***
«Ну вот кто тебя тогда за язык тянул с этим выступлением?.. – мысленно спрашивал себя Герман каждый раз, когда видел Вика в окружении стайки щебечущих девчонок из классов помладше, которая выросла после концерта, как агрессивная опухоль. — Делаешь лучше для других, а сам, как всегда, не у дел». Главная цель всего мероприятия – лояльность учителей – была достигнута постольку-поскольку. Молодые преподаватели не преминули расхвалить своего в прошлом нерадивого ученика, наставляя продолжать активничать и «самовыражаться» в том же духе. Но молодняк и без этого вполне снисходительно относился к Вику. Прожженных манипуляциями разной степени наглости стариков выступление не особо проняло, а Ивановна так вообще, хоть и без злобы, но первое время посокрушалась о вертящемся в гробу Тарковском. В итоге стоило ли это того, Герман не знал. А невольно наблюдая, как его друг обрастал фан-клубом из назойливых семиклассниц – в некой мере жалел. Как можно было понять, одними из тех, кто по достоинству оценил потуги Вика, были разномастные девчонки. Чем дальше был класс от выпуска, тем больше «поклонниц» было в этой возрастной категории. В целом, закономерно. Ведь кто самые главные мужчины в фантазиях тринадцатилетних девочек? Правильно: Гарри Поттер и Эдвард Каллен. Вик же выиграл генетическую лотерею и уродился похожим на их внебрачного сына со своими черными непослушными волосами, подбором очков и мертвецки бледной квадратной рожей. До концерта он просто не выделялся среди популярных парней-спортсменов из старших классов первых букв алфавита. Не то чтобы Гера ревновал. Это было бы странно – ревновать к тем, у кого шансов еще меньше, чем у него самого. Вик пока не отличился фетишем на девушек помоложе и воспринимал это все, как «побесятся и перестанут». Ага, перестанут. После выпуска. Если раньше побыть наедине с ним Герману мешали Сагитов с Камалеевой и только на большой перемене, то теперь уединиться было невозможно нигде и никогда. В школе Гера, находясь в компании Вика, спиной ощущал липкие взгляды вездесущих малолеток, а иногда это чувство не покидало даже дома, отчего Герман с час пытался оттереть его со своего тела в душе. Он не понимал, что девчонкам так нравится в музыкантах. Думают, что они все поголовно становятся рок-звездами? Что сочинят песню в их честь? Будут петь по ночам серенады под их окном? «Потому что у музыкантов ловкие и умелые пальцы?» – двусмысленно предположила Ева с похабной улыбочкой, за что получила щипок за бок от Германа, который и знать не хотел, для чего именно нужны «ловкие и умелые» пальцы. Отчасти из-за этих факторов Германа не покидала мысль выкрасть Вика из этого окружения и увезти в Москву. Хотя бы недельку провести с ним без лишних глаз и чужого присутствия. Однако Вик противился, но уже не столько из-за наивности идеи разыскать донора, сколько от его банально ленивой натуры. Проработать почти все последние летние каникулы перед экзаменами хотел мало кто, а Вик – тем более. Герман был уже готов взять его в поездку своим содержанцем, на что Вик щи воротил уже с театральным размахом. Но чем ближе подступало лето, тем больше брешей в его защите видел Герман. — Только если ты зачтешь это в качестве подарка на твой дэрэ, – решил сдать позиции на своих условиях Вик. Гера на этих словах подзавис. Потом прикинул, что ведь и правда – его день рождения как раз приходится на середину августа, когда он примерно и планировал вклинить свой тур по Москве. С подачи дяди Герман перестал его праздновать, поэтому часто забывал, что у него вообще есть такой день в году. — Я не могу принять согласие в таком значении, вспоминая, как я обошелся с тобой в твой день рождения. — Тю-ю, думаешь, я такой мелочный? – Вик положил ручку и откинулся на спинку стула. — Ты здорово потратился тогда на подарок, так что и мне теперь придется раскошелиться. — Не так уж это было и дорого. Несоразмерный обмен любезностями получается. — Тогда в твоих интересах выполнить главную цель этого путешествия. Работу искали вместе. Выбор, правда, для несовершеннолетних в небольшом городе был невелик: курьер да промоутер. А летом урвать место для работы за пять копеек довольно сложно: все-таки не одни они такие охочие до денег подростки. Герману было чуть проще, потому что он мог периодически что-то нарисовать или сверстать на заказ через свои блоги. У Вика же не было налажено никаких каналов сбыта его творческих навыков, чтобы это приносило хоть какую-то пользу. Но ближе к августу все же удалось набрать нужную сумму на запланированные пять дней, купить автобусные билеты и выбрать недорогую гостиницу не слишком далеко от центра. Оставалось собраться в дорогу и проверить все документы. Для заселения понадобится письменное согласие от родителей. В случае Геры – от дяди. Как и в прошлую свою поездку два года назад, он уговорил Марту преступить закон и подделать документ. Все равно никто не будет проверять его подлинность. Однако Вик, узнавший об этом в самый последний момент – на вокзале, не оценил сей маневр. — Твой дядя вообще знает, что ты куда-то едешь?.. — Ну, так или иначе должен узнать. Когда дома не найдет, – беззаботно пожал плечами Герман. Наверное, даже Юрий уже привык к таким выходкам. В прошлый раз он, конечно, душу вытряс из своего племянника, но значительных последствий в дальнейшем не возникло. Вик страдальчески простонал, зарывшись лицом в ладони. — Я так долго упрашивал маму согласиться меня отпустить. Для этого мне нужно было пообещать ей, что мы ответственно подойдем ко всему и не будем нарываться на неприятности. А теперь ты мне говоришь, что твой единственный опекун не в курсе, где ты и с кем ты, – он перешел практически на шепот. — Гер, ты понимаешь, что он может просто подать на тебя в розыск и вернуть домой? У меня тоже могут быть из-за этого проблемы. И у моей матери, которая все-таки это позволила. — Да не будет он никуда заявлять. Ему репутация дороже. Для дяди то, что он не уследил за ребенком и вообще допустил его побег из дома, – позор. У него в полиции много друзей, поэтому он не пойдет к ним унижаться, прекрасно зная, что я вернусь домой в любом случае. — А если с тобой что-нибудь случится? Не дай бог, конечно, но все же. Напиши ему, куда ты собираешься. Каким бы мудаком он ни был, но твой дядя все еще за тебя в ответе, – Вик выжидающе заглянул Герману в лицо. — Сейчас. Гера закатил глаза и неохотно достал телефон. Быстро натыкал короткий отчет и зарыл обратно в сумку как можно глубже, не дожидаясь ответа. Уязвленный тем, что лучший друг отчитал его, как пятилетнего ребенка, Герман хотел поспорить с ним, что Юрий даже не прочитает сообщение. Но если Вику так будет спокойнее, то пожалуйста. Путь до столицы выдался поистине мучительным, и Гера десять раз успел пожалеть, что они решили поехать на автобусе, а не доплатить и выбрать поезд. Двенадцать часов сидеть на месте с возможностью выпрямить ноги только на коротких остановках – то еще испытание, а когда ты под два метра ростом и тебе эти ноги некуда девать – новый круг ада. В автобусе всю дорогу без перерыва и смены репертуара крутили по телевизору прошлогодние «Помпеи», которые уже к середине пути плотно засели в печенках. Вик то ли от скуки, то ли потому что у него потек мозг, начал переиначивать и передразнивать реплики героев. Сначала это было забавно, потом его хотелось придушить. Но к концу Гера уже остался совсем без сил. Его начало укачивать, несмотря на обычно крепкий вестибулярный аппарат, и по приезде земля под ногами ходила ходуном еще очень долго. Выбранная гостиница и внешне, и внутренне выглядела, мягко говоря, скромно, что и не удивительно: нужно же чем-то сбалансировать низкую цену и расположение не в замкадье. Зато в номере имелся свой санузел, который сожрал добрую половину метража всей и без того крохотной комнаты. Две одноместные узкие кровати у окна разделялись общим столом, на котором в чайных кругах от кружек приветливо разлеглась пара дохлых мух. На этом моменте Вик потребовал провести генеральную уборку, иначе он отказывался здесь существовать. Пару первых дней было решено отвести на отдых после дороги и небольшую вылазку в город. Герман сжалился над Виком и не потащил его по всевозможным музеям и галереям, поскольку все самое интересное он посмотрел в прошлую своевольную поездку, а нынешние выставки не вызывали в Германе особого восторга. После долгих раздумий и споров, куда в таком случае можно еще наведаться, они в итоге полдня потратили на бесцельное хождение по случайным районам Москвы. Прогуливаясь по одной из улиц, Герман заметил впереди возвышающийся классический фронтон, а пройдя ближе – знакомый парадный вход университета. — Смотри-ка, Строгановка, – Гера остановился напротив здания и стал всматриваться в фасадные статуи между колонн, высеченные на античный манер. Он не был фанатом классицизма и его давнего вдохновителя – греко-римского древнего искусства, но скульптура этих стилей не могла оставлять его равнодушным своей скурпулезностью и человеколюбием. Вик задумчиво проследил за его взглядом. — Так ты сюда собираешься поступать? — Типа того. Не то чтобы Герман безумно грезил попасть именно в это заведение или рвался сюда ради каких-то исключительных знаний. Из практических соображений лучше было бы рассматривать Школу дизайна в Вышке. Но Геру привлекала история этого места. Все-таки оно когда-то было частью такого занимательного явления, как московский ВХУТЕМАС. Герман всегда думал, что родился не в то время – на целый век позже нужного. Он жалел, что ему не суждено услышать в этих стенах лекции его обожаемых кумиров, вроде Эля Лисицкого или Александра Родченко. Оставалось лишь уповать на наследие, передаваемое учениками их учеников и преданными внуками. Интересно, какие люди здесь учатся? Чем увлекаются? К чему стремятся? О чем мечтают? Подойдет ли сам Герман этому месту? Городу в целом? — Как ты думаешь, я хороший человек? – спросил он то ли у Вика, то ли у здания, с которого не сводил глаз. Вик покосился на него и растерянно поджал губы, будто вместо этого у него спросили, почему небо голубое. — За других не скажу, но для меня – хороший, – он сунул руки в карманы джинсов и повел плечами. — Ты мне ничего такого страшного не сделал, чтобы я о тебе плохо думал. Почему спрашиваешь? — Просто в последнее время все больше задумываюсь о том, что будет после выпуска. Если я поступлю в Москву, то я же по сути свою жизнь с чистого листа начну. Один. Ты в нашем городе хочешь осесть, Ева в Питер собирается. Страшно, что я не найду никого другого. У меня с межличностными отношениями не очень. — Разве? Не знаю, со мной ты на раз-два сдружился. — Великая удача. Ты просто очень терпеливый. У Германа до этого была лишь одна надежда – что Степа после лечения согласится вместе с ним уехать на учебу в Москву. Одного его было бы предостаточно. Но кто Геру вообще спрашивал, на что он там надеялся. Страх снова не вписаться в общество подступал приливом и топил с таким трудом накопленную за годы решимость. — Может, ты все-таки подумаешь... Гера не успел договорить, как Вик уже состроил такое скорбное лицо, будто его приговорили к мучительным пыткам. — Гер, я не... — Да-да, знаю. Ты не хочешь далеко от семьи уезжать и Москва тебе не по зубам. Слышал уже. Проехали. Развернувшись на пятках, Герман поспешил оставить Строгановку позади, чтобы разорвать порочный круг самокопаний. Все же рано пока о таком переживать. — Ты ведь не будешь из-за этого обижаться на меня? Мы живем в одной комнате, ссориться в таких условиях – не лучшая идея, – Вик подбежал к Герману со спины, сгреб его за шею ближе к себе и растрепал его волосы. — Даже если вдруг почувствуешь себя здесь одиноко, то я же никуда не исчезну. Я могу тебе каждый день столько написывать, что сам еще взмолишься о пощаде. — Нарываешься, – Гера вырвался из хватки, сдул нависшую челку с глаз и потянулся к волосам Вика, чтобы отомстить за себя, но тот увернулся и с противной ухмылкой пустился вперед по улице. Цокнув языком, Герман погнался за ним.***
Несмотря на почти бессонную ночь, проведенную за совместным просмотром золотого фонда фильмов категории «Б», Герман бодро поднялся в шесть утра без будильника ровно по своему привычному графику. Вик же предпочитал, как выяснилось в предыдущие дни, спать до обеда, а после их ночного марафона существовала вероятность не увидеть его в сознании весь день. Но времени уже оставалось в обрез, так что такой милости Гера ему позволить не мог. Он по доброте душевной отсыпал своему дорогому другу еще полчаса сна, пока сам заседал в ванной. Когда Герман вышел из душа, его атаковало вылезшее из серой пелены солнце. Вместо «доброго утра» словно стекла в глаза насыпало и накалило застоявшийся воздух в комнате. Впервые за последние дни оно почтило своим визитом, и Герман решил считать это благим предзнаменованием. Луч из окна бил точно в умиротворенное лицо Вика, но тому это, похоже, ничуть не мешало. Ни одна мышца не дрогнула, хотя Герману мерещилось, что еще чуть-чуть и тонкая кожа задымится от внеплановых солнечных ванн. Только темные кудри блестели, как гудрон на асфальте в плюс тридцать. Раз так, то интересно, какие еще испытания может выдержать сон Вика? Герман шкодливо прокрался к нему, задумывая очередной нетривиальный способ пробуждения, который он еще не испробовал на друге до этого. Его не совсем осознанная привычка привлекать к себе повышенное внимание объекта интереса напоминала поведение младшеклассников, дергающих понравившихся девчонок за косички или кидающих им на волосы жуков-пауков. Но Гера не хотел лишний раз заострять на этом внимание и снова признавать, что он ведет себя как ребенок. Он опустился на корточки, сложив руки на кровать под свой подбородок, и выжидающе, прищурив глаза от ослепляющего света, стал наблюдать за Виком. Тот безмятежно сопел в подушку. Ресницы, сияющим ореолом обрамляющие дрожащие веки, трепетали от еле уловимого и хаотичного движения глаз. Похоже, Вик пребывал в сновидении, и от этого факта будить его хотелось уже чуть меньше. Кому, как не Герману с его частыми кошмарами, знать, что хороший сон на вес золота. В полном покое Вик выглядел всегда как-то иначе. В диалоге с Герой он вооружался сложным лицом на каждую поднимаемую задротскую тему, а в остальное время его кислая мина заставляла окружающих думать, что он ненавидит всех и каждого в этом мире. И, видимо, только в спящем режиме можно посмотреть, каким его на самом деле задумывала мать-природа. А задумала она его довольно симпатичным, несмотря на его врожденную приверженность к устаревшему тренду героинового шика. Не то чтобы Герман как-то выделял красоту в людях и делал этот параметр для себя значимым, но чисто с художественной точки зрения Вик был бы идеальным натурщиком для академического портрета со своей нетипичной внешностью. С лицом не из толпы. Густые чёрные брови, миндалевидный разрез глаз, длинный нос, квадратный подбородок, щербинка и пухлая, чуть вздернутая верхняя губа в противоположность тонкой нижней – все это по отдельности звучало не особо совместимо, но вместе собралось в поистине невероятно гармоничное и притягивающее взгляды сочетание. Герман невесомо прикоснулся тыльной стороной ладони к горячей щеке Вика и робко провел пальцем по скуле, убирая завиток волос. Дыхание вдруг перехватило, кончики пальцев закололо и щеки Геры также погорячели от прилива внезапной нежности. Или от стыда за то, что он вытворял с человеком в беззащитном состоянии. Испугавшись нахлынувших чувств, Герман рефлекторно влепил Вику звонкую пощечину, и тот мгновенно очнулся. — За что?! – просипел спросонья Вик, потирая раскрасневшийся отпечаток чужой пятерни на своей коже. Гера не растерялся: вскочил на ноги и вернул себе ехидный вид. — Да тебя не добудишься, – он нагло стащил с друга одеяло и с недвусмысленным намеком кинул в него полотенце. — Вставай давай, выдвигаться пора. Вик подслеповато нашарил телефон на столе и почти в упор приставил экран к глазам. — Так времени еще только без двадцати семь! — Пока мы соберемся, пока найдем, где позавтракать, и пока доедем до места, уже и лето кончится. Вперед, не будем тормозить график. На это Герман был удостоен такого убийственного взгляда, будто Вик во всей этой затее вообще не при чем, он здесь случайно и ему это все абсолютно не нужно. В конце концов, Гере становилось обидно, что он старается за двоих, словно делает все для себя одного. Хотя, может, так и есть. Ведь еще одним фактором организации этого путешествия было желание Германа «привыкнуть» к своим чувствам по отношению к другу. Клин клином вышибают как-никак. Пять дней в непосредственной близости должны были выработать в Гере стойкость и несокрушимую силу воли. По крайней мере, в теории. На практике пока выходило не без слабины. — А как ты вообще собираешься попасть к директору? Не думаю, что он пускает к себе всех подряд просто потому, что кому-то там приспичило с ним поболтать, – поинтересовался Вик, лениво натягивая штаны. — Обижаешь. Когда надо, я могу быть очень даже дальновидным. У меня все рассчитано. Я позвонил и узнал заранее, что главврач устраивает приемы для всех желающих пациентов по четвергам каждую неделю после обеда. Ты пациент, сегодня четверг, будем там после обеда. Бинго. К пункту назначения они прибыли как по часам. В чем Гера был уж точно хорош – так это в пунктуальности и ее прививании даже самому матерому распиздяю, вроде Вика. В регистратуре проверили запись и объяснили им, как пройти к нужному кабинету. В целом, центр производил впечатление вполне обычной больницы, хоть и модернизированной. Только вот все больные, попадавшие сюда, боролись уже не столько за свое здоровье, сколько за какую-никакую, но крупицу жизни. Кабинет директора находился на самом верхнем этаже в уединенном конце коридора. Когда они дошли до него, Гера постучал в дверь и, дождавшись приглашения, пропустил вперед себя Вика, затем зашел сам. В кабинете все стены были увешаны солидными дипломами и медицинскими плакатами, блокадой окружившими пару стоящих друг напротив друга шкафа с врачебными книгами и разного рода документацией. У окна находился небольшой письменный стол, одну половину которого занимал компьютер, а вторую – кипа рабочей макулатуры. За столом сидел лысоватый мужчина в роговых очках и с густыми черными усами, отдавший все свое внимание документам. Он не глядя указал на стул для посетителей перед собой и продолжил что-то расписывать в листе. Гера, в отличие от Вика, без стеснения уселся на стул и поздоровался, закинув ногу на ногу. — Чем могу быть полезен? – отвлекся от бумажной волокиты усталый главврач. — Видите ли, мой друг был некогда вашим пациентом, – заискивающе начал Герман. — У вас поистине золотые руки, раз вы смогли вытащить с того света настолько безнадежного больного. У вас получилось провести такую сложную операцию, какую почти никогда не делали в нашей стране в то время. Он живое доказательство вашего профессионализма. И он очень вам благодарен. Доктор пропустил мимо ушей откровенную лесть и сфокусировал задумчивый взгляд на стоящем чуть позади Вике. В его тусклых глазах засияло осознание. — Хм, точно. Было дело. Я тебя сразу и не узнал. Так сильно вырос, а помню-то тебя совсем мальчишкой. Очень рад, что ты в добром здравии, Виктор, – он нахмурил пышные брови. — Все же хорошо? — Да, я сейчас в полном порядке. Спасибо... – скромно ответил Вик, потупив взгляд в свои кеды. И непонятно, поблагодарил он за вопрос о самочувствии или вообще за все. Видно, что Вик очень уважал своего врача и даже в некотором роде благоговел перед ним. Значит, ему определенно не понравится то, что Герман собирался сделать. — Тогда в чем причина вашего визита? — Понимаете, насколько мой друг благодарен вам за спасение, настолько же он благодарен и человеку, чья смерть послужила жертвой его жизни. Печально, что он ничего не знает о своем спасителе. Мы без особых усилий можем выразить благодарность вам, но вот покойному донору, увы, даже цветы на могилу не принести. Нам бы хотелось исправить эту несправедливость. Вам же известно, кто был этот человек? Директор снял очки и потер переносицу, откинувшись в кресле и глубоко вздохнув. Он ожидал этот вопрос. — Это врачебная тайна. Я не в праве разглашать личные данные ни доноров, ни пациентов. — Мы никому не скажем. И не собираемся делать что-то предосудительное. Один раз почтить память и сделать вид, что ничего никогда не слышали. — Поиск донора сопряжен с обращением к его родственникам. А они могут совершенно по-разному отреагировать на то, что в тебе находится часть их близкого человека, – вцепился взглядом в Вика врач, понимая, что тот – слабое звено в паре излишне любопытных подростков и может легко отступить, если на него надавить. — Кто-то может воспринять это неадекватно. Тем более после стольких лет появляться и бередить старую рану – настоящее насилие. Правила существуют не просто так. Оставьте людей с их горем, а мертвому ваши «спасибо» уже не нужны. — Мы не будем надоедать родственникам, – продолжал настаивать Герман. — Зачем тебе это нужно? – проигнорировал его доктор и снова обратился к все это время молчавшему Вику. Гера не глядя почувствовал, как тот напрягся и залился краской от стыда из-за причиняемых врачу неудобств. — Ну, эм... это можно считать чем-то вроде самопознания? Все-таки это неотъемлемая часть меня. Почти как узнать свои корни. — И все же я не могу вам ничем помочь, – директор скрестил руки на груди, закрывшись от дальнейших уговоров. — Я не в силах проследить, чтобы никто из близких донора на вас не нажаловался. Мне нужно беречь репутацию нашей больницы. Прошу прощения. Пришло время для плана «Б». «Безрассудство и бессовестность». — Может, мы сможем вас убедить другим способом? – Герман придвинулся чуть ближе и положил на стол конверт. — Сто. Сразу после этого на его плече больно сомкнулись пальцы Вика, теперь недовольно пыхтевшего почти над самым ухом. Гера понял, что это не сработает, еще когда только перешагнул порог кабинета. Лицо доктора хоть и выглядело утомленным титанической работой и многими годами встреч со смертью, но неизменно выражало честность и искреннее сострадание ко всем людям, кто доверил ему в руки свою жизнь. Это был человек стойких принципов, и, поставив все на человеческий фактор, Герман заведомо потерпел поражение. Директор устало покачал головой, не желая даже узнать содержимое конверта. — Что я только что говорил про репутацию? Ребята, я просто понадеюсь, что вы никого не обворовали и что осознаете незаконность таких действий. Я не стану звать охрану, потому что ты, Виктор, хоть и бывший, но мой пациент. Так что прошу вас просто уйти, – он отвернулся к компьютеру и полностью стер из области своего внимания беспокоящих посетителей. — Не задерживайте очередь. Как итог, они ни с чем покинули кабинет. Вик почти силком вытолкал Геру за дверь, чуть не прибив ею какого-то молодого врача и еле сдерживая в себе все, что он думает по поводу последних действий друга. — Ты ебанутый, Герман, – злобно ходил по больничному двору из стороны в сторону Вик, запустив пальцы в волосы. — С добрым утром. А ты только сейчас понял? — Это ж надо было еще додуматься! Уважаемому врачу взятку предлагать! Как тебе в голову пришло, что это сработает? Откуда у тебя вообще такие деньги? Гера по привычке потянулся к левому запястью, чтобы поправить фантомный отцовский подарок. — Я часы в ломбард заложил. Вик наконец замер и впечатал в Германа такой тяжелый взгляд, будто тот продал не часы, а по меньшей мере душу дьяволу. Он схватил Геру за руку и оглядел пустующее предплечье от начала до локтя, видимо, надеясь, что зрение его подводило. — Ты точно ебанутый, – Вик прикрыл лицо ладонью. — Просто пиздец. Ты же говорил, что они тебе от отца остались! — Думаю, папа был бы не против, если его подарок послужит благому делу. — Коррупция – это теперь у нас благое дело? Давай их вернем, пока не поздно. Все равно же ничего не вышло. Герман не то чтобы без сожалений отказался от драгоценной для себя вещи. Он определенно будет жалеть об этом и в будущем, но в настоящем ему куда важнее было совершить что-то весомое для друга, показать свою жертвенность для него. Зачем – непонятно. То есть все довольно ясно еще с самого начала: Герман просто хотел стать настолько значимым человеком в жизни Вика, чтобы тот не смог его бросить. Чтобы совесть мучила за одни лишь мысли, когда Герман столько для него сделал. Но вот стоит ли это таких потерь – тот еще вопрос. Все-таки Вик ничем ему не обязан даже после чего-то подобного. Потому что Гера поступает своевольно, не считаясь ни с чьим мнением. — Эй, пацаны! – вдруг окликнул их какой-то запыхавшийся парень в помятом белом халате. Выглядел он неряшливо из-за растрепанных темных волос и неаккуратной пробивающейся щетины. — Слышал, вам человека разыскать нужно? — А вам какая боль? – ощетинился Герман. Неопознанный парень – судя по всему, работник этой больницы – достал пачку сигарет и закурил, не особо торопясь с объяснениями. — Мой папаша – человек своего дела, но это же не значит, что все здесь такие. Хотите – можем договориться. Интересно получилось: сын главного трансплантолога страны, на вид – вчерашний интерн, а воспитание и моральные ориентиры куда-то проебались. Ставка на человеческий фактор неожиданно еще не была потеряна. — То есть сможете найти информацию по его донору? Вместо ответа горе-сотрудник выставил руку вперед и потер друг о друга пальцами, намекая на материальный обмен. — Четверть – авансом, остальное – после получения данных, – досадно вздохнув, Герман потянулся за деньгами. — А то кто ж вас знает. Врач окинул оценивающим взглядом веер из красных купюр, делая глубокую затяжку. — Да я что, демон какой, чтобы шпану обирать? – он выхватил одну пятитысячную бумажку и ловко спрятал ее в халат. — Хватит. Дайте кто-нибудь свой номер, отправлю все на него. И мне входные данные продиктуйте. — Операция была сделана Липовцеву Виктору Дарьевичу в январе две тысячи девятого, одиннадцать лет, дата рождения – семнадцатое марта девяносто восьмого, – Вик параллельно высветил на экран телефона свой контактный номер и показал врачу. — Что-то еще нужно? — Пойдет. Систематизировать архив мы начали только в этом году, но операция была уникальная, так что найти что-нибудь да получится. — Спасибо, – без энтузиазма буркнул Гера. — Бывайте. Отсалютовав на прощание, врач кинул бычок в урну и удалился в сторону больницы. В пути к станции метро Вик держал гробовую тишину, видимо, мысленно устроив минуту молчания в память о здравомыслии Германа. Последнему свербило желание реабилитироваться или хотя бы немного разогнать эти тучи полного разочарования в нем. Поэтому Гера хвостиком вился позади Вика, подбирая тему для отвлеченного разговора. — У тебя матроним вместо отчества? Не знал. — Да-да, можешь смеяться сколько угодно, – холодно ответил Вик. Впрочем, наверное, он отреагировал так по привычке. Можно вполне представить, что у людей из его прошлого окружения не получилось оставить что-то подобное без внимания. «Маменькин сынок» – похоже, примерно это он теперь ожидал услышать от каждого, кому станет известна столь необычная деталь. Зная его, становится предельно ясно, что по-настоящему любящий сын на это пошел по своей инициативе и ни о чем не жалел. — А почему должен? Это здорово, что у тебя такие хорошие отношения с матерью, еще и с приемной, – Герман поравнялся с ним. — У кого-то ее вообще нет. Вик, наконец, посмотрел в его сторону, но этот взгляд почему-то был полон из ниоткуда взявшейся печали. Тут Гера понял, что его последние слова прозвучали, как попытка вызвать жалость к себе, хотя на самом деле он вообще не имел в виду свою семейную трагедию. И вот теперь ему точно стало стыдно. Но Вик не сказал ничего по этому поводу и, оттаяв, улыбнулся: — Ивановна до сих пор думает, что у меня просто отца Дарием зовут. Герман поддержал его намерение отпустить ситуацию: — Как непредусмотрительно было не назвать тебя Ксерксом. Вик прыснул: — Что ж, нынешнее имя мне уже не кажется таким плохим.***
Время близилось к вечеру, а разведданных так и не поступило. Гера терпеливо продолжил выжидать, тогда как Вик еще у больницы махнул на это рукой, сразу вписав их «информатора» в мошенники. Поиски его уже не так сильно волновали, как попытки уговорить друга вернуть часы. И в разгаре очередного спора по этому поводу телефон Вика многообещающе завибрировал. «Надежда Анатольевна Михайлова, 20 лет, дата рождения: 09.12.1988. Все, что есть из полезного. Сорян за опоздание, забыл отправить)» – гласили сообщения недоврача, который явно ни в чем не раскаивался. — М-да, не самое уникальное сочетание ФИО, – почесал затылок Герман. — Ну да, куда уж в этом ей с вами тягаться, Герман Арсеньевич Ясеневский, – мгновенно поймал лицом подушку Вик. — Как дальше искать будем? — Забьем в гугл? — Полагаю, лучше пробить по соцсетям, – Гера достал телефон, чтобы немедленно приступить к сказанному. — В то время они были не так популярны, как сейчас. Думаешь, она была где-то зарегистрирована? — Ей было всего двадцать. Шансы довольно велики. Поисковики, ожидаемо, выдали десятки и десятки полных тезок только в одной Москве и области, поэтому на проверку каждой страницы должна уйти уйма времени. До отхода ко сну удалось проверить лишь около трети списка. К ночи оба уже плохо соображали, и дальнейшее расследование было решено оставить до утра и вернуться к нему с холодными головами. От всей беготни и мозговых штурмов прошлого дня Герман проснулся позже обычного. Поднявшись с кровати, он заметил, что и Вик изменил своему привычному режиму, встав раньше ему положенного. Однако темные круги под глазами наталкивали на догадку, что он и не ложился вовсе. Вик сидел на своей кровати, опершись спиной о стену, и стеклянными глазами зависал в телефоне. Заметив краем зрения шевеления Германа, он сонно подозвал его к себе рукой и указал в экран. — Утра. Я, кажется, нашел. Без лишних слов Гера с нескрываемым любопытством переместился с кровати на кровать. Перед его взором высветился совершенно обычный профиль в ВК. На аватарке – замыленная фотография простой русоволосой девушки с сияющими жизнью и только расцветшей юностью карими глазами. Эта страница, как и ее владелица, были ничем особым не примечательны и не выделялись среди тысяч других, если бы не одно «но». С экрана телефона живым мягко улыбался уже мертвец. — Но как, Холмс? — У меня не получилось уснуть из-за того, что мы ничего не узнали. Я задумался над тем, каким образом она умерла. Сердце обычно пересаживают от еще функционирующего тела с умершим мозгом. Полагаю, что при насильственной смерти сначала проведут криминалистическую экспертизу, за время которой сердце стало бы уже непригодно. Смерть от болезни в ее возрасте маловероятна, да и от больных тоже не пересаживают. И что остается? — Несчастный случай? — Именно. Чаще всего это автомобильные аварии. Я решил начать с них и поискал новости о ДТП со смертельными исходами в предшествующие операции дни. Нашел одну похожую статью, где говорится, что в аварии пострадала пассажирка легкового авто. В комментариях под статьей один человек упомянул, что знает жертву. Я перешел на его страницу в ВК, прошерстил стену и нашел пост о смерти некой Нади, его студентки. Зачем-то он вставил в пост ссылку на ее страницу, но в итоге, когда я по ней перешел, захотел завалить его личку тонной благодарностей. Имя и фамилия совпадают, дата рождения тоже, последний пост на ее стене как раз шестилетней давности. Повезло, что страницу не заблочили. Герману отрадно было видеть, что друг наконец-то вовлекся в работу, посвященную ему же. Будет совсем здорово, если он, благодаря бессонной ночи, не отвалится в самый ответственный момент. — Ты крут, – Гера ободрительно похлопал Вика по плечу. — Указано место, где она жила? — Ага, и довольно конкретное. Деревня в Подмосковье. — Это хорошо, что деревня. Меньше людей – проще искать, – Герман забил в карты название, которое показал Вик, чтобы иметь представление о местонахождении цели. — Далековато, конечно, но все еще в пределах доступности. Ну что, поедем проверять? — Я уже узнал, как до туда добраться. Часа четыре на электричке, потом, правда, еще пешком несколько километров. Надо по-быстрому разобраться со всем, чтобы успеть обратно. — Может, ты и за билетами уже успел сходить? – в шутку спросил Гера, но, глядя на состояние друга, испугался получить положительный ответ. Его не последовало, поэтому билеты купили вместе, впопыхах добравшись до станции. Действовать на самом деле стоило в ускоренном темпе, потому что почти весь день уходил на одну только дорогу туда-обратно, и к тому же вернуться нужно было до наступления комендантского часа. К конечной добрались после обеда. Вик смог нагнать половину нормы сна в электричке и теперь не так сильно напоминал восставший труп, который Герман повез прикопать на деревенском кладбище, чтобы вернуть чужое сердце законной хозяйке в землю. Еще к полудню воздух на вышедшем из-за облаков солнце прогрелся достаточно, чтобы дорога от станции прибытия до деревни была похожа на променад по преисподней. Деревня показалась на горизонте спустя час блужданий. Сама по себе она была совсем крохотной, но входила в плотно скучкованное сельское поселение, поэтому выглядела не такой глухой и запустелой. Впрочем, сама деревушка и не интересовала гостей, которые сразу направились на поиски погоста. Чтобы, как обещано, не беспокоить людей, знающих покойную. — А вдруг ее похоронили не на местном кладбище? Может, она уже и не жила здесь перед смертью? – невовремя стал сомневаться Вик. — Давай сначала осмотримся, а уже потом будем гадать и делать выводы. Кладбище было общим на несколько населенных пунктов и располагалось в небольшой березовой рощице, переходящей чуть поодаль в смешанный лес. Территорию окружал неказистый деревянный забор, покрашенный выцветшей и облупившейся синей краской, который местами обвалился, открывая уязвимости в своей изначальной функции. Многие могилы заросли бурьяном, погребающим под собой остатки памяти о людях, нашедших здесь свое последнее пристанище. Вечной памяти все же удостоены лишь избранные, других же ждала вторая смерть – забвение. Могильные камни тех, кто приближался к ней, покрывали грязные подтеки и следы птичьей жизнедеятельности. Плиты оседали, кренились, тянулись к земле, погибая под тяжестью времени. Резюмируя: зрелище не самое жизнеутверждающее. Вик совсем понуро шагал между памятниками, избегая долгого зрительного контакта с черно-белыми потускневшими портретами на них. — По идее, где-то должен храниться учет всех захоронений. Я в свое время с его помощью могилу родителей искал. Было бы неплохо найти, – оборвал мрачное молчание Герман, чтобы хоть что-то сказать. Не то чтобы они не справились с поисками своими силами на небольшой области. — Думаешь, в такой маленькой, хоть и подмосковной, деревне кто-то действительно следит за этим? — Хочешь сказать, что людям позволят нахаляву место на кладбище приватизировать? Ага, как же. Каламбур, но вокруг не было видно ни души. Лишь вороны, зычно каркая и с любопытством рассматривая непрошенных посетителей, прыгали с камня на камень в поисках того, чем можно было поживиться. В такой обстановке совершенно справедливо, что у одинокой бабушки, вылезшей из-под низких ветвей повислой березы, как гриб после дождя, возникнут вопросы к двум неизвестным парням, которые шарятся по могилам с непонятной целью. Скорее всего, мысленно уже выдав титул сатанистов-наркоманов-мародеров, она окликнула их и воткнула клюку в землю перед собой, как рыцарь-страж – меч. — Вы, ребят, чего тут рыскаете? Я вас первый раз вижу. — Ищем тут кое-кого. Вы случайно не знаете, где покоится Надежда Михайлова? В две тысячи девятом умерла, – охотно вступил в диалог с ней Герман. Старушка еще больше нахохлилась: — А вам она зачем? — Да так, поговорить с глазу на глаз, – после этих слов Герман сразу же ощутил острый укол локтя в бок со стороны друга. — Вы, получается, ее знаете? И знаете, что с ней случилось? – взял разговор на себя Вик. — Положим, знаю. Кем ей приходитесь? — Возможно, именно эта девушка мне жизнь спасла шесть лет назад, – Вик спустил ворот футболки и открыл вниманию старушки старый операционный шрам. — Вам известно, что ее сердце все это время продолжало биться в другом человеке? Гера привычно закатил глаза на его очередную неуместную высокопарность. Бабушка тяжко вздохнула и вмиг растеряла всю оборонительную напористость. Морщины на худом лице чуть разгладились, но моложе от этого она выглядеть не стала. Сказывалась, видимо, не самая легкая судьба, о которой в двух словах не сказать, да и, похоже, уже некому. — Ох, Надя-Надя. Даже после смерти людям решила помогать... Парни переглянулись. Судя по всему, эта женщина явно была не просто знакомой покойной. — Вы ее родственница? Она покачала головой. — Соседкой была. Родственников у нее не осталось. По крайней мере, мне знакомых. Зачем ее ищете? Нужно что-то? — Просто хотелось узнать, что это был за человек, – Вик замялся. — Простите за беспокойство. Раз друг начал сдуваться, то Герман снова должен был взять на себя роль переговорщика. — Можете нас отвести к ее могиле? Бабушка помедлила с ответом, пристальным взглядом изучая неизвестных ей мальчишек. Потом, коротко кивнув своим мыслям, развернулась в обратную сторону и велела следовать за ней. Дойдя до края кладбища с огромной брешью в заборе, через которую захоронения будто бы вываливались на открытый заливной луг, женщина остановилась и устремила взор на одинокую могилу без оградки. — Вот тут и лежит Наденька, – старушка прихромала к импровизированному кресту из двух досок с почерневшей именной табличкой. — Хотела я давно хороший памятник ей поставить, да все денег не могла скопить. То одна напасть, то другая. А в начале этого лета вон какая беда случилась: на соседних старых участках трава загорелась и крест Надин спалила, как спичку. Вы уж не пугайтесь такого вида. Это я временно поставила. Вик первым прошагал к участку и замер, уставившись в рыхлую высохшую землю могилы, своим видом словно сразу же обратившись в надгробное изваяние. Прямо как скорбящий ангел. — Ну, я оставлю вас, – сказала бабушка. — Раз такое дело, то заходите на обратном пути в гости, а то, поди, устали с дороги. Я вам о Наде расскажу. Она мне как внучка была. Мой дом самым первым на улице стоит, не пропустите. Она ушла, и воцарилась гнетущая тишина. Вик продолжал молчать, практически не двигаясь и, казалось, даже не дыша. Герман не мог считать его мысли по выражению лица, но они вряд ли были какими-то светлыми. Для Вика тема смерти всегда была болезненной. Какой она еще могла стать у человека, в прошлом уже побывавшем на границе загробного мира. Однажды сам Герман стоял точно так же, скованный мрачными чувствами, когда впервые в жизни оказался среди могил. Ему тогда только стукнуло тринадцать лет. Он, наконец, отыскал место, где покоились его родители. На похороны мальчика не взяли, то ли посчитав его слишком маленьким для этого, то ли чтобы он не мешался под ногами у взрослых. Дядя знать не знал, куда зарыли его брата с супругой, да и не сильно-то и хотел. А контактов знающих людей мальчик на руках не имел. Поэтому Герману, как только он подрос, пришлось искать могилу своими силами. И, найдя, он в полной мере ощутил всю безысходность своего бытия. Отец и мать, которые при жизни владели всем, о чем только можно мечтать, и были желанными гостями в любом доме, лежали теперь глубоко под землей. Забытые и никому не нужные. Все же не так страшно умереть, как не оставить совершенно ничего после себя. Пойти по ложному пути. Будто тебя никогда не существовало и ты прожил жизнь зря. Выходит, лишь в смерти человек одинок по-настоящему. И хорошо, что никому не суждено ощутить это одиночество на себе. Вик стал нервно заламывать пальцы, а его грудь вздымалась от учащенного дыхания. Возможно, он размышлял о чем-то схожем. Может, тоже чувствовал себя одиноким. Потому что мало кто понимал конечность и бессмысленность жизни так, как он. Герману хотелось чем-то показать, что он не один. По крайней мере, не сейчас. Рука сама собой потянулась к ладони Вика, но Гера быстро остановился. Этого мало. Нужно было отгородить его, защитить от душивших темных мыслей. Поэтому Герман решительно встал перед Виком, закрывая собой кривой крест. Пусть как хочет реагирует, пусть оттолкнет. Но Гера вытряхнет из его башки всякий надуманный мусор. Вик вышел из своего транса и сфокусировал взгляд на Германе, как тот вдруг заключил его в объятья, обвившись руками вокруг шеи и выдавив из него удивленный выдох. Гера боялся, что Вик его не так поймет и отстранится, но тот, после непродолжительного замешательства, положил руки ему на спину и прижал к себе еще крепче. Герман уткнулся носом ему в футболку и вдохнул его тепло, которое легкими мурашками растеклось по телу. Сердце опять завелось, как бешеное, выдавая чувства хозяина с потрохами. Гера понимал, что находился в опасном положении, но он не желал прерывать этот момент. Боже, на какой развилке своей жизни он свернул не туда и стал таким ванильным? Вспомнились проклятые «Помпеи», которые поневоле оба уже знали наизусть, и так хотелось, чтобы рядом вырос какой-нибудь Везувий и присыпал их пеплом в таком положении на веки вечные. Но Герман жил не в фильме, поэтому Вик легко испортил всю малину, по-дружески похлопав его по плечу и отступив на шаг назад. Раскрасневшись, Герман не сводил глаз с лица друга, с тревогой пытаясь найти в нем следы отвращения. Не менее смутившийся Вик отвел взгляд в сторону, прочистил горло и внезапно спросил: — Знаешь какую-нибудь молитву по случаю? Герман вопросительно свел брови к переносице, еще не до конца отпустив ощущение чужого тела на своей коже. — Чего это ты вдруг в религию ударился? Я думал, что ты атеист. — Агностик, – Вик повел плечами. — Просто хочется хоть что-нибудь сделать. Выбора уже особого нет, поэтому хотя бы могилу навестить по обычаю. — Ну, знать-то знаю, но я не ортодокс ни в одном глазу, – Гера отошел и уставился на крест. — Поэтому просто скажу: молитва от сердца идти должна, можно своими словами – главное, чтобы искренне. Лично для меня повторение по книжке или чтение наизусть всегда казалось чем-то сродни ответу у доски. Когда ты усиленно делаешь вид, что учил, чтобы от препода леща не получить. С уважением обратись к Богу, попроси помянуть рабу Божию Надежду и простить ей ее прегрешения, даровать Царствие Небесное, то-сё. Аминь, перекреститься, все дела. Это уже все знают. — А ты точно верующий? – скептически покосился на него Вик. — Верить можно по-разному. Отдав последние почести покойной, они собрались на выход. По дороге в деревню, как только кладбище осталось позади, Вик раздуплился и перестал походить на безутешную вдову. Гера все еще не досконально расследовал ход мыслей в голове друга, и яснее он определенно не стал, когда Вик обратился к нему со следующим: — Что ты там говорил про помощь в подготовке к литературе? — А что, надо? Надо, да? – Герман сиюминутно напрыгнул на него, как цыганка на базаре. — У меня уже есть некоторое количество наработок, я могу их тебе откопировать. Это на самом деле не так сложно, как кажется. Тест – легкотня. Для сочинений даже читать почти ничего не нужно. Только анализы и критику. Со стихами тоже все просто. Тебе... — Воу-воу, спокойнее, – Вик закрылся от его напора ладонями. — Я еще ни на что не соглашался. Просто пока думаю. — Да тут и думать нечего! Можно за пару месяцев подготовиться на все сто баллов, тут только стратегия нужна. — Пощади, еще же каникулы. Я уже почти передумал. — Все-все, молчу. Несмотря на ограниченность по времени, Вик уломал Германа заскочить ненадолго к помогшей им старушке, раз уж она сама пригласила. Нельзя было упускать возможность узнать о личности Нади больше, тем более за этим они сюда и ехали. Ее небольшую деревянную избушку они нашли без проблем, как сказано в инструкции – в начале улицы. Женщина радушно встретила их и впустила внутрь. Алевтина Павловна, как представилась им старушка, оказалась не из робкого десятка. Под предлогом погонять чаи запрягла своих гостей в дела по дому, где ей необходима была «мужская рука». Как будто специально их для этого ждала столько лет. После того, как они перетаскали все дрова, передвинули все шкафы в избе и прибили все полки, Вик и Гера были, наконец, удостоены сесть за кухонный стол, на котором благодарная бабуля уже разложила фотоальбомы и расставила пиалы со скромными угощениями. — Она врачом хотела стать, – рассказывала Алевтина Павловна, разливая чай по чашкам. — Поехала в Москву сначала в медучилище отучиться, потом и высшее получить. Хирургом быть думала. Ростку-то в ней было – не больше полутора метра, а столько силы и милосердия смогла в себе уместить. — Ого. А ведь Виктор Дарьич у нас тоже доктором собирается стать, – Герман без лишней скромности запихал конфету себе в рот. — Педиатром только. — Может, неспроста говорят, что люди с пересаженными органами что-то от донора своего перенимают, – печально посмеялась старушка. — Сказки все это романтизированные, – не поднимая глаз с альбома, который он неспеша листал, сказал Вик. — А как так вышло, что вы ее растили? Вы же официально не были ей опекуншей. — Родители у нее зависимые были. К бутылке прикладываться любили. А Надя все равно их не оставляла, помогала, навещала, несмотря на то, сколько крови они ей попортили. Не жаловалась никому, – охала Алевтина Павловна, качая головой. — Пока она ребенком была, я за ней иногда приглядывала. У меня ни мужа, ни детей, вот и нашла себе радость. В девятнадцать она сиротой осталась: родители ее как-то, пока она на учебе была, напились до беспамятства и угорели ночью в пожаре. То ли сигарету не затушили, то ли за печкой не уследили, но дом почти дотла сгорел. Герман пристально всмотрелся в Вика. Сейчас ведь чуть ли не дословно про него рассказывали. А что, если и правда Вик стал таким, какой он есть, из-за чужого сердца? Тогда получается, что и Герман должен сказать «спасибо» этой Наде. За хорошего друга. Алевтина Павловна много чего помнила из детства своей самоназванной внучки и охотно рассказывала обо всем в мельчайших подробностях. Вик же с большим вниманием слушал ее и задавал вопросы, будто он был знаком с Надей при ее жизни. Старушка же, в свою очередь, участливо интересовалась сложившейся судьбой Вика после операции и была рада за него, как за близкого ей человека. Но часы, к сожалению, никого не ждут, поэтому нужно было выдвигаться обратно в город. — Вот, возьмите, – перед уходом Герман, пока Вик не видел, всучил женщине конверт с деньгами из ломбарда. — Закажите Наде хороший памятник. Это от нас ей в благодарность. Старушка заглянула в конверт и тут же впихнула его обратно Гере в руки, словно там была бомба. — Что ты, что ты! Не могу я такие суммы принять. — Берите-берите, – все же настоял он. — Не просто так же приезжали. Рассыпавшись в добрых пожеланиях и взяв с Вика слово, что он тщательно будет следить за здоровьем, Алевтина Павловна проводила гостей до дороги из деревни и распрощалась с ними, как с родными. Видно, совсем не хватало ей общения в этом месте. С ободряющим чувством достигнутой цели Герман и Вик легким шагом направились в сторону железнодорожной станции, оставляя позади раскрытую историю двух замечательных людей, из-за которых им повезло повстречаться.***
Проверив вещи в сумках и в последний раз окинув взглядом комнату гостиницы на предмет чего-то забытого, Герман забрал все свои пожитки, вынес их в коридор и закрыл номер на ключ. Осталось его сдать на ресепшене, и можно выдвигаться на вокзал. Вик уже ждал внизу на выходе, пребывая в необычно хорошем расположении духа. Видимо, не мог нарадоваться, что возвращается домой. Герман, протянув ключ администратору, снова неосознанно дотронулся до предплечья. Левое запястье зудело непривычной пустотой. Он уже сильно скучал по частичке воспоминаний об отце, но, похоже, сама судьба надумала заставить Германа по кусочкам отпустить прошлое, потому что залоговый договор он куда-то дел и не мог найти. Так что теперь вряд ли выйдет вернуть часы, даже если Гера каким-то чудом сможет накопить нужную сумму для выкупа. Чтобы не испытывать свои нервы по второму кругу, заранее было решено взять билеты на поезд и доехать с относительным комфортом. Пока Герман запихивал сумки под свою полку, Вик ни с того ни с сего дернул его за мочки ушей. — С Днем рождения, – он увернулся от контратаки. — Только посмей, – Гера плотно прижал к ушам ладони, защищая их от дальнейших посягательств. — Ну, один уже есть, осталось еще шестнадцать раз. Всего ничего. — Хуй тебе. Вик по такому случаю даже где-то успел достать небольшой фасованный торт, который целиком и полностью, так как сам он к десертам был равнодушен, достался Герману. Но тот не особо и настаивал с тем, чтобы его разделить. Должно же хоть что-то в этой поездке быть только для него. — Надеюсь, ты доволен моим подарком. Герман скривил губы, опять порываясь напомнить, что все затевалось исключительно для Вика, но быстро остыл, понимая, что ему и самому эта поездка доставила удовольствие. Даже если бы ничего не вышло, то они как минимум весело провели время. Создали интересные воспоминания. Довольно ценная штука, между прочим, учитывая, что вместе учиться им остался всего год. — Если ты доволен, то я – тем более, – смакуя последний кусочек торта, ответил Герман.