В клетке со львом

В темном подземелье царило безмолвие. Здесь десятки лет не было ни одной живой души, и давно обосновались всепоглощающий мрак, сырость и запах гнили. И лишь за одной из полуистлевших дубовых дверей, которыми отделялись темницы, в самом центре камеры в тусклых отблесках огня виднелись очертания мужской фигуры с оголенным торсом, подвешенной в воздухе за запястья крепкими кандалами. Железные цепи тянулись к потолку, и узник едва касался кончиками пальцев ледяного пола. Холодный металл больно врезался в его кожу, оставляя кровавые следы, а вывернутые плечи уже начинали неприятно ныть, как и все вытянутое струной тело, но его это будто не волновало. Он замер, наблюдая за языками пламени, что отражались в его глазах… он ждал, прислушиваясь к каждому звуку. Где-то в отдалении капли воды гулко и монотонно стучали о каменный пол и эхом разносились по всему подземелью, будто отсчитывая время. И это завывание… тени, порождённые светом единственного чадящего факела начинали биться в диком танце, стоило порыву ветра ворваться сквозь щели в стенах. Оказавшись в каменном лабиринте подземелья, он стремился вновь оказаться на воле как все те забвенные души, что обречены до скончания веков скитаться по своей земной темнице. И вот он… едва различимый звук до боли знакомых неторопливых шагов. С каждой секундой он становился все отчетливее, пронизывая мертвую тишину. А затем этот громкий скрипучий скрежет, оповещающий об открытии двери в камеру… и вновь давящее безмолвие. — Уже очнулся, — донесся сладкий, тягучий голос из темноты. — Где я, Хюррем? — безучастно произнес Ибрагим, все также не отрывая взгляда от дрожащего пламени. — Ты в темнице по приказу Повелителя, — на этот раз голова визиря дернулась в направлении женского голоса, в глазах проскользнуло сомнение, но дьявольский смех бестии на его реакцию опровергнул ее же слова. — Видел бы ты сейчас свое лицо, — усмехнулась султанша, и ее белые зубы сверкнули в темноте. — Хюррем! — практически прорычал мужчина, требуя тем самым ответа на свой вопрос, и рыжеволосая наконец сдвинулась с места, показываясь в пляшущем свете факела. — Это подземелье византийского акрополя под нежилой частью Топкапы, — скучающе отозвалась Хюррем, обходя своего пленника кругом. — Ты собираешься держать меня здесь? — последовал еще один бесстрастный вопрос, хотя оба понимали, что ответ он знает и так. — Да… — загадочно протянула женщина, с наслаждением любуясь, как ее смертельный враг так беспомощен перед ней, и Ибрагим заметил, каким холодным голубым огнем сверкали ее глаза в темноте. — И понимаешь, что будет, когда это выяснится? — произнес мужчина, пытаясь, казалось, воззвать к здравому смыслу султанши, но в ответ Хюррем лишь задумчиво хмыкнула. — Хм… все твои люди убиты. Как и те, что исполняли мой приказ схватить тебя. Хатидже Султан не удивится, что ты не ночуешь в своем дворце, — вслух размышляла Хюррем, с наигранной задумчивостью приложив указательный палец к губам, — когда она наконец поймет, что ты пропал, уже все будет конечно. И ни одна душа не узнает, где ты, Ибрагим. — Что ты намерена делать? — все также спокойно продолжал задавать вопросы визирь, не отрывая от нее внимательных глаз. Этот допрос и невозмутимость мужчины уже начали утомлять султаншу. Казалось, не он, а она попала в его ловушку и теперь вынуждена делать, что ей велят. Не такой реакции Хюррем ждала, обдумывая свой план. Пора переходить к следующей части… — Для начала немного развлечься, — ответила рыжеволосая, хищно улыбаясь своим мыслям, и чуть закусила алую губу, проводя рукой по плетеной рукоятке кожаного кнута, что до этого момента был скрыт от глаз в складках платья, а теперь будто ластился к ее нежным ладоням. А уже в следующее мгновение Хюррем разрезала воздух резким ударом в опасной близости от визиря, но, вопреки ожиданиям, мужчина не дрогнул и даже не разорвал зрительного контакта. — Чего ты хочешь добиться? — все также равнодушно произнес мужчина. Даже в таком состоянии он наводил на нее некий страх, заставляя Хюррем задумываться, что она что-то упускает… Напряженно оглядев вытянутое перед ней тело мужчины, султанша вернула взгляд на его лицо, пытаясь различить хотя бы какую-то эмоцию. Но выражение было абсолютно пустым и отстраненным, и лишь черные, как окутывающий его мрак, глаза внимательно ловили каждое движение госпожи. Убедившись, что все в порядке, рыжеволосая вернулась в свою роль. — Я ведь уже раскрыла свой план действий. Надо заметить, впервые. А ты все прослушал? — нарочито обиженным тоном буквально пропела султанша, лукаво наблюдая за своим пленником из-под полуопущенных ресниц. — Должен же быть во всем этом смысл? — не унимался визирь в своих попытках докопаться до причин ее действий. Хюррем ведь могла просто убить его любым понравившимся способом, пока он был без сознания. Так поступают с врагами, что мешаются на пути. Но вместо этого рыжеволосая с блаженной улыбкой наворачивала вокруг него круги, смакуя момент его уязвимости. Надоедливая дотошность в паре с хладнокровием начинали вызывать легкое раздражение Хюррем, а очередной вопрос словно острой иглой впился в ее разум… он подобрался слишком близко к тому, в чем она еще не призналась даже себе. Потому, вновь взмахнув кнутом, рыжеволосая нанесла первый удар по обнаженной холеной спине, словно кровавым пером рисуя на ней алую полосу. Женщина ждала болезненного стона, но Ибрагим не издал ни звука, без этого удовольствие было неполным… и мужчина видел это в ее взгляде, полностью удовлетворяясь произведенным эффектом в отличие от нее. Но это ведь только начало… Обойдя мужчину кругом, чтобы полюбоваться результатами своей работы, Хюррем вновь остановилась в полуметре от него, поймала кончик кнута и, скрутив его петлей, аккуратно прикоснулась к его лицу. Прошлась по скуле и губам, медленно спустилась к оголенной груди и обратно, лаская кожу мужчины орудием для пыток, пока Ибрагим продолжал смотреть ей в глаза, будто ничего необычного не происходит. С каждой секундой воздух будто становился плотнее, обволакивая их холодным безумием. Шаг назад. Секунда. И кнут вновь со свистом разрезал тишину, летя в сторону, а затем болезненно обнял тело мужчины тонким хвостом, заставляя его содрогнуться и разорвать мучительный зрительный контакт. Она улыбнулась, видя боль на его лице, слыша едва сдерживаемый стон… наконец почувствовала долгожданное наслаждение, скользя взглядом по лицу и разглядывая оттенки самых разных эмоций. Глаза опустились ниже, и взгляд зацепил длинный, тонкий белый шрам на груди. Приглядевшись, султанша заметила, что вся грудь мужчины буквально исполосовано ими. Едва уловимыми, едва заметными… у нее и самой есть такой от удара кнута… лишь один. Но уже в следующий миг отмахнувшись от этого наваждения, подошла к визирю вплотную и мягко, самыми кончиками изящных пальцев подняла его лицо за подбородок. — Его нет, — получив желанное, Хюррем ответила на раздражающий вопрос, заглядывая в глаза своего врага, что пристально изучали ее лицо, сверкая каким-то лихорадочным блеском, — я просто хочу насладиться, как ты корчишься от боли. И у нас впереди целая ночь… Вновь начала обходить его и, прищурившись, всматриваться в шрамы на теле мужчины, скользя жесткой кожей кнута по его ребрам. — Ты так сильно обижена на меня? — донося вопрос, пока Хюррем, будто завороженная, не могла оторвать глаз от следов на его теле. Она в подробностях знала историю визиря, что он, оказавшись в рабстве, сразу попал в дом женщины, что вырастила и воспитала, дав великолепное образование. И никто ни разу не упоминал о насилии… тогда откуда эти следы… — Что за глупость, — пробормотала рыжеволосая, вновь вырвавшись из своих размышлений и сосредоточившись на движении кнута. Провела по лопатке, вдоль позвоночника, обводя шершавым концом каждый позвонок. — Неужели за то, что я не шел на твоем поводу? Вновь замах и удар, чтобы заставить его замолчать и насладиться, как тело вздрагивает, а сквозь стиснутые зубы вместо глупых вопросов разносится яростное шипение, пока на коже отпечатывается очередной след от ее прикосновения. Это больно, и она знает насколько. Но недостаточно, чтобы заставить его молчать. — За то, что говорил, где твое истинное место? — Ибрагим намеренно выводит ее из себя, будто ему мало причиненной боли… и нервы не выдержали. — Ты всегда был против меня! Даже когда я, склонившись, молила о помощи, ты лишь посмеялся в ответ. С первого дня делал все, чтобы мне было больно. И в конце концов столько раз сговаривался с моими врагами, чтобы избавиться! — в ярости кричала султанша и раз за разом замахивалась кнутом, заставляя мужчину прогибаться в спине от жалящих кожу ударов, отчего до ее ушей то и дело доносился его гортанный рык, — и лишь когда я сама в одиночку добилась всего, ты снизошел до меня и предложил заключить мир, прекрасно понимая, чем теперь тебе грозит наша война! — презрительно выплюнула Хюррем последние слова и остановилась, тяжело дыша от быстрых, резких движений. — У меня было множество возможностей избавиться от тебя. Неужели ты думаешь, что если бы я хотел этого, ты бы все еще стояла передо мной? — ответил мужчина, также повысив голос, но, в отличии от султанши, полностью владея своими эмоциям, — давай поговорим. — Время переговоров прошло, Ибрагим. Теперь я просто хочу увидеть, как ты на коленях будешь молить прекратить твои муки, — ледяным голосом цедила каждое слово рыжеволосая, но, казалось, ее рвущаяся наружу ярость была лишь потехой для визиря, в глазах которого блеснула насмешка на ее слова. — Как когда-то ты стояла передо мной? — вновь больно ужалил, напоминая о моменте ее слабости и отрезвляя затуманенный злостью разум госпожи. Прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Она вновь забыла все, что обещала себе. Вот, что за Хюррем ненавидела Ибрагима больше всего. Он всегда управлял ею, подчинял себе ее эмоции, просто находясь рядом, и сейчас она почувствовала это особенно остро. — Какой я была наивной, правда? — уже сухо пробормотала рыжеволосая, решив что это будет последним откровением на сегодня. — Верно, и сейчас ты мне нравишься куда больше, — произнес мужчина каким-то странным тоном, от которого по спине прошел холодок, раздражая своей ухмылкой. Пора заканчивать… Зло прищурившись, Хюррем вновь замахнулась, но на этот раз свист кнута перебил лязг цепей. А уже в следующий миг конец ремня был перехвачен мужской рукой, что с силой дернула его на себе. Не удержав равновесия от резкого толчка, султанша буквально упала в удушающие объятия визиря, соприкоснувшись кончиком своего носа с его. Мгновение, как ужас пронзил ее насквозь и прошелся дрожью по всему телу, а глаза загорелись нескрываемым страхом. Он снова обыграл ее, когда она уже пробовала победу на вкус кончиком языка. Буквально только что была госпожой положения, но все оказалось лишь иллюзией. Рыжеволосая стала пленницей в собственной ловушке с момента, как сама закрыла за собой дверь в темницу. — Как все может поменяться по щелчку пальцев, — серьезно проговорил мужчина, будто отвечая на ее мысли. Теперь его очередь любоваться ею, — такой ум, но выбирать рабов себе под стать ты так и не научилась, — нравоучительно продолжил мужчина свой монолог, пропуская сквозь пальцы мягкие волнистые пряди ее волос, — они отдали мне ключ от цепей всего лишь за золото, что было при мне, — но после этих слов страх на лице Хюррем сменило изумление. Похлопав широко раскрытыми глазами, она пыталась понять, не послышалось ли ей, пока осознание уже прорезало разум. Выходит, все это время у него был ключ, но визирь ждал ее прихода и терпел избиение кнутом, чтобы докопаться до ее мотивов? — Мне не нравится, что я перестал видеть страх в твоих глазах, — проговорил визирь, сильнее прижимая ее к себе и снисходительно смотря сверху вниз в растерянные голубые омуты, что столько лет сводили его с ума своим блеском. — Между нами это лишнее, — как-то потерянно произнесла женщина, все еще пытаясь осознать происходящее. — Ты как всегда права, — опустил глаза на кнут и аккуратно забрал орудие из женских рук, на удивление, не встречая никакого сопротивления. — Мечтала это услышать в других обстоятельствах, — произнесла Хюррем дрогнувшим голосом, безуспешно пытаясь совладать с животным страхом и унять дрожь в неприятном осознании, что мужчина непременно чувствует, как ее трясет, сквозь тонкую ткань платья. — Как приятно знать, что я был в твоих мечтах, — эти двусмысленные замечания окончательно путали всю картину, доводя султаншу до точки кипения. — Зачем тянешь время этим спектаклем? Выдумываешь самый изощренный способ убийства?! — уже срываясь на крик, воскликнула рыжеволосая от пульсирующей внутри омерзительной смеси непонимания, страха и ярости. — К чему мне тянуть время? Как ты сказала, у нас впереди целая ночь, — все также невозмутимо ответил мужчина, мягко растягивая каждое слово и чувственно проводя большим пальцем по нижней губе госпожи, такой мягкой и нежной, как он и представлял. — Что это значит? — Ты сама зашла в клетку ко льву, — произнес мужчина, властно сжимая ее в своих руках, а затем подался вперед и, приблизившись к самому уху, почти касаясь его губами, прошептал, — на эту ночь ты моя, Хюррем. Смысл этих слов отпечатался в ее разуме, лишь когда она заглянула в темноту глаз своего демона, снова попадая под власть неконтролируемого страха. Но ее пугала не суть сказанного, не то, если ей некуда бежать, некого звать на помощь. Султаншу пугало, как ее тело отзывалось на его касания, что вызывали столпы искр внутри нее, грозящих разрастись в пожар. — Ты не посмее… — глухая ярость звенела в хриплом голосе от злости на собственное бессилие, но договорить он ей не дал, вновь приложив палец к пухлым губам. — Тсссс… сегодня ты будешь послушной, — произнес визирь размеренным тоном, скользя вверх по ребрам и рукам султанши до самых запястий, поднимая их над головой и защелкивая на белоснежной бархатной коже свисающие с потолка кандалы. Получив полный контроль над своей госпожой, прошелся подушечками пальцев по ее шее, ключицам, остановился на груди, нащупывая учащенное сердцебиение. Испытанная от ее рук боль обратилась слишком сильным желанием… С силой рванув синий шелк платья, мужчина обнажил перед собой тонкие плечи и упругую грудь султанши, пока в его взгляде бушевали непонятные ей эмоции. Отвернувшись и устремив взгляд в темноту, чтобы не видеть лица своего палача, Хюррем слишком отчетливо чувствовала каждый сантиметр кожи, по которому он проходился зубами, спускаясь к твердеющим от тягучего возбуждения соскам, что так просто отозвались на его прикосновения, пока ладони нежно ласкали оголенную грудь. И когда он сжал чувствительную плоть горячими губами, пленница не смогла сдержать стон от нахлынувших ощущений, почувствовав по движению мужской щеки, что Ибрагим улыбнулся. Ему несказанно нравилась реакция султанши на его манипуляции и, не видя смысла церемониться, он окончательно сорвал с неё мешающую ткань. Вдоволь насладившись видом спереди, Ибрагим зашел за спину, продолжая исследовать обеими руками тонкую шелковистую кожу вожделенного тела. Казалось, его руки были везде, обжигая своими прикосновениями и еще сильнее разжигая пожар внутри. Отрицать желание было невозможно, тело предательски отвечало на каждое касание, выгибаясь под грубыми мужскими ладонями под звон цепей и совершенно не слушаясь разума. Хюррем чувствовала, как он зарылся лицом в ее волосах, обжигая своим дыханием затылок и жадно вдыхая пленительный женский аромат, что так пьянил его. Убрал в сторону пряди, оголяя перед собой ее тонкую шею, и прильнул губами к мягкой коже, пропитанной цветочными маслами… опустился к плечу и вновь вернулся к груди, сжав оба соска и прикусив кожу шеи, от чего рыжеволосая снова застонала уже во весь голос. Весь ее самоконтроль окончательно испарился. Эта пытка была хуже ударов кнута. Все тело горело от нестерпимого возбуждения, пока визирь продолжал целовать и исследовать ее кожу. — Ибрагим, — выдохнула султанша, пытаясь привлечь внимание мужчины. — Что такое? — отозвался Ибрагим хриплым и прерывающийся от возбуждения голосом, не отрываясь от разгоряченной кожи. — Что сделать, чтобы ты прекратил? — вопрос вырвался сам собой, словно последний отголосок обезумевшего рассудка. На мгновение замерев, визирь вновь предстал перед глазами рыжеволосой и, прикоснувшись к подбородку, притянул к себе ее лицо. — Скажи правду, что ты хочешь сейчас, — произнес Ибрагим, и его голос был откровенно издевательским. Он прекрасно видел и понимал, чего хочет султанша, но его целью было заставить ее признаться в этом. И чтобы ей легче думалось, проскользнул вниз к ее лону, вводя внутрь сразу три пальца, а другой рукой вновь сжал сосок, безжалостно играя с беспомощной плотью. Но ответом на эти действия стал лишь протяжный стон, наполненный отчаянием, когда она поняла, чего добивается визирь. Не получив желанного, Ибрагим почувствовал, что теперь для него жизненно важны эти слова из ее уст, и перешел в наступление, настойчиво погружая пальце еще глубже и с силой расширяя влажные тугие стенки, пока Хюррем приподнималась на самых кончиках пальцев в тщетной попытке избавиться от его руки. — Скажи, чего ты хочешь на самом деле! — шептал Ибрагим, невесомо касаясь губами шеи и проникая в разум рыжеволосой, полностью вытеснял из него все другие мысли. Она ненавидела себя за то, что сошла с ума, поддавшись вожделению, что за пеленой страсти поверила, что может добиться от него чего-то. — Чтобы ты продолжил, — честно выдавила из себя Хюррем, чувствуя, как по щекам катятся капли соленых слез. — Тогда как я могу остановиться… — вновь послышался искусительный шепот ее личного дьявола, с которым она рискнула заключить сделку и уже скоро сполна заплатит за свою опрометчивость. Избавив наконец и себя от лишней одежды, Ибрагим опустил руки на гладкие женские бедра и ловко поднял султаншу над землей, будто она ничего не весила, продолжая неподвижно стоять в темноте. Рыжеволосая сама прильнула к мужчине, ловя тепло его тела, горячее рваное дыхание и бешеное биение сердца. Она будто оказалась в темной пустоте, будто там, за пределами объятий этого жестокого демона нет больше никого и ничего. Лишь они вдвоем в целом мире. — Я ненавижу тебя, — проговорила Хюррем, из последних сил сдерживая рвущиеся наружу стоны от того, как его руки до боли сжимали ее бедра. Сказала, уже отчетливо понимая, что это лишь часть правды, и Ибрагиму это прекрасно известно. Вытянув ноги, изящно обхватила мужчину, прижимаясь еще сильнее к его горячей восставшей плоти. Ибрагим проникнул в неё грубо, не заботясь о деликатности и превращая их в единое нечестивое целое. И рыжеволосая безропотно подчинилась... приняла его со сдавленным стоном, сильнее цепляясь пальцами за железные цепи и подаваясь навстречу. А после первых толчков почувствовала отвратительное наслаждение, заставляющее ее кричать и выгибаться от удовольствия. Но этого ему было мало, она нужна ему вся… впившись в мягкие губы Хюррем в жарком требовательном поцелуй, визирь раздвинул их языком, фанатично исследуя такое сладкое нёбо и жадно поглощая все стоны госпожи, что звучали только для него. Хюррем ненавидела эту ночь, это место и этого мужчину также сильно, как вожделела, ощущая, как эти чувства обжигающим ядом разливаются во ее венам, пока его источник проводил губами по нежной шее и неровно вздымающейся груди, продолжая до кровоподтеков сжимать ее бедра. Она ненавидела себя за то, что сама отдавалась ему, и за то, что однажды им суждено вместе спуститься в преисподнюю, где двое любовников, объединенные одними грехами, будут вместе гореть в безумном пламени как в эту самую ночь. — Ибрагим! — выдохнула султанша, когда он вышел из неё, не позволяя кончить. Но долго возмущаться не пришлось… Резко отстегнув ее руки от цепей, мужчина развернулся и поставил свою госпожу коленями на деревянный выступ, туго наматывая волосы на кулак и беря ее сзади, словно шлюху из таверны, где он проводил вечера. Быстро и жестко. Заставляя женское тело содрогаться в оргазме, затмевающим разум, пока горячая сперма стекала по стройным ногам. Не в силах даже пошевелить, рыжеволосая легла на спину, пытаясь осознать, что только что произошло, когда неожиданно почувствовала губы визиря на горячем лоне и, вздрогнув, томно вздохнула, ощутив прикосновения дразнящего языка и его обжигающее дыхание. Не отрывая ладоней от женской груди, мужчина мягко посасывал её клитор, заставляя Хюррем вновь кончить, после чего она оказалась в кольце мощных мужских рук. Усадив султаншу к себе на колени, Ибрагим продолжал поглаживать мокрое лоно, любуясь, как с приоткрытых алых губ срывались стоны наслаждения, что он доставлял ей, и довольствуясь мыслью, что эта ночь продлится еще очень долго…