Необратимый процесс

      Новое тело выглядело… странно. Смотря на него, Кацуки не мог представить, каково это, управлять им. Каково это, больше никого не чувствовать.       — Это не так, бро, — говорил Эйджиро, пихая в бок острым локтем. — Ты всё прекрасно будешь чувствовать! Не так, конечно, как раньше. Скорее, как будто тебя в плёнку завернут или типа того. Не сильно отличается от того, что ты чувствуешь сейчас. Зато никакой усталости и мощи больше! Мужик! Ты полюбишь это!       — Вообще иначе, — глаза Денки блестели, а сам он весь подался вперёд. Слишком воодушевлённый, что его вовлечённость можно было потрогать. — У меня руки чувствительные были, знаешь же, да? Не такие, наверное, как у тебя. Но я понимал тогда, о чём ты говорил. Когда впервые надел протезы, показалось, что ослеп. Думаю, у тебя будет так же. Или, ну, чуть похуже. Получше? Я запутался… Ты справишься!       — Что за глупости? — Мэй весело фыркнула, шестерёнки завертелись быстрее. — Я включила в него всё, что знала, чтобы оно было таким же чувствительным, как твоё родное. Представь себе, сколько всего я подняла, чтобы сделать всё идеально! Единственные изменения, которые ты заметишь, это отсутствие желания спать, отсутствие аппетита и необходимость периодически обновляться. О! Зато тебе не нужно будет ходить в туалет, тратить время на какой-то там тупой-мать-его-сон, деньги на еду и, ну… Сам знаешь, как это работает, зачем я объясняю.       — Сама это начала, тупица, — Кацуки ухмыльнулся.       Каждый раз, возвращаясь к телу, он ощущал это сомнение. Отторжение. Ему претила мысль стать таким. Но для него что так, что так, одна фигня — он исчезнет. Меньшая из зол давала возможность спасти капельку от него. Каплю от того моря, каким он был.       — У меня всё окей, — Мэй повертела в воздухе планшетом, с помощью которого должна была всё контролировать. Весь его мозг, все знания, всё сознание, сама личность была там, в этом планшете. Мэй внимательно посмотрела на него. — Как будешь готов…       Группа учёных, ответственных за первую такую операцию в стране, уже ждала в специальной комнате. Они уже имели опыт с пересадкой мозга в киборга, таких людей по Японии было несколько. Но то, что предстояло им сегодня, было совсем не тем же самым.       Кацуки проводил Мэй взглядом. Пару последних недель, что он занимался переносом имеющихся у него знаний в виртуальное хранилище, Хацумэ работала над телом для него. Она и правда хотела включить в него причуду взрывов, но Кацуки настоял, чтобы она оставила это на потом. Не потому, что время поджимало, вовсе нет.       Он просто не был уверен в том, что она сделает это не напрасно.       Сейчас больше него было на сервере, чем в гниющих мозгах. Почти вся его личность была записана на видео, на аудио и моушены. Были разработаны специальные алгоритмы, которые помогали лучше распознать его характер и манеру поведения. Всё было готово настолько, насколько это было возможно.       Несмотря на это, Кацуки понимал: как только он шагнёт в операционную, его не станет.       Он прикрыл глаза. Боль давила в виски, сжимала лоб, делала голову тяжёлой и тянула к земле. Тошнота жила в нём больше, чем он сам, да и в принципе вместо Кацуки уже давно был кто-то другой. Совсем чужой и незнакомый. Его личность менялась, хотел он того или нет, стала более параноидной и депрессивной, обратилась к тревожности и тоскливости.       Он понимал, что мог продолжить жить как Кацуки, уже в другом теле, не принадлежащем человеку. А мог остаться человеком, но не быть больше Кацуки. Сгнить кем-то другим.       Для него выбора как такового больше не было.       Он пробежался по последним сообщениям взглядом. Денки пообещал присмотреть за котом и умолял быть упрямым засранцем и дальше, а Кацуки огрызнулся просто потому, что раньше так делал. Эйджиро отказался посещать кладбище, вместо этого был твёрдо уверен в том, что они сходят в горы ещё много раз. Деку…       Деку стоял напротив и смотрел глазами побитой псины, чтоб его. Страшно, невыносимо бесил.       Кацуки оскалился.       — Чё тебе от меня надо? Нахрена ты сюда припёрся?       Деку вздрогнул и выпрямился. Упрямо стиснул челюсти.       — Не время для этого, я знаю, но… Я хочу, чтобы ты дал мне шанс.       Совсем отбитый. Кацуки выключил и отложил телефон в ящик, где уже лежали его любимые накидные ключи. Один он запихнул в карман свободных штанов, которые всё равно придётся вскоре снять.       Ха. Это было смешно. Он был одет, но ни спортивки, ни футболка не давали ему чувствовать себя защищённым. Хотя перед Деку и до этого никогда преград не существовало.       — Шанс? — Кацуки усмехнулся. — Придурок, а не поздно ли ты спохватился? Зачем тебе какой-то там шанс от какого-то тут меня?       — Ты ведь знаешь. Я уже говорил тебе.       А, та бравада о любви. О ней он говорил.       Кацуки покачал головой и устало прикрыл глаза. Язвить не хотелось тоже. Хотелось спать. Хотелось побывать в горах и встретить там рассвет. Хотелось поесть острейшего удона, какого он только смог бы найти. Хотелось прыгнуть с парашютом.       Хотелось полежать в траве, чтобы было лето, и чтобы ветер лениво покачивал крепкие стебли цветов. Чтобы было тихо, и спокойно, и никакой боли.       Деку вот видеть не хотелось. Но Кацуки чувствовал, что именно он будет самым большим его сожалением.       Он улыбнулся.       — Не, задрот. Забудь об этом.       Деку нахмурился, шагнул ближе и встал напротив. Они были близко, достаточно, чтобы Кацуки мог ощутить кожей лёгкую вибрацию процессов в его теле, тихий остаточный запах, свойственный только ему. Запах, в который, юношей, он хотел завернуться с головой, но никогда не чувствовал себя достаточно важным и нужным, чтобы сделать это.       Деку всегда выбирал других. Кацуки никогда не был его главным выбором.       Тогда, пересекая рубеж 18 лет, Кацуки запретил себе любить его. Сейчас, когда ему было 25, он знал, что сам себя предал. Ему не было больно, хотя, наверное, должно было. По крайней мере, он не жил в самообмане.       Реальность была отстойной и гадкой, но он был с ней лицом к лицу и не прятал тупую башку в песок, как некоторые.       Он собой гордился.       Деку выглядел так, будто получил удар по лицу. Выглядел смешно и нелепо, но Кацуки всё равно любил его. Такой дебил.       — О чём ты, Каччан? Как я могу забыть? — Деку качнул головой, упрямец, и сделал крошечный шаг ближе. Тут начиналось личное пространство Кацуки, была самая его граница. Он чутко её чувствовал. — Ты ведь… Это ведь ты. И я…       Кацуки сделал шаг вперёд, последний, отделяющий их. Улыбнулся в чужое лицо.       — Ты умер. Мало того, предпочёл сделать это после нашего свидания. Неудачник ты.       От его слов глаза Деку раскрылись шире, он побледнел.       — Нет, Каччан, я не… Я всё ещё-       — Я не могу довериться тому, кто выбрал смерть, Деку.       Кацуки подумал, что этого достаточно, что он сказал всё, что хотел, но Деку так не считал. Неожиданно он нахмурился и подался вперёд, схватил Кацуки за руку и прижал к своей груди.       — Я не мёртвый, Каччан, не говори так. Ты создал это, моё сердце, и я здесь, живой, только благодаря этому. Благодаря тому, что ты такой умный и восхитительный, и ты смог сделать нечто настолько невероятное, чтобы даже такой неудачник, как я, мог продолжать ходить. Ты дал мне ещё один шанс, чтобы я мог жить дальше. Я знаю, что ты очень сильный. Я знаю, что ты добрый. Мне стыдно, что я пользуюсь этой добротой, но, Каччан, прошу… в последний раз… Справься. Можешь не давать шанса, ладно, я заслужу его. И когда ты меня подпустишь, я покажу, что ты не ошибся во мне. Не подведу тебя больше.       — Что ты пытаешься мне показать, дубина? — Кацуки тихо прыснул. Под ладонью ничто не билось. Там всё было мертво.       Глаза, зелёные, дикие, были переполнены жизнью. Жёсткий тон напомнил Кацуки о том, каким Деку мог быть упрямым. Если бы он проявил характер раньше, может…       Нет. Этот процесс — процесс завершения — был неизбежен. Они бы всё равно пришли к этому, так или иначе.       — Я всё ещё я, Каччан. — И это было самым ужасным.       Кацуки покачал головой и освободил ладонь. Он был тем, кто сделал первый шаг назад.       — Поговорим об этом, когда я вернусь.       Ещё и ещё, он отдалялся, оставляя позади всю свою жизнь. Мастерскую, дом, друзей, кота и чёртова Деку — тот смотрел ему в спину, и его боль была ощутима.       В глубине себя Кацуки надеялся, что этого разговора больше не будет. С них двоих уже давно было достаточно этого дерьма.       Не оборачиваясь, он закрыл за собой дверь. Теперь так и было: он уходил, Деку оставался. Они повторили этот цикл уже много, много раз.       Мэй помахала ему рукой из-за толстого стекла, из-за которым должна была следить за ситуацией. Всё должно было закончиться, так или иначе. Кацуки очень, очень, очень устал.       Последнее обещание ещё вертелось на кончике языка, его хотелось повторить. В четыре ненавистные буквы хотелось вложить особый смысл, донести куда больше, чем уже было сказано. Сесть, взять за руку и рассказать обо всей правде, которую Изуку не мог увидеть сам, потому что просто не знал угла, с которого нужно смотреть.       Кацуки был путанным квестом, лабиринтом без выхода. Только у него одного были ключи от потайных дверей, а он не спешил их кому-то давать. Он ни о чём не жалел.       Пока ремни и датчики занимали место на его обнажённом теле, он перебирал в памяти шрамы. Пальцы фантомно зудели воспоминаниями о каждом: шершавые, рубцевидные, с тонкой кожицей, с грубым рельефом.       Он помнил их все и оплакивал каждый. Зелень глаз была холодной, но для него всегда пылала.       "Добрых снов, Каччан, — сказал бы Изуку. — Я буду тебя ждать". Деку так и не сказал.       Кацуки сделал глубокий вдох и       Закрыл глаза.