Посмотри на меня, Винсент…

      Даже после того, как все узнали, что у Сетта с Афелием не просто дружба, а нечто большее — всё почти не поменялось, как того боялся молчаливый студент. Даже наоборот — к спортсмену стали относиться дружелюбнее, когда его привычная бравада и агрессивность поутихли под чуткостью и вниманием к своему возлюбленному. Художник тоже делал серьёзные шаги — начал отвечать незнакомцам и завязывать свои первые знакомства: в основном с девушками, что немного раздражало вастаи. Но те, вместо привычных красноволосому подкатов и намёков, проявляли к безмолвному какую-то непонятную ему заботу, воспринимая молчуна как понимающего собеседника и делились переживаниями, находя в его редких кивках и написанных ответах искреннюю поддержку. И Сетт со своим «малышом» был совсем другим — очень аккуратным и даже послушным, не скрывая своей нежности перед всеми и давая партнёру столько свободы, чтобы тому было удобно. Афелий же обычно отвечал обратным: он старался даже на глазах других выражать свою привязанность, доводя этим спортсмена до смущения и умилённых взглядов всех вокруг. Отдельной гордостью бойца был подарок черноволосому на первые сданные очно экзамены — интерактивная доска, на которой можно было рисовать, писать какие-то заметки и стирать в любой момент. После безмолвного нельзя было увидеть без этой доски: она оказалась крайне полезна даже не для случайных зарисовок, а для быстрых разговоров, чтобы не тыкать каждый раз в телефон и не переводить бумагу. С другой стороны, и резкий характер Сетта оказался не сильной помехой в отношениях, наоборот, решив немало вопросов, на которые близнецы не смогли найти ответ сами. Красноволосый потащил своего творца к ректору, настояв на переселении брата с сестрой в новую квартиру — гораздо большую, нежели предыдущая, с личной студией для любителя спокойно работать в одиночестве круглые сутки. Но и упорность молчуна порой могла поразить спортсмена, особенно когда художник согласился ходить в учебный спортзал вместе с ним, не обращая внимания на смешки других студентов, и под присмотром бойца упорно занимался, постепенно переставая напоминать бледную тень.       Единственной проблемой, в особенности для горячего кровью Сетта, была большая пугливость его парня. Давняя травма давала о себе знать, хоть тот раз за разом преодолевал её, подпуская любимого всё ближе в общественных местах или давая тому дремать на коленях, пока молчун что-то читал. Но нехватка интимности сильно била по молодому организму, заставляя красноволосого подолгу застревать в душе, особенно после того, как в художнике просыпалась та взаимность с множеством поцелуев, за грань которых зверь себя не пускал. Но Афелий был ему намного важнее внутренних неудобств, хотя с каждым новым разом, когда спортсмен закрывался в душе, представляя засосы на чужой белой шее, осадок напоминал ему, что этот разговор должен был рано или поздно состояться. Даже в его сумке застряли пачка презервативов и бутылка смазки — больше из-за надежды, что они рано или поздно понадобятся, чем из точной уверенности наконец «завалить» художника.       Но даже такое не должно было испортить Хэллоуин. Афелий уже привычно отказался — столь большие мероприятия были ему неинтересны, а сверху ещё и не клеилось с новой работой — автопортретом. Вместо его лица раз за разом получалось или что-то академичное, напоминавшее статую, или, в лучшем случае, кто-то похожий на сестру. Молчун заметно переживал об этом, но написал не беспокоиться за него и сходить отпраздновать, пока черноволосый посидит в тишине и подумает, как ему лучше выполнить задачу. Сетту не хотелось оставлять любимого совсем без праздника, поэтому на утро перед вечеринкой принёс разных сладостей и аквагрим, попросив разрисовать его. Художник согласился, слушая о том, какие дурацкие шутки спортсмены придумали для всего института, развешивая везде резиновых пауков и заготовив паутинные спреи. Боец хорошенько умылся перед нанесением грима и сел перед Афелием, пока немой спрашивал, что нужно и пытался нарисовать на доске варианты. — Я не знаю, давай всё, что в голову придёт. Главное чтобы я был вообще страшный. Ну и страшно красивый, конечно, но у тебя по другому и не получится, — с лёгкой улыбкой безмолвный взял спонж, пытаясь провести линии, но краска ложилась неровно, раздражая уставшего от размышлений художника ещё больше. — Феля, забей на эти умные штуки и просто бахни что-нибудь. Хоть отпечаток руки на лице — буду я тобой отмеченный, ха-хах, — улыбка любимого лица в его руках немного вернула в творца силы, и тот оставил поцелуй на лбу с убранными ободком Алуны волосами. Взяв пальцами краску и разтерев её, привыкая к плотности грима, безмолвный сначала провёл от шрама полукровки к щекам, чувствуя странный прилив жара. Ощущения прохладной краски и тёплой кожи будоражили белые тонкие пальцы, но те, с особой точностью, двигались по задумке художника, оставляя нужный тому след. Доведя линию до скул, тот опустил края вниз, подчёркивая красоту шрама и хищного взгляда острыми углами. Брови рисующего удивлённо дёрнулись от понимания — в его руках не безжизненный пластилин и не белый холст, что безропотно принимал все идеи художника, а живое лицо, что ухмылялось на каждое промедление в раздумьях, и тёплая загорелая кожа, до обжигающего горячая, если вести линии слишком торопливо. Словно наконец проснувшись, творец начал сразу дополнять новыми оттенками проведённые линии, не обращая внимания на палитру смешивая всё сразу на живом холсте, чувствуя под пальцами каждое мимическое движение и слушаясь этих движений в своём рисунке. Лоб полукровки нахмурился, пытаясь представить, что же там мог нарисовать любимый, особенно когда рядом с одной линией легла вторая, так же резко спускаясь, но не дойдя до скул опустилась вниз, к уголкам губ. Пальцы молчуна были приятно тёплыми, но от холодной субстанции прикосновения чувствовались ещё ярче: кожа впитывала краску, оставляя прикосновения на весь оставшийся вечер. Увидев начало своей работы, Афелий сглотнул ещё раз, а его взгляд заметно оживился, когда от его движений больших пальцев на лбу уши спортсмена сначала прижались, натягивая кожу, а потом невольно поднимались от каждого касания, приводя художника в странное состояние восторга и ожидания, что уходило от сердца вниз, постепенно сжимаясь внизу живота чувствительным узлом. Стоило пальцам случайно коснуться пересохших губ, узел сжался ещё более отчаянно, заставляя тесниться в штанах. Благо, всё внимание янтарных глаз было только на чёрные очи напротив, что вновь засияли приятным отсветом и даже лицо художника потеплело, покрываясь лёгким румянцем. На подбородке получилась огромная звериная челюсть, и спортсмен понял об острых зубах по резким движениям, словно на его лице разыгрывался маленький спектакль одного исполнителя. И только когда беззвучный замер, удерживая взгляд на каждой нарисованной детали, Сетт понял, что тому понравилась его небольшая просьба. Спрашивать о празднике ещё раз было глупо, но полукровка надеялся, что такое развлечение немного разбудило в любимом тягу к творчеству, давая толчок к решению застрявшей, как заноза, задачи. — Слушай, а можно я тоже что-нибудь попробую? Ты выглядишь прям вдохновленным, мне даже любопытно, — немой словно очнулся и кивнул, отдавая краски и пытаясь вытереть следы пигмента с рук. Спортсмен так же решил не мелочиться и рисовать руками: положил палец рядом с закрытым глазом на скулу, проведя тёмную линию вниз по полукругу к уголку губ. Потом положил палец с краской над бровью, и снова провёл вверх, заканчивая полумесяц, и рассмеялся. От одного жеста, парень стал выглядеть намного серьёзнее и суровее, пробуждая в полукровке не страх, а азарт. — Ай, прости, видимо я не настолько терпеливый, — ухватив черноволосого за подбородок, спортсмен коснулся пальцем нижней губы, рисуя линию вниз и целуя чуть выше в дрожащую улыбку. Благодаря аккуратности хищника, его новый образ совсем не размазался, как и странные следы, что он оставил на Афелии. Уходил боец нехотя, всë порываясь ещё раз позвать грустно улыбающегося парня с собой, но толпа действительно будет больше действовать на его и без того потрёпанные нервы, да и ушастый не знал, как будет вести себя с парнем, если он окажется под градусом. Обещая самые дурацкие фотки, красноволосый побежал примерять костюм, оставив близнецов вдвоëм. — Тоже захотел поучаствовать? — Алуна спросила невзначай, подбирая гремящие браслеты к своему платью и огромной шляпе, всё время поправляя полы плаща и длинного шёлкового шарфа. Неожиданно даже для неë брат закивал, вцепившись в остывший чай. Она внимательно глянула на художника, и тот замотал руками, написывая на планшете. " У меня ни костюма, ничего, да и людей ещё слишком много для меня. Просто любопытство, как проводят там время, и ты, и он… " — Знаешь ли, ведьмы тоже бывают крëстными. Иди сюда. Уж костюм придумаем – один мой плащ, классный шарф на плечи и ты уже сказочник. Только, вот эту кляксу надо подровнять, у художника рука заметно дрогнула на губе. И у тебя была блуза с окончания школы - она коротковата в рукавах, но закатаем... ***       Афелий чувствовал себя скорее вором, что крадëтся в ночи к замку, наполненному светом и музыкой, а не участником очередной институтской вечеринки, на которых он так ни разу и не был. Плащ скрывал его от многих, и к странно шарахающейся «тени» Алуны никто не желал подходить, поглядывая привычно уже для немого искоса. Проскользнув вдоль стены он замер, увидев того, ради кого пришëл на самом деле. Сетт выглядел как всегда слишком ярко: он накинул явно не его размера кожаную жилетку на голый торс, светя своими выдающимися мускулами, а джинсы его были разорваны и казались тесноватыми, облепляя бедра. Стоило безмолвному заметить его, как он скрылся в толпе, и лишь по очень громкому смеху художник вновь отыскал утерянного, увидев его ещë ближе — к поясу был прицеплен и болтался хвост, а на шее был широкий ошейник, от взгляда на хищный оскал которого кадык немого резко дëрнулся. А красногривый оборотень посмотрел на сестру, на которую указал ему болтавший с ним приятель, видимо обсуждая еë. Но тому Алуна была явно не так интересна — тот провёл взглядом недалеко от неё и застыл, подняв ушки на макушку и меняясь в лице от удивления, что очень странно выглядело на раскрашенном лице, до самодовольной улыбки, что была даже пугающе подходящей. Спортсмен резко опустошил свой стакан, отставив его в сторону и оглушительно завыл на весь зал.       Алкоголь нашëптывал разные глупости, от выбора добычи своих подкатов на празднике до поисков его нерадивого творца у него дома, наконец-то признаваясь во всех своих грехах и желании вылизывать тонкую белую кожу, от воспоминаний о которой в штанах раз за разом болезненно вставало, заставляя того вечно спускать пар где не попадя. Даже сейчас, ощущая своим непонятным чутьëм эхо того самого взгляда, он сглатывал, ища наконец выпить и притупить засевшее в памяти острой бритвой чувство. Староста нагло подшучивал про немощность «царя зверей», на что ожидаемо готов был огрести, дав себе мгновение на спасительный побег, указывая на Алуну, в которую имел глупость встрескаться сам. Спортсмену было откровенно плевать на переживание приятеля, но увидев кого-то рядом, он опрокинул алкогольный коктейль и вдруг начал разрывать глотку и слух окружающих звериным криком. В одно мгновение полукровка оказался рядом с его «главной добычей», чуть ли не махая бутафорским хвостом и прижимая укутанное в плащ тело к себе. Полумесяц на лице, что красноволосый нарисовал больше в шутку, теперь расцвёл на остром лице с раскосыми глазами — из-за ярко-очерченной границы он казался пугающим, мерцая от блёсток поверх тёмно-фиолетового полукруга. Беззвучный от удивления ахнул, но чувствуя себя в объятиях — немного расслабился, переставая дрожать так, что чуть не разливал свой коктейль, который до этого судорожно отпил ещё, стараясь не сломать бумажный стаканчик. — Чёрт меня побери, среди всей этой нечисти, как я рад тебя видеть, — переодетый искренне был счастлив появлению парня, не стесняясь обнимать его у всех на глазах, пока тот не захрипел от чрезмерного сжатия крепких рук. Откинув в сторону подол плаща, Сетт заметил сразу слишком многое, от чего оскал лишь становился шире: что его парню жутко идут лосины, которые тот одел вместо привычных свободных джинс, что блуза ему невероятно подходит, открывая ключицы широким воротником и подчёркивая тонкие запястья, и что их тренировки точно не проходили зря, смотря на то, как под всем этим прорисовывалось великолепное тело, от которого у спортсмена просыпался постыдный животный голод. Черноволосый глупо потупил взгляд, написывая на доске множество извинений, на что его перебили множеством поцелуев в нераскрашенную щёчку. — Забей, Фель, хорошо, что ты нашёл время заглянуть, только теперь ты моя серая шапочка, а я твой красный волк, то есть, ик, ну, ты понял… — столь активные объятия на людях были немому совсем в новинку, и, самое главное, что он смог увидеть — всем было действительно всё равно: некоторые лишь посмеивались над ними, хотя больше их веселил забавно мотающий хвостом боец, что двигал тазом в ритм музыки, захватывая в танцевальные движения и партнёра. А самое главное — ему самому были безразличны даже косые взгляды, пока янтарные глаза всё так же внимательно смотрели только на него, улыбаясь уголками губ и вздыхая, прижимая к гулко бьющейся груди. Молчун даже присоединился со своим парнем к конкурсам, до скучного точно прицепив коню хвост даже с завязанными глазами и заставляя толпу ахнуть, не глядя рисуя разных забавных призраков одновременно двумя руками. Сетт тоже выделялся, особенно если в игре решала сила — вроде перетягивания каната и армреслинга. Уставший, но довольно вручивший Афелию и сестре всякие забавные безделушки со своей победы, спортсмен не мог не улыбаться, безумно радуясь их совместному празднику. И стоило бойцу развернуться к фигуре в плаще спиной, отвечая что-то парню со сцены, как художник обнял его сам, прижимаясь к широкой спине и утыкаясь лбом в шею. Парень хотел было обернуться и обнять в ответ, как множество разных ощущений и эмоций ударило в спину, буквально заглушая всё вокруг. Тонкий палец пролез под короткую полу жилетки, медленно выписывая на коже буквы, от которых становилось всё теплее и теплее: «Спасибо, Сетт. Я люблю тебя». Стоило тому провести по боку молчуна, желая вновь развернуться и ответить, что он любит его гораздо сильнее, как от неловкого движения он прижал к себе лунного и нервно сглотнул. Пах художника горел не меньше самого полукровки, что уже давно и тщетно скрывал свои влажные взгляды и тягучую слюну с самого начала их совместного праздника, а тут твёрдый бугор упёрся в его бедро, словно откликаясь на самые тёмные помыслы.       Поймав Афелия за руку, красноволосый потащил его в мужской туалет, а тот совершенно не пытался сопротивляться, даже когда парня затащили в одну из кабинок и заперли дверь. Боец целовал жадно, требовательно, не думая уже о своём разрисованном лице и даже об возможном недовольстве со стороны творца. Немой отвечал на поцелуй, удивлëнный внезапным напором Сетта, но доверявший своему парню, даже когда тот схватился за лосины, пробираясь к чужим ягодицам и сжимая их. — Дьявол бы меня побрал, Фель, но тебе придëтся меня ногами отпинывать. Я уже сошëл с ума, и не могу сам остановиться, чувствуя как тут жарко и влажно. Я хочу тебя, чëрт побери, как я хочу… Увидеть все твои желания… — красноволосый без разбору рухнул коленями на пол, стягивая тесные штаны вместе с бельём и нервно сглотнув: даже понимая, что его партнёр — парень, представляя все невозможные пошлости в своей голове — увидеть член Афелия в живую оказалось действительно очень волнительно, и он лизнул спрятанную головку, заставляя ту дёрнуться, оставляя маленькую капельку смазки, что Сетт слизнул следом, пробуя своего парня на вкус и лишь больше заводясь от этого. Губы сомкнулись на стволе, и подвыпивший хищник толкнулся вперёд, ощущая множество странного дискомфорта в раскрытой пасти и скребущегося внутри, но это перекрывал один взгляд наверх, где беззвучный закрыл лицо руками, но всё равно поглядывал через тонкие пальцы, залившись румянцем. Он двинулся назад, выпуская естество изо рта — и по нему прошлись тёмные следы от грима, доводя поддавшегося похоти до полного безумия. Внезапно тот вспомнил про презерватив, что лежал в заднем кармане и вытащил его, разрывая упаковку и надевая на своего парня. Художник опешил, уже чувствуя, как тёмные щупальца опутывают его разными мерзкими мыслями, как «оборотень» хрипло засмеялся, поднимая голову. — Прости малыш, не хочу тебя там разрисовывать. Так и пригодился он со школы — правда, мне нужен уже на размерчик больше. Надо запомнить таскать две упаковки в сумке, если нужно будет тебя порадовать, не пачкая всё вокруг. А ты… Хочешь, чтобы я ну… — мысли путались и у одного, и у второго, но, тяжело сглотнув уже готовый подступить ком, черноволосый положил руку на красную гриву, и мужчина в ошейнике вновь обхватил губами головку, уже открывшуюся его взору, начав медленно и немного рвано вновь насаживаться на чужой ствол. Это было действительно непривычно, но не вызывало отторжения, о котором его предупреждали некоторые — его парень даже тут был относительно тонким и длинным, а вены изящно окутывали по всей длине, проступая словно корни, окрашивая всё в приятный розовый цвет. Желание полностью почувствовать вкус художника откладывалось на потом, но бойцу более чем хватало вида смущённого и с трудом стоящего на ногах парня, впившегося пальцами в его волосы и уже хаотично толкаясь навстречу. Чужой член то вздрагивал, твердея сильнее, то становился мягче, то начинал пульсировать, когда чужие ногти впились в кожу головы, выдёргивая себя из плена чужой пасти. Вновь посмотрев наверх, спортсмен разглядел в уголках глаз слёзы и громко простонал от увиденного перед ним. Презерватив наполнялся от каждого вздрагивания розоватого члена вверх, а тонкие пальцы подловили чужой подбородок, умоляя того встать. Сетт поднялся, пытаясь разложить все свои ощущения, понимая только одно — ему безумно понравилось делать всё, чтобы видеть этот румянец и столь живое и искреннее выражение чужого лица. Вместо ожидаемой агрессии от немого, которого так бесцеремонно использовали, он прижался к чужим губам, уже толкая ушастого в противоположную стенку и проводя рукой по обнажённому торсу вниз, к пряжке ремня. — Нет, Фель, я!.. — мужчина не успел договорить, как тонкая ладонь, что пробралась к бугорку под одежду, оказалась перепачкана семенем. — Прости, я так возбудился, смотря на тебя, что сам не смог выдержать. Ну я и скорострел, да? — тот пытался отшутиться, отведя смущённый взгляд, как действие художника его ошеломило — тот вытащил руку из чужих штанов, проводя языком по перепачканной ладони, слизывая семя вастаи и пробуя его на вкус. — Фель? Фель, я… Я не знаю, что сказать. Что мне ещё сделать, я… Мы… — его перебили поцелуем, давая почувствовать странный солоновато-горький вкус и потерять от него весь воздух в лёгких, что сгорел от новой волны жара. Даже слёзы, что текли по щекам черноволосого были обжигающе горячими. — Я тоже люблю тебя, так сильно, что… Что не могу спать по ночам. Я не хотел тебе напоминать всё то, но… — Его вновь перебили, вжимая в стену новым поцелуем, от которого растворялись хоть какие-либо мысли, и только желание прижать это тело к себе, отвечая ещё активнее и снося у обоих любые рамки приличия. Алкоголь или его влюблённость — уже было не важно, что так ударило в голову, и размышлять о последствиях больше не было никакого желания. Только о том, как же прекрасен парень в его руках, губы которого перепачканы в дурацкой краске. — Может… Доберёмся до тебя, чтобы больше не занимать кабинку? — усмешка красноволосого отвлекла парня с рисунком луны от приятного занятия, и поднимая свой полный звёзд взгляд, тот закивал, хватая бойца за руку и уже желая привести идею в действие, как тот выдернул руки, поднимая спущенные лосины. — Вижу, уже не терпится, пошли. — Лапа схватила парня за плечи, выводя сначала из туалета, пряча того в полах ткани от неоднозначных взглядов, а потом выводя через запасной выход, ощущая как тот горит даже через тонкий театральный плащ. Благо новая квартира близнецов была ещё ближе их прошлой обители, и те оказались около двери, оба дрожащими руками пытаясь открыть непослушную дверь. — Дай мне, Луннышко, — сказал Сетт, вставляя ключ в замок и дёргая дверь. Тот еле успел захлопнуть дверь и подхватить изящное тело, продолжая свои развязные поцелуи, видно желая слизать всю горьковатую краску с лица полукровки. Сетт же не мог перестать смеяться, посасывая нижнюю губу тихони. — В таком прекрасном теле — такой активный дух. Да я счастливчик. — вастаи подхватил своего художника на руки, дотаскивая до ванной, и смыл всю лишнюю краску с губ и подбородка, оставив почти несмазанный полумесяц. А после смыл со своей челюсти ненужную краску, давая творцу вновь целовать и вылизывать уже относительно чистое лицо. — неужели ты столько в себе сдерживал, м? Мой сладкий… — Не выпуская свою ношу из рук, красногривый хищник уронил того на широкую кровать, расстёгивая все преграды между своим взглядом и его жертвой. Плащ полетел в угол вместе со странным шёлковым шарфом, рубашка была расстёгнута, а Афелий выгибался от поцелуев, что расцветали на его груди. Вылизывая изящное тело и играясь с сосками, полукровка не мог не заметить, как его парень старается вновь тереться пахом о бедро, словно умоляя продолжать пытку. Сдёрнув лосины и открыв для себя картину обнажённого творца, Сетт не мог оторвать взгляд — реальность была настолько лучше даже его смелых мечтаний, что мокрое бельё в его штанах могло перепачкаться вновь в любой момент. Под внимательным взглядом чёрных глаз, победитель института скинул с себя и мешающую жилетку и слишком тесные штаны, показываясь во всём своём великолепии в ответ. И взгляд очей бесконечного космоса прожигал каждую клеточку его тела, распаляя до безумия и согревая взбесившееся сердце своим нескрываемым обожанием. Прижимаясь кожа к коже, те не могли насытиться касаниями, но узел внизу требовал к себе внимания, стягиваясь с каждым поцелуем и мучая своим иссушающим желанием. — Чего ты хочешь, мой ангел, я сделаю всё. Всё, чтобы ты был счастлив. Всё, чтобы ты сгорал от желания ко мне… Всё, чтобы больше никто и никогда тебе не сделал больно, — черноволосый потупил взгляд в стену раздвигая ноги ещё шире, открываясь целиком. Опускаясь вниз поцелуями, полукровка сглотнул, чувствуя как губки парня поймали его палец, жадно облизывая. Сложив в своей голове намёки партнёра, Сетт вспыхнул от смущения. — Ты.. ты серьёзно? Хочешь, чтобы я тебя… Внутри? Правда? — молчун мелко закивал, а после сдвинул ноги, мотая головой и уже думая взять свои слова назад. Красноволосый поднялся, уперев руки над головой художника и привлекая всё его внимание к полуразрисованному лицу. — Я серьёзно, Фель. Ты хочешь этого? — покраснев в ответ, парень так же закивал, поднимаясь и оставляя мокрый поцелуй на подбородке. — Тогда подожди, я сейчас. — внезапно для Афелия, его возлюбленный слез с кровати, уйдя в гостинную и вернувшись в комнату щёлкнул замком на двери, приходя вместе со своей сумкой. — Вдруг Алуна придёт, знаешь ли. И… Чёрт, честно говоря даже не думал, что это может так быстро понадобиться, с тем, как… Ко всем святым, я действительно самый счастливый человек на земле. И я сделаю таким тебя, Фель, — найдя в сумке свою заначку из упаковки презервативов и лубриканта, вновь накрывая уже замёрзшего без него творца своим телом и вновь распаляя поцелуями. — Я столько мечтал о тебе, о близости с тобой, но реальность намного лучше всех фантазий. Как будет неприятно — просто толкни, я постараюсь быть как можно аккуратнее. — доставая бутылёк и упаковку презерватива, тот надел его на свой палец, понимая, как он заметно велик, даже если засунуть два. — Только я не… Я ещё не был с парнями, я могу сделать не так… — Афелий поднялся на локтях, покрывая смущённое лицо поцелуями, а после лёг обратно, держа свои ноги разведённыими руками под коленями. Выливая слишком много смазки на палец, тот начал медленно наносить её на напряжённые мышцы, стараясь круговыми движениями дать партнёру расслабиться. Холодный лубрикант только обострил ощущение горячих пальцев, и когда одна фаланга скользнула внутрь, беззвучный невольно скрипнул зубами. — Я, прости, я буду ещё аккуратнее… — руки полукровки непривычно дрожали от страха сделать что-то не так, играясь с самым входом и лишь проскальзывая внутрь, как чужой таз дёрнулся сам, давая пальцу оказаться внутри на половину. Подняв взгляд в чёрные очи, он увидел лишь полуприкрытые от экстаза глаза и абсолютно довольную улыбку, словно тот не чувствовал боли или та перекрывалась чем-то большим. Решив про себя попробовать, второй рукой боец начал играть со стволом, стараясь держать один ритм, и это сработало — его жертва стиснула простыню, сама раскрываясь и пробуя новые ощущения. — О боже, милый, ты так красив… Ты словно нереален, как и всё. Может, я уже попал на тот свет, м? — даже сейчас спортсмен пытался шутить, и черноволосый улыбнулся ещё шире, облизнув губы. Продолжая свои аккуратные, но более смелые движения, хищник потянулся вновь целовать своё бесконечное наваждение, чувствуя, как тот пульсирует в его руках. Неожиданно, от одного движения немой открыл глаза, дёрнувшись внезапно даже для себя. Оба замерли от неожиданности, и, на поднявшиеся алые уши, художник покраснел ещё гуще, особенно когда увидел довольную хищную улыбку напротив. Тот начал внимательно ощупывать внутри, ища причину такого поведения, пока молчуна не встряхнуло вновь. Одним пальцем прижимать и растирать комок нервов было неудобно, и Сетт вытащил его, смотря как резинка осталось в молчуне и представляя самую грязную картину, от которой всё естество резко дёрнулось. Когда-нибудь он действительно примет так и самого вастаи, сведя этим с ума уже навсегда. Заметив заминку, Афелий открыл глаза, встречая полный горящей похоти взгляд напротив и чувствуя как его заполняют уже два пальца, терроризируя чувствительное место – то оглаживая вокруг, то нажимая на саму простату, то отвлекаясь, раздвигая расслабленные стеночки и внимательно смотря за тем, как его парень принимает его пальцы, и как от каждого движения изящный член вновь и вновь дёргается, словно находясь на грани. Подловив второй рукой ногу творца, он положил её к себе на плечо, меняя угол и прикусывая бедро, вновь толкаясь пальцами на всю глубину и беззвучному этого хватило — ощущение внезапной сильной сжатости привлекло взгляд на то, как художник начал извергаться, заливая себе живот. Шершавый язык прошёлся по торсу, слизывая капли и в голос простанывая от удовольствия, растворяясь в бесподобных ощущениях от столь прекрасной картины. Поднимаясь языком выше, красногривая голова легла на бьющуюся в безумном ритме грудь, бодаясь в неё и хрипло нашёптывая. — Любимый мой. Я так хотел сделать тебя абсолютно счастливым, но видимо я слишком похотливое животное, особенно когда это касается такой драгоценности, как ты. Ты моё счастье и я, — полукровка удивился, когда молчун смазал поплывшую от пота краску со лба, рисуя на груди странную дужку. А стоило тому приподняться — нарисовал и на его груди, делая на них по две половинки сердечка. Такой простой ответ шокировал Сетта, и у того самого от умиления появились на глазах слёзы, и он склонился над лицом с полумесяцем, смеясь и плача от восторга, крепко целуя губы возлюбленного, вновь и вновь касаясь его и запоминая каждое мгновение бесконечного счастья. Афелий же улыбался в ответ, проведя по обнажённому торсу вниз и коснувшись возбуждённого зверя, который зарычал от лёгкого прикосновения, пытаясь вновь выровнять дыхание. — Фель, не надо так, иначе я точно слечу со всех катушек и причиню тебе боль, — В ответ художник только приподнял ногу, показывая что совсем не против. Более того, тот сам одинокими ночами мечтал о том, как они будут спать вместе, занимая ночи совсем не тихими снами. Сетт склонил голову, и когда ему вновь ответили кивком, у него снова задрожали руки. Он достал второй презерватив, и Афелий сам надел его, подтверждая своё желание, и залил его лубрикантом, уже не глядя, сколько протекло на постель. — Прости, я наверное сейчас не смогу дол… — палец лег на уста, и тот кивнул ещё раз, желая наконец ощутить то, о чём в мыслях продолжал корить себя ещё с их первой встречи. Но сейчас его парень сам готов был оказаться «испачкан» похотливыми мыслями, обращёнными к нему. Приставив головку к раслабленному входу, тот смог толкнуть только её, тихо заскулив. — Какой ты жаркий внутри, чёрт побери. Моё сердце точно не справится от такого возбуждения. Сколько я мечтал увидеть тебя в желании ко мне, сколько раз я спускал, представляя твои тонкие руки, ты бы знал… — опьянённый близостью мозг уже не контролировал язык, что продолжал бормотать грязные подробности своего воображения, плавно проникая всё глубже и глубже. Остановившись на половине, он глубоко вздохнул, смотря на творца его сердца. — Теперь мы одно целое, верно, Фель? — каждый толчок отдавался биением двух сердец. Перевозбуждённого от обилия чувств Сетта хватило совсем ненадолго, и тот думал уже вытащить готовый кончить член, как безмолвный толкнулся глубже, впуская тот на самую глубину, желая чувствовать пульсирования и тёплый набухающий бутон в себе. Успокоившись после сокрушительного оргазма, спортсмен упал рядом, осилив только снять и завязать заполненный презерватив и обнять своё наваждение, проваливаясь в сон.