Сильнее с каждым разом

      Как они ни старались, быстро идти не получалось. КГБ и Проводник сохраняли радиомолчание. Их точки на карте КПК не подсвечивались вовсе. Где их носило — один черт только знал. Маску тревожило это мало: КГБ был опытным сталкером, а Проводник, видимо, очень удачливым. Скорее всего, у них просто пропал сигнал. Наемника больше волновало сейчас их собственное положение и положение Леньки. Дровосек сказал, что на базе никого нет, но, кто знает, не будет ли потом…       Медлительность подтачивала острие нетерпения, которым обычно наносятся самые роковые удары судьбы. Наверное, Маске стоило все же иногда благодарить раздражающую частичку своего прошлого, подарившую четкую дисциплину и умение сохранять над собой контроль. Глубокий вздох. Сосредоточились. Продолжаем ход!       Под ботинками шелестели сырые листья, беззвучно проминались веточки. До города оставалось немного, но это была единственная хорошая новость. Дальше будет только сложнее. Осиное гнездо уже разворошено. Монолитовцы настороже. Тем более с пленной пройти будет труднее… На секунду наемник задумался о том, что легче будет избавиться от рыжей, но что-то остановило. Не то что бы ее стало жаль, но… Пусть Серый сам решает, что с ней делать. А помрет в пути — ну так что ж…       Девушка напряженно, но послушно шла за ним. В конце путь к побегу отрезал Каменщик. Они все молчали. Возможно, подумалось Маске, девушка и не умрет. Она явно не глупая — не сопротивляется, и стойкая — с мольбами отпустить или не трогать ее в ноги не бросается, скорее всего, еще и хоть сколько-нибудь опытная — осторожно осматривается, замечает странные места. Это уже неплохо. Если успокоить ее подозрительность, можно и наладить контакт. Так будет проще всем. — Подружка, да? А почему Подружка? — начал коммуникацию наемник.       Девушка ничего не ответила. Лишь недобро посмотрела на парня перед собой. — Угу, ясно, спасибо, интересная история! — Каменщик удивленно приподнимал брови, молча наблюдая за театром одного актера. Неужели даже сейчас Маска хочет развести пустую болтовню? — А нас ты зачем искала, лисичка-сестричка?       Девушка продолжала игнорировать вопросы. — Ты интересный собеседник, знаешь? — беспечно проговорил Маска, будто не замечал, что начинает раздражать. — А теперь серьезно, — вдруг развернулся парень в сторону Подружки и чуть ли не навис над ней. Она инстинктивно отступила назад, но тут же оглянулась на застывшего в недоумении Каменщика. — Там город. В городе монолитовцы. И если сюда тебе повезло добраться целой, то там ты одна, без прикрытия, долго не протянешь. Опыт у тебя есть, это видно, но его будет недостаточно, — Маска говорил холодно и строго, но даже так в его голосе не слышалось угрозы, — Взаимовыгодное сотрудничество, окей? Ты помогаешь нам, а мне будет, что сказать в твою защиту перед шефом, когда мы все дойдем.       Подружка, чувствуя, как нервно затрепыхалось сердце, кивнула. — Окей. — Чудно! — тут же вернул свою беспечность и веселость парень и продолжил путь.       Каменщик еще раз удивленно моргнул и пошел следом. С такой стороны парень показывал себя редко… Если вообще когда-то показывал. Серьезность ему не шла, еще и такая резкая. Странные чувства прозрачным облаком окутали наемника. Непредсказуемость Маски иногда настораживала, а иногда интриговала, как ни что другое. И никогда не знаешь, что пересилит в этот раз: ощущение опасности или жгучее любопытство? Или что-то непонятное третье? Что-то, что иногда заставляло Каменщика вестись на глупые авантюры товарища, выслушивать его несмешные анекдоты или терпеть долгую болтовню. Да, они были товарищами, возможно, можно даже сказать друзьями. Но друг о друге при этом знали крайне мало. В таких ситуациях это играло злую шутку и рождало множество сомнений в голове Каменщика по поводу настоящей личности Маски. Как много скрывается за глупыми шутками и черной балаклавой? Наемник тут же одернул себя, пытаясь приструнить разгулявшееся воображение. Они работают вместе уже два года! Да, Маска, наверняка, иногда врет о чем-то. Но так делают все. У каждого же есть скелеты в шкафу… — Вернемся к главному, — спустя долгую паузу возобновил разговор наемник, — Зачем ты выслеживала нас, м-м-м? — Я ищу Лешу Горелова — Горелку, — неохотно отозвалась Подружка, поняв, что от нее не отстанут.       Маска на секунду остановился, но тут же продолжил шагать. — Хм, хм, это который дезертир? — невзначай уточнил парень. — Ты что-то знаешь о нем? — встрепенулась Подружка. — А зачем он тебе? — вопрос девушки был проигнорирован. Она замялась перед ответом. — Я люблю его. Он пропал без вести.       Надежда сдавила грудь. Подружка закусила губы от волнения. Он что-то знает про Лешу! Если это так, то… Нет, в это даже нельзя поверить. Может, врет? Или… Рано о чем-то думать, рано радоваться! Но так хочется… Вдруг все было не зря? — Я вряд ли скажу тебе что-то новое в таком случае, — огонек счастья мгновенно потух, возвращая Подружку в привычную, душащую тьму, — но говорят, что он к Центру свалил. Впрочем, это ты, наверное, и так знаешь, — девушка глубоко и разочарованно вздохнула, — От себя могу добавить вот что: ученые, относительно, с недавних пор сигналы чьего-то, предположительно, КПК ловят… Из Центра. Может, это его.       Карие глаза жадно заблестели. Сигналы из Центра? Может, правда, Леша? Тут же пришлось себя одернуть: а если нет? Нельзя на все вестись так яро. Иначе легко сойдешь с ума. Ах, глупая надежда, зачем ты такая быстрая и такая легкая? — Обычно дезертиры в Зоне своей смерти не находят, — то ли попытался подбодрить, то ли еще что, парень. — Правда? — нахмурилась Подружка. Никогда она такого не слышала. Чтоб дезертирам как-то особо везло в Зоне? — Правда, по личным наблюдениям тебе говорю, — почему-то под конец усмехнулся Маска.       Немного помолчали. — Откуда ты знаешь о нем? — все же решилась спросить Подружка. Парень долго не реагировал, девушке уже показалось, что он и вовсе не ответит, но тот вдруг заговорил. — Интересуюсь делами военных. Его лицо в разделе разыскиваемых в КПК всяких лейтенантиков частенько мелькает. — Может, уже сосредоточимся на дороге? — вклинился Каменщик, успевший отойти от удивления и устать от разговоров.       Маска лишь поднял руки, сдаваясь, и замолчал. Подружка тоже больше ничего не спрашивала.       До города, названия которого Подружка не знала, оставалось немного. В голове проносилась сотня мыслей. Что ей делать с новой информацией? Стоит ли обнадеживаться? Почему наемник решил ей помочь? Что ей чувствовать? Она по прежнему не доверяла этим двоим, опасалась их, как заяц опасается лис. Она по прежнему помнила своих соклановцев. Убитых, обгоревших, захороненных в одной куче. Помнила этот чертов похищенный браслет, который пока что не видела ни на одном из парней. А он должен был быть, она знала! Она прекрасно все помнила, но старалась держать себя в руках. Они могли помочь ей найти Лешу, сопроводить до Припяти. Она бы не простила себе эмоций, если б они все испортили. Требовалось потерпеть? Она потерпит. Несмотря на свой страх, несмотря на свою злость, на свою боль. Сцепит зубы и пойдет дальше. А потом они с Лешей вернутся домой. И все будет как раньше. Лучше, чем раньше.       Их шаг замедлился еще больше, когда они оказались в городе. Маска передвигался бесшумно и по одному ему известному маршруту, заглядывал иногда в окна пустых домов, вглядывался настороженно вдаль и высматривал снайперов. Как и в первый раз, город казался покинутым. Никого не было. Стояла тишина. Такая обманчивая, опасная тишина. Стоило дойти хотя бы до центральной площади — там уже была разведана местность, да и было это кратчайшим путем до Леньки. Они собирались и шли всего несколько часов, а небо постепенно серело. Странно, сейчас же не позже десяти дня, с чего бы? Неужели снова ливень? Если так, то сейчас это может сыграть им на руку. Стук капель по крышам заглушит их шаги и голоса, возможно, они умудрятся пройти монолитовцев незамеченными. Стоит ли в таком случае подождать? Черт его знает. Дождь может быть, а может и не быть. А монолитовцы всяко тут останутся. Нет, нужно идти, а дальше они разберутся.       Тучи сползались на тревожном небе, монолитовцы не показывали себя, начинал задувать сильный ветер.       Каменщик чувствовал пульсацию крови в висках. Голова начинала сильно болеть, как и недавно. Уши закладывало, но до слуха все равно донеслись какие-то непонятные звуки из глубин дома, мимо которого они шли. Он нахмурился, постарался прислушаться и вгляделся во тьму пустых глазниц здания. Когда он разобрал, что слышал, и увидел чей-то силуэт, волосы на загривке встали дыбом. Несколько монолитовцев молились чему-то, просили сил у этого чего-то и клялись ему в собственной верности.       Маска обернулся на застывшего Каменщика, вопросительно кивнул. Пришлось отмереть, беззвучно указать на дом и показать пять пальцев — как минимум столько слышалось глухих голосов. В ответ парень медленно кивнул, огляделся и жестами предложил тихо перейти на другую сторону улицы. Подружка только напряженно наблюдала за происходящим. Каменщик на переход согласился.       Маска с винтовкой наготове остался стоять на месте, махнул рукой, чтоб первыми проходили остальные. Сначала Подружка, потом Каменщик… Маска еще раз, уже сам, зачем-то осторожно заглянул в окна дома, кивнул себе и тихо перебежал дорогу.       Подумать только! Монолитовцы были так близко и не заметили их. Настолько были увлечены своими культистскими штуками… Черт, скорее всего их было больше, чем пять. Каменщик поморщился от стрельнувшей в виске боли. Да что ж такое… Где-то вдалеке разразился страшный гром, сопоставимый со звуком взрыва среднего масштаба.Каменщик нахмурился. Искоса глянул на рыжую. Той тоже было не шибко хорошо. Поднял взгляд на небо. То все сгущалось, не предвещая ничего хорошего. — Долго нам до Леньки? — быстро подошел к Маске парень и спросил шепотом. Ответом послужил кивок. — Тогда забудь об этом — нам нужен глубоки подвал.       Стоило Каменщику сказать это, как землю тряхнуло. И небо, уже не скрываясь, начало багроветь. Словно открылась свежая рана — белые, как бинты, облака залило кровью.       Маска быстро огляделся, выцепил взглядом здание, на чердаке которого накануне они отсиживались с Ленькой, махнул за собой рукой и припустил до первых же раскрытых дверей. Остальные побежали за ним.       Ветер рассержено взвыл, грохот разразился уже гораздо ближе, на всю округу. Приближался Выброс. Голова гудела, перед глазами начинало плыть, координация стала отказывать. Каменщику оставалось только следовать за темным пятном-товарищем. Подружка немного отстала, но было слышно, как она бежала за ним. Когда они вбежали в здание, землю тряхнуло так, что задребезжали оставшиеся целыми в доме стекла. Маска быстро скрылся в череде проходов, но тут же вынырнул, ожидая, когда за ним успеют. С верхних этажей доносились чьи-то голоса, оставалось надеяться, что монолитовцы будут и дальше слишком заняты своими молитвами. Приходилось не шуметь, красться, как мыши, когда голова уже шла кругом. Начинало мутить. Но вот лестничный пролет, ступеньки, уходящие во тьму. Спасение.       Маска пошел первым, Каменщик и Подружка за ним. Вдруг наемник остановил двоих. Впереди была аномалия. Мясорубка. Крутилась она ровно посередине прохода — нужно было ее быстро обойти, прижимаясь плотно к стене. Маска схватил Каменщика за руку, помогая ориентироваться в круговерти происходящего, прислонился к холодной стене и второй рукой помог прислониться ему, а затем быстро прошел мимо аномалии и дернул за собой товарища. Воздушная воронка на прощание ощутимо лизнула плечо Каменщика, но отпустила. Подружка самостоятельно быстро проскочила вслед за наемниками. Впереди виднелась деревянная хлипкая дверца в подвал, с улицы слышался все более сильный грохот. Они нырнули за Маской в кромешную тьму. Дверь с тихим хлопком закрылась сама.       Маска быстро включил фонарик, прикрепленный к винтовке, и провел им из стороны в сторону, изучая помещение. Голые бетонные стены, трубы, ползущие отовсюду, протекающие, поломанные, ржавые; матрас в дальнем углу, небольшой стол рядом с ним, бытовой мусор, разбросанный по углам, чей-то тайничок, не просто покрывшийся слоем пыли, а собравший ее настоящими комьями, небрежно запрятанный за решетку в стене, какой-то старый ковер, свернутый и приставленный к тому самому столу, одеяло пестрой расцветки… Ну и запах сырого подвала, витавший в воздухе.       Затошнило. В полутьме, под землей голова уже не так кружилась, но Выброс организм переносил очень плохо. Пришлось пройти несколько шагов и присесть на не первой свежести матрас. Уж лучше так, чем морозить зад на бетонке. Стало чуточку полегче. Каменщик попробовал закрыть глаза, но стало хуже, пришлось вновь их открыть. Подружка стояла по правую руку от Маски, упершись ладонью в колено, пыталась отдышаться и прийти в чувство. Садиться рядом опасалась. И правильно делала, Каменщик бы сейчас едва ли вытерпел неприятное соседство. Маска отсоединил фонарь, установил его в центре комнаты, прошагал бодро к столику, забрал рядом стоящий ковер и постелил его в противоположной от Каменщика стороне. — Прошу, мадам, — обратился он к Подружке, указывая двумя руками на импровизированное «ложе». — Если будет холодно, можно будет использовать и одеяло, — добавил парень уже более серьезным голосом, смотря, как девушка чуть ли не рухнула на новое место.       Все затихло. Каменщик наблюдал, как Маска убирает весь мусор в одну кучу, подальше от них всех, чтоб не доносилось неприятных запахов, раскладывает кое-какие вещи на столике, подходит иногда к двери послушать, что там, в доме или на улице, происходит и подобное. Когда парень закончил, Подружка уже глубоко спала, как спят сильно больные или сильно пьяные люди. Каменщик по прежнему сидел на матрасе, поджав к груди колени и обхватив их руками. Слегка знобило. Глаза были сухие. — Нужно кому-то дежурить, монолитовцы в здании. Странно, когда мы тут отсиживались с Ленькой, их и в помине здесь не было.       Каменщик устало кивнул. Да, странно. Как же сильно болит голова… — Я подежурю, все нормально. Можешь поспать, как эта, — Маска кивнул на дрыхнущую сурком Подружку.       Каменщик только представил, в какой кошмар попадет, если в таком состоянии уснет, как скривился. Осторожно помотал головой. Нет, ему не так уж нужен сейчас сон. Это скорее всего все испортит и усугубит. Наемник в ответ на это вопросительно склонил голову и тихо сел рядом. Блять.       Какое-то время парень молчал и Каменщик наслаждался этими моментами тишины, как в последний раз, потому что понимал, что в любой момент они могут оборваться. — Я знаю, что ты сейчас не в лучшем состоянии и что ты ненавидишь, когда я в такие моменты пытаюсь помочь, но… — парень помедлил, наверное, впервые в жизни, не зная, что сказать, — Нам нужно быть сейчас собранными. С плохим самочувствием это не выйдет. Тебе же становится легче, если ты спишь во время Выброса, почему ты… — Заткнись, — устало выдохнул Каменщик, пряча лицо в коленях, — просто заткнись.       Было холодно, тошнотно, мерзко, а теперь еще и по-странному неловко. Он кто, чтоб за ним как курица-наседка бегали? Сам он, по мнению Маски, не справится? Пошел он. — Что тебе снится? — лицо Маски несколько придвинулось, от доверительного и мягкого шепота по лопаткам прошлись мурашки.       Каменщик только сглотнул. Горло стало сухим. — Если расскажешь — полегчает.       Вдруг вспышка гнева придала сил. — Дистанцию держи, придурок, — прошипел наемник, рукой отодвигая лицо Маски от себя.       Все у него прекрасно! Прекрасно, блять, и точка! А всяким заботливым Маскам один путь — нахуй. Какой герой нашелся, мамулечка ебаная. Так и лезет в голову, чтоб узнать, что да как. Обойдется! — Я спать.       Кошмары сейчас показались не такой страшной участью, как общество Маски. Тем более, кто сказал, что эти кошмары сейчас будут? Он слишком зол для них, пошло все к черту! Каменщик лег на матрас, отворачиваясь к стенке лицом, и приобнял себя руками, чтоб не потерять тепло во время сна в этом подвале. Закрыл глаза, стараясь успокоиться. Все у него заебись! Сейчас поспит и будет вообще как огурчик.       Маску не шибко удивила такая реакция, скорее расстроила. Хотелось помочь, а не обидеть. Но, наверное, Каменщик не был бы Каменщиком, если бы согласился. Какое-то время парень еще ворочался, но потом наконец уснул, свернувшись клубком. Вскоре на его плечи легло очищенное от крошек и пыли одеяло. Время потекло медленнее.       Бездействие и скука съедали. По комнате то и дело раздавались еле слышные шаги туда и сюда. Хрустела попавшая под ботинки бетонная крошка. Связи на КПК не было с тех самых пор, как начался Выброс. С Ленькой никак не свяжешься. Нет, у него-то, наверное, точно есть место, где укрыться. Военная база все-таки, пусть и заброшенная. Но он же будет явно переживать за них. Впрочем, и профессия у них всех соответствующая, так что… Всем оставалось только ждать, когда «непогода» пройдет. И надеяться, что особо новых сюрпризов она не подкинет. Усмешка поползла по губам. Зона — и без сюрпризов? Ну-ну. Со стороны двери вдруг донесся какой-то шум. Наемник тут же дернулся и навострил уши. Подкрался поближе к проходу, держа наготове пистолет. Монолитовцы очнулись? Пришлось еще постоять минут пять в ожидании хоть какого-то признака жизни за дверью, прежде чем тихонько приоткрыть ее. Ветром задуло стаканчик на лестницу. Но прислушаться и вглядеться еще не мешало.       Мясорубке было совсем плохо. Ее то раздувало на весь проход, то сжимало до размера футбольного мячика. Вся она переливалась кроваво-красным, блестела во тьме сотней белых искорок, как новогодняя игрушка, и во что-то превращалась. Впервые Маске доставалась возможность видеть что-то подобное. Сколько еще людей могли похвастаться таким опытом? Это было необычайно красиво, завораживающе. Кажется, на это можно было бы смотреть вечность. До слуха вдруг донеслись еле различимые звуки вибраций, такие приятные, что удовольствие протекло по затылку. Но пришлось все же оторваться от созерцания рождения Зоной чего-то нового и прикрыть дверь. Звук мог быть сигналом и какого-то разряда, который с минуты на минуту прошьет воздух. Лучше не рисковать.       Взгляд упал на время на КПК, брови Маски взметнулись в удивлении. Не может быть, что прошел целый час! По ощущениям, и десяти минут не прошло с тех пор, как раздался шум на лестнице.       Наемник заново осмотрелся. Подружка лежала на своем месте подобно мертвой. Не шевелилась, чуть дышала, была от чего-то белой как лист. Еще, наверное, и холодной как снег. Пришлось прикрыть ее хотя бы другим концом ковра. Переохлаждение сулило возможную болезнь, а они осложнения в пути. Нужно было держать всех здоровыми. От стен эхом отражалось лишь судорожное дыхание Каменщика и шуршание его одеяла. Его мучали кошмары, а у Маски не было возможности как-то помочь. От любого намека на заботу Каменщик отшатывался, как от огня.       Вдруг Каменщик начал что-то сбивчиво шептать, чего никогда раньше не делал на памяти Маски. Сильнее заворочался, от чего наемнику пришлось тихо и осторожно подойти. Мало ли? — Не подходи! — в темноте сверкнул нож и загнанные, наполненные ненавистью и животным страхом глаза.       У Маски получилось быстро оказаться за спиной Каменщика и безопасно перехватить руку с ножом, направленную на то место, где раньше раздавались шаги. Второй рукой удалось удержать рванувшегося Каменщика на месте, прижимая к себе. Парня било крупной дрожью, ладони были холодными и мокрыми. Дышал он с надрывом. Грудь Каменщика быстро вздымалась и опускалась. Сейчас он уже никак не сопротивлялся, пытаясь осознать реальность вокруг. Нож со звоном выпал из рук. Тело вдруг обмякло. Голова безвольно повисла. — Все хорошо, — голос Маски пробивался сквозь толщу воды. Сердце грохотало в ушах. Чувствовалось, как парень уже удобней сел за спиной. Рук по-прежнему не убирал.       Каменщика трясло, он смог только немного кивнуть. Хватка ослабилась. Стала скорее осторожными объятиями, чем попыткой остановить от глупостей воспаленного сознания. Вырываться и отползать не было ни сил, ни желания. Хотелось только взять себя в руки, не расклеиваться в одночасье. Или исчезнуть, чтоб не понимать, что первое очень маловероятно. Чтоб не чувствовать все еще клокочущего в груди страха, дурманящего до кружащейся головы внезапного стыда. — Что тебе снилось? — большой палец Маски успокаивающе погладил все еще дрожащее запястье.       Каменщик только набрал воздуха в легкие, открыл было рот, как судорожно выдохнул. Сглотнул. Попробовал начать говорить еще раз, но ничего не вышло. Маска в последний раз мазнул ладонью по напрягшемуся животу и отпустил. Каменщик тут же прикрыл лицо освободившимися руками. В голове не было ни одной нормальной мысли. Все смешалось в какую-то кучу. При всем желании на вопрос он ответить не мог. Каждый раз, как он пытался что-то сказать, получалось только прикусить сухие губы. Наконец он убрал руки от лица отвернул голову. — Это… — голос был тихим и неуверенным, Каменщик до последнего не знал, что хочет сейчас сказать и нужно ли это, — Отец…       Маска придвинулся чуть ближе, ничего не сказав. — Он был вечно пьяный и злой… — вздохнул Каменщик, возвращая умение говорить. Вроде бы выходило не так ужасно и неловко, как ему казалось. — Он всегда срывался на мне, поднимал руку за каждую мелочь, а как напьется приползал с извинениями в соплях. Или просил не обижаться, убеждая, что любит и меня и мать. — колени инстинктивно поджались к груди, руки их приобняли, — Я их ненавижу. Этих двоих… Они…       Губы задрожали, глаза зажгло подступающими слезами. Каменщик упрям сжал челюсти и злобно нахмурился. Нет. Нет. Он не будет сейчас нюни пускать. Это уже слишком. — Знаешь, что делала моя мать, каждый раз, когда он доставал ремень? — с неожиданной злобой прошипел Каменщик, резко поворачиваясь к Маске, все лицо перекосило от презрения, — Она молчала и смотрела. Или даже соглашалась с ним! Она никогда не была на моей стороне. Она даже радовалась. Радовалась, что бьют в этот раз не ее! — Каменщик поджал губы, слыша, как его собственный голос внезапно сорвался под конец. Он снова отвернулся. — Она ненавидела меня. Потому что из-за меня она осталась с отцом. Если бы не я, она бы развелась. Она всегда говорила мне это, когда вспоминала, как отца посадили. Она выходила замуж за богатого бандита, а осталась с бесполезным ребенком и грубым алкоголиком-зэком… — голос Каменщика становился спокойней и печальней с каждым предложением. В детстве эти слова больно ранили его, он хотел угодить родителям, как этого хотят все дети. Теперь мало что изменилось, но признавать этого не хотелось. — Когда я подрос, а отец вернулся из тюрьмы, она заставляла меня ходить по улице и выискивать потерянные деньги или украшения. А потом и красть их. Потому что зарплаты отца не хватало, а она не хотела работать, но скучала по роскоши.       Каменщик замолчал. Его сердце теперь успокоилось и билось медленно и размеренно. Голова больше не кружилась и не было так мерзко. Не хотелось признавать правоту Маски, но ему, кажется, действительно стало легче. — У меня было много проблем с ментами из-за нее, — вдруг он хмыкнул, — Я поэтому хорошо лазаю, наверное. У меня никогда не получалось долго убегать, поэтому я быстро взбирался на деревья или на крыши гаражей, домов… Нда уж…       Неловкость накрыла сразу после этого «нда уж». Он сейчас серьезно рассказал почти все свои слезливые моментики из жизни Маске? Блять, какой стыд, он еще и молчит, ничего не говорит, сидит. Боже, какая дурость. — Спасибо, что рассказал, — поворачиваться и натыкаться на сочувственный взгляд не хотелось, но Каменщик почему-то все же сделал это, — Твои родители отвратительные люди, ты этого не заслужил, — но вместо сочувствия в болотных глазах полыхал гнев, это сильно разнилось с мягким голосом, обращенным к нему, к Каменщику. — Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь, а ты будешь засыпать? — предложил Маска, ни капли не стесняясь. Каменщик немного смутился. — Не думаю, что мне нужно спать еще… — Ты выспался? — Нет… Нет не выспался, — спустя паузу ответил Каменщик, — я отвратительно спал, что у Лесника, что сейчас.       С этими словами он все же лег, не желая произносить вслух просьбу, чтоб Маска все же начал рассказывать. Воспоминания о детстве все лезли в голову яркими вспышками. Маска не успел начать говорить, как Каменщик спросил: — А твои родители? Почему ты никогда о них не говоришь? Почему ты всегда в Зоне и не хочешь вернуться на Большую Землю? — это было честно. Если Каменщик разоткровенничался, то и Маска должен был.       Парня вопросы ввели в легкий ступор. Даже в полутьме, по одним только глазам, можно было прочесть замешательство. — Вы никогда не спрашивали, я и не говорил… Тем более… Не думаю, что перед сном стоит слушать такие истории, — кажется, сначала наемник хотел сказать что-то другое, но передумал. Очень обидно. Значит, после всего, он не доверяет Каменщику? — Ты увиливаешь. — Нет, я серьезно считаю, что лучше нам обсудить это просто потом, — немного возмущенно ответил Маска, явно не оценив чужого недовольства. — Ответь на поставленный вопрос, я же ответил! — еще более требовательно воскликнул Каменщик. Маска прикрыл глаза. — Мне не к кому возвращаться. Они оба мертвы, — спокойно сказал наемник.       Каменщик тут же затих, поджал губы и отвел взгляд. Черт… — Прости… Я не хотел… — получилось выдавить лишь это. — Ничего, все нормально, — все так же спокойно проговорил Маска. — А… От чего? — любопытство было плохим, очень плохим человеческим качеством, но сейчас оно натурально взыграло. — Говорю же, потом как-нибудь расскажу. Не сейчас, хорошо? — голос Маски сейчас показался таким нежным, будто тот говорил с ребенком. Каменщик не стал больше настаивать на ответе. Вполне хватило слов о том, что те мертвы. Все же это не то же самое, что иметь хуевых родителей. — Да, хорошо… Так, что ты хотел рассказать?       Маска начал что-то свое, но Каменщик не слышал. Он все думал о том, что Маска совсем не похож на сироту своим поведением, что не похож на человека, которого дома никто не ждет. Каково ему? Часто ли он грустит по ушедшим родителям, любит ли он их? Когда они умерли? Вопросов было много в отличие от ответов. Вскоре мысли вернулись к собственным воспоминаниям о детстве. Как же долго он обходился без них! Как долго ему удавалось делать вид, что ничего не было. Не было пьяных друзей отца в их доме, не было побоев, не было холодных глаз матери.       Пощечина обожгла. Это был первый раз, когда она не сдержалась. Когда сама подняла на него руку. В ее глазах стояли слезы, ледяная синева источала ненависть. Он остался стоять, держась за место удара. Мать всегда била больнее. Отец редко ее в этом превосходил. Если тот просто срывался, просто не контролировал себя, просто бил, то она… Она била в самое сердце, не поднимая даже пальца, чтоб навредить. Равнодушно наблюдая ли за тем, как на его теле остаются синяки и кровоточащие ссадины, холодно ли хваля за украденные дорогие часы, наставляя ли на «лучший» улов, отгораживаясь… У нее всегда получалось порвать душу в клочки. — Почему ты не понимаешь, как мне плохо?! — она восклицала сквозь зубы, страдание и злость искажали лицо, — Я живу с твоим отцом! Терплю его друзей, его пьянки, его загулы. Мне еще и твои выходки терпеть приходится! Не можешь ради матери сделать хоть что-то полезное! Порадовать ее хотя бы немного? — ее голос срывался на жалостливые, измученные нотки, от которых сердце обливалось кровью, — У меня было все! У меня были деньги, друзья, красота! А теперь мы еле живем на зарплату уборщика, торчим в этом убогом городишке, и ты, сучонок неблагодарный, мнишь себя страдальцем? Считаешь, что тебе все должны? — Меня чуть не арестовали, я едва ноги унес… — И правильно, что арестовали бы! Растешь идиотом, как твой отец. Если эти три тысячи — все, что ты можешь мне притащить, то катись вон! — Мам…       Выражение разъяренной фурии спадает с ее лица, только когда отец пошатываясь входит в комнату. Сразу же воздух заполняет стойкий и отвратительный запах перегара. Мама в миг становится такой нежной и беззащитной, что становится ее жалко. Отец молча замахивается на нее. — Не надо! — в самый последний момент получается ее загородить. — Я спал, сукины вы дети! — выплевывает страшное высокое нечто голосом отца, — Спал, сука! А ты не лезь, блять, под руку! — отшвырнуть сына как мешок с зерном — легко и просто. Он ударяется головой о стенку и со страхом наблюдает за сжавшейся матерью, лебезящей перед чудовищем. — Прости, Антош, Антош, мы будем тихо, Антоша-а-а-а! — имя его она уже визжит, не в силах вытерпеть боль от руки на черных смоляных волосах. После сильного удара по лицу она тихонько воет. Слышатся другие удары. Хочется закрыть глаза, оглохнуть, ослепнуть, только бы не видеть и не слышать этого ужаса.       Через день отец придет к ней с дорогим подарком и упадет ей в колени. Она, конечно, конечно, его простит. Ведь если боль хорошо оплачивается, то в этой боли есть хотя бы какой-то смысл. Так ведь она и вышла замуж… — С той поры Любовь и Смерть, как сестры, Ходят неразлучно до сего дня, За любовью Смерть с косою острой Тащится повсюду, точно сводня. Ходит, околдована сестрою, И везде — на свадьбе и на тризне Неустанно, неуклонно строит Радости Любви и счастье Жизни.       Голос Маски плавен и тих. Он зачитывает по памяти так, будто книга у него перед глазами. Каменщик удивленно моргает, когда только начинает вслушиваться в его слова. Ох, неужели, он все прослушал? Сколько Маска говорил, пока Каменщик варился в своих мыслях? — Ты помнишь столько стихов? — негромко спрашивает Каменщик. Он в детстве, кажется, вообще к книгам не притрагивался, не то что бы учил что-то наизусть. — Да, мне нравилась литература, — даже в голосе Маски слышалась улыбка, — я очень любил читать при всей моей активности, — он усмехнулся, — и рассказывать по ролям какие-то длинные отрывки. Это весело. — Тебе вообще делать нечего было? — Почему сразу «нечего»? А чтение — это не дело, по-твоему?       Каменщик замолчал. Нечасто ему приходилось чувствовать себя необразованным и недостаточно «интеллектуальным». — Расскажи еще что-то? — Подшит крахмальный подворотничок И наглухо застегнут китель серый — И вот легли на спусковой крючок Бескровные фаланги офицера. Пора! Кто знает время сей поры? Но вот она воистину близка: О, как недолог жест от кобуры До выбритого начисто виска! Движение закончилось, и сдуло С назначенной мишени волосок — — Погоди, погоди, это про самоубийство? — прервал Каменщик Маску. — Да, а что? — удивился парень. — Может, ты знаешь что-то не про смерть? — с надеждой в голосе спросил Каменщик. — Про любовь знаю. Пойдет?       Каменщик вздохнул, стараясь не видеть в этой фразе подтекста. Кто ж виноват, что у Маски в юношестве были такие странные литературные вкусы? — Пойдет…       Голос Маски тут же сделался необычайно томным, полным затаенной страсти, нежности и одновременно стенаний на судьбу-злодейку. Он зачитывал так, будто сам это только что сочинил. Был у Маски актерский талант. Так перевоплощаться, так читать, словно это всегда были только твои слова, словно не писал их кто-то другой... — Да, можно любить, ненавидя, Любить с омраченной душой, С последним проклятием видя Последнее счастье — в одной! О, слишком жестокие губы, О, лживый, приманчивый взор, Весь облик, и нежный и грубый, Влекущий, как тьма, разговор! Кто магию сумрачной власти В ее приближения влил? Кто ядом мучительной страсти Объятья ее напоил? Хочу проклинать, но невольно О ласках привычных молю...       Каменщик слушал и наконец проваливался в нормальный, здоровый, спокойный и крепкий сон.