implosionatic

«Позвони старосте, он очень злой» Винс лениво ведёт пальцем по экрану и смахивает уведомление. Ну молодец староста этот, а ему-то чё? Матерью Терезой заделаться и абонемент на йогу прислать голубем? Тёплый отблеск фонариков скользит по стёклам очков — красит переносицу в синий; дым, путаясь в ночи и неоне, вьётся к потолку. Тошнотворная палитра под мигрень. Паршивое местечко. Телефон продолжает яростно вибрировать по столу, бьёт кислотой белого в глаза, но Винсу так плевать, что он спихивает его локтем куда-то на бездонный, мягкий диван. Забавно. Староста этот — уже месяц староста, а по имени никто не знает. В лёгких мешается кислый холодок. В мышцах бурлит молочная кислота. Надо завести привычку снимать очки в темноте, думает Винс; взгляд скользит по силуэтам за соседними столиками — и его пробирает протестующей ленью, тянущей центр тела вниз, к подушкам, к тканевой обивке дивана. Прижаться. Сбитые костяшки зудят под кожей перчаток. Позвони старосте. Ага. Винс Кавински и звонить первым. Дилер на быстром наборе. Он вдумчиво перебирает пальцами по кальянной трубке, без интереса отмечая, что сползает вниз. Не трубка — он сползает. Скука берёт своё. Его чакры по позвоночнику вступают в конъюгацию с вертикальной поверхностью, как осьминожьи присоски; щека жмётся-трётся к жёсткой подушке, и за закрытыми веками пляшет свет. Кислотный. Белый. Глухая вибрация, поглощённая поролоном: позвони старосте — как мантра. Ну позвони. Он очень злой. Винс проглатывает смешок и всё-таки берётся шарить вокруг себя: там хлопок, чуть дальше, на ощупь проверить стык со стеной — нет, не провалился, — а, вот же он. Приходится поёрзать, чтоб снова усесться и заглотить кальянную трубку, пока нервные пальцы вбивают пин-код. Бездонный список лентой мелькает до нужного контакта, ждущего своего часа: серый, невзрачный, очередной. Староста. Предыдущая девчонка за красивые глазки и шоколадки отмечала так, что ни у кого вопросов не возникало. Слегла, правда, с нервным срывом в академический прямо перед сессией. А вызвавшийся её замещать подарками доброй воли подтирался. Когда он на Винса тропой войны пойдёт — это был вопрос времени. И опережающих манёвров. (Кто-то из одногруппников согласился продиктовать номер, озираясь и хмурясь). «здарова, староста! чё такой злой?» Галочка «прочитано» рядом с уплывшим смс загорается почти сразу. Ответ, однако, приходит с неприличной задержкой для того, кто рвёт и мечет без разбору. «Имя и фамилия» Он чё, струхнуть успел, что незнакомый номер? «нее, тормози, — набирает Винс, окрылённый приливом беспардонности, — сначала сам назовись, мне ж надо тебя записать» «А поебаться тебе не завернуть?» Тут он уже прыскает со смеху, прикусив резиновую насадку и взявшись печатать двумя руками. «братка, че за агрессия? попыхти колумбаху два яблочка и расслабься» «Мозги мне не еби, придурок» «Имя и фамилия» М-да. Подыграть что ли? Главное — с торжеством революционера сдаваться: «кавински» «Поздравляю, Кавински, — воняет сарказмом староста, нисколько не подобревший. — У тебя стоит 23 прогула из 20 возможных» «клёво» «Ты совсем тупой?» Видимо, это была коронная фраза, после которой ему прогульщики в ножки падают. Винс шумно выдыхает в трубку, из клапана густо пышет дым. Его даже не задевает мутная тема с невозможным количеством пропусков — он гнёт своё в ответ на «ты тупой?», словно первоклассник, впервые залезший в интернет: «я кавински» Непробиваемый, сверкающий рыцарскими латами похуизм сражает старосту на добрых две минуты. За это время Винс успевает пошевелить щипцами уголь и затянуться до отказа, во весь литраж своих лёгких. А этот наверняка так и сидел: пялился убитым взглядом в экран мобилы и высчитывал айкью собеседника по отрицательной шкале. Ха-ха. Поделом. «Ты в предварительных на отчисление», — замечает староста. «не впервой» «Может, упростишь мне тогда жизнь и сам заявление напишешь?» Винса не смущает красный, язвительный тон. Его вообще ничто не смущает с того раза в пятнадцать лет, когда Радан одним шлепком кулака по уху уложил. «может», — выводит он по буковке. И, выждав паузу, снова допытывается: «так кому честью обязан?» «Серьёзно?» В диалоге наступает штиль. Винс не реагирует на наживку риторического вопроса — староста, потрепыхавшись в своём возмущении, с досадой оставляет его висеть в ожидании ответа: то ли на другого опездала из группы отвлёкся, то ли на зубрёжку, — пузырь с тремя точками исчезает. И всё тут. Кавински вязнет в зыбучих песках воздушного дивана и окисленных миражей. Мягкий отблеск стекает по очкам на щёки, переносицу. Мягкий отблеск. Кислотный свет. Что же ты за человек, староста? Руки так и чешутся. «Я Калеб», — приходит долгожданное откровение минут через пять. Винс задумчиво моргает в экран. Долгожданное? Признание его странным образом не устраивает. Как будто сказали, что любимый актёр всё это время был роботом, созданным для рекламной кампании Дисней. Контакт чудесным образом тоже не переименовывается: дать ему имя — значит отправить вверх по бездушному списку и выставить в один ряд со всякими Кристинами и Кейси, которым он никогда не перезванивает. Винс зевает. Тянет снизу шторку — сверяется со временем и моргает снова, более трезво. Спасибо за компанию. Засиделись. «Какого хрена так сложно запомнить имя старосты? — встревает новое смс. Винсу разговорившийся Калеб резко становится безразличен — даже вызывает лёгкое раздражение. Он наотмашь пробегается по тексту глазами. — Может, ты мне тайну откроешь?» Безукоризненный чёрный на экране добротного айфона будто теряет свою хвалёную контрастность и меркнет до серости. А вот поверх него, в глубине зала, из-за стойки администратора, окроплённой подсветкой мелких фонариков и люминесцентных наклеек, наконец поднимается фигура. Незнакомая. Это всегда новый человек. Он делает крюк через других гостей, бессмысленно петляет и безошибочно направляется к его столику. С конвертом и подносом. Это вбивает последний гвоздь в крышку гроба зародившегося знакомства: неказистого, неуместного. «увидимся, — машинально набирает Винс с саднящей глянцевой усмешкой, — Калеб»