Идеальные незнакомцы

      Когда я просыпаюсь, солнечный свет нагло прорывается сквозь шторы. Позднее ленивое утро, смятые простыни, запах кофе доносится с кухни. Поворачиваюсь на левый бок, потягиваюсь лениво, как будто в слоумо. Перекатываюсь на вторую подушку и медленно втягиваю носом аромат парфюма, шампуня. Тебя. Наше первое утро.       — О, ты уже встал, — оборачиваешься на звук моих шагов, и я застываю в дверном проёме, обезоруженный твоей улыбкой. Карие глаза весело поблескивают в обрамлении тёмных кудрей. — Значит, завтрак в постель отменяется. Может, в следующий раз?       Не могу сдержать удивлённой улыбки. «Следующий раз» звучит слишком обнадёживающе, и мне хочется верить тебе сейчас, стоящему посреди наполненной светом кухни с кружкой ароматного кофе в руках, который ты сварил специально для меня. Тебе, в застиранной футболке, в домашних штанах с растянутыми пузырями на коленках.       — Да, — я киваю. — В следующий раз.       Ты объясняешь, где в квартире спрятался душ, и я плетусь в ванную, с любопытством разглядывая обстановку в квартире. Аккуратная трешка, слишком опрятная для мужчины, наверняка всему виной клининг. Минималистичный интерьер, на белых стенах какие-то картины, я не ебу в искусстве, если честно. Довольно яркие вообще-то, жизнерадостные такие, но, как по мне, — мазки разноцветными красками, ни черта не понятно. В самой дальней комнате я нахожу уже знакомую спальню: огромная кровать, смятые простыни, платяной шкаф с зеркалами до пола. В них отражается тридцатилетний мужик, русые волосы взъерошены, на шее и ключицах долбаные синяки. На веках размазанный серый карандаш, как ты говорил, что-то там айс. Наверно, и на подушках остался, только на темной наволочке все равно не видно. Странно, что ты не ржал при виде меня — дешевый косплей на последнего Бэтмена. Футболка стыдливо прикрывает боксеры со Спайдерменом — если бы лет эдак пять назад мне сказали, что так проявляется кризис среднего возраста, я бы тут же выбросил все свои комиксы. На тонких бледных губах нет привычного изможденного выражения «Грустный смайлик для зумеров» — скобочка, скобочка, скобочка. Вместо него улыбка — диковато видеть такую на собственном лице.       Подбираю свои шмотки и возвращаюсь в коридор, напоследок подмигнув отражению. В следующей комнате — гостиная. Молочные стены, бордовый диван, довольно помпезная плазма и ковер с таким ворсом, что чистить его только в химчистке. На журнальном столике — вскрытая пачка сигарет. Сам бы я выбрал воняющий ссаниной айкос, чем это. С фруктовым вкусом, конечно.       Последняя комната — рабочий кабинет. Полки уставлены книгами, на столе — серебристый макбук. Осматриваюсь с порога, не заходя дальше — не хочу, чтобы ты думал, будто я тут что-то вынюхиваю.       В ванной ступни холодит керамическая плитка под мрамор, находится встроенное джакузи со стеклянной перегородкой. Все очень сдержанно и при этом гармонично. Твой гель для душа пахнет алоэ, а шампунь — черникой. Женские ароматы, совсем не по-пацански. Но, видимо, их всегда перебивает парфюм, которым ты пользуешься. Запасных щеток не обнаружено, поэтому я просто выдавливаю зубную пасту на палец и имитирую чистку зубов. А ещё я поюзал твое полотенце, просто потому что очень захотел. Я согласен, что это мерзко, но надеюсь, ты об этом никогда не узнаешь.       Ладно, зато теперь я выгляжу не так помято. Пришло время вернуться к тебе. Из кухни по комнатам разлетается аромат оладий, и то, что я вижу с порога, — лучшая картина за долгое, очень долгое время. Я готовлюсь перед серьёзным разговором, как перед прыжком с парашютом. Ещё немного и придётся снова идти в душ.       — Ну садись уже, — ты улыбаешься и расставляешь тарелки на столе. Круглое на круглом.       — Не знал, что ты умеешь готовить.       — Брось, с оладьями даже младенец справится.       — Да… — надеюсь, мои оладьи ты попробуешь только после того, как я научусь съедобно их готовить. Придётся взять у Нинки пару кулинарных уроков.       Садишься напротив, и мне кажется, что это просто одно утро из сотни других. Будто бы вчера мы так же сидели на твоей кухне, и я медленно тянул из чашки остывающий кофе, а ты бросал на меня короткие взгляды, думая, наверно, что я их не замечаю. Ещё немного, и из гостиной выбежит наш лабрадор, а мама позвонит и пригласит на совместный ужин.       Мечтать не вредно.       — Так… — решаюсь прервать неловкую паузу, когда твои взгляды становятся невыносимыми. — И давно ты владелец подпольного гей-клуба?       — Ну, знаешь, — ты прячешь глаза в чашке кофе, — после универа нужно было чем-то заняться.       — Сразу после универа? Это же офигеть как давно!       — Нет, — ставишь чашку на стол и одной рукой потираешь плечо. Только сейчас замечаю следы собственных засосов на твоей шее. Не такие яркие, как у меня, но всё же видны невооружённым глазом. — Сначала был официантом в «Корице», которая кафе, потом управляющим. Потом узнал о клубе, ну, понимаешь, у меня есть друзья в этих кругах, и некоторые посещали… Управление двумя «Корицами» абсолютно параллельно, персонал «не в теме» и не в курсе про клуб. Но мне хотелось туда управляющим, и я нашёл людей, которые помогли мне это устроить. Не сразу, конечно, но получилось.       — И от управляющего ты дошёл до владельца?       — Совладельца, если быть точным. В этот клуб ходят всякие городские випы, сам понимаешь, что замешаны намного более влиятельные люди.       Твой тон настолько оправдательный, что я не могу сдержать шутку:       — Так вот почему мама говорила с тобой не дружить!       И, чёрт, кажется, я попал не туда, куда метил. Ты весь сразу подбираешься, хмуришь брови:       — Она что-то знает?       — Ей просто какие-то знакомые сказали, что ты связан с, ну, плохими людьми, — я пытаюсь сделать как можно более беззаботный тон. — Не бери в голову.       — Я знаю, что обо мне всякое говорят, — ты прикусываешь губу и безжизненно ковыряешь оладьи. — Но я не хотел, чтобы ты знал.       Мне становится смешно, просто уржаться можно от того, как трогательно ты пытался защитить наши отношения от такой «мерзкой» тайны.       — Может, если б знал, мы бы уже давно завтракали вместе.       — Или ты бы меня возненавидел. Я был уверен, что это реальнее. Раз владелец гей-клуба, то и сам пидор, значит. Кто ж знал…       — Ага. Кто знал, что мы встретимся в этом клубе, — ситуация — фарс, конечно, но этот фарс и есть моя жизнь.       — А ты… говорил вчера, что я тебе нравлюсь вроде? — ты избегаешь смотреть мне прямо в глаза, разглядывая белые ровные кружки, горку оладий, упаковку сметаны и банку покупного варенья из черники.       — Ну, типа.       — Типа, — пробуешь слово на вкус, держишь его между полураскрытых губ, — с каких пор?       — Бля, ну когда ты к нам перевёлся, на том курсе и начал это самое.       — Так давно… А Нина? — тянешь неторопливо, словно боишься услышать правду.       — Мы развелись, потому что я встретил кое-кого.       — О… — это чё за тяжёлый вздох? Ты не понял, да?       — Тебя встретил, Дим, не тупи.       — А! — быстро поднимаешь на меня свои карие глаза, чёрные ресницы мажут по воздуху со скоростью истребителя. — Бля. Мне так неудобно.       — Ты не виноват, забей, — успокаиваю я. — Но если честно, это было суперхуёвое время.       — Могу представить.       — Не можешь.       — Могу, — напираешь ты, и я чувствую, как просачиваются в мягкий обычно голос те самые стальные нотки, с которыми я познакомился во время разговора с охранником клуба. Секси вообще-то. — Ты не знаешь, сколько раз я порывался тебе рассказать. А потом просто шёл и упрашивал очередную знакомую сходить со мной потусить, чтобы не смотреть побитой собакой на тебя весь вечер.       — А та девушка на днюхе…       — Знакомая из клуба.       — Бля. Я ревновал.       Твоё лицо освещает улыбка. Ну наконец-то.       — Мило.       — Нихуя ни разу.       — Валь, — снова серьёзнеешь, бьёшь зубцами вилки по тарелке, — а твои родители знают про тебя?       — Сдурел, да? Только Нинка, и то недавно рассказал.       — Ну, я так и понял. Тогда на кухне… Это тяжело.       Блядь, ну, я немного в курсе. Ты продолжаешь:       — Я говорил, что мой отец умер, когда я ещё в школе был. Так вот это неправда.       — Блядь.       — Мы не общаемся. Тогда я перевелся к вам в город, потому что он выгнал меня из дома, — ты мрачнеешь, и обстановка уюта, которая была в самом начале, постепенно ускользает от нас.       — А мать?       — Только по праздникам.       Пиздец, Дим, это пиздец.       — Дим, это пиздец.       Смотришь на меня, подперев голову рукой. И вдруг улыбаешься.       — Может, у тебя всё не так будет.       Ага, представляю. Да если я скажу, что люблю тебя, моя мамка устроит скандал, а отец перестанет разговаривать. Охуенная перспектива.       — Без понятия, если честно. Но вряд ли батя продолжит таскать нас на хоккей.       — Таскать? — удивлённо сюрпаешь кофе. — Я думал, тебе нравится.       — Бля, честно… Я его ради вас и терпел только, — скажи, пожалуйста, что теперь мы сможем встретиться не только на арене, — чтобы был повод с тобой увидеться.       Чёрт, я не знаю, как можно так смотреть, чтобы мне всё внутри выжигало, но ты умеешь, и конкретно сейчас это даже приятно. И хочется перегнуться через стол, чтобы почувствовать запах кофе на твоих губах, чтобы провести по выбритой щеке и звонко чмокнуть в конце. Наверное, думаю я в моменте, это и не важно особо, что скажет мама и сколько отец не будет разговаривать.       Потому что теперь у меня есть кое-что, что мне хочется защищать.