Сильнее с каждым разом

      Тишина и темнота, окутавшие их, не пугали. Время рассыпалось. Словно они снова оказались в пузыре. Возможно, так оно и было, кто ее, Зону, знает. Но это было уже неважно. Минуты покоя, найденного в таком странном месте, утекали в вечность. Сначала в голове было пусто, затем постепенно она начала наполняться мыслями, наконец-то идущими четко одна за другой. И мысли эти не ускоряли сердцебиения, не приводили к жуткой тревожной трясучке, к состоянию паники. Они были холодны и отрешены. Как и все вокруг.       Костенко спал на бедре Вершинина, пока сам Вершинин медленно прокручивал в голове сегодняшний день. В пылу погонь и стычек он не отдавал себе отчета в том, что видел. Не анализировал то, что замечал. Упертые, бескомпромиссные монолитовцы, идущие на самоподрыв с решительностью потерявшего все человека, напоминали Паше себя. Он с сожалением и сочувствием узнавал то отсутствие воли, то бессилие, которое когда-то застелило ему глаза и толкало на все, ради своей цели. Ради Зоны. Наверное, этих людей можно было бы как-то освободить, но он не знал, как, и не имел возможности этого сделать… Вершинин опустил взгляд на человека, сейчас доверившегося ему, и задумался о том, сможет ли он оправдать оказанное доверие? Не попадет ли снова под контроль? Не примкнет ли к тем, в кого сегодня стрелял, боясь за жизнь того, кто сейчас рядом с ним?       Сон Костенко был чуток, поэтому Паша был уверен в том, что его услышат. — Я боюсь стать, как они… Монолит… Что, если я потеряю контроль над собой? Ты же видел их — это оболочка, а не люди. Они идут на все, что Зона им прикажет… — голос Вершинина звучит тихо и доверительно. Сергей точно скажет что-нибудь нужное и успокаивающее. — Не сходи с намеченной тропы — и будет тебе счастье, — негромко откликается КГБ, — К чему загадывать, что будет? — Серый поднимается со вздохом, разминается, — В Зоне это очень глупое занятие. На Земле-то всего не предскажешь, что уж говорить о нашем случае… — Ты веришь в судьбу? — с некоторой грустью спрашивает Вершинин. — Я верю в то, что никогда точно не знаешь, как оно всё выйдет.       Парень усмехнулся. Это точно. — Ты говорил о подростках… — Паша не знал, хочет ли он сейчас это обсуждать на самом деле, но момент казался подходящим. Вдруг такого больше не будет? Он должен знать, виноват ли он.       Костенко на это тяжело и раздраженно вздохнул. Ему не нравилось то, куда уходил их разговор. Рассказывать о своем прошлом всегда было болезненно. Это надо было раскрываться человеку. Стоит ли делать это для Паши? Обычный шкет, что он может сделать? Наивный, молодой, живой, настоящий инопланетянин. Вряд ли такой опасен. Но жизнь ведь учила: никогда никому не верь. Никогда и ни за что. Но ведь они уже когда-то начали этот разговор, так? — Какое тебе до них дело? — Мне нет дела до них, — врет Вершинин, — Мне есть дело… До тебя. Мне просто интересно… Я имею ввиду, ты сказал, что они были странными. Почему?       Серый прикусил щеку, думая. Ладно, наверное, мир не опрокинется, если он расскажет немного о том дне. — Там было два парня и две девушки. Алиса Кузниченко, Валя Будякова, Гришка Токарев и Александр Павлычев, — начал загибать пальцы КГБ, вспоминая прочитанные раз сто материалы дела.       Перед глазами сразу встали образы четырех подростков. Белокурая, голубоглазая Алиса в странных для того времени рваных джинсах и узкой, импортной кофточке, рыжая бойкая Валя с проколотым, черт знает где, носом, парень ее Гришка, которого Костенко допрашивал первым, и забитый Саша, носивший очки и свитер поверх рубашки. Странная компашка с поддельными советскими паспортами, непонятным устройством в рюкзаке, как позже выяснилось при обыске, говорившая вроде как на чистом русском, но с примесью американских словечек. — Эти ребята были американскими шпионами. Все они пропали из своих камер в день аварии на ЧАЭС. Пропали из-под моего надзора, — голос Сергея ожесточился, — Меня обвинили, осудили на пожизненное, но Союз развалился, — чтоб не дать злобе захватить себя снова, он замолчал, стараясь дышать глубоко и ровно, — Я до сих пор не знаю, куда они делись, но я знаю, что ко взрыву они не были причастны.       Под конец Серый вздохнул. На душе было паскудно каждый раз, когда он вспоминал об этом. Как? Как они исчезли? И что за миссия у них была на самом деле? Наверное, если б он верил в то, что Исполнитель-Желаний-Монолит существует, он бы хотел загадать у него разгадку этой тайны. Да, даже не возвращение к прежней, нормальной жизни, а это. Ответы на свои чертовы вопросы.       Паша понуро молчал. Выходит, ни он, ни его друзья не причастны, причастен кто-то другой… Отчего тогда так паршиво? Ощущение несправедливости залило легкие горячим гудроном. Почему это происходит с Сергеем? Каждый раз. Каждый чертов раз. Он то умрет за них или из-за них, то его жизнь переломает пополам. Адский круг, который невозможно порвать. Каждая попытка приводит к новым страданиям и смертям. — Наверное, такая у него судьба, — говорит Аня с печальными глазами.       Воспоминание вспыхивает в голове так четко, что появляется ощущение, будто Паша и вовсе перенесся в тот момент. И это режет по больному. Судьба… Вершинин начинал ненавидеть это слово всей душой. Хорошо, что Сергей в нее не верит. Паше тоже очень хочется так делать. — Мне жаль, что так вышло. Это сильно изменило тебя, да? — спросил Вершинин только, чтобы продолжить, — Я уверен, раньше ты был очень веселым, — усмешку от воспоминаний сдержать не получилось, — Ты и сейчас, конечно, не зануда, но… Ты понял, о чем я. И… Думаю, твои подчиненные ходили у тебя по струнке смирно, — уже рассмеялся Паша, представляя себе того капитана Костенко.       Серый неожиданно для самого себя подхватил смех, погружаясь в теплые воспоминания о службе, коллегах. Большинство из них ведь были толковые парни или девушки. Умные, молодые, честные. Перестройка и девяностые пережевали их и выплюнули на обочину дороги в светлое будущее. Рынок все порешал. Или всех. — Ну, знаешь, без строгости у тебя все подчиненные пустятся в пляс и разбегутся по отпускам и по больничным! — Я и не спорю, — довольно усмехнулся Паша, чувствуя, как тучи рассеиваются. — Еще б ты посмел! — наигранно возмущенно сказал Сергей, легонько треснув Вершинина по бедру, — Я, между прочим, не только отчитыванием занимался. У нас столько было историй разных — не сосчитать! Особенно, с Борькой Шельцовым. Нас в паре часто ставили работать. — Например? — заинтересовался Вершинин.       И Серый пустился в рассказ. — Мы в Москву по делу одному поехали. Заселяемся под вечер и идем кутить — когда ещё в Москве-то доведется побывать, времени ж вообще нет. А так дело только завтрашним утром, мы бывалые, справимся. Пока магазин не закрылся, купили водки бутылку, че-то там закусить, выпили в итоге без закуски и пошли на танцы. Мираж играет, диско-шар крутится, душно, все веселятся. Ну, мы пьяные, мы быстро настроение подхватываем, тоже там отжигаем на танцполе. Борька тогда переборщил похоже — он, когда наклюкается, так знакомиться любит со всеми — ужас! Хорошо, что не государственные тайны разбалтывать. В общем, я танцами увлекся, а Боря слинял по-тихому. Проходит минут двадцать-тридцать, и он тащит за собой ко мне тело угашенное знакомиться. Ну, мы руки друг другу жмем, представляемся, то-се. Я стою ещё, главное, думаю: имя какое-то знакомое. Ну, решил, ладно, бывает. Танцуем ещё немного, общаемся. Этот новый знакомый деньгами хвастается, предлагает нам такси в ночь, а это дорого было, заказать, мы соглашаемся. В итоге вместо того, чтоб разъехаться всем, перебираемся к нему на квартиру, пьем, болтаем. Засыпаем где-то на кухне. Утро. Одеваемся, прощаемся. Он останется у себя, мы — с Борькой на работу на всех парах. Часа два-три проходит, я говорю там с местными, Борька нам кофе несет. Время для допроса приходит. Мы в кабинет, а там… Немая сцена. Сидит наш вчерашний кутила, смотрит глазами по пять копеек на нас, Борька со мной неловко переглядывается… Никто показывать, что мы знакомы не стал. Допрос с горем пополам довели до конца, но, конечно, ситуация не из удобных. Впрочем лучше той, где я генерала курицей общипанной назвал… — Курицей общипанной?! — засмеялся Паша, — Мне нужны подробности! — Ладно-ладно, — в голосе Костенко звучала добрая улыбка. Разговор о прошлом впервые за долгое время приносил ему удовольствие. Он начал новую историю. За которой пошла другая, еще другая, пятая, шестая…       Каменщик проснулся с беспричинно высоким пульсом и легким головокружением. В комнате никого не было. С «кухни» слышались голоса. Наемник провел рукой по лицу и тяжело вздохнул. Долбаный нервяк. Хотелось выпить грамм пятьдесят, но вряд ли на этом все кончится. Да и пьяный напарник — такое себе в серьезной ходке. Вместо этого он пропустил кудри через пальцы, поправляя убитую в хлам за время приключений прическу, взял пачку сигарет с тумбы, свою зажигалку и закурил прямо в постели. Настроение было ни к черту с самого утра, а это они еще не вышли навстречу к остальным, что же будет дальше? Неприятное странное чувство открывало пасть, чтоб поглотить Каменщика целиком. Но на вонь сигарет или на звуки возни пришел Маска. За окном только светало.       Солнце делало карие глаза кофейной гущей, а черные кудри смоляными волнами. Со следом подушки на щеке Каменщик утомленно и уже заранее раздраженно посмотрел на Маску. Тот склонил голову. — Тут есть душ кстати, ты знал? — эта новость немного взбодрила, и Каменщик живо приподнялся на постели. Маска еле удержался от шутки о совместном походе. — Где? — Могу показать, собирай монатки тогда и lets go за мной, — пожал плечами наемник.       Каменщик начал собираться. Стараясь не думать о том, что к нему почти что приклеен чужой дотошный взгляд. Парень любил попялиться по поводу и без. Эта привычка жутко злила. Думает, что это незаметно? Или специально провоцирует? Он не выдержал и раздраженно зыркнул на Маску, но увидел лишь задумчиво склоненную голову. Это несколько выбило из колеи. Такой серьезный и сосредоточенный вид… — Знаешь, я нашел кое-что по пути к тебе, — парень потянулся к карману и скоро у него звякнуло что-то в руке, — Почему выбросил? — спокойно, с искренним непониманием в глазах спросил Маска.       Градус неловкости в комнате резко поднялся. Вопрос прям в лоб, а Каменщик не знает, как на него нормально ответить. Еще и обратно немного забрать хочется… Золото же чистое, блин. Да и подарок… — Тебя ебет? — спустя некоторое молчание огрызнулся Каменщик. Маска почти раздраженно прикрыл глаза, — Оставь золотые цацки себе, ага? Это ж ты у нас, как баба, по мужикам. — Ладно, — пожал наемник плечами в ответ и убрал браслет обратно, — Так ты идешь в душ? — как ни в чем не бывало начал говорить о другом. — Сам найду, — скривился Каменщик, пихая стоящего в проеме Маску в сторону. Тот легко поддался, не возмущаясь. — Все хорошо? — все же уточнил парень. — Просто прекрасно! — еще злее ответил удаляющийся брюнет.       Душ Каменщик нашел сам, причем довольно быстро. Внутри кипела странная бурда из чувств. Непонятное отвращение, злость, смущение и что-то сладкое и приятное от воспоминаний о том, что ни на один его выпад не огрызнулись в ответ. Спокойный голос Маски и отсутствие даже какого-то намека на злость, когда тот достал ту цепочку… Каменщик закрыл глаза, включая горячую воду, прислонился лбом к кафелю. По нему видно, что Маска ему нравится? Что за бред! Каменщик почти никогда не залипает Маску, в отличие от последнего. Никогда не флиртует с ним, никогда не думает о нем. Никогда! Все щекотливые ситуации, которые между ними возникали всегда происходили по воле случая или Маски. Это даже смешно. С чего фантом вообще начал это говорить? Щеки сильно покраснели от горячей воды или злости. Хрень собачья! Брехня! Он! С парнем! Никогда!       Голова заболела и закружилась сильнее, чем прежде. Воспоминание ударило под дых со всей силы. Кулаки на мгновение сжались. Он уже доказывал когда-то, что вполне нормален, что настоящий мужик, а не пидор напомаженный. Снова доводить до такого не хотелось. Это бы значило слишком много проблем. Слишком. Дыхание сбилось от внезапной тревоги. Он уже далеко не тот вспыльчивый подросток, он уже лучше держит себя в руках. Все будет нормально.       Каменщик спешно домылся, вытерся насухо и вышел. Еще перед тем как зайти на кухню, почувствовал запах вкусной и домашней еды. Что-то жареное. В животе заурчало. Наемник вошел в комнату и увидел опасливо едящую девушку и Маску, нависшего у той над душой. Парень стоял за спиной рыжей, равнодушно наблюдая, сложив руки на груди и оперевшись поясницей о тумбочку сзади. Сейчас он показался выше, чем есть на самом деле. И серьезней. Серьезней, блин! Маска! — Лесник угостил нас и ушел в лес. Попросил не обносить его тайники, — усмехнулся под конец Маска, забавно прищурившись. Каменщик закусил губу. — Я уже поел и собрал вещи, так что ешь тоже и пойдем, — снова переключился Маска.       Каменщик посмотрел на стол и увидел тарелку с дивными, румяными котлетами и картофельным пюре. Рядом стояла пустая кружка, а с ней коробка чая в пакетиках и кофейник. Он выбрал второе и налил себе горячего, крепкого кофе. — А ты уверен, что он нас не отравит? — с подозрением спросил Каменщик, впрочем, уже отпивая. — Вряд ли доброму дедушке старожилу это надо.       Кухня погрузилась в молчание. Каменщик быстро закончил с едой, не обращая никакого внимания на девушку, находившуюся в комнате.       Подружка чувствовала, что находится в окружении волков, которые почему-то ее еще не растерзали. Эти наемники… Этот кудрявый, черноволосый парень. Именно о нем говорили бандиты, когда она спрашивала о браслете, она была в этом уверена. Но где сам браслет? Леша во сне говорил, что браслет поможет найти его…       Сейчас руки или ноги не были связаны. Но тело было ватным. Чужой взгляд хоть и был не тяжелым — давил. Как и стены вокруг, как и замкнутое пространство. Куда тут убежишь? Толку от физической свободы сейчас никакого. Нужно выжидать… Или следовать с ними? Может, они приведут ее к Леше? А, может, убьют… Подружка облизнула губы, чувствуя, что погрузилась в какое-то моральное, эмоциональное оцепенение рядом с этими людьми. Ни ужаса, ни ярости она сейчас не испытывала. Пусто. Неприятно пусто. Сознание будто сдалось и заставило тело согласиться с этим — плыть по течению. Ждать, что будет. Не вмешиваться, не отсвечивать. Возможно, копило силы. А возможно, просто опустило руки и устало бороться. С Подружкой остались только холодный разум и призрак Леши.       Наемник потянулся и зевнул. Эта ночь прошла очень спокойно, дала всем набраться сил. Но, несмотря на физическую бодрость, Маске хотелось еще поспать. Второй день сны были не просто снами, а старыми воспоминаниями еще из детства. Мама и папа, школа, зарубежная и отечественная литература, стихи наизусть, разговоры с коллегами родителей, интересное времяпровождение в больнице. Все это было так давно. Губы тронула мимолетная улыбка. Все это было дорого сердцу. Память о ком-то — признак настоящей любви, как говорил когда-то отец. Что ж… Она у Маски была. К своему детству. Семье. И одному очень ворчливому человеку. В глазах блеснула нежность при мысли, о нем. Мокрые черные кудри, усталый взгляд, бледные тонкие губы, скулы… Черт, ну какой милаха! И где таких делают? Стоило бы познакомиться с его родителями, чтобы знать. Если, конечно, его родители не два-метра-под-землей, как у Маски. Тогда с ответами на вопросы будут некоторые проблемки. — Пошли? — Каменщик вывел из задумчивости. — Ага.       Паша не заметил, как уснул во время этих историй. Проснулся он уже на чужом горячем бедре в звенящей тишине. Было спокойно и уютно, кошмары ему сегодня не снились. Из темноты раздалось странное рычание. ПНВ было включено, но Паша ничего не увидел. Он резко поднялся, оглянулся на Костенко, но его не было. Что-то больно вонзилось в шею, и Вершинин проснулся с криком, застрявшим в горле. Напротив него сидел человек с белыми глазами, тянул к нему руки и что-то хрипел. Вершинин вскрикнул и проснулся по-настоящему, резко садясь. — Паш, ты чего? — удивился Сергей.       Паша не мог отдышаться. Захотел провести рукой по волосам, но пальцы ударились о шлем. Он сглотнул. — Есть попить? — вместо ответа спросил он. Костенко протянул фляжку с чистой водой.       Вершин снял шлем, и его тут же окружила непроглядная тьма. Он замер с флягой в руках. Рядом послышался тяжелый вздох. Затем к руке прикоснулись и выхватили флягу обратно, приставили к губам. — Пей, только аккуратно, — Костенко сказал это ровно и серьезно, так что Паша сначала послушался, открыв рот, а потом уже только смутился. Несколько капель стекло по подбородку, но ничего страшного. Фляга пропала и Вершинин утерся рукавом. — Спасибо… — Не за что.       Оба замолчали. Серый прикусил щеку. Что-то странное сейчас произошло. — Мутанты все еще там. Это ясно. Если прислушаться, — сказал Костенко, немного кашлянув. Голос его стал будто деревянным. Это неловкость? — Да… Наверное.