Я как паровозик Томас

Дррррррррррррр…       Пронзительный звон ворвался в мои уши, и я, вздрогнув, проснулся и выронил учебник из рук. Книга с громким стуком ударилась об парту, но этого вроде никто не заметил — одноклассники уже вовсю галдели, толкаясь в дверях кабинета и мешая друг другу выйти. Я зевнул и скинул пенал, тетрадь и учебник в рюкзак, тоже поднимаясь на ноги.       Следующим уроком должна быть химия, так что нужно подняться на четвёртый этаж и перекусить по дороге, мой внутренний кит ещё час назад давал о себе знать утробным рычанием.       — Ты сразу на урок или как? — голос Лëни прозвучал так же неожиданно, как и звонок, так что я снова дёрнулся и выронил уже рюкзак. — Ну ты чего, в самом деле? Залипаешь как зомбак. Ты спал? — Одноклассник наклонился и поднял тканевый мешок с лямками.       — Часа два. Я всю ночь пытался решить этот вариант, раз пять точно заново начинал, — я немного резко выдернул рюкзак из рук Лëни и повесил на плечо. Тот вздохнул и подтолкнул меня к двери.       С самого детства Лёня всегда был рядом. Ещё в садике я перевернул ему горшок на голову, и тогда он, рыдающий и весь в какашках, стал моим лучшим другом. В первом классе сели за одну парту, в пятом не позволили нас рассадить. У нас было много общего, мы оба были погружены в учёбу на максимум. Только вот Лёня почти не напрягался для того, чтобы получать пятёрки, ему всё давалось легко, в отличие от меня. Я бился над каждой новой темой как в последний раз, но с большим трудом усваивал информацию, особенно тяжело было с химией, я грыз её гранит зубами, но ничего не получалось.       — Толку нет от того, что ты ночами сидишь. Только переутомляешься. Надо просто дополнительно материал разбирать, там сложного ничего нет, ну серьёзно. Репетитора там, например, нанять. — Друг снял очки и протёр их стёкла подолом рубашки. Типичный ботан с виду, стрижка идиотская, очки, невнятный бордовый свитер без рукавов поверх форменной рубашки и кожаный портфель в руке. Додик, не иначе. Я неоднократно нелестно высказывался о его стиле, но он лишь отбрехивался от моих замечаний.       — Слушай, не пори чушь. Ты же знаешь моих родителей, какой там репетитор? Я один раз заикнулся об этом, был скандал. На повестку дня вынесли мою тупость и всю следующую неделю они вздыхали и выбирали мне ПТУ для отсталых. Типа, если я не понимаю школьную программу, значит я дебил. Ну а я просто не врубаюсь в эту химию, ну никак! — горестно воскликнул я, перешагивая через скамейку, которую малышня вытащила на середину коридора и лазила по ней как стая мелких обезьян из старого мультика. Лëня же обошёл её сбоку и мы оба свернули в столовую.       — Я мох вы ф фофой ванимаффа, — с полным ртом сладкого теста внезапно сообщил мне друг парой минут позже.       — Чего? — я оторвал взгляд от аппетитной коричневой корочки, украшавшей мою слойку с сыром, которую я только что отвоевал в очереди у ушастого семиклассника Петьки, известного на всю школу своими петардами, взрывающимися во время уроков в коридорах. Петька сопротивлялся, но я старше, сильнее и куда больше него люблю сыр. И, конечно же, я не виноват, что это была последняя сырная слойка.       — Говорю, я мог бы с тобой заниматься. Там легко всё, подтяну тебя по химии. Родителям скажешь, что проект вместе делаем и всë. Будешь приходить ко мне и заниматься. — Лёня запихал в рот ещё кусок воздушной сдобной булки и едва не заляпал сгущёнкой воротник идеально выглаженной белой рубашки, — Твою ж мать… Есть салфетка?       Я покачал головой и, едва успев откусить, оказался в объятиях тонких девичьих рук, увешанных звенящими серебряными браслетами и облаке знакомого запаха ирисок и жвачки.       — Сëма-Сëмушка! Привет! Как уроки? Я так соскучилась! Писала тебе, а ты не отвечал, — Арина, наконец, отпустила меня и уселась за стол рядом со мной. Затем, чуть сморщившись, посмотрела на Лëню и протянула ему пачку влажных салфеток. — У тебя сгуха на подбородке, вытри.       — Я уснул, короче. Думал, спрячусь за учебником, на минуту глаза прикрою и вырубился. А проснулся когда звонок зазвенел, представляешь? — я отправил в рот последний кусочек и отряхнул руки от крошек. Лёня сосредоточенно тёр салфеткой рот, Арина звонко засмеялась и потрепала меня по волосам.       — И чем же ты ночью занимался? Смотри, я ревную!       С Ариной мы встречались уже два месяца. Она училась на класс младше, в девятом «Бэ». Сложно сказать, что именно зацепило меня в ней больше — не то её исключительно короткие юбки, не то пронзительно бирюзовые глаза, не то светло-золотистые волосы, выгоревшие за лето почти в блонд и непослушными волнами падающие на спину, в которых искрами рассыпались лучи солнца, когда я провожал её до дома после уроков. Она была негласно признана первой красавицей своего класса, хотя, по-моему, во всей школе не было ни одной девчонки, которая могла бы похвастаться такими же полупрозрачными веснушками, покрывающими переносицу, и ярко-алыми губами, по-лисьи хитрыми глазами и маленькими, тонкими пальцами, которые то и дело забирались в мою шевелюру и чесали, заставляя урчать. Я не знаю, почему она из всех выбрала именно меня — угрюмого десятиклассника с головой погружённого в учёбу, но как-то так вышло, что именно меня Арина попросила помочь ей донести тяжёлый рюкзак с новыми учебниками первого сентября, а я не отказал.       За пятнадцать минут ходьбы до её дома она успела расспросить меня обо всëм. И как меня зовут, и чем я увлекаюсь, и музыку какую слушаю, и что после школы буду делать и прочее, прочее, прочее. Я же, непривычный к такому вниманию к своей персоне, краснел как помидор и, запинаясь, рассказывал ей, что Кишлак мне нравится больше, чем АПФС, что родители настаивают на моём поступлении в медицинский и что я уделяю всё своё свободное время подготовке к экзаменам и поступлению в ВУЗ. Арина внимательно слушала, кивала по мере моего рассказа и не сводила с меня глаз всю дорогу. А я с неё. Возле дома она поцеловала меня в щёку, отчего я совсем поплыл, и с тех пор каждый день я встречал её у подъезда, мы шли в школу вместе, проводили вдвоём каждую перемену, и я торжественно вëл её домой после уроков. Иногда мы даже обнимались в подъезде, неумело касаясь друг друга губами и тогда каждый раз мне казалось, что сердце вот-вот остановится или наоборот, выпрыгнет из груди прямо на заплёванные грязные ступеньки.       — Химию делал. Безуспешно, между прочим, — я поймал руку девочки и поцеловал кончики всё ещё загорелых, несмотря на то, что лето вот уже несколько месяцев как кончилось, пальцев, от чего она хихикнула и встала из-за стола.       — Ладно, я полетела, сейчас два матана подряд. После них встретимся у гардероба, ладно?       Ещё через пять минут мы протискивались сквозь толпу пятиклашек, которые создали затор на выходе и оглушительно орали каждый о своём. Я увернулся от пролетающего мимо меня скомканного листа бумаги и, наконец, выскочил в коридор, секундой позже толпа отпустила и Лëню. Друг выглядел слегка помятым и недовольным.       — Сраные малолетки… Почему вот нельзя просто пропустить?       — Не нуди, бро. Себя вспомни в двенадцать лет, там мозгов ещё ноль же, — я закинул рюкзак на плечо и зашагал вперёд, к кабинету химии. — Ты ведь поможешь мне сейчас на контроше? Если я не напишу её хорошо, то отец с меня шкуру спустит.       — Помогу, не ссы, лишь бы не рассадили.       Не рассадили. Лишь велели убрать с парт всë лишнее, оставив только тетради и ручки, на что весь класс отреагировал тихим недовольным гулом. Татьяна Степановна, высокая, как шпала, в любое время года закутанная в один и тот же вязанный костюм с юбкой ниже колен, отчаянно воняя потом, прошлась между рядами и раздала каждому из нас небольшие листочки с заданиями. Я старательно задержал дыхание, когда она проходила мимо, и вцепился в листик, жадно его разглядывая. Второй вариант достался…       Что там в задачах? «Выведите молекулярную формулу уг­леводорода, массовые доли углерода и водорода в котором соответственно равны…»       Я прикрыл глаза рукой и прерывисто выдохнул. Эту тему я всю ночь пытался уложить в своей голове, но сейчас текст задачи стирался из моей памяти раньше, чем я успевал его дочитать. Я не понимал вообще ничего из написанного, и всё, что мне оставалось, это с мольбой посмотреть на Лëню.       Он быстро строчил что-то в своей тетради, то и дело сдувая длинную каштановую чёлку с глаз и почти не моргая. Морщил острый нос, задумываясь на пару секунд, цокал языком и продолжал писать со скоростью печатной машинки. Когда он закончит свой вариант, он возьмётся за мой. Гений, решал оба варианта чёртовой химии за сорок пять минут.       Я залип в ровные клетки своей тетради, бездумно чиркая ручкой на полях, и ушёл куда-то в свои мысли. Подумать было о чём, ведь я за эти два месяца так и не рассказал ни маме, ни папе про Арину. Наверное уже стоило бы сообщить им о том, что у меня появилась девушка, но я опасался, что родичей хватит истерика, как же так, их сыночек отвлёкся от учебы на бабу. Это будет катастрофой, сравнимой с концом света, ведь они та-а-а-ак много вложили в меня и та-а-а-ак хотят видеть меня успешным хирургом. В одной руке скальпель, в другой Нобелевская премия, в зубах медали за отвагу, и никак иначе. Я невольно усмехнулся, представляя себя в будущем, в мятом халате, с бешено вращающимися от недосыпа глазами, морщинами усталости и всклокоченными седеющими волосами. На спине горб, ноги еле идут, а позади меня, строго глядя, вышагивают родители и прикрикивают: «Не сутулься! Улыбайся! Ещё две диссертации защитишь и можешь Людочку из биохимического в библиотеку пригласить!»       — На, пиши быстро! — Лëня неуклюже сунул листок мне под руку, лежащую на парте, от чего я, увлечённый некстати разыгравшимся воображением, вздрогнул и случайно скинул бумажку под парту. Шпаргалка плавно спланировала куда-то на пол под нами, и я воровато оглянулся посмотреть, не заметила ли химичка наших махинаций.       Но «ароматная» женщина корпела над журналом, то и дело пихая дешёвую шариковую ручку в рот и мусоля колпачок зубами. Не успел я подумать о том, что в её возрасте в рот надо тащить далеко не канцелярию, как вдруг ногу обожгло прикосновение, а внизу живота возникло знакомое напряжение. Я нерешительно опустил глаза и увидел, как Лёня, зацепившись одной рукой чуть выше моего колена, рыскает по линолеуму в поисках упавшего листка.       — Твою мать, да где… — едва слышно бормотал друг, а я как зачарованный не мог отвести взгляда от его затылка и длинной шеи, покрытой светлыми тонкими волосками до самого выступающего позвонка, наполовину скрытого воротником рубашки. Непонятное возбуждение нарастало, и лишь когда Лëня вынырнул из-под парты, беззвучно ликуя и блестя стёклами очков, положил передо мной исписанную бумажку, я вдруг понял, что что-то в моей жизни пошло не по плану.