***
О северянах при дворе говорили разное. Никогда — хорошее, но всегда разное. Четкой картинки не складывалось: они были варварами, грязными, невоспитанными и жестокими нечестивцами, но в то же время дотошными и фанатичными, педантичными и молчаливыми, точно каменные истуканы, которым молились. Их омеги были бесправны, а от того несчастны. Их воины были беспощадны, их боги — ложны. Впервые принц услышал о готовящейся помолвке сразу после праздника сбора урожая. В столицу, вместо привычных в это время года повозок с продовольствием, тянулись караваны с ранеными солдатами, и не было им числа. Вместо румяных яблок, трескающихся от спелости тыкв и сладких груш — бессчетное число тех, на ком война между Севером и Югом навечно оставила свою черную печать. Последняя битва истощила их силы, и северяне об этом тоже знали. Они не наступали — значит, и сами находились не в самом выгодном положении. Лилиану сообщили о помолвке, когда он со своими приближенными полдничал в саду, расположившись на траве в тени раскидистого оливкового дерева. В окружении принца нашлось место и альфам, состоящим на службе у его отца, и омегам — придворным и высокородным лордам. Что-то было не так: к щебечущей толпе дворцовой молодежи приближался сам король — а в его почтенном возрасте он старался не перенапрягаться без надобности. — Все вон, — махнул он иссохшей рукой, тяжелой от золотых перстней с цветными каменьями. — Я желаю говорить с сыном. Лилиан подобрал полы одежд и встал, с сожалением наблюдая, как его свита бросилась врассыпную, повинуясь словам правителя. — Я весь внимание, отец. — Мне недолго осталось, — с ходу заявил король, взяв омегу за руку. — И тратить время на бессмысленные светские разговоры я не намерен. Мы заключаем мир с Севером — и, если боги будут милосердны, он продлится дольше, чем все прошлые. Хотя бы несколько мирных зим, чтобы мы оправились от потерь, прежде, чем они раскопают топор войны — это всё, о чем я прошу. — И… на каких условиях? — осторожно спросил Лилиан. Отец никогда раньше не советовался со своими сыновьями-омегами по поводу политики, только с Питом — единственным альфой среди его детей. — Ты выйдешь замуж за короля Кристофера. Твои дети не будут наследовать трон Севера — это было оговорено заранее, у короля уже есть наследники, но ты послужишь залогом мира. — Почему я? — не осознавая до конца происходящее, воскликнул Лилиан. — Тебе разве не противно отдавать своего старшего сына дикарям и варварам? — Старшего сына-омегу, — поправил его король. — Мой трон ты наследовать не можешь, и на трон Севера не посягай — король Кристофер никогда не допустит нашу южную кровь в свое фамильное древо. — Так мне ему и детей не рожать? Тогда к чему этот союз? — Глупости не говори, Лилиан. Твои отпрыски получат земли и титулы, войдут в королевскую семью. В следующей битве, как бы скоро она ни была, мы сможем полагаться на их помощь и тайное сотрудничество. Лилиан хотел спорить и дальше, а лучше топать ногами, кричать и может даже столкнуть короля в пруд — вот он, всего в нескольких шагах от них. Как было бы славно… — Бесполезно спорить, да? Ты всё равно выдашь меня замуж за этого старика. — Да, Лилиан, — кивнул король. — Бесполезно. Принц наклонился и поднял с травы недопитый кубок вина, чтобы смочить горло. Его волос, заплетенных в мелкие косы и убранных наверх по последней южной моде, коснулась рука. — Я не чувствую радости по этому поводу, поверь. Но нам нужна передышка. Последнее… Лилиан поднял взгляд на отца, почувствовав его смятение. — Я знаю, что в вашем поколении очень свободные нравы, сын мой. Но северянам важно, чтобы омега выходил замуж невинным. Как с этим обстоит дело? Принц откашлялся. Допил вино одним глотком и принялся вертеть кубок в руках. Красивая вещица то была — серебряная, с узором из виноградных листьев и морских раковин, украшенная перламутром и шпинелью. Жаль, нельзя было рассматривать ее вечно. — Ну, признаюсь честно, что заднюю дверцу я открывал для нескольких преданных друзей. — Северяне — ханжи: всё, что не ведет к деторождению, они считают грехом. Об этом не тревожься. Только заднюю, ты говоришь? Лилиан, проклиная всё на свете, кивнул. Это было не совсем правдой, но… В столице и так стояла жара, а разговоры подобного толка лишь добавляли ему удушливого, стыдливого румянца. Под расписными шелковыми одеждами по спине принца катился пот. — Послушай, Лилиан, — необычайно серьезно начал король. — Ты знаешь, что любой из моих лордов взял бы тебя в мужья даже с бастардом в животе, и посчитал бы это честью. Ты знаешь, что мы относимся к этой… деликатной теме гораздо легче, чем северяне. Но если ты не убедишь своего мужа в том, что первый раз у тебя с ним, то наутро тебя казнят, а я ничего не смогу сделать, понимаешь? Это их правила и законы. Я не смогу снова собрать армию, чтобы спасти тебя — ты сам видишь, в каком мы состоянии. «Ты бы не стал спасать меня, даже будь у тебя могучая армия под самыми стенами северной столицы», — подумалось Лилиану. Сыновей-омег у короля было много, а рисковать он не любил.***
В день Зимнего Солнцестояния Кристофера с самого утра одолевала мигрень. Советники вились у его покоев роем лесных пчел: часть из них радовалась заключению мира, а другая всё еще надеялась отговорить короля от брака с южанином. Кристофер и сам был не в восторге. Он еще любил почившего супруга — того, кого выбрал по любви, того, который подарил ему наследников. Новый брак, пусть и с южанином, позволил бы краткую передышку в многолетней войне Севера и Юга — а это важнее, чем личные желания. Он видел портрет молодого принца, но не знал, действительно ли Лилиан так выглядит; художники, особенно придворные, часто грешили против истины и изображали моделей красивее, чем они есть на самом деле. Мигрень отступила к полудню. Король не участвовал в приготовлениях к свадьбе, оставив всё в руках доверенных людей. Облачившись в черный бархатный дублет, синий плащ с гербом королевского дома — двумя серебряными рыбами, проткнутыми мечом — корону и охотничьи сапоги, король выехал к городским воротам, чтобы встретить жениха там. Его кортеж был виден издалека: ночью выпал свежий снег, и еще продолжал идти, а карета, украшенная позолотой и бордовыми занавесками, мозолила глаза на фоне этой снежной равнины, словно свежая кровь. — Ох, тяжелые времена нас ждут, — заметил капитан его личной стражи. — Поясни, — Кристофер обернулся. — Ну, вы знаете, что говорят о южанах. — Что они громкие и дерзкие? — предположил король. — А еще распущенные, ваше величество. Недостойные. Греховные. Что носят такое, в чем наши омеги постеснялись бы даже в баню зайти. Что не почитают богов. Что устраивают оргии на Бельтайн — иногда даже альфы с альфами, а омеги с омегами. Не представляю, зачем нам при дворе рассадник греха? — Затем, дорогой мой друг, что еще одной битвы мы не переживем. Некому будет сеять рожь, не родятся дети, не взойдет урожай. Нам нужна эта свадьба, а что касается греховности… — Кристофер почесал бороду. — Посмотрим. Карета въехала через ворота и остановилась почти сразу. Вооруженные всадники, сопровождавшие принца, носили цвета его королевского дома — золотую змею, обвитую вокруг золотого же меча на красном поле. На них было меньше железа, чем на северянах, и больше атласа. Черные усы и щегольские бородки на загорелых лицах привлекали внимание столпившихся горожан. Из кареты вышел омега: без свадебного покрывала, причесанный по-южному, в вызывающе-алом платье и ожерелье ему в цвет — золотом, с крупными гранатами. Кристофер переглянулся с капитаном личной стражи, мысленно вздохнул и спешился, чтобы встретить жениха, как подобает. Он говорил нужные приветственные фразы, а Лилиан отвечал — с южным мяукающим акцентом, но достаточно сносно. Король пытался разгадать, что таилось за вежливостью и слоями алого шелка. Это броня, за которой молодой омега скрывал свою нервозность перед свадьбой, или же вызов? Лилиан оказался красив, как на портрете: поцелованная солнцем нежная кожа, карие глаза, темно-каштановые волосы, заколотые в высокую прическу. Платье сидело по фигуре и вовсе не прятало ни тонкой талии, ни горделиво расправленных плеч. Ожерелье привлекало взгляд: Кристофер видел, что взгляды горожан были прикованы к золоту и гранатам. Южан в народе считали бродягами и бесчестными разбойниками, а встретиться лицом к лицу они могли лишь на поле боя, где нет ни времени, ни желания вести светские беседы. Лилиан говорил, обращаясь к толпе. О мире, о скором празднике и милости богов — и северных, и южных. О зиме, которая будет мягкой. О наследниках, которых он подарит королю. К Кристоферу вернулась мигрень. Теперь ему казалось, что платье принца — это пятно крови на белом снегу и серой толпе горожан. Что гранаты в ожерелье — капли крови, стекающие по тонкой шее вниз.***
О северянах при дворе говорили плохо. Говорили разное, но самое неприятное Лилиану пришлось выслушать в день свадьбы от собственных слуг. А уж когда приставленный к нему слуга, помогавший расплетать волосы, обмолвился, что в прошлом году король распорядился принести в жертву богам омегу, который обесчестил себя до свадьбы, весь боевой настрой Лилиана и вовсе сошел на нет. Он сидел на левой половине супружеской кровати под тяжелым балдахином со сценами охоты и войны. В комнате горели свечи, тени дрожали от легкого сквозняка из приоткрытых ставень. Его длинные волосы свободно спадали на спину и грудь: на севере знатные омеги носили их, не завязывая, а бедняки могли собрать в косу или низкий пучок для удобства в работе. Как рассказал ему слуга-северянин, здесь считали, что, заплетая волосы в сложные прически, гневишь богов и якшаешься с нечистым. Ночная рубашка закрывала его тело от запястий до ключиц, спускалась до самых пят. В такой рубашке за одну ночь в южной столице могло сойти семь потов, но здесь ночи были значительно холоднее. Король Кристофер появился в спальне незаметно, словно призрак. Затем прошел к сундуку в углу и долго, шумно кряхтя, раздевался — плащ с фибулами, тяжелый серебряный пояс, дублет, сапоги и широкие браслеты. Ему было около пятидесяти. В фигуре, еще крепкой, таилась сталь. Средней длины волосы, отросшие до плеч, были светлее, чем русая борода. — Скажите, мой король, вам тоже показалось, что при дворе меня недолюбливают? — спросил Лилиан, чтобы отвлечься от гнетущих мыслей. — Они не знают тебя — я тоже еще не знаю, — Кристофер пожал плечами, продолжив раздеваться. — Ты должен их понять, это первый союз наших королевств за последние… две сотни лет? Или три? Многие высказывались против нашего брака — уверен, в твоей стране было так же. — Может, нам и не стоило тогда? К чему жить в ненависти? — Брак, совершенный перед лицом наших Богов, уже не расторгнуть, — нахмурился Кристофер. — Может, это ваши боги переменчивы, но… Впрочем, я не хочу начинать со скандала. Мы посмотрим, что из этого выйдет, договорились, Лилиан? — Да, мой король. Принц поправил и без того красиво лежащие на плечах локоны. Отец предупреждал, какого поведения от него ждал сегодня муж, и был готов сыграть лучшую роль в своей жизни. — Ты когда-нибудь был с альфой? — ровным тоном спросил Кристофер, присаживаясь рядом с ним. — Нет, мой король. — Что ж, — фыркнул тот, — даже удивительно, учитывая, что говорят про ваш двор и ваши нравы. Лилиан проглотил эту колкость. Он скрестил руки на коленях, напуская на себя самый трогательный и напуганный вид из возможных. — Опять я язвлю, не слушай меня. Нам обоим нужно привыкнуть к новому браку, да? Принц кивнул. — Ты знаешь, что происходит на брачном ложе между альфой и омегой? — Знаю. Лилиан решил, что даже чокнутые северяне не разозлятся на такой ответ: было бы безумием дожить до совершеннолетия и не знать, откуда берутся дети. Может, омегам на севере этого не рассказывают? По лицу Кристофера пробежала тень. — Хорошо. Тогда я не буду тратить время на разговоры. Приподними сорочку. От близости альфы Лилиан ощутил, как начинает намокать. Запах бил в нос — дым, соленое море, морошка. Кристофер тоже принюхался, но в запахе омеги почувствовал анис и темный спелый виноград — так его запах описывали любовники Лилиана. Принц откинулся на подушки у изголовья и приподнял сорочку до колен. — Выше, — Кристофер погладил его по голени, — покажи мне свой цветочек, не бойся. — Мой король… Мне… — Стыдно? Хорошо, я могу сам. Кристофер положил свои руки поверх ладоней принца и задрал на нем сорочку до бедер. Нахмурился. — Больше так не делай, — предупредил альфа. — Мы, северяне, считаем это признаком распущенности и супружеской неверности. — Бритьё? — переспросил Лилиан. — Конечно, мой король. Я не знал, что нельзя, думал вам угодить. — Теперь знаешь. Да не дрожи ты так, я не сделаю больно. Разве немного, а потом будет хорошо. Лилиан, не выходя из образа, сжал ноги поплотнее, когда альфа попытался их развести. Он сильно рисковал, не зная, как на это сопротивление отреагирует муж: всё могло стать только хуже. Кристофер, кажется, принял это за страх. Он склонился к омеге и поцеловал его, наградив стойким кислым привкусом вина во рту. — Эй, Лилиан, ты еще боишься, да? Все через это проходят. Погляди, какой ты у меня красивый… Я думаю, когда мы это преодолеем, ты откроешь в себе настоящую жаркую страсть — я вижу это в тебе. Соитие будет для тебя удовольствием, а не обязанностью или наказанием. Я сделаю для этого всё возможное. Со второго раза королю удалось развести ему ноги и устроиться между. Тяжелое тело наполовину лежало на Лилиане — к такому он совсем не привык. Впрочем, с северянами стоило радоваться, что его не взяли сзади, уткнув лицом в кровать. — Какой чистый, нежный цветок, — с восхищением произнес Кристофер, поглаживая его половые губы. — И уже выпала роса. Лилиан вскрикнул, ахнул, снова попытался свести ноги. Альфа поцеловал его еще раз, очевидно, решив, что это лучшее лекарство от страха. Задрал свою рубашку, такую же закрытую до последней пуговицы, взял в руку крепкий и крупный член. — Мой король, смилуйтесь, — простонал Лилиан, раздумывая, стоит ли изображать обморок, или у него выйдет неубедительно. — Ваше… орудие такое… внушительное. Я... ах! — Все будет хорошо, — с уверенностью ответил Кристофер. — Постарайся не зажиматься и расслабиться. Я знаю, что сложно, мой маленький принц. Знаю. Но другого способа нет. Когда король приставил член к «цветку» и надавил, Лилиан, что было силы, сжался. Его расчет сработал: Кристофер не остановился перед трудностями, с медвежьей силой протиснулся внутрь, а омега закричал — боль была вполне настоящей. Лилиан не видел крови, но сразу понял, что она есть. Эта кровь означала, что казни с утра не будет. Кристофер вышел из пульсирующего от боли лона, оглядел свой член и промежность Лилиана, довольно заворчал и вошел снова, до конца, принялся двигаться размеренно и не слишком жестко. Через несколько первых толчков омега, покричав еще немного, позволил себе расслабиться, и боль прошла почти полностью. Он не мог похвастаться обширным добрачным опытом, но знал, что если бы не тот фокус, крови на простыне бы не оказалось. — Вот так, видишь, уже не больно. Я знал, что ты справишься, мой маленький принц, я знал. Узел подождет до течки, да? — Да, мой король, — быстро отозвался Лилиан, вздрогнув. Только узла ему еще не хватало. Он откинул голову на подушку, прислушиваясь к скрипящим доскам кровати. Муж хрипло дышал у него над ухом, тяжелое тело придавливало к простыне. Возбуждение спало, благо, что смазка продолжала выделяться, облегчая скольжение. Лилиан задумался. Он мог бы доставить себе удовольствие, даже кончить, но ханжи-северяне, должно быть, и это считали грехом.