе говорили, что слухи — просто слухи, я знал о том, насколько тяжело им было нести это бремя злословия, что легло порочной тенью. И, если так подумать, то кроме четы Цзян и единожды спасшего меня в морозный день среди густого леса человека, лицо которого уже не вспомнить, после гибели родителей никто не был ко мне так добр. — поведал историю Усянь, опустивший взгляд на белесое полотно под руками, где виднелись красивым почерком трактаты Гусу Лань. Ванцзи молчал, но последние слова Вэй Ина о спасении в морозный день среди густого леса неизвестным невольно дернули за душу, обернувшись картинами из детства в воспоминаниях Ванцзи: »… Запутавшись в безжизненных ветвях, брыкался яростно лисенок. Живой, настоящий, с шерсткой гладкой, сияющей, чернильного окраса, да с пушистым хвостом, только маленьким ещё. Ушки у диковинного зверя острые, мягкие, а глазки серебра полны, загляденье, да только лапки исцарапаны от сковавших их ветвей, а коготков и вовсе нет». Если так подумать… Возможно ли…? »… Раздался громкий всплеск, едва не окатив того водой, и на мосток, промокший до нитки, забрался мальчик с букетом лотосов в руках. Чернильного цвета пряди, длиною до лопаток, прилипли к подрумяненной солнцем бледной коже. Спина оголена по пояс, где повязано ханьфу, а худенькое и в то же время тренированное тело явно выдавало в мальчике отличные физические способности. Одно казалось странным — хвост и уши сорванца. А стоило мальчишке повернуться — показать лицо, как дракон и вовсе обомлел. Перед ним, самый что ни на есть настоящий, стоял хули-цзин. Глазки серебром, щёчки персиком, бровки фениксом — ну очень красивый маленький лисёнок — прям глаз не оторвать». «— А чего тогда такой хмурый? Такой же хмурый, прям как мой шиди. Он всегда такой серьезный и ворчливый, ругает меня. А вот моя шицзе всегда улыбается! Она очень добрая, заботливая и красивая!» Да быть не может! »… И лишь одно казалось странным в облике юнца. А стоило Ванцзи чуть лучше присмотреться, как среди чернильных прядей, чуть поджатые в макушке, дернулись ушки. Мягкие, пушистые, с белым пухом внутри, но заостренные к концу он напоминали те, что есть у кошек, но были чуть длиннее…» «Подобно лисьим». Не может же, правда? Голова нещадно закружилась, а грудную клетку резко сдавили сомнения и страх. Ванцзи уверен — в словах Вэй Ина не было лжи. Слишком уж открытым и до странного спокойным, скорее даже смиренным он казался в этот момент. Потерявший всю свою прыть, он выглядел таким разбитым, чьи размытые картины детства и трагические воспоминания, даже его — Лань Чжаня, задели за живое. Потерять родных и стать причиной ссор, предметов споров, слухов и насмешек… Знакомо, не так ли? До боли в сердце знакомо. Может он и Вэй Усянь не так уж и непохожи? Более того, возможно ли, что оба могут быть близки друг другу ещё задолго до того, как встретились здесь — в Гусу? Вопросов много, но ответов — ничуть не больше. Ему нужно побыть одному! — Чжань… Нужно всё осмыслить! — Лань Чжань… Он должен идти! — Лань Ванцзи! Ему просто необходимо уйти сейчас же! — Эй-эй, Лань Чжань, ты в порядке? Тебе нехорошо? Голова закружилась? — забеспокоился лис, увидев то, как дракон ушёл куда-то в себя и ненадолго завис, не слыша то, как его не раз окликали в попытке вернуть в мир реальный из дум. Подскочив резко на ноги, он хотел было броситься к луну, но тот остановил его одним движением руки, указывая на то, что он может идти. — Достаточно. — подал голос Ванцзи, привстав с места и расправив небесно-голубые, резко ставшие тяжелыми, одежды, — Можешь идти. — А? О чём ты? — не понял Вэй Ин. — На сегодня этого достаточно. Ты свободен. Завтра я снова жду тебя здесь — в библиотеке. — Чего? — не понял ничего Вэй Ин от слова совсем. Что происходит? Он обидел его? Задел за больное? Он гонит его прочь? Неужто ль всё настолько плохо? — Тебе пора, госпожа Цзян и Цзян Ваньинь будут беспокоиться. — ответил лун, уложив аккуратно письмена, и исчез из виду, оставив ошарашенного лиса в библиотеке одного..•°°🌸°°•.
Когда Вэй Ин вернулся к себе, его встретил Цзян Чен, будучи разгневанным на всех и вся. Он же и рассказал, оставив лишние вопросы в сторону лиса на потом, что, пока Усянь отбывал наказание, главы кланов Цзинь и Цзян сегодня утром прибыли в Облачные Глубины, где встретились с учителем Лань и, посоветовавшись втроём, приняли решение расторгнуть помолвку девы Цзян и наследника Цзынь. В тот момент Вэй Усянь испугался не на шутку и, полный переживаний, бросился в покои сестры, что сидела сейчас совсем одна и едва ли сдерживала стекающие по нежному лицу соленые дорожки слёз. В последний момент Вэй Ин одернул себя, усомнившись в том, а стоит ли ему вообще заходить? В конце концов, причиной принятого главами решения о расторжении помолвки — был он. Это он подрался с павлином Цзысюанем. А потому, если и винить в содеянном, то только его. И если Цзян Янли его возненавидит, если вдруг погонит прочь, не желая говорить с ним или даже видеть, какое уж там выслушать, то он послушается. Встанет на колени, лишь бы вымолить прощения, которого, уверен, не заслуживает, и уйдёт. Он всегда доставлял семье Цзян сплошь одни неприятности. И даже шицзе уберечь от самого себя не смог. Его одёрнул голос сестры. — А-Сянь? — страх показаться перед девушкой приковал к половицам, не давая шанса и шагу ступить внутрь, — А-Сянь, это ты? — но от одного только нежного «А-Сянь» Цзян Янли сердце хули-цзин заплакало, заныло, но он сумел лишь молча подойти к сестре и, полный чувства вины, попросить у той прощения. — Прости меня, шицзе… Я… — одиноко смотревшая до этого в окно Янли повернулась к нему и, взяв его ладонь в свою, улыбнулась так нежно, так тепло, что у самого юноши от щемящей любви и страха за сестру аж слезы на глазах застыли. — Глупенький. Глупенький мой, А-Сянь. Ты ни в чём не виноват. — Но я подвёл тебя. Принёс лишь несчастье и разрушил твой брак… — на секунду дева замолчала, но после снова улыбнулась, пожелав, чтобы он присел рядом. — А-Сянь, матушка с детства говорила о том, что мне в супруги наречён господин Цзынь. И пусть мы виделись лишь пару раз, кому не может не понравиться столь благородный и изящный юноша? Но… Если так подумать… То не так уж господин Цзынь и хорош. Всем известно, что этот брак был скорее решением политическим, принятым ещё до нашего рождения, чем искренним желанием сердец обоих. И я бы пожелала прожить с ним всю жизнь рука об руку — до самой старости, будь наши чувства хоть капельку взаимны. — Шицзе… — Поэтому, А-Сянь, не вини себя за то, в чем нет твоей вины. Думаешь, я не знаю, что за мысли посетили тебя и какие переживания осели тяжким грузом на душе? Ты ведь рос у меня на глазах. Зная тебя, ты не тот человек, что полезет в драку или ссору без весомой на то причины. Поэтому, не кори себя. Пусть господин Цзынь Цзысюань и хорош, я же подожду того, кто полюбит меня по-настоящему и поймёт меня без слов. Искренне. До последнего вздоха. — его сестра улыбалась. Не винила его, но Вэй Ин всё же знал, что чувства сестры ни капли не остыли. Прямо камень с души. — Шицзе, этот индюк напыщенный не так уж и хорош. Самоуверенный и высокомерный он ни капли не достоин моей прекрасной, доброй, самой лучшей и заботливой в мире шицзе! Ты такая хорошая и достойна только лучшего! — Мой милый А-Сянь, раз ты так говоришь, я тебя послушаю! — потрепала того Янли за щечки и крепко обняла, позволив юноше склонить голову к себе на колени и заботливо погладила того по чернильной макушке с торчащими на радостях пушистыми ушами. — К слову, А-Сянь, может и ты мне расскажешь — приглянулся ли тебе кто в Облачных Глубинах? Может кто похитил сердце нашего А-Сяня? — внезапно выдала сестра, едва ли сдерживая смешок, отчего Вэй Ин подскочил, как в жопу ужаленный и тут же протестующе замотал головой. — Нет, что ты, шицзе, вовсе нет! Никто мне не приглянулся! И сердце моё никто не похищал! — залепетал юноша, краснея пуще распустившихся цветов тёмной розы, что лежали пышной веткой на столе у сестры. — Неужели? Мне казалось, что ты и Второй Господин Лань очень близки. — откровенно подшучивала над юношей Янли. Впрочем, в каждой шутке есть доля шутки, в каждой из которых скрывается правда. — Мы друзья! Просто друзья! — но тут же осёкся, вспоминая то, как Ванцзи неожиданно оставил его в библиотеке совсем одного, поспешно сбежав, — Точнее были… А может и нет. Это всё так сложно и запутанно! Я — шаг вперед, а он — два назад! Вот сегодня, например, рассказал ему свою историю, душу, так сказать, открыл, а он раз — и ушел, не проронив в ответ ни слова! Я его совсем не понимаю! — захныкал лис, вертя хвостом из стороны в сторону от обиды и непонимания, — Кажется Цзян Чен прав — Лань Чжань меня действительно на дух не переносит! — Глупенький! — рассмеялась от души девушка, тут же взяв его ладони в свои и, успокоившись, продолжила, — Уверена, Господин Лань вовсе не такой человек. Он видит то, как добр ты к другим и как заботлив с теми, кто очень тебе дорог. У него нет причин ненавидеть тебя. — Откуда тебе знать? Если он со мной-то словом не обмолвился, что уж говорить об остальных, то как он мог сказать подобное тебе? — В тот день, когда он встретил нас в Цайи и застал междоусобицу на постоялом дворе, стоило вам с А-Ченом покинуть меня, как он сам пришел ко мне и предложил выпить чаю за недолгой беседой. — Ничего себе! Луна и Солнце сбились с ритма? Звезды все попадали с небес? С чего бы ему просить о подобном? — удивился Вэй Ин словам сестры, что никак не походили на картину того, как обычно ведёт себя в присутствии других Ванцзи, — Ну и шутки! — Вовсе нет. Уж я-то видела, насколько тот был обеспокоен твоим самочувствием, что принес с собой травы и целебные мази, чтобы ты, отобедав, после обработал раны. — значит ту корзину с лекарствами и кушаньем действительно принёс Лань Чжань! И кувшин «Улыбки императора» значится — компенсация за разбитый? Воистину Второй Нефрит ордена Лань — человек слова и чести! — Будь его воля, он бы отравил еду и избавился от такого обалдуя, как я раз и навсегда! Он мази целебные явно с ядом перепутал! — И он же вернул мне пиалу, что ты тогда просил, желая угостить супом из корня лотоса со свиными рёбрышками кого-то из друзей. Казалось он был очень рад угоститься и оставил в благодарность эту ветвь распустившихся роз. Разве может человек ненавидеть, проявляя свои беспокойство и заботу? Матушка мне земля, отец мне — небо, что творится то? Кому расскажешь — ни за что не поверят! — Это безумие! Сумасшествие какое-то! У него от сотен книг и тысяч правил точно помутнение рассудка! Или, что хуже, искажение ци! Что бы ты не говорила, шицзе, ни за что не поверю! — всё пуще прежнего заливался краской Вэй Ин, воротя нос от истины, что открыла ему сестра. И пусть он противился, отрицая добрые намерения в абсурдном поведении луна до последнего, но сердце отчего-то билось так, что погоди ещё немного и вовсе выпрыгнет наружу. Щемящая радость грела душу, а яркие эмоции кружили голову похлеще чарки крепкого вина, даруя жизнь новому, ранее неиспытанному чувству, подобно пышно распустившимся цветам темной розы.