Тени Энканто

К вечеру стало гораздо прохладней, и Мирабель только похвалила себя за то, что надела пиджак. Да и вообще, мода внешнего мира оказалась гораздо практичнее и удобней, чем то, что до сих пор носили в Энканто — теперь Мирабель прекрасно понимала любовь Ремедиос к мужским брюкам: в них и правда было удобнее. И теплее. — Слушай… а Суэ точно не обидится, что ты пришел в Храм Солнца? — на всякий случай уточнила она, поводя плечами. — А то, что-то мне подсказывает, он может немного… расстроиться. — Этот Храм восстанавливали без ритуалов и молитв, без жертвы и обрядов, — Бруно неотрывно смотрел на конусовидную крышу. — Суэ в нем нет, но есть… память. Мирабель кивнула и огляделась: все, кто пришел сюда на экскурсию, уже разошлись, и кроме них осталось от силы пять человек, на плечах которых красовались знакомые узорчатые плащи. Она на секунду задумалась, как бы они отреагировали, узнай, что рядом с ними «мифологический персонаж», и решила не выяснять на практике. До ее слуха донеслась тихая песня, которую завел старый мужчина, ее подхватили другие голоса. Бруно шагнул к ней ближе, обнимая со спины и наклоняясь к уху. — Здесь он ступает на небесный путь, — тихо шепнул он, переводя муискубун на знакомый и родной ей испанский. — Долгая дорога ждет Великого Старца, долгий путь ждет всех нас. Пусть будет крепок наш плот, тки, тки же, паук. Царство Владыки темно, сам Владыка жесток… А вот тут уже переиначили, — добавил он, покачав головой. Мирабель искоса глянула на него и вздрогнула: глаза у Бруно горели зеленым. — На самом деле нужно петь «суров». Владыка суров, и не знаем мы, чем закончится наш путь. Иди же, Старец, разгони тьму, восстань на рассвете сильным и юным, и мы однажды вернемся под твой свет. — В твое время было так же? — тихо спросила Мирабель, боясь помешать остальным. Люди, сбившись в небольшую группу, тихо отстукивали странный, рвущий нутро ритм на небольших барабанах. — Иначе. Но эти люди помнят гораздо больше чем им кажется, — Бруно вслушивался в эту мелодию с улыбкой, узнавая знакомые ноты. — Когда-то здесь собиралось много, очень много людей и праздник длился всю ночь, до утра. Одиннадцать жрецов в алых плащах и один в синем пели эту песню, и когда солнце садилось, мы уходили в храм, а люди забрасывали наши следы песком и зернами. — Почему? — Мирабель поняла, что ее начинает знобить — и не только вечерняя прохлада была тому виной. — Мы мертвы до рассвета, так же, как мертв Бочика, — Бруно касался губами ее уха, и от этого ее бросало то в жар, то в холод. — Мы не должны говорить, не должны ступать на землю и выходить наружу до того часа, пока не вернется Суэ. И если бы солнце не поднялось — нам бы разбили ребра, принося сердца в жертву богам. Длинные изломанные тени протянулись по земле, подползая к их ногам. Мирабель казалось, что она слышит чужие голоса, а музыка стала громче: флейты и барабаны сплетались в тоскливую, зовущую мелодию. Она видела смутные силуэты жрецов, видела, как из плоских жаровен, стоявших на земле, расползается дым, сплетаясь с тенями, меняя мир, мешая прошлое и настоящее. Опустив взгляд, Мирабель заметила черные перья и когти и на руках, которые ее обнимали, и осторожно накрыла его ладони своими. Тени крыльями распахнулись над ними, а призрачные жрецы по одному заходили в Храм Солнца, не глядя ни на кого… и только последний обернулся, безошибочно находя ее взглядом сквозь время. Люди пели и смеялись, барабаны били все громче, и ее сердце гулко стучало в одном ритме с ними. Мирабель осторожно, боясь разорвать объятие, развернулась лицом к Идакансасу, дотрагиваясь до жестких черных перьев у него на груди. — Когда земное тело Бочики умерло, его дух пустился в долгий путь на плоту из паутины. И один темный дух, принявший форму мошки, ужалил его. Миновав царство Владыки Гуахайоке, он поднялся на небо, но был так слаб, что не смог разогнать тьму, и ночь все длилась и длилась. Даже Чиа не могла облегчить страдания своего супруга. Она плакала над его постелью, и ее чудесные слезы пролились через все небо, а где упали они на землю, там зародились изумруды. Мирабель прижалась к нему щекой, обхватывая руками за спину. Мертвый холод пробирал до костей, а кровь в ушах гремела громче барабанов. — Она надела траурные одежды, выкрасила лицо черным, и принялась омывать своего умершего мужа, готовя его к погребению, и в этот же миг Суэ открыл глаза, а сердце его вновь забилось. — Идакансас провел ладонью по ее спине снизу вверх, зарываясь в волосы теплой — и одновременно с этим ледяной — ладонью, и Мирабель вздрогнула, выгибаясь от его прикосновения. — Омывая его тело, Чиа удалила жало мошки, и силы вернулись к нему. На следующий день Суэ вновь воссиял на небе, изгоняя темноту, и с каждым днем он становился лишь сильнее… Но яд загробного мира все-таки проник в его плоть, оттого к концу года он становится все слабее и слабее, и каждый раз Суэ отправляется в путь, чтобы возродиться в эту ночь. Она видела отблески костра, который горел на этом месте тысячу лет назад, и языки огня танцевали в ночном воздухе, отплясывая вместе с людьми, чьи имена уже давно развеяло ветром. — Наверное, нам лучше уйти, дева моя, — в его глазах Мирабель видела вихрящееся зеленое пламя, которое заворачивалось в спираль. — Слишком много памяти здесь живет… Мирабель слабо кивнула, и тени, кружившие вокруг них, опали, словно сухие листья. Она вздрогнула, возвращаясь в свое время: теперь они были здесь вдвоем — те люди, что пришли встречать Хуан, уже давно разошлись по домам, даже не заметив того, что творилось совсем рядом. Ночное небо переливалось над их головами звездами, и Мирабель не знала, сколько часов прошло. Да и вообще время оказалось очень зыбким понятием — краем глаза она все еще видела отблески костров, а старая мелодия билась у нее под кожей. В глазах у Бруно угасал призрачный зеленый огонь, и Мирабель снова чувствовала живое тепло, когда он обнял ее. Тени скользили по стенам их номера, как живые — слишком темные, слишком выпуклые, и Мирабель отстраненно подумала, что не удивилась бы, если б они еще и шипели. — Однажды Чиа не сможет исцелить своего мужа, — Бруно сидел на кровати, и Мирабель, устроившись за спиной, тихо перебирала его волосы. — Суэ не поднимется в небо, и мире воцарится вечная тьма. Тогда выйдет из своего царства Гуахайоке и выпустит в мир живых вечно голодных духов. Мирабель пропустила его волосы сквозь пальцы и сдула прицепившуюся к ладони тень, похожую на маленькую змейку. Та упала на пол, расползаясь темной кляксой и просачиваясь сквозь половицы. — Даже боги смертны, — Бруно чуть шевельнулся под ее прикосновениями. — Я помню. Боги живы, пока в них верят, — она обвела его плечи кончиками пальцев, ведя ниже, к замершей на груди птице. — А духи живы, пока о них помнят. — В эту ночь я должен быть мертв, — Бруно запрокинул голову, упираясь затылком в ее плечо. Мирабель фыркнула, скользя ладонями по его телу вниз. — Этой ночью ты жив. И во все последующие тоже, — она куснула его за шею и Бруно резко развернулся, втаскивая ее к себе на колени. — Какое счастье, что ты никогда не появлялась в моем времени в дни Хуана, — серьезно сказал он расстегивая пуговицы на ее блузке. — Суэ бы спустился с небес просто чтобы сжечь меня заживо за мысли и желания, которых у его жреца быть не должно. Мирабель изогнулась, перекладывая очки на столик, и случайно задела лампу. Тени, оживившись, заплясали по стенам, сплетаясь друг с другом, но никому уже не было до них дела. В глазах у Бруно горела зелень, но руки, скользившие по ее телу — ласкающие, поддразнивающие — оставались человеческими, и Мирабель затаила дыхание, очерчивая его лицо кончиками пальцев. Бруно коснулся губами шеи, выдыхая ее имя, и Мирабель выгнулась, цепляясь ногтями за его плечи, пока солнце горело у нее под кожей. Мирабель проснулась от солнечного луча, бившего прямо в лицо, и недовольно заворчала, накрывая лицо ладонью. Бруно рассмеялся ей в затылок, приподнимаясь на локте. — Суэ возродился, дева моя, и наступил новый год. Думаю, время возвращаться домой. — Если я смогу встать с кровати хотя бы до обеда — я буду очень сильно удивлена, — отозвалась Мирабель, разворачиваясь спиной к окну, но чувство голода все-таки оказалось сильнее усталости, и сидя за завтраком, Мирабель краем уха услышала обрывок разговора: — … ты бы еще больше чичи выпил с Мартинесом, так не только дракона, а и саму Маму Вати бы увидел, — посмеиваясь заявил мужчина, но его собеседник упрямо повторил, для верности подкрепляя слова стуком кулака по столу: — А я говорю, был там драконище! Черный, огромный и страшный, как твоя жена после того, как ты приходишь домой подпитым… — Ты еще про мою жену поговори!.. Мирабель покачала головой и заметила взгляд Бруно. — Ты знаешь, про что они говорили? — спросила она, и Бруно кивнул. — Расскажешь? — Можем поехать, и если повезет — сама увидишь, — отозвался он, и Мирабель чуть не уронила ложку, которой размешивала панелу. — Ты серьезно?! — Более чем. Это недалеко, — Бруно пожал плечами. — Или ты хочешь домой? — Энканто подождет, — быстро сказала Мирабель, залпом допивая агупанелу. В конце концов, она там прожила целых двадцать два года, и ей хотелось набраться новых впечатлений за все эти годы. Расплатившись за ночевку, они забрались в машину, и Мирабель с благодарностью погладила приборную доску — старый автомобиль Мелькиадеса был просто бесценным помощником в этом путешествии. Дорога была еще пустынной в этот час, и Мирабель, вытянув шею, следила за полями, мелькавшими за окном. Проехав пару деревенек, они начали подниматься в гору, пока не добрались до смотровой площадки. Мирабель выбралась наружу, с наслаждением потягиваясь — ехать пришлось целый час, и застыла, открыв рот. Озеро распростерлось внизу и солнце отражалось от воды, которая казалась ослепительно синей — словно в долину упал кусочек неба. Птичьи голоса разгоняли тишину, и Мирабель показалось, что в воде и вправду что-то скользнуло… — Что, пришли посмотреть на Бусирако? — раздался старческий голос откуда-то со спины, и Мирабель, подпрыгнув от неожиданности, поспешно обернулась. У них за спинами стоял старик в широкополой шляпе и черно-белой руане. Бруно слегка наклонил голову. — Доброго дня, Guexica. Да, услышали о том, что змей снова проснулся, и захотели взглянуть. Старик хмыкнул, разглядывая их через прищур. — Ну и тебе доброго дня, Сhuta. И твоей Gui, если глаза мои мне не лгут, — он слегка кивнул на их кольца, и Бруно покачал головой. — Не лгут. Мирабель кашлянула, бросая быстрый взгляд на воду. — А что такое этот ваш Бусирако? Дракон, змея… рыба? Он действительно есть, или это… — она запнулась. Старик кивнул, и поманил их за собой. — Видел я его так же ясно, как и тебя, и твоего Sahaoa, вот этими самыми глазами, которые, как уже сказали, не лгут, — он хитро подмигнул им. — У меня ферма неподалеку, заходите. Кукуруза уже должна была свариться, посидим, поговорим о черном змее. Мирабель с охотой кивнула, идя следом за стариком. Высокая трава задевала штанины, и она лишний раз порадовалась, что не надела юбку. — Надеюсь, что в Энканто они войдут в моду, — пробормотала она, переступая через ветку. — Штаны — это прекрасно. — Полностью согласен, — Бруно шел позади, и Мирабель бросила на него быстрый взгляд через плечо, но лицо у него оставалось невозмутимым. Они расселись за деревянным столом, который Бруно помог вынести из дома. Старик, отложив кукурузу, откинулся на спинке стула: — Знаете ли вы, как появилось озеро Тота? — дождавшись, пока Мирабель качнет головой, он довольно улыбнулся. — Раньше там была равнина, зеленая и плодородная, но однажды с неба упала раскаленная глыба — все небо сияло и горело огнем, а шум стоял такой, что люди и голосов не слышали… Земля пошла трещинами, некогда зеленые и плодородные поля превратились в пустыню, и в центре ее зияла дыра. Самые смелые, кто рисковал заглянуть, клялись, что видели там чудовище, а по ночам мы слышали его злобный смех, который становился все громче, потому что чудище выползало из своей норы, приближаясь к людям. Что было делать? Старый жрец того племени, Монетá, спрашивал совета у богов, и на третью ночь, когда хохот черного змея уже гремел совсем близко к поверхности, явился к нему сам Бочика. Рассказал он, как одолеть чудовище, и наутро жители собрали все золото, какое только было у них в домах. Монетá и четверо самых сильных мужей принесли золото к норе, умоляя чудовище выглянуть и принять их дары, но змей был хитрым, и лишь дохнул на них ядовитым туманом — только и успели убежать. Снова спрашивал совета у Бочики жрец, но не ответил Мудрый Старец… а наутро в селение пришла дева красы невиданной, что двигалась, будто текучая вода. Назвалась она Сираменой, и сказала, что была танцовщицей. Снова отправились они к норе Бусирако, но на этот раз вместо жреца с ним говорила Сирамена. Ох и сладкими были ее речи, а когда начала она танцевать, то, кажется, и камень бы не устоял… — старик примолк, мечтательно глядя куда-то вдаль, а Мирабель задумчиво хмыкнула себе под нос. Кажется, она догадывалась, кем была эта танцовщица. Старик, словно очнувшись, продолжил рассказ. — Она танцевала, и браслеты звенели на ее руках и ногах, сплетаясь в мелодию, от которой даже старый жрец захотел пойти в пляс. Но тут дрогнула земля, и наружу выползло чудовище — огромный черный змей, зачарованный танцем Сирамены, забыл про хитрость и осторожность. И когда его глаза уже закрылись, убаюканные позвякиванием, схватила Сирамена плоское золотое блюдо, подняла его к небу, так, что оно отразило солнце, и метнула в змея, рассекая ему грудь. Рухнуло чудище, дергаясь и изрыгая дымящуюся кровь, а Монетá заметил, как в его груди блеснул камень. Выхватил он драгоценность — а это был алмаз внутри изумруда, чудо, которое невозможно себе представить, если ты его не видел своим глазами… — Которые не солгут, — задумчиво сказал Бруно. Старик остро глянул на него и негромко согласился: — Которые не солгут. Чудовище было повержено, а Сирамена исчезла так же внезапно, как появилась… но земля все еще была суха и обуглена от крови Бусирако, не родили поля урожай, и дожди не спешили к племени. Что было делать племени? И тогда отправился Монетá к великому касику, которого щедро одарил Суэ. Идакансас звали его… не слыхали о таком? — старик хитро прищурился, глядя на них. — Никогда, — Бруно с искренним любопытством подпер голову ладонью. — И что же было дальше? — Не врала молва, и впрямь были велики силы касика… вот только характер — паршивей некуда, — старик снова выжидательно примолк, но, не дождавшись никакой реакции, продолжил. — И ответил Идакансас жрецу: «Тот камень, что нашел ты в груди змея — брось его на поверженное чудовище, потому что это не просто драгоценность: это сам Чибчакум и мать Бачуэ, которых украло черное чудовище»… — Интересно, было ли легко старому жрецу расстаться с таким сокровищем?.. — задумчиво произнес Бруно, и старик, насупившись, надвинул сомбреро на голову. — Нелегко, верно ты говоришь… Но все же, выполнил Монетá указания — и стоило камню удариться о чешую змея, как он вдруг разбился на осколки, выпуская волны, которые затопили нору чудовища и его самого. В тот же час пошел дождь, и возрадовалось племя: Чибчакум, владыка ливней и хранитель чибча, и Мать Бачуэ вернулись к ним. Так появилось озеро Тота, и берега вокруг него и по сей день славятся плодородием, а воды его настолько чистые, что ты можешь разглядеть каждый камушек на дне. А Бусирако… священные воды затянули его рану, но охладили нрав, и с той поры, иногда в лунные ночи можно увидеть, как он выглядывает из воды, в надежде отыскать Сирамену и снова увидеть, как она танцует. Мирабель вздрогнула, словно пробуждаясь от сна. На небо набежали легкие перистые облака, и издали доносились голоса людей. Старик, прислушавшись, поморщился и снова взглянул на них. — Сегодня будет хорошая ночь… Если вы все еще хотите его увидеть, то дождитесь восхода луны. — Ты многое знаешь об этом месте, Guexica, — Бруно поднялся из-за стола, и старик пожал плечами. — Я живу здесь с самого рождения. Еще бы мне не знать историю своих земель… да и ты сам, мне кажется, многое знаешь о прошлом. — Может быть, — Бруно неопределенно помахал рукой, и старик негромко рассмеялся. В доме старика который расписывал плащи на продажу, они остались до самого вечера. После недолгих уговоров, он согласился научить Мирабель парочке узоров, и время для нее пролетело незаметно, а старик, так и не назвавший своего имени, сдержанно похвалил ее работу. На смотровую площадку они вернулись к закату, и Мирабель с облегчением поняла, что кроме них тут уже никого нет. — И почему же ты сам не рассказал мне эту легенду? — спросила она, осторожно подходя ближе к краю. Бруно удержал ее за руку. — Потому что, дева моя, мне тоже нравится слушать истории. Да и… Одно дело — знать с чужих слов, и другое — услышать от очевидца. Мирабель порадовалась, что стоит далеко от обрыва, иначе бы она точно свалилась в воду. — Ты хочешь сказать… — Я хочу сказать, что порой очень сложно расстаться с сокровищем, даже если оно тебе не принадлежит. Так что… Старик очень любит это озеро. Они расстелили одеяло возле машины, дожидаясь ночи. Птичьи голоса звучали особенно громко над озером, закатное небо отражалось в воде, и на какое-то время Мирабель вообще перестала различать где верх, а где низ: показалось, что она сейчас свалится в небо и утонет в вышине… Бруно прижал ее к себе чуть крепче и Мирабель незаметно для себя задремала, устроившись у него на руках. — Дева моя, — Мирабель слабо хихикнула, когда он поцеловал ее за ухом. — Проснись. — Что, уже пора? — она встрепенулась, садясь ровно и растирая глаза ладонями. Бруно протянул ей очки и Мирабель, благодарно кивнув, поспешно надела их, вглядываясь в ночную темноту. Лунный свет высеребрил воды озера, и Мирабель судорожно вздохнула, прижимая ладонь к губам — гладкая, словно из стекла, поверхность пошла рябью, и из воды поднялась черная тупоносая морда, размером с автомобиль Мелькиадеса… если не больше. Змей повертел головой и вновь нырнул под воду, чтобы через пару секунд вновь показаться — но уже в другом месте. В небе что-то мелькнуло: может, летучая мышь, или облачко дыма… Или сова. Змей свернулся кольцом возле крупного острова у дальнего берега озера — прищурившись и вытянув шею, Мирабель различала, как блестит под луной его чешуя. Он чуть шевельнулся — деревья закачались, словно под порывом ветра, но устояли, и Мирабель заметила, как у него на груди что-то ярко сверкнуло, отражая лунный свет. Змей неподвижно застыл, глядя на лунные блики — словно надеялся вновь увидеть здесь ту, что когда-то зачаровала его танцем. — Она к нему когда-нибудь придет? — вырвалось у Мирабель. Бруно чуть шевельнулся у нее за спиной. — Кто знает? Она — мятежная богиня, и никому не дано предугадать, что она сделает или не сделает. — Но людям ведь она помогла, — возразила Мирабель, мысленно добавив: «Да и мне тоже». Бруно кивнул и опустил подбородок ей на плечо. — Она делает то, что считает нужным, повинуясь только самой себе. Сущее наказание для мудрого Бочики… но без нее жизнь была бы невозможной. Мирабель кивнула, глядя на черного змея: тот, словно устав ждать, вновь погрузился под воду — только волны разошлись, дробя лунный свет. — Думаю, теперь я точно готова вернуться домой, — сказала Мирабель. — Разве что завтра окажется, что где-то здесь рядом есть еще одно озеро с очень интересной историей… — Дева моя, здесь у каждого озера, каждого леса и каждой горы своя история, — Бруно осторожно касался губами ее шеи, и Мирабель довольно жмурилась, чувствуя щекочущие мурашки, бегущие по телу. — Тебе лишь стоит захотеть увидеть и услышать их. Abre tus ojos, моя дева, моя жрица — и ты почувствуешь эти истории в ветре и в шуме листвы. Ты услышишь как поет патасола на закате, забравшись на высокое дерево, как шипит котомачо, свернувшись в листве, как в лесах бродит чуачак, заманивая непослушных детей в чащу, как в шуме дождя из земли выбираются кайери. Ты все это увидишь, если ты этого захочешь. Мирабель обернулась к нему, встречаясь взглядом — Бруно смотрел на нее серьезно, без улыбки, и она кивнула. Она увидит, она сможет все это увидеть. Эту ночь она спала, щекой чувствуя жесткие перья, и крупные, почти с кулак, звезды следили за ними с ночного неба, когда луна уже скрылась за горизонтом.